Текст книги "Реквием по вернувшимся"

Елена Коцюба
Земля, Крым, 30 июля

На дорогу уходило слишком много времени. Уже сидя в удобном кресле вагончика монорельса, Елена пожалела, что не полетела самолётом, и теперь каждая минута оборачивалась кошмарной пыткой. Самой страшной из пыток – ожиданием неизвестного. Она старалась отвлечься, не думать, не вспоминать. Следила, как за окном проносятся леса, реки, города, листала какой-то модный журнал, пробовала смотреть фильм. Даже задремать попыталась, но сразу отказалась от этой затеи. Стоило закрыть глаза, как возвращалась всё та же картина: запрокинутое лицо, струйка крови на щеке… Она должна была немедленно отыскать хоть какое-то объяснение, чтобы не сойти с ума, и не могла. Вдобавок, мысли то и дело уносились вперёд, в Крым. Что стряслось с Вероникой? Что происходит в доме у Медведевой? Дорога была нестерпимо долгой, скоростной поезд тащился медленнее черепахи. Это раздражало. И раздражал Андрей, то лезущий с глупыми вопросами, то пытающийся говорить о чём-то неважном, постороннем. Зря разрешила ему поехать!

В Симферополь они прибыли спустя восемь часов, а Елене показалось, что путешествие заняло не менее суток. На то, чтобы переться до ЮБК рейсовым бусом, никакого терпения не осталось, и она побежала к площадке аэротакси.

Дом Медведевой стоял над самым морем. «Гнездо чайки» – шутливо называла его Ярослава. Здесь всё было, как полтора года назад, когда Коцюба увидела дом в первый раз. Белые стены с широкими проёмами окон, забор из дикого камня, решётчатая калитка, кнопка звонка. Едва надавила кнопку – калитка отворилась. Их ждали.

К крыльцу вела засыпанная белым гравием дорожка. Прошлый раз Елена шла по ней зимой, в Рождество, когда в Крыму серо и слякотно, а теперь вокруг всё цвело и благоухало. Пламенели сальвии и канны, белые и розовые соцветия олеандра наполняли ароматом воздух, в углу двора раскинул пушистые ветви маленький кедр, а из-за дома выглядывали старые маслины. Всё мирно, спокойно, всё по земному. Но тревога, не покидавшая весь день, теперь и вовсе превратилась в необъяснимый, иррациональный ужас.

Полтора года назад, – две экспедиции назад, Елена привыкала считать время не годами, а экспедициями, – Медведева и Круминь пригласили друзей на новоселье. Дом у них был огромный, двухэтажный, гостей мог вместить впятеро больше, чем отлетало народа на «Христофоре Колумбе» за всё время со дня схода корабля со стапелей. Так что многие приехали с жёнами или мужьями – Буланов, например. А Елена притащила с собой Лесовского и Пристинскую. Вернее, Андрея «тащить» не требовалось, после месяца в тренировочном лагере он считал себя чуть ли не космонавтом-дублёром. Зато Вероника отбивалась отчаянно. Но Елена была неумолима: от этого мероприятия зависела реализация её хитрого тактического плана, позволявшего устроить подругу в экипаж. Ярослава была в прекрасном расположении духа, – строители наконец-то восстановили её «замок», – и не могла отказать, когда Коцюба попросила замолвить словечко Круминю. А Круминь не мог в такой день отказать Медведевой, так что дипломатическая операция прошла успешно. Приятное тогда получилось Рождество. И прощаясь, все обещали приезжать в гости… Кто же знал, что приехать заставят такие обстоятельства?

Медведева ждала их на крыльце:

– Добро пожаловать! Как дорога?

Пожалуй, сейчас она выглядела лучше, чем утром, во время разговора. Может, ничего страшного и не случилось? Елена поспешила ухватиться за эту надежду.

– Жарко и долго. Жалею, что не полетели самолётом.

– Проходите в дом, отдохнёте.

В холле было прохладно. Коцюба сняла тёмные очки и панаму, упала в мягкое глубокое кресло рядом с аквариумом. Одежда противно липла к потному телу, хотелось стащить с себя блузку и шорты, и бежать в душ. Но душ подождёт, душ очень даже подождёт. С немым вопросом она уставилась на хозяйку.

Медведева взгляд поняла. Повернулась к Лесовскому:

– Андрей, извини пожалуйста, нам с Леной поговорить нужно. Ты можешь пока в душевую сходить. Это прямо по коридору, в самом конце, помнишь? И чувствуй себя, как дома. Здесь вот телевизор. Не знаю, что по программам, но наверняка можно найти что-нибудь интересное.

– Не беспокойся, я найду себе развлечение. – Андрей неуверенно посмотрел на подругу: – Так я пошёл?

Елена кивнула нетерпеливо. Может, Лесовской и рассчитывал услышать что-то вроде: «у меня от мужа тайн нет, обсудим всё вместе», но для мелодрамы обстоятельства были неподходящими.

Медведева молчала, пока где-то в глубине дома не хлопнула дверь душевой. И когда вновь взглянула на гостью, даже подобия улыбки на её лице не осталось.

– Пошли, подруга, пройдёмся.

Елена только вздохнула, когда поняла, что из приятной прохлады комнат её опять ведут в летний зной. Но раз надо, то надо, не до удобств. Они обогнули дом, прошли к беседке в дальней части маслиновой рощицы. Беседка висела над самым обрывом, и ветер с моря делал жару не такой нестерпимой.

Медведева кивнула на скамейку, села сама, пристально посмотрела на подругу.

– Ты ведь неспроста позвонила Веронике. Ты вспомнила?

– О чём?

– О том, что на самом деле случилось на Горгоне.

Елена ощутила, как пружина, начавшаяся закручиваться где-то внутри едва она переступила порожек калитки, тихо хрустнула и порвалась.

– Почему ты так решила? – прошептала вмиг пересохшими губами.

– Так ты ведь не одна там была.

– Ника? Она тебе рассказала? Что она вспомнила?

Медведева качнула головой, не поймёшь, то ли соглашаясь, то ли нет.

– Веронике не до воспоминаний было.

– С ней что-то случилось? Что-то плохое?

– Думаю, хуже, чем мы можем представить.

Елена вскочила.

– Где она?!

– Спит, – Медведева повелительным жестом остановила рванувшуюся было из беседки гостью. – Не надо, пусть поспит.

Взглянув на наручные часы, добавила непонятное:

– У неё ещё минут сорок есть. Потом поздороваешься.

– Ты можешь по-человечески сказать, что с Никой?!

– Не кричи. Не нужно кричать, Лена. Конечно, я тебе всё расскажу. Передам слово в слово то, что она мне сама рассказала.

Рассказ получился коротким. И жутким.

– Собственно, это и всё, если отбросить эмоции, – закончила его Медведева. – Объяснять родителям она ничего не стала, чтобы не пугать раньше времени. Дождалась утра, собралась и прилетела сюда.

– Почему же она мне не позвонила? – жары Елена больше не ощущала. Ей было холодно. До дрожи.

Ярослава только плечами пожала. Елена и сама понимала – на Медведеву Ника надеялась больше, чем на неё. На мгновение кольнула обида. Но лишь на мгновенье – всё происходящее было слишком страшным для этого мелкого чувства.

Она облизнула губы:

– И что было дальше? Что выяснилось?

– А всё так и есть, как увидела девочка. Примерно через два часа после того, как Вероника засыпает, на её коже проступают алые пятна, будто кровь сочится сквозь поры. Но это не кровь, а фосфоресцирующий свет. Вскоре всё её тело начинает светиться тускло-алым. Температура при этом опускается, я так понимаю, до температуры окружающей среды, пульс исчезает…

– Но это невозможно! У тебя получается описание трупа!

– Я не закончила с симптомами. Вероника не ест с самого приезда, при этом голода не испытывает. В «нормальном» состоянии температура у неё тридцать два градуса, и продолжает понижаться. Пульс – тридцать шесть ударов в минуту. Временами останавливается дыхание…

– Что значит: «останавливается дыхание»?

– Она иногда перестаёт дышать во время разговора, как будто забывает это делать, а надобности в кислороде не испытывает. Создаётся впечатление, что обмен веществ у неё в организме остановился. Я бужу её до того, как она впадает в «летаргию». Но я не уверена, что от этого будет хоть какая-то польза.

Медведева помолчала, внимательно посмотрела на собеседницу:

– А у тебя как дела?

Елена нервно сглотнула.

– Слава богу, ничего такого за собой не замечала. Никаких симптомов.

– Сегодня ночью проверим, если не возражаешь.

Внизу плескалось море, волны с тихим шорохом накатывали на берег и отступали, оставляя после себя клочья пены. Тихий ветерок шевелил листья маслин за беседкой. Да, всё было мирно, привычно, по земному. И никак не вязалось с кошмаром, который затягивал, словно гигантская воронка.

– Ярослава, что же это такое? Ведь это не может быть связано с нашей экспедицией? Нас же проверяли в карантине!

– Карантин называется, – Медведева презрительно скривила губы. – Несомненно это связано с Горгоной, других объяснений нет.

– И что нам делать?

– Что делать – каждый решает за себя. Я – решила, Ника решила. А ты?

Андрей Лесовской
Земля, Крым, 30 июля

Контрастный душ смыл не только пот и усталость, но и тревога отступила. Что бы там ни вспомнила Белка, это наверняка относилось к её работе. Скорее всего, забыла что-то в отчёт об экспедиции вставить, потому и примчалась к командиру. Правильно, Круминь мужик умный и знающий, он придумает, что делать. В конце концов, главная ответственность на нём лежит, а не на разведчике-планетологе. Андрея же это вообще не касалось ни каким боком.

С такими мыслями он вышел из душевой, вернулся в холл, уселся перед экраном. С такими лениво гонял программы каналов, похожие друг на друга, словно близнецы. И когда пришла Белка, спросил вполне благодушно:

– Что, поговорили? Всё нормально?

Спросил и осёкся – во взгляде Лены было столько злости…

– Слушай, мне нужно здесь на несколько дней остаться.

– Хорошо, – Андрей растерянно пожал плечами, – давай останемся.

– Ты не понял – мне нужно остаться. А тебе – не нужно.

Он всё ещё не понимал, о чём она говорит. Благодушное настроение пока не улетучилось окончательно. Он пытался услышать в её словах подвох, розыгрыш.

– И что мне теперь делать?

– Ну… можешь в посёлке пожить пока. Ярослава говорит, там гостиница есть. Спасибо, что проводил, но мне одной побыть нужно.

– Одной? Здесь? И как долго?

– Да почём я знаю?! – Лена сорвалась на крик, но тут же спохватилась. – Извини. Давай, завтра созвонимся и всё обсудим. Сегодня мне не до этого, честное слово.

Вызывать такси Андрей не стал – посёлок находился прямо над домом Медведевой, выше по склону. Если подниматься по тропинке, то минут за сорок управишься. К тому же солнце опустилось за горы, жара начала спадать даже внизу, на открытом месте. А когда тропинка нырнула под кроны дубов, запетляла между зарослями жёлтой акации, между замшелыми валунами, и вовсе стало прохладно.

Андрей не понимал, что случилось между ним и Белкой. Ладно, предположим, что у неё неприятности на работе. Но почему она ничего не захотела объяснять? Пусть он не мог помочь, но морально поддержал бы однозначно! Белка совершила что-то неправильное, неэтичное? Должностной проступок какой-то? Устав нарушила? Что-то такое, чего нужно стыдиться? Но кто, если не он, постарался бы понять? Кому, как не любимому человеку, нужно рассказать об этом в первую очередь?

Вот и ответ на вопрос… Любимому рассказала бы. А с чего он решил, что любим? Что он на самом деле знает об её чувствах? Кто он для неё? Они проводили вместе два месяца отпуска, и потом Елена отправлялась в свои экспедиции. Именно там, в космосе, была её жизнь, её планы, её цели. Экипаж корабля – вот её друзья, можно сказать, семья. Потому и примчалась она сюда за советом и помощью. А он… Ей удобно иметь постоянного любовника на Земле, человека для приятного времяпрепровождения. Какая уж тут, к чёрту, любовь?

Тропинка, по которой он шёл, неожиданно упёрлась в тротуарную плитку. Андрей поднял голову, огляделся по сторонам. Вокруг были домики посёлка, а он и не заметил, как поднялся сюда. Медведева сказала, что надо идти прямо и прямо, улица ведёт к центру, где на площади и стоит гостиница. «Что ж, пойдём прямо. Куда глаза глядят». Он достал из кармана носовой платок, вытер мокрые от непрошеных слёз глаза, высморкался.

Гостиница стояла в дальней части площади, а ближе расположился местный автовокзал. В единственный бело-голубой бус садились люди. Бус был большой, а людей мало. «Наверное, свободных мест полно», – мелькнула мысль. Андрей обошёл бус и прочёл табличку над лобовым стеклом: «Симферополь». Это было словно намёк. Не нужен он здесь никому. Он давно надоел, и Елена нашла повод, чтобы избавиться от ставшего обузой любовника.

«Ну и пусть», – Андрей криво усмехнулся и направился к кассе.

Елена Коцюба
Земля, Крым, 30 июля

Вероника спала, по-детски свернувшись калачиком. Кулачок под подушкой, маленький рот слегка приоткрыт, острые худые плечи выпирают под ночной сорочкой. Это выглядело так безмятежно, что не хотелось верить услышанному несколько минут назад.

Медведева шагнула к кровати, мягко, но настойчиво потормошила спящую. Губы той тихо причмокнули, ресницы задрожали. Вероника вздохнула, открыла глаза… и сразу же лицо её сделалось испуганным.

– Что?

– Всё хорошо. Смотри, кто приехал.

Медведева отступила, пропуская Елену. Глаза Ники широко распахнулись.

– Ленка! – взвизгнула она радостно, попыталась вскочить навстречу… пошатнулась и села.

Елена быстро обняла её, прижала к себе, поцеловала в висок. Висок был до жути холодным.

– Вы поговорите, а я ужин приготовлю, – предложила Медведева и вышла, плотно затворив за собой дверь.

Теперь можно было поговорить обо всём. Елена присела на край кровати.

– Ну как ты тут?

Она старалась, чтобы голос звучал весело и бодро. Но Вероника эту её попытку не заметила.

– Видишь, никак. Ярослава тебе рассказала, что со мной творится?

– Да.

– Представляешь, как Мышонок испугалась, когда увидела… Лена, мне страшно. Я не знаю, что это. Я ведь врач, но о таком никогда не слышала. Вдруг я умру… – она не удержалась, всхлипнула. – Мышонка жалко. Как она останется без меня? Не надо было улетать, бросать её.

Сердце Елены болезненно сжалось. Это неправильно, несправедливо – то, что творилось с Никой. И то, что, видимо, могло произойти с ней самой.

– Перестань! – захотелось успокоить не столько подругу, сколько себя. – Мы что-нибудь придумаем, вот увидишь. Главное, нужно понять, что именно случилось. Откуда это взялось? Давай я буду спрашивать, а ты говори всё, что помнишь, договорились? Ты помнишь нашу последнюю высадку на Горгоне? Объект «Кольцо»? Когда мы лагерь сворачивали?

Пристинская перестала всхлипывать, посмотрела озадаченно. Кивнула.

– Да, конечно помню.

– Расскажи всё подробно. Представь, что прокручиваешь в голове свои воспоминания. И проговаривай вслух всё, что видишь.

– Ну… спуск в лагерь проходил, как обычно.

– Это пропустим. После того, как мы с Круминем улетели к ущелью, что было?

– Мы проверяли показания приборов, отключали их и упаковывали. Что ещё? Стёпа всё время анекдоты рассказывал…

– Дальше!

Пристинская замолчала, наморщила лоб. Затем беспомощно посмотрела на Елену и призналась:

– А это всё.

– Как – «всё»?! Ты помнишь, как мы с Круминем вернулись, как грузили в шлюпку оборудование, как возвращались на корабль?

Вероника виновато улыбнулась.

– Должно быть, я заснула. Я, честно говоря, очень устала в последние дни. Точно, вспомнила! Я заснула прямо в шлюпке, когда мы летели назад. Ты меня начала тормошить, я открыла глаза и увидела, что шлюпка уже в шлюзе. Ты ещё сказала: «Доброе утро, соня!». А Ярослава помогала мне костюм снять, а то у меня совсем сил не осталось.

– Ника, это ты вспомнила предпоследнюю высадку. А что было в последний день?

– Разве? Да, верно, в последний день Ярослава никак не могла оказаться в шлюзе.

Вероника задумалась. Снова заговорила:

– Мы начали упаковывать оборудование, затем… – она внезапно дёрнулась, скорчилась, из глаз брызнули слёзы.

– Что?! – Елена чуть не подпрыгнула на кровати. – Что с тобой?

– Не знаю… – Пристинская перевела дыхание, выпрямилась. Испуганно посмотрела на неё: – Не знаю, что случилось тогда. Больно было. Даже сейчас больно, когда я вспомнила. Я сознание потеряла, да? Когда вы прилетели, я была без сознания? Скажи, да?

Коцюба не ответила, куснула щеку, чтобы не позволить собственной памяти вернуть ту страшную картину из сна. Они с полминуты просидели молча, прежде чем Елена решилась снова спросить:

– Ника, давай теперь попробуем в обратном порядке. Ты помнишь, как мы готовились к переходу?

– Помню. Ты специально тянула время, ждала, пока Круминь заснёт в стасис-капсуле. Потом сняла майку и показала ему язык.

– Так и было, – невесело улыбнулась Елена. – А сам день, перед тем как мы пошли спать в стасис?

Здесь в воспоминаниях Пристинской пробелов не было. Она прекрасно помнила, как готовилась к Манёвру Перехода, как архивировала данные мониторинга, наводила порядок в биолаборатории и медотсеке, проверяла аварийные комплекты. Помнила, как утром завтракали в кают-компании, как радовался Маслов, что экспедиция закончена, что с каждой секундой увеличивается расстояние между кораблём и планетой. Всё время предлагал тост: «чтобы больше никогда не видеть Горгону!» Помнила, как проснулась, встала, сделала разминку на тренажёре, умылась, и остальное – по распорядку. С этим днём никаких недоразумений не было. А с предыдущим…

Вечер они провели вдвоём, в каюте Коцюбы, и вспомнить всё в подробностях для Вероники оказалось не трудно. Как и отчёт, составленный перед этим. Тот самый, официальный отчёт экзобиолога о последней высадке, которая прошла без происшествий. Гладенький, аккуратный отчёт. Такой же гладкий и аккуратный, как отчёт химика-планетолога…

– Ника, забудь об отчёте. До того, как ты пошла его составлять, ты что-то помнить?

Не только лоб, но и острый носик Пристинской наморщился, так старалась она выловить что-нибудь из оказавшейся ненадёжной памяти.

– Помню, как прилетели на корабль, как вылезали из шлюпки, переодевались. Только всё обрывками и словно в тумане. И ещё… Нет, что было раньше, не вспоминается почему-то. Выходит, всё так и есть – я в кратере потеряла сознание, а в шлюпке очнулась. Лена, что там случилось? Это тогда я заболела? Это какое-то обучение, да? А почему вы сразу не сказали? И в карантине промолчали… – Голос Пристинской задрожал: – Лена, это ведь космическая болезнь, понимаешь? Разумеется, не биологическая инфекция, её бы сразу выявили. Да и откуда – на стерильной планете. Это что-то другое, никому неизвестное. Значит, со мной всё кончено…

– Ну что ты глупости говоришь? – вскинулась Коцюба.

– Лена, я сама там работала, я знаю правила. Если способ лечения неизвестен, то назначается полная изоляция до тех пор, пока этот способ не найдут… Мне точно не дожить.

Она замолчала. С испугом и надеждой смотрела на Елену – может та скажет, что это неправда, что болезнь вполне заурядная, земная, и нужно просто позвонить в медслужбу? Врач космофлота, экзобиолог Пристинская прекрасно понимала, что подобная надежда – глупость. Но девочка Ника цеплялась за неё, потому что иного ей не оставалось.

А Коцюба внезапно заметила, что подруга не дышит. Мгновенной вспышкой встала перед глазами всё та же страшная картина – упавшая навзничь фигурка, остановившиеся глаза… Сходится! Её воспоминания и воспоминания Ники совпадают. Они обе вспомнили о том, что случилось на Горгоне. Нет, это не шизофрения. Совсем не шизофрения, нечего было и надеяться.

Мысль, чёткая и беспощадная, ударила, будто ножом в сердце: «Ника, ты не потеряла сознание в кратере. Ты там умерла… А может быть, и я».

Мягкая кровать, на которой они сидели, и эта комната, и дом над морем, и само море, – вся Земля, такая понятная и надёжная, – вдруг растворились, и Елена рухнула в бездну. В бездну, где не было ничего, кроме рыжевато-бурой раскалённой пустыни и надвигающейся алой стены…

Часть II. Под взглядом Горгоны

Мы заблудились в этом свете.

Мы в подземельях тёмных. Мы

Один к другому, точно дети,

Прижались робко в безднах тьмы…

Максимилиан Волошин

Рихард Берг
Земля, столица Европейско-Российского Союза, 31 июля

Город встретил Берга привычной повседневно-деловитой суетой. Сорокадвухмиллионный мегаполис, столица державы, раскинувшейся от Атлантики до сибирской тайги, ото льдов Арктики до тёплого Средиземного моря, всегда, с самой первой их встречи, когда он, двенадцатилетний мальчишка, приехал с классом на экскурсию, поражал Рихарда невероятным сочетанием монументальности и лёгкости, почти воздушности. Белые шпили небоскрёбов и широченные бульвары, многоуровневые эстакады и тенистые парки с голубыми озёрами, – всё здесь было прекрасно. Самый лучший город лучшей страны на Земле.

Город, получивший имя Аркадия, начали строить в конце XXI века, и роль ему была отведена – стать столицей Единой Земли. Однако, как говорится, не срослось.

Неудачное время выбрал Ларсен для своего подарка человечеству. Транснациональные корпорации заканчивали перестраивать миропорядок по своему разумению. Всего полгода назад последний президент Соединённых Штатов сложил полномочия, объявив о «завершении эры территориально-национальных государств». Рушились последние форпосты евразийских традиционалистов. Власть над планетой, казалось, неотвратимо переходила в руки Совета Директоров Мирового Консорциума. Ларсен верил, что его нуль-реактор, источник неисчерпаемой, дешёвой и общедоступной энергии, откроет перед «единым обновленным человечеством» век благоденствия. Он был учёным, а не политиком. Он ошибся.

Вместо золотого века человечество получило хаос. Системы энергетического, финансового, продовольственного сдерживания рухнули почти в одночасье. Потеряли своё значение энергоносители и средства их доставки, стали рентабельными опреснение морской воды и рекультивация земель, синтез белков и углеводов. Осознание, что никто ни от кого не зависит, что самый маленький царёк может построить для себя отдельно взятый рай, стало глобальным наркотиком для цивилизации. В этом новом мире единственным весомым аргументом оказалась военная сила, а веским поводом для войны, – нетерпимость и различие мировоззрений. Ведь в эпоху биологического, кибернетического и нуклонного оружия побеждает не более сильный, а менее уязвимый, маленький, умеющий прятаться и бить исподтишка. Вместо золотого века человечество получило технофеодализм.

Третья Мировая Война не походила на две предыдущие. В ней не было линий фронтов и направлений главных ударов, решающих сражений и громких побед. Военных союзов в ней тоже не было – каждый воевал против всех, невозможно было предугадать, где полыхнёт очередное противостояние и чью сторону примет завтра та или иная ЧВК. От стратегических ядерных вооружений человечество избавилось ещё в XXI века, а заодно – от страха самоуничтожения. Потому теперь не стеснялись использовать всё, что есть. В хаосе «нового мира» сгорали города и вымирали народы, а война всё продолжалась, и продолжалась, и продолжалась. В ней нельзя было победить – пока есть, кого побеждать. Но и остановить её, договориться, когда никто договариваться не хочет и каждый прав своей собственной, отдельно взятой правдой, не получалось.

Спасение пришло, откуда не ждали. Почти одновременно появились на свет схема якорных станций, способных обеспечивать синхронизацию точек входа-выхода с приемлемой для практического использования вероятностью, и принцип стасиса, позволяющего каждому выполнять гиперпереход без риска для жизни и здоровья. Когда последняя звёздная экспедиция несуществующего уже Европейского Союза открыла землеподобную планету, интерес это вызвало скорее теоретический. Но теперь оказалось, что двери Дальнего Космоса распахнуты для человечества. И если в Галактике достаточно планет, пригодных для колонизации, то зачем цепляться за одну-единственную? Впервые в своей истории люди, – все люди одновременно! – подняли глаза к звёздам.

На смену десятилетиям хаоса и войны всех со всеми пришла космическая гонка. «Космоконкиста» вернула на Землю пусть хрупкий, но мир. Войны, и обычные, и кибернетические, стали непозволительным растранжириванием ресурсов. Вновь начали вестись переговоры, подписываться соглашения. На острове Святой Елены, провозглашённом «Вечно Нейтральной Территорией» собрался Всемирный Совет – жалкое подобие некогда существовавшей Организации Объединённых Наций. Но лучше что-то, чем ничего. Бывшие противники старались выиграть время, успеть найти как можно больше подходящих планет, «застолбить» локальные пространства, построить якорные станции для переброски людей и техники, начать терраформирование, колонизацию, переселение. Мир начал преображаться. Маятник качнулся в обратную сторону, эпоха безличных ТНК осталась в прошлом. Первым воспрянул выживший, хоть и потерявший треть населения Китай, втянул в «сферу влияния» ближайших соседей, демонстрируя, что территориальные государства – вовсе не «отжившее прошлое». На юге воскресла и начала расширяться Арабская Лига, жестоко покончившая с непримиримыми фундаменталистами ради технического прогресса и выживания. Ощущая подступающую с двух сторон угрозу, поспешно объединилось Индийское Королевство. Теряющий власть над миром Консорциум мёртвой хваткой вцепился в Американский континент, попутно прихватив Австралию, Антарктиду, Южную Африку и Британские острова. Российская Федерация вновь вернула свои былые национальные окраины, а затем, поднатужившись, впитала уцелевшие осколки Европы, ставшей самым ожесточённым театром боевых действий недавней войны. Среди этих осколков нашлась и заброшенная когда-то, опустевшая Аркадия. Новая держава получила название Европейско-Российский Союз или кратко – Еврόссия, Аркадия после недолгих дебатов стала его столицей. Впрочем, теперь это название никто не употреблял, слишком уж оно напоминало о несостоявшемся золотом веке. Город, не мудрствуя лукаво, называли по его «должности». Лучший город лучшей страны на Земле… Существовать которому оставалось от силы полвека.

Впрочем, пока что ничего не указывало на предстоящее запустение. Столица работала и отдыхала, управляла и веселилась. Рихард любил этот город. Восхищался им, когда в детстве приезжал на экскурсии, позже, когда доводилось бывать здесь в командировках, и сейчас, когда стал его жителем. Огромный город давал ему ощущение собственной значимости и необходимости. Это могло показаться странным, но это было так. Когда он бродил по вечерним бульварам и площадям, среди толп смеющихся, о чём-то разговаривающих друг с другом или погружённых в личные проблемы людей, он ощущал, что не зря живёт в этом мире. Он был одним из тех, кто оберегал его.

Рихард Берг, старший офицер Службы Безопасности Космофлота, инспектор по особо важным делам, воинское звание полковник. Тридцать четыре года, женат, дочь четырёх лет. Рост сто восемьдесят сантиметров, вес семьдесят восемь килограммов, атлетическое телосложение, глаза серые, волосы светлые. Особые приметы – шрам на левом виске. Всё это было записано в досье Берга. Шрам он заработал десять лет назад, когда служил в тайной полиции, во время ликвидации группы Алима. Миролюбивая Еврόссия то и дело становилась мишенью для террористов всех мастей, «революционеров» любых идеологических раскрасок. Хотя какая идеология у террористов? Сбесившиеся шакалы больше заслуживали права называться людьми, чем эти подонки, – Рихард в этом не сомневался. Шайку Алима, на которую он вывел полицию, работая под прикрытием, накрыли удачно, без шума и суеты. Но главарь успел-таки понять, кто их «сдал», выхватить пистолет и выстрелить. Он был метким стрелком – с двадцати шагов, навскидку, попал Рихарду в висок. Но пуля по какой-то прихоти судьбы не раскроила оперативнику голову, а, срикошетив от височной кости, завязла в стене. В госпитале врачи лишь качали головами и бормотали невнятное о чудесном везении. Берг отделался контузией и шрамом на том месте, где пуля содрала плоть с черепа.

Если бы он и дальше служил полевым агентом, то пришлось бы сделать пластическую операцию, – уж очень заметной была «особая примета». Но Рихард неожиданно получил приказ о переводе, а офицерам СБК работать под прикрытием не приходится. Так что шрам на виске остался воспоминанием о молодости.

Ещё в досье говорилось, что инспектор Берг увлекается многоборьем, в свободное время любит играть в шахматы и читать, преимущественно классику. Только свободного времени у инспектора Берга почти не было. Ребята из тайной полиции искренне считали службу в СБК синекурой. После перевода Рихард очень быстро убедился, что такие представления, мягко говоря, не соответствовали действительности. Какие там шахматы! На жену и дочь времени часто не хватало. Только и оставалось, что успокаивать себя надеждой, – ещё год-два оперативки, а там перейдёт на кабинетную работу, будет каждый вечер возвращаться домой, как нормальный человек, займётся воспитанием Кариночки. Но пока не получалось. Пока все домашние заботы лежали на плечах Лилия. Пусть жена его и не была писаной красавицей, зато обладала двумя незаменимыми качествами – умением терпеливо ждать и не задавать вопросов.

Рихард поставил мобиль на стоянку Главного Управления Космофлота, захлопнул за собой дверцу и огляделся по сторонам. Летом здесь особенно хорошо. Белая тридцатиэтажная башня Управления стояла в двух сотнях метров от реки. Эти две сотни метров были тоже подведомственной территорией: ухоженный сквер с лесенками и аллеями, клумбами и фонтанчиками, беседками и рощицами берёз. В самом низу, у воды, сквер заканчивался старыми плакучими ивами, а противоположным торцом упирался в нижний ярус транспортной магистрали, отгораживаясь от неё несколькими рядами каштанов.

Стоянка мобилей располагалась как раз напротив главного входа. Налево, ближе к реке, – места для сотрудников, направо, в сторону выезда на магистраль – для посетителей. Места слева были пронумерованы, и нумерация эта могла сказать посвящённому о внутренней иерархии учреждения больше, чем штатное расписание. Мобиль инспектора Берга стоял на двенадцатой площадке. И означало это ровно то, что он был двенадцатой персоной в табеле о рангах Космофлота Еврόссии. Очень не плохо для тридцатичетырёхлетнего инспектора. Учитывая, что первым был Председатель Совета по Космическим Исследованиям, вторым – Командор Космофлота, а третьим – шеф Берга, руководитель СБК.

Над парадной дверью висели часы – круглые, архаичные, с двумя массивными стрелками. Рихард взглянул на циферблат и крякнул невольно. Двенадцать-двадцать три. Значит, из самолёта он вышел два часа четыре минуты назад. Планировалось, что визит домой займёт не более часа, но не уложился. В конце-то концов, что же, человеку и с семьёй повидаться нельзя?! Всего и успел, что немного повозился с Кариночкой, а потом принял наскоро душ. «Наскоро», правда, не совсем верно сказано, потому что душ они принимали вдвоём с Лилией. Но не мог же он отказать ей после трёх недель разлуки?