Текст книги "Совсем голову потерял"

ГЛАВА 6. ДА ИЛИ НЕТ?

Это был вечерний песчаный берег. Вдалеке, у линии прибоя, ласково накатывали на песок небольшие волны. Бледная луна еще не набрала всё свое серебро, но уже стремилась к этому. Несколько десятков воинов Клеопатры, стояли на коленях и били рукоятками серповидных мечей по своим щитам, удерживаемым перед грудью.

Никита увидел себя, в том военном одеянии стоящим на коленях среди воинов, и бьющим рукояткой по щиту. Но его внимание привлекла приближающаяся к воинам стройная смуглая миниатюрная брюнетка с орлиным носом. На ней была пурпурная туника, подчеркивающая красоту ее фигуры. Следом за ней шли шесть других воинов.

Величественно подойдя, она остановилась напротив стоящих на коленях, воинов. Они сразу встали и поклонились. Никита решил не отставать от них, и последовал их примеру. Воцарилась полная тишина. И тут она заговорила на каком-то языке, который был очень знаком Никите:

– Я, Клеопатра седьмая, Филопатра, царица Египта, рада видеть моих храбрых воинов. А вы рады мне, да?

Громкое многоголосое «Да-а-а» пронзило уши Никиты.

– Я знаю, – полилось из уст Клеопатры, – вы всегда готовы бесстрашно сражаться за меня. Да?

Дружное ответное «Да-а-а» теперь высоко взлетело над пляжной местностью. А царица продолжала:

– Вы готовы отдать за меня жизнь. Да?

Никита громко выдохнул вместе с воинами: «Да-а-а».

Казалось, ей доставляет огромное удовольствие так беседовать с теми, кто восторженно смотрит на нее. И она запустила в них новым вопросом:

– Потому что, вы любите меня. Да?

Ну, разве можно было замешкаться с ответом на такой вопрос, или совсем промолчать? Поэтому Никита сразу протяжно гаркнул, как и все стоящие рядом:

– Да-а-а!

А дальше последовало то, чего Никита никак не ожидал. Словно щебетание диковинной птицы донеслось: «А готовы ли вы отдать жизнь за мою любовь?»

Воины молчали. Два воина, стоящие рядом с Никитой, удивленно переглянулись.

Новый вопрос ошарашил всех воинов:

– Почему вы притихли? Вы же готовы отдать за меня жизнь в бою! И вы любите меня! Неужели вы не хотите отдать жизнь за мою любовь к вам?

Теперь уже стали переглядываться все воины, не зная, как отвечать.

А она лихо продолжала:

– Цена моей любви – жизнь! Кто готов отдать жизнь за ночь со мной?

Рядом с Никитой пожилой воин со шрамом на лбу, сделал шаг вперед, преклонил колено и склонил голову:

– Я – Флавий!

Женщина улыбнулась и закрыла глаза. А Флавий тихо зашептал Никите:

– Какая разница, от чего умереть? От вражеского меча, или от своего палача? Воин всегда шагает по пути к смерти. Он где-то должен остановиться.

Женщина открыла глаза:

– Ты самый смелый воин, Флавий. Ты всё понял?

– Я всё понял, моя царица!

Тут Никиту пробила оторопь. Он сообразил, что сама царица разговаривает с ним, так же, как с другими воинами. С другой стороны от Никиты сделал шаг вперед молодой коренастый воин с задумчивым лицом.

Царица снова закрыла глаза. Второй воин только и успел шепнуть Никите:

– Любовь – превыше мудрости земной, и доблестей ценнее!

Царица одарила второго воина обаятельной улыбкой:

– Кто ты, мой почитатель?

Второй воин тоже встал на колено, и склонил голову:

– Я – Критон. Значит, мне тоже можно?

Царица окинула взглядом всех воинов:

– Сегодня ночью можно Флавию. Завтра – тебе, отважный Критон! Ночью всё можно!

И тут Никита увидел, что царица смотрела между двумя ее избранниками, смотрела туда, где стоял Никита, да еще прямо в глаза его вглядывалась. Она опять улыбнулась:

– У тебя храбрые друзья, да?

У Никиты пересохло в горле, но он смог пролепетать:

– Д-да, моя царица!

У него подогнулись колени, и он бухнулся рядом с Флавием и Критоном, сразу на оба колена. Он сделал это, чтобы совсем не растянуться.

Царица не спускала с него проницательных и притягивающих глаз:

– Ты встал рядом с ними, мой воин. Ты всё хорошо обдумал?

– Нет, моя царица! – из последних сил выпалил Никита.

У нее взлетели вверх брови, и Никита понял, что его всё равно убьют за пререкания.

– Так да, или нет? – нахмурилась она. – Хочешь ты бесподобную ночь, или нет?

Никита собрался с мыслями и начал осторожно объяснять:

– Ночь-то я хочу! Но и без дней не могу! Про ночь я уже хорошо обдумал. А что там после будет, обдумать еще не успел.

Царица продолжала терзать Никиту своими неудобными вопросами:

– Так да, или нет? Цена ночи – твоя голова. Да? Или решайся, или отойди на свое место!

Все воины стали испуганно смотреть на мучающегося в сомнениях, Никиту.

Так больше продолжаться не могло, и Никита, набрав воздух, выдохнул:

– Да! Я потом остальное обдумаю.

Клеопатра залилась пронзительным смехом и пошла дальше…

ГЛАВА 7. ПО СЛЕДАМ «СКОРОЙ»

На следующее утро Алла самой первой стояла возле справочной в приемном отделении районной больницы. Казалось, что журналу, в который что-то записывала медсестра, не будет конца. Наконец, журнал захлопнулся и Алла начала поиски следов носилок с Никитой:

– Посмотрите, пожалуйста, как с Воиновым разбираются? Вчера вечером его на «скорой» вам привезли.

– Нам? – переспросила медсестра, словно собираясь возразить, но Алла сразу перечеркнула ее намерения:

– Я сама с ними приезжала. Меня обратно отправили, сказали, что до утра разберутся.

– И что, вы хотите, чтобы мы за ночь его вылечили?

– Мне очень надо знать, лечат его, или пока только разбираются.

Тогда медсестра, словно поняв, что от нее эта женщина не отстанет, снова открыла свой журнал, и стала водить пальцем по открытой странице. Палец быстро остановился и последовал ответ:

– Был Никита Воинов. Осмотрели его, энцефалограмму сделали. Но уже его нет.

– Что значит – нет? – возмутилась Алла. – Он не из таких, чтобы за ночь умереть! Вы получше свой журнал читайте!

– У нас его сейчас нет! – поправилась медсестра. Его прямо недавно в психоневралгию отправили, на полное обследование.

– В дурдом, значит?

– Не в дурдом, а в психбольницу. «Дурдом» слишком грубо звучит, а «психбольница» – это для понимания культурных людей. Езжайте в город и там его ищите. Но сразу могут не пустить. Психов сразу пускают, а остальным людям всегда ждать приходится. Безропотное ожидание – это признак высокой культуры. А те, кто постоянно пытаются что-то выяснить – только работать мешают.

Алла уже не разбирала про чью культуру и работу верещит медсестра, её влекло уже туда, где должны были работать более грамотные специалисты по молниям.

ГЛАВА 8. ДИСКУССИЯ ПРО ЛОЖКИ И ЦАРИЦ

Автобусы в город из райцентра ходили только четыре раза в день. Поэтому, когда Алла села в автобус, Никита уже сидел в больничной пижаме за обеденным столом, с забинтованной ладонью. Ложка, которую он медленно опускал в тарелку, на заправку супом, напоминала ему недоделанный кинжал. Поэтому он не торопился, каждый раз проверял, суп ли он зачерпнул, и только после детальной проверки, отправлял его себе в рот. Но в очередной раз отправить суп в рот Никите не удалось. Он поперхнулся, заметив, что седой человек, сидевший напротив него с недоуменным лицом, словно стал передразнивать его. Он стал поднимать свою ложку и тоже разглядывать ее со всех сторон, даже снизу.

Оба других соседа Никиты сразу перестали кушать, и заинтересованно уставились на седого человека. А когда тот потянулся лицом к Никитиной тарелке, словно анализируя, много ли там еще осталось, они сразу притянули свои тарелки к себе поближе.

Никите стало интересно, что же будет дальше, и он перестал кушать, а стал переводить взгляд с правого своего соседа на левого. Тот, что сидел слева, почти лысый, пожилой, невысокий человек восточной внешности и с впавшими глазами, стал перемешивать ложкой суп в придвинутой тарелке, словно это был не суп, а чай.

А сосед справа, сутулый, брюнет средних лет, стал перебрасывать ложку из руки в руку.

Пока Никита думал, надо ли ему тоже побросать ложку, или следует помешать ею суп, лысый степенно обратился к нему, показывая на разглядывающего ложку человека:

– Ты, парень, бди! А то Цезарь всегда норовит чужой кусок оттяпать!

Брюнет сразу включился в беседу:

– А у меня, Хеопсыч, если он стащит, я обратно стащу! Пока он стащенное к себе тянуть будет, я его съесть успею.

Хеопсыч, ничего не сказав, пожал плечами и стал еще быстрей перемешивать суп. Сейчас он анализировал, кого успеет съесть его собеседник.

Цезарь, о возможных происках которого предупредил Хеопсыч, перестал разглядывать ложку. Он поднял ее выше головы и величественно произнес:

– Одного я не пойму! Зачем вы и ваши тарелки мне нужны? Если таскать, то царские куски, а не просроченные макароны! А у тебя, Ищун, – сердито посмотрел он на брюнета, – если я стащить захочу, то ты сам мне отдашь раньше, чем я твое съем.

Хеопсыч завелся и сам потянулся к тарелке Никиты:

– Не слушай его! Он так говорит, чтобы усыпить нас! Три тысячи лет тому назад, или вперед, он из моей гробницы ложку-нержавейку спер. Я сам видел. С тех пор у всех таскает!

– Не может быть! – удивился Никита.

– Врет он! – направил ложку на Хеопсыча Цезарь. – Я у Толстого, как у всех, тогда ложку просто одолжил.

Теперь ложка была направлена на соседний стол, где сидел сухощавый человек, лет пятидесяти, с высоким лбом. Он недовольно повернулся в сторону указывающей на него ложки.

Хеопсыч никак не мог угомониться:

– Век гробницы не видать! Одолжил он навсегда ложки и у меня, и у Толстого, и у Барановича тоже!

– У Барановича я одолжил чайную вилку, и то временно! – взмахнул ложкой Цезарь в сторону Хеопсыча. – А ложки я одалживаю не совсем временно. Одного я не пойму: ты всё путаешь специально, или специально путаешь?

Хеопсыч встал, поднялся на цыпочки, оказался выше уровня поднятой Цезарем вилки, и снова стал настаивать на своей версии:

– Я не путаю! И прокурор, и прокуратор всё видели!

Неизвестно чем закончился бы их спор, если бы к столу не подошла медсестра Инна, молодая стройная брюнетка с распущенными волосами и остреньким носиком, чуть с горбинкой.

Цезарь, при виде ее, хотел что-то сказать, но подавился. Правда он сумел два раза кашлянуть и все же сказать задуманное:

– Где-то я ее видел! Не помню где.

Инна, не обращая внимания на стоящего Цезаря, сразу заворковала:

– Мальчики! Кто сегодня дежурит, идите за вторым, и за компотом! Я за вас носиться и носить не буду!

А Никита, едва увидев ее, чуть не упал со стула.

Цезарь величественно изрек:

– Ясно, кто дежурит. Новенький! Ему идти и сегодня, и еще много сегодней!

Хеопсыч закивал:

– Морской закон и в пустыне – закон! Так и пять тысяч лет назад от наших эр было!

Никита не слышал их. Он не сводил глаз с Инны.

Ищун стал подбадривать Никиту:

– Давай, давай! Это – легко! Не то, что сокровища искать! Если тяжело будет, свистни, помогу по дороге съесть!

Никита по-прежнему ничего не слышал. Он встал, зашатался, сделал неуверенный шаг к Инне, стал падать на нее, но умудрился упасть на колени. Чтобы не упасть дальше, он обнял ее за талию. Инна вытаращила глаза, попыталась оторвать от себя ее руки, но он мертвой хваткой сцепил руки, и у нее не получалось даже двинуться с места.

– Вот это – по-нашему! – обрадовался Толстой. – Скажи ей что-нибудь умное и ласковое!

И Никиту прорвало:

– О моя царица! Я снова увидел тебя!

К Инне стал возвращаться дар речи. Она залепетала:

– Ну-ну, то есть, но-но-но! Познакомиться не успел, а уже – лапать! Я даже не знаю, как тебя зовут.

Никита не расцеплял рук, опасаясь распластаться на полу от слабости, сковавшей его:

– Я тоже не знаю! У меня не было родителей, а все звали меня просто воином.

Тут его руки так ослабли, что Инне удалось расцепить их. Она попятилась от него.

Никита почувствовал, что сейчас упадет и снова сделал несколько неуверенных шагов на коленях к Инне. Язык его сам зашевелился, выпуская слова, которые он еще не успел обдумать:

– Наша ночь была изумительной!

Все присутствующие разинули рты, а Толстой бурно зааплодировал.

Инна попятилась и отбежала за соседний стол. Но в ее глазах начало сквозить любопытство к Никите. А тот уже потерял ее из виду, растерянно хлопал глазами, растянулся на животе и замер.

Хеопсыч многозначительно усмехнулся:

– Подумаешь, царица! Да у меня девять цариц было, не считая… забыл чего не считая. А главных из тех, девяти, помню: Зарима, Тахина, Шахина, да еще Блохина была, зарплату она выдавала и профсоюзные взносы собирала.

Цезарь снова поднял ложку:

– Подумаешь, девять! У меня сто девять наложниц было, не считая цариц! Все наложницы накладывали мне еду, и еще продукты тоже, в тарелки. А царицы потом тарелки мыли.

Толстой тоже не удержался, чтобы не высказаться по такому поводу:

– Мужики! Сколько у меня почитательниц моих произведений было, вам всем до ужина не сосчитать! Но ужинов впереди еще много, так что можно стараться!

В это время Инна незаметно проскользнула до выхода из столовой и, усмехаясь, исчезла за дверью.

Но окончательную точку в споре о царицах поставил Ищун:

– Если их сосчитать не получается, значит, их так много не надо! Сокровища считать надо! А цариц – хватит и по одной, ежегодно, но на каждый день, чтоб они зарплату постоянно выдавали!

Все с ним, молча, согласились, и многозначительно закивали. Только Толстой удивленно спросил: «Зачем тебе сокровища?»

А Никита, приходящий понемногу в себя, смутно услышал голос Ищуна: «Для справедливости. Я человек справедливый и считаю, что каждый должен найти свое сокровище. Я тоже обязан вместе с каждыми, каждый день его искать, и постоянно находить! Я же всю Аляску из-за своих сокровищ перерыл и перемыл, пока к остывшему ручью не примерз. Аляску же купить обратно хотел на золото, но не успел».

Пока голос звучал в ушах у Никиты, он соображал, про что звучит этот голос, а когда перестал, почти про всё забыл. Только запомнилось, что для справедливости надо искать сокровища.

ГЛАВА 9. ВСТРЕЧА С ФЛАВИЕМ

В кабинет главврача двое санитаров с трудом втолкнули упирающегося Никиту, одетого в смирительную рубашку. Главврач, отдаленно напоминающий Флавия чем-то еще кроме шрама, взял в руку авторучку и стал нервно постукивать ею по ладони другой руки. Санитары не выпускали из рук сопротивляющегося Никиту.

– Так, так, так! – издалека начал воспитательную беседу главврач.

– Что – три раза так? – удивился и перестал извиваться Никита.

– Не так ведешь себя, Воинов!

– А говоришь: «Так!», да еще трижды! – презрительно усмехнулся Никита.

Главврач сжал авторучку в руке и продолжил воспитание:

– Тебе не до трех считать надо, а – вести себя порядочно! Это же – основы нашего воспитания! И нельзя сразу на женский персонал бросаться!

– Я больше не буду сразу! – решил исправляться Никита.

Но главврач никак не понимал его, и продолжал гнуть это непонятное воспитание:

– Ты мне эти штучки брось, а то без сладкого надолго останешься!

Инна робко вошла в кабинет, осторожно обошла удерживаемого санитарами Никиту, и покорно уставилась на главврача:

– Звали?

А Никита не терял времени даром. Он всё пристальней и пристальней вглядывался в лицо главврача, пока не произнес:

– Что-то мне твоя морда знакома!

Главврач бросил ручку на стол и его затрясло:

– Ты насчет моей морды не выражайся! О своей подумай! Она в изоляторе, ох как похудеет!

Но Никита его не слышал, он думал о своем:

– Точно! Ты тогда бесстрашную морду строил, три дня назад, когда к ней полез! – показал он на Инну. – А сейчас в трясучку ударился!

Инна покраснела.

А главврач вскочил со стула и стал быстро ходить вокруг Никиты с санитарами:

– Ты что несешь? Как ты смеешь? Тебя же там не было!

Главврач быстро переглянулся с Инной и встретил ее смущенный взгляд. Он ничего не нашел лучше, чем продолжить воспитательную разборку с таким непредсказуемым пациентом:

– Тебя нигде три дня назад не было!

– Был я! – отпарировал Никита. Мне она шептала, что ты самый неповоротливый из всех был!

– Неправда! – возмутилась Инна. – Я ему ничего такого не говорила! Это, наверно, Ищун ему про нас сбрехнул! Он всюду свой нос сует, всё время чего-то ищет под каждой дверью, и смотрит повсюду на всё, что на глаза попадается!

Санитары, удерживая стремящегося к свободе, Никиту, потупились и стали переминаться с ноги на ногу.

Всё это уже не било, а колотило наотмашь по авторитету главврача, поэтому он решил использовать другие формы воспитания, подошел к Никите, ткнул пальцем ему в грудь и распорядился санитарам:

– Этого – увести! Пусть в нашей комнате отдыха сам неповоротливым побудет!

Тут же он повернулся к Инне:

– А вы останьтесь для свежих инструкций!

Санитары стали разворачивать к двери сопротивляющегося Никиту. Они еле-еле вытолкали его за дверь и закрыли ее с другой стороны.

ГЛАВА 10. ОСАДА В ПОЗЕ ИСТУКАНА

В камере-изоляторе, который культурно назывался не карцером, а вип-подвалом, Никита довольно долго пролежал на спине. Это – не потому, что его сильно прижали, когда водили по территории психбольницы, а потому что сильная слабость, так неожиданно свалившаяся ему на голову, лишила его прежней бодрости. Уберегала его от бодрости и смирительная рубашка, которую он никак не мог разорвать. Он не понимал, что наша швейная промышленность иногда делала чудеса.

Спустя некоторое время Никита представил себе, как неприятель надвигается на его лагерь в боевом порядке. Он увидел, как идену поднял над головой меч и побежал впереди всех менефитов на врага. Никита сразу помчался вслед за идену и догнал его. Оба они, с раздирающим души криком стали приближаться к врагам. Сзади слышался топот всех воинов из полка Ра. Неприятель дрогнул, его воины один за другим стали пятиться, потом поворачиваться и убегать…

Никита ощутил новый прилив сил и попробовал приподняться на локте. Опять ничего не получилось. Тогда он высоко приподнял ноги, сделал ими быстрый мах, и ловко перешел в положение приседа. Затем получилось встать на ноги во весь рост и не упасть. Никита отошел от железной двери, издал боевой клич, разбежался и с разбега ударил плечом в дверь. Но эта спокойная, неподвижная дверь, оказалась совсем несговорчивой. Никита отлетел от нее назад, и снова упал.

Но не таков был Никита, чтобы сразу унывать. Он набрал полные легкие воздуха и заорал: «Закрылись, трусы? Закрылись? Я штурмом возьму вашу крепость!» Он снова отошел и помчался на дверь еще быстрей! Но непокорная дверь снова отбросила его, на этот раз – довольно далеко от себя, да еще так, что он перекувыркнулся, и перекатился на живот. Но ему понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы забыть про острую боль в плече. Приподняв голову, он из последних сил прошептал: «Не сдаетесь? Тогда я возьму вас осадой! Вы от меня никуда не убежите!»

Еще через несколько мгновений он подполз к двери, сел напротив нее, и чуть громче, чем прежде, зашептал: «У вас все пути перекрыты! Я буду сидеть здесь столько, сколько вам не снилось, пока вы не откроете ворота и не сдадитесь на мою милость!»

А в это время в кабинет главврача вошли оба санитара. Тот уже обрел спокойствие и спросил о ситуации лишь одним словом: «Что?»

– Вкололи дозу, – хором промямлили санитары.

– И? – еще лаконичней стал уточнять главврач.

– И сидит у дверей, как истукан, что-то бормочет агрессивное, – взял на себя инициативу старший санитар.

– Он же должен спать! Почему не спит?

Младший санитар пожал плечами, а старший стал объяснять:

– Здоровый телом! Как динозавр!

– Вколите дозу динозавра!

Старший санитар испуганно отшатнулся:

– Но…

Главврач не дал ему возразить и прервал на полуслове:

– Хилого такого, прехилого мини-динозаврика! Ведро вкалывать не надо!

– Понял! Идем вкалывать!

Оба санитара деловито двинулись отмерять дозу мини-динозаврика.

ГЛАВА 11. ШКУРЫ В ШАТРЕ

Камера-изолятор для буйных пациентов повидала на своем веку много выходок, но с такими – ей встречаться еще не приходилось.

Связанный Никита, лежащий на боку, с закрытыми глазами, ни с того, ни с сего начал извиваться, словно змея. Он, то переворачивался на живот, то на другой бок, извивался и снова выпрямлялся. То одно плечо его, то другое приподнимались и поочередно опускались.

Такое немыслимое извивание постепенно привело к тому, что одна рука Никиты смогла выскользнуть из смирительной рубашки. Это уже была – победа! Втянуть другую руку уже не составляло особого труда. А отшвырнуть от себя побежденную смирительную рубашку – тем более.

Но разделавшись с рубашкой, Никита не стал больше сражаться с дверью. Возможно, потому, что он сейчас не видел ее. Но что-то другое ему виделось сквозь закрытые глаза. Это было ясно, потому что он что-то шептал кому-то.

Сначала стало неясно процветать над головой внутреннее убранство роскошного шатра. Потом эта красота начала выглядывать и со всех сторон тоже. В шатре преобладали красноватые тона. Рядом, на звериных шкурах, лежала какая-то женщина в полупрозрачной тунике. Никита дотронулся сначала до своего лба, и почувствовал, что тот на месте. Потом он потянулся рукой к женщине, чтобы проверить – видение это, или живое чудо. Женщина перехватила его руку, и стала разглядывать ладонь. «Ты сильный воин! – донесся со всех сторон ее мягкий голос. – Да еще и красивый! Я люблю красоту и силу!» Она бросилась на него, зарычала, обняла, и они стали кататься по шкурам. Сверху оказывался то Никита, то женщина. Он мог бы не пускать ее наверх, но ему доставляло удовольствие уступать ей, и делать так, чтобы ей казалось, что она тоже сильная.

И тут в сознании Никиты промелькнул песчаный берег, древнеегипетские воины, потом такой же шатер, как сейчас. Прямо на пороге его догадки невесомо прыгала мысль, что это – та самая царица, с которой ему когда-то случайно пришлось пересечься при романтическо-трагических обстоятельствах. Еще пару мгновений спустя, он уже нисколько не сомневался, что это она! А другие мысли – как такое может быть и что происходит? – улетучивались сами сквозь слегка покачивающиеся матерчатые стены шатра.

Рычание стихло, и по шатру снова поплыли проникновенные слова: «Нет, ты не просто красивый! Ты очень красивый!»

Ответные слова выпорхнули сами собой: «А ты красивее всех красивых!»

Клеопатра, не ожидающая такого ответа от простого воина, задумалась, немного отпрянула от него, но потом прижала к себе:

– Мне не хочется казнить тебя, но я не могу поступиться своим словом. Что мне делать?

До Никиты стало доходить, что его судьба сейчас не зависит от него, и от врагов, стремящихся уничтожить его. Судьба сейчас зависела от милости этой обаятельной и всемогущей царицы, ради которой он недавно совсем потерял голову. Он не мог бросаться женщинам в ноги, хотя смутно помнил, что недавно, или очень давно, стоял перед кем-то на коленях. Настоящие воины в ноги никому не бросаются. Они всегда достойно принимают свою смерть. Но этого он не сказал. Из его уст вылетело только: «Ты всё можешь! Только захоти! Захоти! Захоти!»

Клеопатра ласково приложила палец к губам Никиты. Он замолчал, а она стала объяснять ему нелепую и страшную ситуацию, в которую он попал:

– Я не хочу, чтобы ты погиб! Я хочу, чтобы твоя душа осталась жива и обрела новое, сильное тело!

Никита не вполне понимал, о какой душе она говорит, но на всякий случай, попытался выразить свое мнение по этому поводу:

– Зачем? Мне и в моем теле хорошо! Особенно – с тобой!

Клеопатра перенесла свой палец на кончик носа Никиты:

– Если очень захотеть, то твоя душа сможет выжить!

До Никиты дошло, что какая-то часть его может и не погибнуть, поэтому он попытался выяснить все обстоятельства своего будущего одним коротким вопросом:

– Как?

Но ответ Клеопатры был более чем разочаровывающим:

– Я не знаю. Один мудрец говорил мне, что так бывает.

– А что делать, чтобы так произошло, он не говорил? – не оставлял своих попыток продвинуться в жизненно важных знаниях Никита.

У них шла самая доверительная беседа. Такие беседы Клеопатра не позволяла никому из своих подданных и высокопоставленных гостей. Поэтому она простодушно разоткровенничалась:

– Он обещал сказать мне об этом на следующую ночь, но его казнили утром.

– Так просто и казнили? – удивился Никита. – И он ничего не просил, ничего не оставил после себя?

– Он попросил разрешить ему записать то, что увидит, когда утром выглянет из шатра, – мечтательно вспомнила Клеопатра. – Тогда неожиданно испортилась погода, ударила гроза, а он написал про это очень красиво на пергаменте. Я велела сохранить этот пергамент на века. Ведь он написал так, что я восхитилась, а он восхитился мной опять, как восхищался всю ночь.

– Я не восхищаюсь, я люблю тебя! – только и смог сказать Никита перед тем, как они снова стали кататься по шкурам в шатре.