Текст книги "Игорь Жижикин. Свободный полет"

Игорь Жижикин. Свободный полет

П рямо над ухом раздался чей-то натужный кашель. Открыл глаза и увидел мужчину, внешний вид которого свидетельствовал о том, что лучшие его дни позади: мятая, несвежая, но некогда явно дорогая одежда, густая щетина, растрепанные волосы.

– Привет, закурить не найдется? – спросил он.

– Не курю, извини.

Дальше общались, активно используя язык жестов.

– Давно в Лас-Вегасе?

– Тоже проигрался?

– Откуда приехал?

– Из России.

– И как же тебя сюда занесло?! – воскликнул бомж.

Ну или что-то в этом духе. Во всяком случае, его изумленный возглас при моем убогом знании английского я понял именно так.

Не знаю уж, что он подумал обо мне, но тем ранним утром 1989 года я не просто валялся на скамейке, а набирался сил, чтобы рвануть в новую жизнь. Я был молод, здоров как бык и почему-то абсолютно уверен, что все здесь получится: непременно заработаю кучу денег и вернусь на родину в ореоле славы.

Как я оказался за океаном? Очень просто – приехал на гастроли в составе группы артистов советского цирка. На волне охватившего нашу страну предпринимательства в 1987 году был создан творческий кооператив. Туда вошли известные люди: Юрий Куклачев со своими кошечками, кинорежиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич, снявший «Трех мушкетеров», Вадим Станкеев – создатель уникального номера «Воздушный полет с акробатикой», где я работал, и Валентин Юдашкин с театром моды, на подиуме которого блистали самые прекрасные девушки на свете. С одной из них у меня случился роман. Но, увы, кочевая жизнь развела: мы, цирковые, отправились в Израиль, а Юдашкин с моделями совсем в другую сторону.

После Земли обетованной мы несколько месяцев с неизменным успехом колесили по Европе. Я тогда скопил денег на первую иномарку. Молодой был, хотелось выпендриться перед знакомыми, поэтому в Антверпене на автомобильном рынке взял подержанный «вольво» с автоматической коробкой передач и люком на крыше. А водить еще не умел, и воздушный гимнаст, партнер по номеру Валерий Томанов, целую ночь учил меня, заставляя нарезать круги у гостиницы. Так потом и доехал за рулем из Бельгии до Москвы.

В столице срочно сдал на права. Помню, холодина стояла лютая. Но я, гордо рассекая пространство на своей серебристой красавице с черным кожаным салоном, непременно открывал люк, чтобы водители проезжающих машин понимали, какой крутой парень сидит за рулем. А сегодня мне на понты наплевать: какая разница, на чем ездить, – это всего лишь средство передвижения.

Когда замаячила перспектива работы в Америке, выставил свою иномарку на продажу. Ею заинтересовались люди с Кавказа, дали хорошую цену – сто тысяч деревянных. На секундочку, это конец 1988-го, зарплата инженера – сто двадцать рублей! Чтобы избежать эксцессов, взял с собой друзей – цирковых джигитов. Моя вместительная сумка оказалась битком набитой купюрами достоинством в двадцать пять, десять и пять рублей. Замучился, пока их пересчитывал. А утром разбудил взволнованный отец:

– Игорь, машины нет под окном, ты что, на другое место ее поставил?

– Да вот она, в коридоре припаркована.

Родители обалдели: никто в нашей семье таких деньжищ сроду не видывал. По тем временам на них можно было, наверное, купить несколько квартир с видом на Кремль. Но кто ж об этом думал? Я с гордостью вручил маме, папе и бабушке приличные суммы. А они, люди старой закваски, не стали ничего тратить, положили деньги на сберкнижки – на будущее. Что сталось с советскими вкладами, всем хорошо известно…

Устроить американские гастроли взялся человек по имени Ник Високовский. Насколько он был опытен и успешен, мы не знали. Но Ник прилично говорил по-русски, работал с Чаком Норрисом, и мы ему доверились. Компания собралась выдающаяся: помимо нашего феерического «Воздушного полета» в представлении участвовал замечательный иллюзионист Эмиль Кио со своим коллективом, а также Александр Бондарев с великолепным номером «Русская масленица», были задействованы акробаты на шесте и подкидных досках, жонглеры на роликах и медведи, которые вызывали особый восторг публики.

Мы достаточно долго катались по одноэтажной Америке, выступая в небольших провинциальных городках. Но вскоре заметили, что зрителей становится все меньше. И, как выяснилось, вовсе не потому, что российский цирк был им неинтересен. Просто большинство и не подозревало о наших гастролях: Високовский почти не вкладывался в рекламу, считая это лишней тратой денег. А потом заявил, что мы сами виноваты, никому не нужны, и банально свалил, бросив нас в гостинице Атлантик-Сити практически без средств к существованию.

Денег нет, жрать нечего. От безысходности целый день купались в бассейне, загорали и ждали, пока нас кто-нибудь вызволит. И вот однажды появился человек, представившийся продюсером. Он рассказал, что в газете прочел о мытарствах русских циркачей и специально прилетел из Лас-Вегаса, чтобы помочь. «Ребята, поехали со мной, – убеждал он. – Это же столица мирового шоу-бизнеса, я вас непременно кому-нибудь продам».

Американец оплатил билеты на самолет, поселил в отеле. Мы ежедневно обедали в буфете, где в меню стоимостью три доллара входило шампанское. Сейчас таких цен и в помине нет! Нам нравилось абсолютно все. А главное – мы с воодушевлением ждали начала новых гастролей.

Но наш благодетель оказался очередным аферистом, решившим срубить бабла. С одной стороны, он вроде шел правильным путем: площадок в Вегасе хватало. Только все они были расписаны на многие месяцы вперед. Кроме того, выяснилось, что работать мы имели право исключительно с той организацией или человеком, которые привезли нас в Америку. А чтобы их сменить, надо было вернуться в СССР и заново оформлять рабочие визы. К такой головной боли и затратам наш «бизнесмен» оказался совершенно не готов и скоро испарился.

В результате вызволял нас родной «Союзгосцирк», оплативший перелет до Москвы. Ребята, с облегчением вздохнув, стали собирать вещи. А меня как будто переклинило. «Не надо никуда уезжать, – зудел внутренний голос. – Ну вернешься, и что тебя ждет? Кризис, работы нет. Оставайся и докажи, что ты мужик, который может заработать денег и помочь своим родителям».

Когда автобусы с нашими артистами отъезжали от гостиницы, стоял, махал им вслед, и вдруг защемило сердце: правильно ли поступил? Ведь я остался совсем один в чужой стране. Хотя… была в Лас-Вегасе зацепка. Как-то во время прогулок по городу встретил знакомых мексиканцев, гимнастов воздушного полета «Кабальерос», с которыми раньше пересекался на гастролях. Ребята меня сразу узнали, мы разговорились.

– Хочу остаться и попытаться найти здесь работу, – сообщил я. – Как думаете, это реально?

– Конечно! Оставайся.

– А если ничего не выйдет?

– Улетишь домой, у тебя же билет с открытой датой, он действителен в течение года, доплатишь пятьдесят долларов. Их-то по-любому заработаешь.

– А что делать с визой?

– Где ты ее получал?

– В американском посольстве в Москве.

– Тогда тебе не о чем волноваться: соберешь документы и попросишь ее продлить. А пока не устроишься, можешь поселиться с нами.

Адрес этих замечательных ребят я и показал портье гостиницы, как только автобусы с товарищами скрылись за углом. И тут выяснилось: дом их находится где-то в дальнем пригороде, общественный транспорт туда не ходит, пешком по пустыне не дойти. Единственный выход – такси. Но денег у меня – ни цента. Так я оказался на парковой скамейке, где был разбужен бомжом. Но и тогда жил, и до сих пор живу мечтой. Это спасает и держит на плаву.

Когда приехал в Штаты, мог произнести только: «Хай! Май нэйм из Игор, ай лив ин Москоу» – учил-то язык в школе и в Институте физкультуры кое-как, думал, никогда не пригодится. Таскал в кармане русско-английский словарик, каждый день записывал в блокнот новые слова, вечером просматривал и зубрил. Немного жалею, что не пошел в специальную школу, где избавили бы от акцента. А сейчас делать это уже не имеет смысла. Конечно, будь произношение абсолютно чистым, сегодня в кино существенно расширил бы диапазон своих ролей. Но зато я прочно занял в Голливуде свою нишу, и мое амплуа плохого парня мне нравится.

Через неделю встретил наконец своих мексиканцев. Они обещание сдержали и приютили. Правда, приходилось постоянно подстраиваться под график их работы, чтобы вместе на автомобиле добираться до Лас-Вегаса и обратно. Каждое утро просыпался с надеждой: сегодня повезет, непременно случится что-то хорошее.

Некоторое время спустя я уже знал все места, где можно чем-то поживиться. Заходил в казино – а они в Лас-Вегасе на каждом шагу, медленно прогуливался мимо «одноруких бандитов» и почти всегда что-нибудь находил: то кто-то мелочь в аппарате забудет, то купюру обронит. А еще в казино всем посетителям раздают бесплатные купоны, которые игроки могут обменять на стаканчик попкорна. Я проглатывал десять, желудок переставал урчать и долго не требовал еды.

Когда опаздывал и мексиканцы уезжали без меня, снова возвращался на скамейку в парк. Как-то забрел в роскошный жилой комплекс. Наврал охраннику, что иду убираться в квартире. Хозяева, мол, в курсе, ждут, а сам быстро прошел во двор, нырнул в бассейн и наплавался от души. Потом решил подняться на крышу дома и полюбоваться панорамой Вегасa. Вошел в лифт, а там на стенке висит телефон. Чем черт не шутит – набрал московский номер. После третьего гудка в трубке послышался заспанный голос мамы.

– Здравствуй, это я! Как вы там?

– Игорек! – обрадовалась мама.

Целый час не могли наговориться. А когда повесил трубку, понял: как же я соскучился по дому!

Моя мама, Генриетта Михайловна, работала научным сотрудником НИИ патентной информации, папа, Виталий Сергеевич, многие годы возглавлял почтовое управление Министерства связи СССР. Жили мы на Ленинградке. Сначала в районе метро «Аэропорт», потом на «Речном вокзале», там папе дали квартиру, когда родилась моя сестра Катя, которая младше на двенадцать лет. Однажды папа, мастер спорта по волейболу, буквально за руку привел меня на стадион ЦСКА: «Чтобы не болтался со шпаной, будешь здесь заниматься».

Я перепробовал многое – гимнастику, потом прыжки в воду и плавание. Вслед за тем перешел в современное пятиборье, освоив еще и бег, стрельбу, фехтование, верховую езду. Также могу играть в футбол, хоккей, волейбол, баскетбол, кататься на горных лыжах. Разумеется, ни я, ни родители и не подозревали, как пригодятся эти навыки, когда стану сниматься в Голливуде. Там прежде чем дать тебе маленькую роль, обязательно спрашивают, что еще умеешь делать. Когда выяснялось, что я еще и каскадер, получал огромное преимущество перед конкурентами.

После школы пробовал поступить в Плехановский институт, но не прошел по конкурсу и загремел в армию. Служил в подмосковной Кубинке, где вскоре был назначен старшиной спортроты. Мы сразу же подружились с Григорием Чекалиным, который попал под призыв после циркового училища, успев поработать на арене в номере «Акробаты на верблюдах». И так Гриша красиво рассказывал о своих выступлениях, так меня соблазнял, что я решил после дембеля тоже пойти в цирковое училище. Престиж этой профессии в советские времена был высоким, ее представители гастролировали по всему миру, а за границу тогда ездили единицы.

В выбранное мной учебное заведение приходили в основном ребята из династий, они уже и жонглировали ловко, и сальто крутили. А я ничего не умел, был просто крепким парнем. К тому же когда дали задание поднять девочку на плечи, выяснилось, что у меня не соответствующий требованиям прогиб в спине. Совещались по поводу абитуриента Жижикина долго, а финальную точку поставил председатель приемной комиссии Юрий Никулин: «Ладно, допускаем его до общеобразовательных экзаменов». Когда стал секретарем комитета комсомола «Союзгосцирка», с Юрием Владимировичем – небожителем, кумиром – общался довольно часто.

Вышел я в коридор, а там меня отловила Тереза Дурова: «Слышала, ты мастер спорта. Зачем тебе тратить четыре года на учебу? Мастеров разрешают брать в цирк без «корочек» нашего училища. Я сейчас ищу артистов для номера «Акробаты на слонах». Иди ко мне». Почему бы и нет? Но когда посмотрел на этих царственных животных вблизи, стало как-то не по себе. Отказался. Тогда Дурова дала совет: «Оформляйся в любой номер, в который возьмут, проведешь на репетиционной базе полгода и начнешь выступать, а потом перейдешь уже туда, где тебе понравится».

Подходящее занятие нашлось быстро. Гена Ковалев, которому передавали номер «Акробаты на велосипедах», предложил: «Мне требуется крепкий «нижний», будешь сидеть на велике, а мы станем на тебя забираться и делать трюки».

Тут уж я решился. Пришел домой и объявил родителям, что буду работать в цирке. Отец принял новость в штыки: «Что ж ты теперь – клоуном станешь?» Он хотел, чтобы его сын учился в Институте связи и пошел по его стопам. Но я заразился ареной, как казалось, на всю оставшуюся жизнь, а высшее образование получал потом на заочном отделении Института физкультуры.

Премудрости профессии осваивал в Рязани, на арене местного цирка. Был задействован во всех номерах, поэтому через полгода умел и жонглировать, и прыгать через голову, и по канату ходить, успел даже покачаться на лопинге у воздушных гимнастов.

В общем, когда срок моего ученичества подошел к концу, я просто искрился от воодушевления. Если честно, номер с велосипедами был так себе, о чем свидетельствовала география гастролей. Мы выступали на Камчатке, во Владивостоке, в Сибири, а в цирке есть правило: чем хуже номер, тем дальше от Москвы и Питера его показывают. Но я тогда не заморачивался подобными умозаключениями, с радостью ждал переезда в другой город, а там – новых впечатлений, эмоций, встреч.

И тут – бац! – травма позвоночника. Пришлось уйти с манежа, надеть папин костюм и перевоплотиться в чиновника. Некоторое время играл эту роль с удовольствием, у меня хорошо получалось: дослужился до секретаря комсомольской организации всех цирков страны. Ездил по городам, инспектировал работу подведомственных организаций, встречался с артистами. Но потом кабинетная работа наскучила. Мне снились арена, свободный полет под куполом, восторженная публика…

Фортуна, спасибо ей большое, почему-то ко мне благосклонна и в нужный момент всегда подкидывает что-нибудь стоящее. И тогда, в самый разгар бюрократических метаний, меня позвал в свой номер Вадим Станкеев. Его «Воздушный полет с акробатикой» без преувеличения стал шедевром, по сей день не имеющим аналогов. Вадим придумал закрепить под куполом между двумя раскачивающимися лопингами пластиковый стол: там стояли два человека, которые ловили пролетавших мимо артистов. Потом стол уходил в сторону, оставляя свободным пятнадцатиметровое пространство, преодолевая которое, уникальный гимнаст Юрий Каганович успевал проделать четыре сальто в воздухе перед тем как оказаться на другой стороне. Выглядел трюк убойно, повторить его не мог никто.

За этот номер передрались два московских цирка – Никулина на Цветном бульваре и Костюка на Ленинских горах. Мы выступали и там, и там. А еще не вылезали из-за границы. Я работал в качестве ловитора – человека, который висит вниз головой и ловит вольтижеров, пролетающих мимо. На непосвященный взгляд в этом нет ничего страшного. Но на самом деле без травм не обходится. И связки на руках рвутся, и локти вылетают, и колени. Если ты схватил гимнаста, но ноги у того остались позади, они лупят тебя по позвоночнику. Плечо я успел порвать еще во время репетиций, перед каждым выходом на манеж мне его обкалывали обезболивающими.

Кажется, от неприятностей должна спасать сетка, но на самом деле она таит в себе столько опасностей! Если не сгруппируешься, приземлишься на живот – рискуешь получить перелом позвоночника, не успел подвернуть голову – сломаешь шею, схватился за сетку руками – и вот у тебя вылетели фаланги пальцев. А еще коварная сетка время от времени выбрасывает гимнастов прямо на зрителей.

Однажды рухнувший сверху акробат чуть не оторвал мне ногу. В целом перенес восемь операций под общим наркозом. Но не сдавался, каждый день занимался спортом, качал мышцы, чтобы облегчить нагрузку на суставы и связки. Помню, один хирург пообещал: «Не переживай, скоро привыкнешь к боли». Я ему тогда не поверил, а сейчас понимаю, насколько он был прав…

Но вернемся к американской истории. В очередной раз переваривая осточертевший попкорн на скамейке в парке, я вспомнил, что уезжая в Москву, Саша Бондарев дал мне адресок одного мотеля: «Там приятная пожилая хозяйка, приглашала меня в гости. Если будет совсем край, обратись к ней». «Край» уже надвигался со всех сторон, и я решил воспользоваться связями приятеля. Джоан оказалась на удивление милой и приветливой.

– Ты тоже в цирке работаешь?

– И что же, все уехали, а ты остался?

– Угу, и сейчас мне жить негде и работы нет.

– Ой, бедный! Ладно, я тебе помогу.

Выделила крошечную каморку и подрядила убирать мусор на территории. Трудиться предстояло по ночам, поскольку у меня не было разрешения на работу. Джоан пошла на нарушение закона, редкий случай для американцев. Она даже платила пять долларов за час, видимо из симпатии к Саше и советскому цирку. Так у меня появились деньги.

Однажды забрел в казино Stardust. Присел тихонечко в последнем ряду концертного зала, посмотрел на сцену: там скользили красивые девчонки в ярких костюмах. Шоу настолько заворожило, что не заметил подошедшего секьюрити.

– Выходи! Здесь нельзя сидеть!

– Москоу сёркус, дай посмотреть! – уперся я.

– Не положено!

– Что здесь происходит? – вмешался в разговор мужчина, сидевший впереди.

– Да вот этот парень выходить из зала не хочет, говорит, он из московского цирка.

Незнакомец, оказавшийся продюсером Тедом Лоуренсом, заинтересовался:

– Ну-ка, ну-ка, и чем ты там занимался?

Я извлек из кармана словарик и кое-как объяснил.

– А девочку красиво поднять сможешь? – продолжал допрашивать Тед.

– А пронести по сцене на вытянутых руках?

– Запросто.

В общем, случилось одно из счастливых стечений обстоятельств, которых в моей жизни миллион. Ведь именно в тот день Тед приехал из Нью-Йорка инспектировать шоу, а без него кадровых решений никто не принимал.

– Нам как раз нужен такой крепкий парень, как ты, – сказал он. – Будешь исполнять поддержки. Платить станем восемьсот долларов в неделю. Согласен?

Для меня это была баснословная сумма. Так что к работе приступил с восторгом и теперь наконец-то смог отсылать родителям какие-то деньги.

А немного позже я женился на Лисе – своей партнерше по сцене, которая с самого начала очень тепло ко мне относилась. Просто так вышло, что одним прекрасным вечером мы потанцевали где-то в клубе, я проводил ее и остался. Очень хотелось простого человеческого счастья, вот и подумал: почему не с Лисой?

Я обзавелся агентом – в Америке без этого никуда. Однажды знакомый затащил меня на кастинг в шоу «Самсон и Далила», его проводил известный продюсер Донн Арден. Эта постановка гремела, ради нее люди специально приезжали в Лас-Вегас, но артиста, игравшего Самсона, по каким-то соображениям решили заменить. Я особо ни на что не рассчитывал, ведь мне не приходилось петь и танцевать на сцене, и пойти согласился из чистого любопытства. Пробовались многие. Восьмидесятилетний Донн сидел в зале, пил коньяк, курил сигару и был раздражен. «Вон! – орал он на очередного претендента. – Пошел отсюда! И чтоб больше не появлялся!»

Но увидев меня, вдруг оживился. Ему требовался высокий парень спортивного телосложения, который умел бы хорошо двигаться и поднимать партнерш высоченного роста. Я в грязь лицом не ударил. «Хочу этого русского, – объявил Донн своим ассистентам. – Идите договоритесь с ним».

И они предложили годовой контракт на тысячу долларов в неделю, который я на радостях подписал не торгуясь. Мой агент была вне себя: «Игорь, у нас так не принято. Ты мог бы получить в два раза больше». Но что сделано, то сделано.

Слава богу, петь мне не пришлось. Сначала просто открывал рот под фонограмму, потом режиссер поменял концепцию. Я продолжал красиво носить девушек на руках, а по пятам за мной следовали два певца в таких же, как у меня, леопардовых шкурах и исполняли мою партию. Публика была в восторге.

Я жил в столице мирового игорного бизнеса, что, конечно, было чревато определенными соблазнами. В Лас-Вегасе есть персонажи, ставшие местными достопримечательностями. Мне показывали мужчину, который умудрился спустить шесть миллионов долларов, но не уехал домой, а устроился работать таксистом, чтобы каждый вечер иметь возможность относить свои чаевые в казино. Ему по-прежнему не везет, но он утверждает, что знает надежную систему и когда-нибудь вернет свое.

Поначалу и я, конечно, захаживал в казино, ставил по маленькой. Но длилось это ровно до тех пор, пока в один далеко не прекрасный вечер не просадил все деньги, скопленные на квартиру. А вот Лиса подсела плотно. Тратила все, что зарабатывала, бесконечно занимала у знакомых. А после того как ушла с работы, долги за нее пришлось отдавать мне. В результате поставил вопрос ребром:

– Лиса, если не бросишь играть в казино – разведусь.

– Да?! А я тогда заявлю в полицию, что наш брак фиктивный.

– Как ты можешь? – пытался я ее образумить. – Мы с тобой три года вместе прожили, спали в одной постели!

– А мне плевать!

Если бы ей поверили, меня могли выслать из страны, фиктивный брак у американцев – серьезное преступление. Нервов Лиса помотала немерено, денег я ей отдал кучу. В конце концов мы все же расстались и долгое время не общались. Она разыскала меня спустя годы, увидев в фильме. Сейчас иногда переписываемся в соцсетях.

Гастроли всемирно известного «Цирка дю Солей» проходили в Лас-Вегасе с большой помпой. Я тоже решил сходить на представление. И когда на сцене появились воздушные гимнасты, что-то дрогнуло в груди – прошлое напомнило о себе. Одним из режиссеров шоу был Павел Брюн. Я был знаком с ним еще с Москвы, где его ценили как замечательного хореографа. Разыскал Пашу после спектакля:

– Это просто потрясающе!

– А не хочешь вернуться в цирк? – спросил он. – Нам как раз нужен артист твоего уровня в воздушный полет.

И я сразу же согласился, хотя работать пришлось за меньшие деньги. Отпускать меня из «Самсона» не хотели. Но отработав в мюзикле уже пять лет, просто не стал продлевать контракт и на такой же срок связал свою жизнь с «Дю Солей». Требования к артистам там очень высокие, выкладываться надо на все сто. Что я и делал. Ломал оба колена, ноги, вырывал плечи, еще заработал трещины в локте и шейном позвонке. Но «Дю Солей» страхует всех своих артистов от травм: они имеют право не только на бесплатное лечение, но еще и либо на солидную компенсацию, либо на пожизненное ведение лучшими врачами. У нас, к сожалению, все не так, знаю многих цирковых, которые после травм вынуждены были оставить профессию, так как выяснялось: лечиться не на что. Конечно, с возрастом «старые раны» дают о себе знать, места переломов ноют в ненастную погоду. Но поколют врачи обезболивающее – и ничего, живу дальше.

Век циркового артиста короток. В сорок лет мы уже выходим на пенсию. Задумываясь о будущем, вместе с партнером по «Дю Солей» Михаилом Маториным создали свое агентство. Директору это не понравилось. Но новая сфера деятельности дала возможность обрастать полезными связями.

Я стал появляться в рекламе, клипов с моим участием сегодня уже штук сорок. Продвигал все – от часов до трусов, от автомобилей до витаминов.

Как-то раз голливудский продюсер Тед Фокс увидел меня на выступлении и пригласил сняться в небольшой роли школьного охранника в детском комедийном фильме «Обезьяньи проделки». Одну из главных ролей там играл двенадцатилетний Шайа Лабаф, прославившийся позже в «Паранойе» и «Трансформерах». Еще раз мы с ним пересеклись у Спилберга.

В кино я сразу влюбился, окончательно и бесповоротно. Так что с цирком расстался без особых сожалений. А когда работа над картиной подошла к концу, честно признался продюсеру:

– Очень хочу сниматься. Нет ли у вас для меня новых предложений?

Тед охладил мой пыл:

– Игорь, если есть желание делать кинематографическую карьеру, советую тебе поучиться мастерству.

Совет был мудрым. Я записался в актерские классы университета штата Невада.

К своим способностям в этой сфере отношусь адекватно и постоянно стараюсь повышать квалификацию. Если честно, дорожу своими экранными бандитами, поскольку именно они свели меня на съемочной площадке с такими великими людьми, как Клинт Иствуд и Стивен Спилберг.

Получив предложение сняться в картине «Кровавая работа» у Иствуда, волновался страшно. Ведь он – живая легенда. Клинт спокоен как удав. Он никогда не кричит на площадке. Если дубль его не устроил, подходит к актеру и, глядя в глаза, объясняет, чего он от него добивается: «Понимаешь, это не совсем то. Давай вот так попробуем. Как ты думаешь?» Потом обязательно показывает материал: «Все устраивает? Ты всем доволен?»

У нас была общая сцена, где мне предстояло схватить Иствуда в охапку, кинуть его на диван и ударить. Я, естественно, разнервничался и зажался. Мне и дотронуться-то до него страшно! Снимаем один дубль, второй… «Ты что как девочку меня бросаешь? А ну-ка, давай как следует, по-мужски!» С трудом удалось абстрагироваться и врезать ему по-настоящему. Мэтр был доволен.

В боевике «Индиана Джонс и Королевство хрустального черепа» у Спилберга я снимался в течение года. Мы тесно общались, поскольку Стивен из тех людей, кого интересует абсолютно все. Помню, заговорили случайно о Вине Дизеле и он спрашивает:

– Посмотрел «Тройной форсаж» с его участием?

– Да, но мне фильм не понравился.

Спилберг возразил:

– А мне понравился, и детям моим тоже. А ты знаешь, какая у него мама замечательная? – и начал рассказывать о семье Вина.

Он обо всех все знает, у него гениальная память. Меня тоже подробно расспрашивал о родителях, сестре. Потрясающий человек! Последний день съемок совпал с моим днем рождения. И Спилберг, заметив, что я интересуюсь работой штатного фотографа на площадке, подарил крутейший фотоаппарат: «Поедешь в Россию, снимай все подряд и присылай. Мне это интересно».

Харрисон Форд другой. Он человек настроения и крайне тяжело сходится с людьми. К тому же пребывает в постоянных заботах, поскольку опекает и содержит всех своих многочисленных жен и детей. В ожидании начала съемок Форд всегда сидел в стороне и молчал. Мы с ним долго присматривались друг к другу, но работа все-таки сблизила.

По сюжету наши герои, русский полковник-отморозок и Индиана Джонс, вступают в жестокую схватку. Хореографию драк разучивали вместе. До пота, до изнеможения. На репетиции Харрисона неизменно сопровождал личный тренер.

Стали снимать. Как назло, ассистенты не удосужились положить лишний мат, а Форд толкнул меня сильнее, чем требовалось, я отлетел и приземлился локтем на какую-то ржавую железяку. Пробил руку почти до кости, кровь хлестала не по-детски.

– Все, останавливаем съемку, – скомандовал Спилберг.

Стало стыдно, что из-за меня отменяют процесс, поэтому сказал:

– Осталось немного, надо доделать.

Рану перебинтовали и залепили пластырем. Но к концу сцены повязка все равно промокла от крови. Спилберг был просто в шоке: ни один американец не повел бы себя так, как этот русский. Был еще эпизод, когда Харрисон случайно сломал мне челюсть во время репетиции. Форд перепугался. Подлетел ко мне на своем гольф-каре – он на нем передвигался по студии, усадил рядом и помчался прямо в больницу, благо она находилась по соседству.

Представьте себе, как вытянулись лица врачей, когда на пороге приемного отделения со словами «Помогите! Я только что чуть не убил человека!» появился знаменитый Харрисон Форд, поддерживающий под руку меня со сломанной челюстью. Впрочем, через минуту я уже был в операционной. Мне помогли… С тех пор каждый день, если предстояло разыгрывать очередную драку, начинался с предложения Харрисона: «У меня есть хорошие обезболивающие таблетки, пойдем сразу врежем, чтобы ушибы не болели». Мы с ним подружились, по вечерам не раз сиживали у бассейна гостиницы, принимая по пятьдесят граммов любимой Фордом текилы, обменивались впечатлениями.

По большому счету, мне на партнеров везло. Каким человеком-праздником оказался, например, Джонни Депп! Мы снимались в Венеции в детективе «Турист». Джонни всегда приходил в отличном настроении, с шутками-прибаутками, не раздражался по мелочам. Я заметил, что когда он на площадке, даже работать легче, меньше устаешь. Как правило, актеры высочайшего класса крайне редко включают звезду. Скандалят и предъявляют бесконечные претензии либо те, кто уже прозевал свой пик славы, либо которые знают, что уже никогда туда не доберутся.

К сожалению, по окончании съемок дружеские отношения между голливудскими коллегами чаще всего сходят на нет. Все мы люди занятые, так что пересекаемся лишь случайно: на студиях, кинопробах или вечеринках, на которые, правда, я в последнее время хожу все реже. Неинтересно часами стоять с бокалом и поддерживать светский треп ни о чем.

После пятнадцати лет жизни в Лас-Вегасе я перебрался в Лос-Анджелес, поближе к работе. Снимаю апартаменты на бульваре Сансет. Арендованное жилье удобнее, меньше хлопот. А вот в Москве квартиру купил – на своей родной Ленинградке, поближе к маме и району, где я родился и вырос.

Кстати, когда она смотрит мои фильмы, переживает: «Ой, опять тебя застрелили. Ой, снова подрался». А сестре с мужем и любимым племянницам Даше и Лизе эти роли нравятся. Папы, к сожалению, с нами уже нет…

Друзья у меня в Америке, конечно же, есть. Один из близких в актерском цеху – Олег Тактаров, мы с ним родственные души. В Голливуде конкурируют все со всеми. Если где-то проходит кастинг, ни один актер, принимающий в нем участие, тебя туда не направит. А мы с Олегом делимся информацией, и у Спилберга вместе просматривались, и на другие роли он меня натолкнул. Да и я в долгу не остаюсь.

Как-то сидели с Тактарычем в ресторане. Смотрю – в зал входит Джейсон Стэтхем, давно мечтал с ним познакомиться.

– А я его знаю, – говорит Олег.

– Он мой поклонник, приходил на бои. Сейчас приведу.

Оказалось, Джейсон не только великолепный актер, но и известный спортсмен, в свое время серьезно занимался прыжками в воду, входил в олимпийскую сборную Великобритании и даже раз шесть бывал на соревнованиях в Москве. Мы пустились в воспоминания и выяснили, что могли пересечься гораздо раньше, поскольку жили в одних и тех же гостиницах.

– Позвал как-то в гости русскую девушку, но у вас тогда на вахте сидели такие строгие бабульки, что мимо них муха не пролетит. Говорю: «Я иностранец, ко мне пришла подруга, которую я несколько лет не видел, пожалуйста, пропустите». Не действует. Правда, я их все же обхитрил. Девушка поднялась по пожарной лестнице на второй этаж, а там уж я втащил ее в открытое окно, – рассказывал Стэтхем о приключениях в Москве.