Текст книги "Я бил «сталинских соколов». Лучший финский ас Второй Мировой"

Леми

Рано утром 1 марта 1940 года мы полетели на новый временный аэродром на озеро Леми.

В последующие несколько дней погода продолжала ухудшаться, и в результате тучи шли на высоте от 300 до 900 футов, поэтому видимость была ужасной. Иногда валил снег – крупные сырые хлопья.

Мы были рады этому неожиданному отдыху, так как люди страшно устали, а самолеты пострадали в боях и их требовалось отремонтировать. Наша эскадрилья провела много трудных дней на фронте и в тылу, отражая налеты вражеских бомбардировщиков и истребителей. Многие из наших добрых друзей пожертвовали самым дорогим ради своей страны. И теперь у нас выдалась пара дней, чтобы приготовиться к новым боям.

Мы проводили свободное время, читая и играя в морской бой. Это даже слегка походило на ушедшее мирное время. Вряд ли следовало ожидать, что противник будет проявлять активность в воздухе в такую скверную погоду.

Но телефонный звонок положил конец нашим мирным занятиям. Я отбросил книгу, которую читал, и начал натягивать кожаный шлем. Однако это не был сигнал тревоги, так как командир нашей эскадрильи не отдал приказа взлетать. Он просто повторил странно звучавшие названия, переданные по телефону. В комнате повисла тишина. Все ждали и слушали, чтобы лучше понять. «Вражеские войска на льду… из сектора Хаапасаари… хорошо… хорошо, как можно быстрее… атаковать… понял».

Теперь ситуация прояснилась. Мы услышали, что противник наступает от Хаапасаари на Виролахти силой до батальона. Еще одна, более крупная, группа вражеских войск двигалась восточнее. Наша 152-мм береговая батарея на острове Пуккио перед Виролахти обстреляла противника, но не сумела остановить его. Нашей задачей было отогнать вражескую пехоту или, по крайней мере, замедлить ее продвижение.

Я получил приказ провести метеоразведку, чтобы выяснить, позволяет ли погода хотя бы просто летать в районе берега. Я взлетел среди метели и сразу обнаружил, что ориентироваться даже на хорошо знакомой местности крайне трудно. Временами мне приходилось опускаться к самым вершинам деревьев, и все равно видимость оставалась практически нулевой. Когда я приблизился к берегу, погода улучшилась и тучи поднялись до высоты 1000 футов. Я решил, что такая погода идеально подходит для нашего задания.

Мы взлетели, и одно звено за другим исчезало за деревьями возле южной границы аэродрома. Я летел у левого крыла командира, стараясь по возможности бдительно следить за воздухом, так как могли появиться вражеские истребители. Позади меня и чуть левее держалась вторая секция. Справа летела третья секция, а позади – четвертая, которую едва было видно. Итак, было задействовано все наше подразделение.

Мы появились над берегом и рассыпали строй, опустившись под облака. Мы находились над самыми дальними от берега островами. Мы пролетели над тем, который был крупнее остальных, и заметили маленькую деревушку на берегу бухточки. Люди в маскировочных халатах суетились между домами. Наверняка это были солдаты нашей береговой стражи.

Острова остались позади, и теперь у нас не было никаких ориентиров. Везде и всюду был виден лишь один и тот же белый лед. Но вдруг мы заметили на льду множество темных пятнышек. Это были следы разрывов снарядов береговой батареи, то есть мы оказались именно в нужном месте. В тот же момент я различил внизу множество солдат в белых костюмах. Их было очень много – несколько отдельных подразделений. Мне показалось, что во вражеском батальоне уж слишком много солдат. Я дернул истребитель вверх, чтобы не столкнуться с командиром, который заложил вираж в мою сторону, намереваясь выйти на замеченного противника. Затем я повернул и последовал за ним. Мой истребитель вошел в левый вираж полуперевернутым, и лед бросился прямо мне в лицо. Я лихорадочно дернул ручку, чтобы не врезаться в него!

Теперь все было нормально. Скорость была достаточно высокой, и противник находился прямо передо мной. Я нажал на гашетку, и вражеские солдаты бросились врассыпную, но десятки их попадали плашмя на лед. Кто-то пытался укрыться, но струи пуль безжалостно косили их. Пилоты остальных секций также вступили в игру. Теперь уже весь вражеский батальон рухнул на лед, надеясь укрыться от низколетящих истребителей. Впереди и слева я увидел голые камни без всяких признаков растительности, их облепили люди в темных шинелях. По берегу в панике носились перепуганные лошади. Командир звена уже начал обстреливать эту цель, и я повернул свой истребитель следом за ним. В считаные секунды наш огонь очистил скалы. Мы просто не могли промахнуться!

Когда мы проскочили мимо скалы, то направились на поиски остальных вражеских колонн. На другой стороне острова находилось не меньше солдат противника, одетых в белые маскировочные костюмы. Они шли тремя группами. По моим прикидкам, там тоже было около батальона. Мы полетели дальше на восток, держась на малой высоте, но никого больше не обнаружили. Поэтому мы решили, что отдельные группы противника уже соединились.

Я радировал о своих намерениях ближайшему пилоту и повернул назад, намереваясь израсходовать остатки боеприпасов на первую цель. Перегруппировавшись, мы атаковали двумя волнами первую группу. Набрав высоту и прижавшись к облакам, мы вышли на цель. Русские тащили с собой на санях зенитную артиллерию. Именно их мы выбрали в качестве первоочередной цели и спикировали, ведя огонь длинными очередями. Возле орудия, которое атаковал я, стояли два человека, однако они просто не успели открыть огонь. Мои пули настигли их, один упал на лед, а второй повис на орудии. Я повернул к скале, на которой все еще толпились русские солдаты. В это время половина наших истребителей расстреливала табун лошадей, окончательно потерявший порядок. Истребители расстреливали из 16 пулеметов солдат, скучившихся на скале, многие из них остались там навсегда.

Между скалой и берегом появилась колонна, над которой я пролетел чуть ранее. Мы сделали заход на малой высоте, обстреливая ее, и русские просто разбежались. Наши трассирующие пули безжалостно рубили их. Мрачный Жнец собрал сегодня богатый урожай.

Это была не последняя наша штурмовка. Получив поздравления от командующего ВВС, мы стали по нескольку раз в день вылетать для атаки вражеских войск на льду у берега возле Выборга. Позднее задача резко усложнилась, так как русские стали высылать истребители для прикрытия района и защиты войск. Мы упрямо выходили к цели на малой высоте и расстреливали из пулеметов «вражеские орды», после чего бросились наутек от русских истребителей, которые накидывались на нас сверху.

Тем не менее один пилот «Ману» Франтиля был сбит и получил ранение в ходе этих операций. К счастью, он сумел доползти до наших линий. Нашим успехам очень помогла погода. Над материком стояли сплошные низкие тучи, но над морем небо было чистым. Мы атаковали группами по 17–18 «Фоккеров» и каждый раз использовали новый маршрут подхода к цели. Истребители противника всегда дежурили неподалеку, а зенитный огонь был очень плотным. Эти вылеты на штурмовку были самыми кровавыми нашими операциями за все время «зимней войны».

В конце концов вражеские солдаты научились стрелять по нашим самолетам из всего, что только стреляет. Но 4 пулемета «Браунинг» прорезали в толпе настоящие просеки, выпуская по 100 пуль в секунду. Всего за 10 дней полетов лично я израсходовал более 25 000 патронов при обстрелах солдат Красной Армии.

Все наши истребители, в том числе новые эскадрильи «Моранов» и «Фиатов», участвовали в этих операциях. Однако зенитчики с наших батарей, развернутых на берегу, утверждали, что вообще не видели наших самолетов. В это нетрудно было поверить, так как они палили по всему, что только летает, без разбора! Тем не менее мы всегда с облегчением пересекали наши линии, так как наш зенитный огонь был заметно слабее русского.

Эти штурмовки стали последними операциями нашей авиации в «зимней войне».

Недолгий мир 1940 года

Из Йоройнена в Мальми

Наступил временный мир. Ощущения были странными. В небе не мелькали никакие самолеты. Такая же тишина стоит утром в доме, когда люди стараются даже говорить потише. Завеса молчания опустилась над нашей развеселой жизнью. Условия временного мира не вызывали желания шутить.

Однако игра закончилась практически в один момент, так как были исчерпаны все резервы. Но осталось противное ощущение горечи. Мы отважно сражались и заслуживали лучшего!

Раньше я обещал, что произнесу тост, когда война закончится и наступит мир. Но теперь я подошел к своему командиру звена и попросил разрешения не делать этого. Я не желал пить за такой мир. Командир согласился, но пообещал мне, что, когда мир наступит в следующий раз, я смогу произнести свой тост. Я согласился!

Все понимали, что война не закончилась.

Когда было объявлено о подписании мира, нас перебросили на авиабазу Йоройнен. Наши самолеты постоянно находились в состоянии готовности, а мы проходили переподготовку для полетов на новом типе истребителя.

В последние дни «зимней войны» в Финляндию прибыли новые американские истребители. В Тролльхаттане в Швеции норвежские механики начали сборку истребителей «Брюстер» В-229 «Буффало», состоявших на вооружении американского флота. Наша эскадрилья получила приказ сдать свои «Фоккеры» на авиазавод в Темпере и получить новые самолеты.

Во время перегонки «Фоккеров» из Йоройнена в Тампере лейтенанты Ильвескорпи и Савонен столкнулись в воздухе и погибли. Получилось, что даже закончившаяся война продолжала требовать новых жертв. Эти два пилота были добрыми друзьями. Они вместе начали летать и вместе закончили.

Мы перегнали «Брюстеры» домой и обосновались в аэропорте Мальми в Хельсинки.

14 июня 1940 года произошла новая трагедия, когда авиалайнер компании «Аэро Оу», названный «Калева», во время рутинного рейса из Таллина в Хельсинки пропал без вести. Когда минуло время прилета по расписанию, с авиабазы Сантахамина на поиски вылетел гидросамолет «Рипон». Однако он ничего не нашел.

Я в это время находился рядом с командиром эскадрильи Магнуссоном на башне управления полетами, где мы слушали донесения о ходе поисков. Я тоже был готов лететь, так как мой истребитель был заправлен и вооружен.

Магнуссон лишь глянул на меня и проворчал: «Давай!»

Я сразу взлетел и направился к берегу Эстонии, держа высоту 600 футов. Когда я пролетал над маяком Хельсинки, то вдалеке на горизонте заметил силуэт подводной лодки. Я повернул туда, и когда до нее осталось полмили, я различил моряка, бегущего на корму корабля. Он быстро сдернул флаг и спрятал его под куртку. Я знал, что согласно международным законам не имел права приближаться к иностранному военному кораблю в открытом море более чем на 500 ярдов, поэтому я не мог пролететь над субмариной. Тем не менее я подлетел к кораблю на 100 ярдов и сделал круг вокруг него. Я заметил, что лодка стоит посреди множества плавающих обломков разбившегося самолета. На поверхности также можно было видеть большие пятна масла. Я сделал еще один круг над субмариной, теперь на расстоянии 50 ярдов от нее, чтобы постараться разглядеть, есть ли на палубе спасшиеся.

На рубке я увидел троих человек, машущих белыми фуражками, а на палубе возле рубки стоял матрос, которого я заметил ранее.

Подводная лодка находилась примерно в трех милях от маяка Кери. Я взял ручку на себя и повернул в сторону эстонского берега, но потом развернулся и пошел вниз, нацелив нос моего истребителя на субмарину. Мои пулеметы были заряжены, и лодка мелькала на прицеле. Я был готов открыть огонь.

В то время я не знал, что советские бомбардировщики сбили невооруженный пассажирский лайнер. Когда он вылетел из захваченного Советами Таллина, вместе с ним взлетели два советских бомбардировщика. Над морем они пристроились с обеих сторон к «Калеве» и хладнокровно сбили его. Все это вскрылось во время Войны-продолжения в ходе официального расследования.

А пока я был готов пролететь над подводной лодкой, буквально над самой ее рубкой, на скорости 400 км/ч. Когда я начал свой заход, то увидел, что люк на палубе открылся и трое матросов бросились к орудию, поспешно сдирая с него чехол. Они так спешили, что один даже упал в море. Подводная лодка дала ход и начала маневр уклонения. В 15 ярдах от нее виднелась маленькая шлюпка, а третья находилась чуть дальше. Примерно в полумиле проходил какой-то парусник, а на горизонте виднелся пароход.

Я сделал еще несколько заходов над подводной лодкой, твердо решив, что, если орудие хотя бы немного шевельнется, я расстреляю ублюдков возле пушки, а потом и старших офицеров на рубке. После этого я постараюсь провертеть как можно больше дырок на ватерлинии субмарины.

Но экипаж лодки ничего не делал, хотя я пролетел над ней и прямо, и перевернув самолет вверх брюхом. Тогда я покачал крыльями на прощание и полетел домой.

Когда я подлетал к финскому берегу, мне встретились два советских гидросамолета МБР-2. Сначала я решил, что они в наших территориальных водах, и подумал, что настало время с ними рассчитаться. Но, проверив карту, я убедился, что они в нейтральных водах… Какая досада! Тогда я пролетел под одним из них, а затем над вторым в перевернутом положении.

Так закончились наши авиарейсы в оккупированную Эстонию.

(Автор ошибается, официальная советская оккупация Эстонии началась только 17 июня 1940 года. До этого дня на территории Эстонии находился только «ограниченный контингент» советских войск. 14 июня советское правительство, не утруждая себя объяснениями, объявило морскую и воздушную блокаду Прибалтики. Советские власти прекрасно знали, что на этом самолете Эстонию покидают сотрудники американского и французского посольств, закрытых по требованию СССР. Дальнейшие события описывает непосредственный участник событий П. Хохлов (книга «Над тремя морями», вышедшая в Ленинграде в 1988 году):

«23 июня 1940 года два наших экипажа во главе с командиром авиаполка Ш.Б. Бедзинашвили вылетели в разведку в северо-западную часть Балтийского моря. Ведомый экипаж возглавлял командир звена капитан М.А. Бабушкин (штурман – лейтенант Константин Виноградов; стрелок-радист – сержант В.А. Лучников). Ведущий состоял из командира полка, меня и стрелка-радиста сержанта Казунова.

Пасмурное утро. Моросит дождь. Летим над Финским заливом. Стараемся обходить районы с низкой облачностью и потому часто меняем курс полета. Наконец подходим к Таллину. И тут небо засияло, море заискрилось, открылась прекрасная видимость.

Километрах в трех-четырех от города я заметил, как с аэродрома Лагсберг взлетел самолет. Он берет курс в сторону Хельсинки. «На перехват! – отдает распоряжение полковник Бедзинашвили. – Наверняка бесконтрольный, надо завернуть его обратно».

Сближаемся с самолетом Ю-52 без каких-либо опознавательных знаков. Я открыл астролюк своей кабины, приподнялся и рукой показал пилоту, чтобы разворачивал машину в сторону аэродрома. Но «Юнкерс» летит прежним курсом, да еще увеличивает скорость. Мы дважды пересекли ему курс, подали знаки: «Требуем возвращения!» Неизвестный экипаж игнорировал наши требования.

«Предупредить огнем», – передает командир. Несколько трассирующих очередей проходят впереди кабины «Юнкерса», но и это не меняет дела. Мы так близко от преследуемого самолета, что видим через его иллюминаторы пассажиров в переполненном салоне, их самодовольные физиономии. Нам показывают кулаки, грозят пистолетами. После этого самолет-нарушитель был сбит».

Действительно, зачем заморачиваться какими-то проблемами? «Наверняка бесконтрольный» – и все тут! Свидетелем этого происшествия была подводная лодка Щ-301, которая, по свидетельству членов экипажа, собиралась обстрелять самолет Ютилайнена, но просто не успела. В общем, советское военное командование преднамеренно уничтожило самолет с нейтральными дипломатами.)

Наступление 1941–1942 годов

Из Весивехмаа в Рантасалми

Когда в августе 1940 года начала действовать новая авиабаза Весивехмаа, расположенная чуть к северу от города Лахти, нас перебросили туда, чтобы использовать более широкие возможности для тренировок и отдыха.

17 июня 1941 года, когда Германия уже была готова начать вторжение в Советский Союз, мы получили приказ не покидать расположение. Была объявлена круглосуточная боевая готовность.

И 25 июня 1941 года грохнуло! Мы валялись в кроватях, одетые в пижамы, когда вдруг завыли сирены. Срочно взлетать… истребителям старт… подробности будут переданы по радио!

Когда мы уже находились в воздухе, пришло сообщение о налете вражеских бомбардировщиков на Хейнола. Одно звено нашей эскадрильи было направлено на авиабазу Селянпяя, которую уже навестили непрошеные гости. Ни один из 12 вражеских бомбардировщиков так и не вернулся домой, чтобы рассказать о том, как прошел налет.

Одновременно авиабаза Йоройнен, где базировалась такая же эскадрилья, как наша, тоже подверглась удару 12 бомбардировщиков. Это соединение также было полностью уничтожено во время налета. Таким образом, уже во время первого налета советской авиации были уничтожены две эскадрильи бомбардировщиков.

Наши «Брюстеры» были современными истребителями. Пузатые с вида, они напоминали пчел. Кроме бронеспинки, прикрывавшей пилота сзади, его сиденье было защищено и снизу. На этих самолетах мы были готовы сразиться с любым противником. Мы знали, что вскоре столкнемся в небе с нашими старыми знакомыми И-16 «Рата» и И-153 «Чайка».

В Весивехмаа мы потеряли своего первого товарища. Один из асов «зимней войны» мастер-летчик Кельпо Вирта погиб, разбившись совсем рядом с базой.

3 июля 1941 года мы перелетели на авиабазу Рантасалми, чтобы действовать оттуда, поскольку она находилась ближе к линии фронта.

Наши квартиры находились рядом с хутором Пывиля, владелец которого носил фамилию Ютилайнен! Мы не были родственниками, но так как носили одну фамилию, на хуторе со мной обращались как с родным сыном.

Пилоты получали специальный дополнительный паек, кроме обычного военного рациона. В этот паек входили такие деликатесы, как сосиски, сыр, мармелад, дополнительное масло и все такое прочее. Однако временами слово «специальный» приобретало странный смысл, скажем, когда сосиски пытались бегать сами по себе!

Лейтенанты Йоппе Кархунен и Пекка Кокко однажды вечером покинули часть, чтобы посетить город Варкаус. Там они встретились с девушкой, у которой имелся прелестный ирландский сеттер по кличке Пегги Браун.

Парни позвонили мне по телефону и попросили меня взять машину и встретить их на станции Йоройнен, чтобы привезти девушку с собой. Я так и сделал, но девушка оказалась собакой Пегги. До конца войны они брали ее с собой в полеты в качестве талисмана.

Когда Пегги прибыла к нам, ее очень заинтересовала наша деятельность. Она стремилась участвовать буквально во всех работах, носилась кругами, виляя хвостом, и сопровождала каждого пилота, бегущего к самолету на старте. Когда все летчики были в воздухе, она отправлялась в радиоцентр и садилась под приемником, чтобы послушать переговоры пилотов.

Когда мы завязывали бой, тональность и лексика пилотов, разумеется, менялись. Когда это случалось, Пегги становилась беспокойной, металась из стороны в сторону и лаяла. Когда слышался звук моторов самолетов, возвращающихся на аэродром, она бежала на стоянку, прыгала на крыло каждого истребителя, неистово виляла хвостом и приветствовала наше возвращение домой.

На авиабазе Рантасалми летом 1941 г. Слева направо: Катаяйнен, Меллин, Хуотари, Кархунен, Кокко, Ютилайнен, Стрёмберг, Линдберг

Общие ощущения в начале Войны-продолжения были совсем иными, чем во время «зимней войны». Все были полны оптимизма.

Стояла отличная погода, и летние дни были очень жаркими. Линию фронта затягивала синеватая дымка. Во время вылетов для сопровождения бомбардировщиков или попыток перехвата мы редко видели противника.

На базе мы могли свободно загорать и отдыхать, наслаждаясь беззаботной жизнью. Мы возвращались с вылетов в идеальном строю, крыло к крылу, и радиодисциплина нарушалась весьма странным образом – то и дело кто-то принимался громко петь. Позднее нам это запретили, так как выяснилось, что население может прослушивать наши частоты, и это веселье вызывало недоумение. Короче, мы возвращались к истокам!

На посадку самолеты заходили в том же идеальном строю и катили по полосе, точно четки по ниточке. Менее чем за минуту успевали сесть восемь истребителей. Позднее мы были вынуждены отказаться от этого, поскольку противник начал подкарауливать нас во время посадки, и результат мог оказаться ужасным.

После взлета нам требовались считаные мгновения, чтобы выстроиться в разомкнутый боевой порядок. К этому времени все пилоты накопили большой опыт, самолеты были хорошими, и люди знали, как с ними обращаться. Мы были закаленными в боях ветеранами, настоящими профессионалами, и нам не требовались никакие указания, потому что мы отлично знали, как держать свое место в строю и как действовать в бою.

В боевом порядке четыре истребителя первых двух пар летели впереди и чуть ниже. Немного сзади, выше и смещенные чуть в сторону летели четыре истребителя вторых двух пар.

Когда начинался бой, первый отряд бросался в атаку, а второй присоединялся к нему, только если ситуация того требовала. Обычно второй отряд оставался выше, чтобы обеспечить прикрытие и общий контроль над ситуацией.

Когда в бою участвовало большое количество самолетов, отряды предпочитали развернуться пошире, и тогда уже невозможно было сохранить целостность строя. Отдельные группы из двух истребителей старались держаться вместе, чтобы при необходимости оказать помощь друг другу.

Рано утром мы получили сообщение, что противник намерен атаковать наши войска на фронте в районе Уукуниеми. Обычно русские не встречали сопротивления во время подобных утренних налетов. Получив это сообщение, наш командир эскадрильи решил организовать утренним посетителям теплый прием.

Утро 9 июля было просто прекрасным. Небо было чистым, и под нами островки мирно спали в лучах утреннего солнца. Наша эскадрилья, несущаяся на восток, представляла собой чудесную картину. Мы взлетели в 04.00.

Покружив полчаса над районом Уукуниеми, мы увидели восточнее себя и ниже 3 русских бомбардировщика, позади них держались три истребителя. Я покачал крыльями, чтобы сообщить остальным пилотам, что я вижу противника, и передал об этом же по радио командиру эскадрильи. Но в этот момент я заметил еще несколько вражеских истребителей, теперь уже на нашей высоте, и два наших истребителя, атакующих их. Вместе со своим ведомым сержантом Юсси Хуотари я бросился вперед мимо командира эскадрильи, чтобы атаковать этого нового противника. Оглянувшись, я убедился, что Юсси держится за мной, как приклеенный. Я повторил свой приказ атаковать, и он подтвердил, что понял меня.

Затем первое звено ринулось в атаку. Небо под нами, казалось, было забито самолетами, поэтому нехватки целей мы не испытывали. Я увидел один русский самолет прямо под собой, сделал полупереворот и в таком состоянии спикировал на него. Я без труда поймал его на прицел и уже был готов открыть огонь, как его пилот оглянулся и впервые увидел меня. «Иван», который пилотировал верткую «Чайку», заложил крутой вираж. Я последовал за ним и, взяв упреждение, дал первую очередь. Мои пулеметы работали прекрасно, и я ощутил, как истребитель слегка завибрировал от их отдачи.

Я увидел, как трассирующие пули попадают во вражеский самолет, но почему-то не производят никакого воздействия. Во время атаки я дал по цели несколько очередей, пока цель набирала высоту с разворотом. Наконец я прошел у нее прямо за хвостом, удивляясь, почему этот самолет все еще держится в воздухе!

В этот момент я увидел, что Юсси атакует ту же самую цель, все его пулеметы плюются огнем. Но его атака возымела не больший эффект, чем моя!

Я огляделся, повсюду мелькали самолеты на самых разных высотах. Но все-таки вражеские истребители держались ниже и пытались только обороняться. «Брюстеры» пикировали, атаковали, стреляли, набирали высоту для новой атаки, словно соколы, бросающиеся на добычу. Как раз когда я готовился начать новую атаку, я увидел пылающую «Чайку» и «Брюстер», идущий свечой вверх позади нее. Весь этот бой длился не более нескольких минут. Линии трассирующих пуль разрезали небо, иногда самолет начинал падать, неловко кувыркаясь, как птица с перебитым крылом. Некоторые из жертв ярко пылали, другие тащили за собой хвосты дыма.

Бой начался на высоте 13 000 футов чуть западнее железнодорожной станции Хууханмяки. Знакомые здания казарм Хууханмяки можно было ясно видеть на берегу озера.

Внизу, на глади озера, я различил какое-то движение. Это были вражеские истребители, пытавшиеся покинуть район боя, который теперь заметно расширился. Без колебаний я толкнул ручку управления от себя и спикировал на них. Моя скорость быстро росла, я падал, словно камень. Я сразу поймал на прицел один из истребителей, который шел над самыми вершинами деревьев и, судя по всему, считал себя в полной безопасности. Я выровнял самолет, и моя скорость перестала увеличиваться. «Чайка» быстро росла на прицеле, и я мог различить мельчайшие детали. С расстояния 20 метров, когда перекрестие прицела легло точно на кабину, я нажал гашетку. Трассы устремились к цели, а я был вынужден рвануть самолет в сторону, чтобы избежать столкновения. «Чайка» рухнула прямо в лес с высоты не более 10 метров. В этот момент мой мотор начал чихать, а прямо передо мной и чуть выше возникла еще одна «Чайка». Я приготовился садиться на вынужденную на маленькую лужайку возле деревни Миинала, опасаясь, что вражеский истребитель увидит меня. В тот самый момент, когда я уже был готов садиться, мотор снова заработал. Вражеская «Чайка», судя по всему, меня не заметила и проскочила у меня прямо над головой. Разумеется, я погнался за ней. Следуя за вражеским истребителем, я приблизился к городу Лахденпохья. Уже там я увидел «Брюстер», атакующий «Чайку», которая упала в лес на окраине города. После этого я повернул обратно к месту боя.

И тут я увидел еще несколько самолетов, которые, казалось, хотели присоединиться к истребителю, за которым я гнался. Все вместе они направились к морю Лаатокка (Ладожскому озеру по-русски), все время совершая мелкие довороты, словно они нервничали и пытались увидеть, что происходит сзади. Я также летел над самыми деревьями и достаточно далеко, поэтому русские меня не видели.

Два самолета проскочили над островом Сорола и, оказавшись над Ладожским озером, совершенно успокоились и направились к своей базе в Кякисалми (он же Кексгольм, а ныне Приозерск). В этот момент я решил, что пришло мое время. Резко двинув сектор газа, я рванул за ними. Примерно в полутора милях от острова Кухка я их догнал. Тщательно прицелившись в ведомого, я открыл огонь. Вероятно, вражеский пилот заподозрил опасность, так как в эту же секунду он дернулся в сторону, но было уже поздно. Мои пули сделали свое дело.

У меня не было времени обстрелять второй самолет, так как он успел отвернуть в сторону и скрылся среди крошечных островков. Когда я повернул свой истребитель обратно к берегу, то увидел на поверхности озера всплески. Еще один пилот нашел здесь свою могилу. Я хотел отправиться в погоню за вторым самолетом и позаботиться о нем тоже. Но мой капризный мотор снова зачихал и вынудил меня отказаться от погони. Не до конца удовлетворенный, так как работа не была доделана, я повернул домой.

Настроение на базе было преотличное. Это был первый крупный бой истребителей в новой войне, и наша эскадрилья уничтожила 9 вражеских самолетов.

20 июля мы взлетели по тревоге, так как пришло сообщение, что вражеские самолеты направляются к городу Иматра. Через пару минут наши 8 истребителей уже были в воздухе и летели к городку, где раньше мы отдыхали. Но когда мы туда прибыли, вражеские самолеты уже куда-то улетели. Покружив над городом, мы отправились за линию фронта, чтобы найти-таки противника.

Зенитные батареи в Яски (ныне Лесогорск) и Энсо (ныне Светлогорск) попытались переубедить нас, но успеха не имели. Мы не спеша развернулись и полетели к Кексгольму. Мы залетели далеко на юг от Хийтола, чтобы не попасть под огонь множества зенитных батарей, сосредоточенных там. Но когда мы приблизились к железной дороге, грязно-серые клубки разрывов окружили нас. Похоже, противник подвез дополнительные батареи и развернул их вокруг станции Сайраала.

Мы начали снижаться с высоты 13 000 футов, все больше склоняясь к югу. Это был самый лучший вариант выхода к Кексгольму, так как мы подошли бы со стороны солнца. Это затруднило бы противнику опознание самолетов.

Уже рядом с вражеской базой мы увидели 3 «Чайки», которые летели примерно в 1000 футов ниже нас. Они не держали никакого строя, а просто мотались взад и вперед над аэродромом. Командир звена лейтенант Йоппе Кархунен сказал: «Атакуем. За дело, парни!»

Нам не нужно было предлагать дважды. Мы немедленно бросились на врага. В качестве цели я выбрал ближайший вражеский самолет и уже пошел в атаку, как вдруг увидел, что еще один из наших атакует этот же самолет. Будучи более маневренной, «Чайка» уклонилась от него. Пилот «Брюстера» младший лейтенант Ким Линдберг совершал свой первый боевой вылет и по неопытности открыл огонь со слишком большого расстояния, сразу известив русского пилота о своем присутствии. Хитрая лиса в кабине «Чайки» быстро пристроилась позади него. Я решил, что теперь настал мой черед преподнести урок этому хитрецу. Мои пули обрушились на «Чайку», вырывая клочья обшивки. Я продолжал стрелять, пока «Чайка» не сделала дикий кульбит, хотя потом на секунду выровнялась. Я приготовился повторить заход, но увидел, что Юсси Хуотари мчится сюда, словно злобная пчела. Радио Юсси не работало, поэтому я помахал ему рукой. Отлично сделано, не хуже, чем у ветеранов! Это была первая победа Юсси.

Все это происходило совсем рядом с русской базой, но противник, похоже, не набрался мужества взлететь, чтобы помочь товарищам. Я увидел, что обломки еще двух «Чаек» догорают на краю аэродрома.

Мы перестроились как раз над тем местом, где над сбитым Юсси самолетом поднимался огромный столб дыма высотой около 7000 футов. Словно гигантский палец, он указывал то место в лесу, где лежала несчастная жертва. Пилот русского истребителя выпрыгнул с парашютом, проплыл над волнами озера Вуокса и приземлился в лесу. Наше звено, не потеряв ни одного самолета, повернуло к базе.

На следующий день мы снова вылетели на разведку в район между Сортавала и Кексгольмом. Разумеется, мы не смогли устоять перед соблазном слетать проведать наших друзей на базе в Кексгольме и выяснить, чем они заняты. Зенитные батареи не стреляли, но самолеты взлетали с аэродрома, и еще больше вражеских истребителей приближалось со стороны Ладоги.