Текст книги "Армада"

– Ума не приложу, что теперь будет поделывать старикан со всем этим сбродом. Но не сомневаюсь – впереди веселые деньки.

И залепил себе полноценные девять грамм.

– Трусливая сволочь, – брезгливо откликнулся Адмирал на трюк командира «Сволочного». Он повернулся к дежурному: – Подготовьте новый приказ. Те, кто впредь затеет самоубийство, будут приравниваться к дезертирам, лишаться наград и званий и отправляться к трюмным. Пожизненно!

Удивительно, но опасения за умы экипажей оказались напрасны. Подобным фактом был посрамлен скептицизм Главного психолога и Главного корабельного доктора. И тот и другой ожидали наплыва посетителей – его не последовало. То ли сыграла свою роль выданная матросам в тройном объеме водка, то ли никто еще до конца не смог осмыслить всю серьезность положения. Та к или иначе, но из ста с лишним тысяч приговоренных на вечное плавание сошел с ума только механик с «Отвратительного», да и то совершенно по другому поводу. Пропустив из-за вахты смотр, он тем же вечером выиграл у сговорившихся товарищей в карты невероятную сумму, которая решительно никому теперь была не нужна. Шутники охотно поддавались – механик в азарте ничего не заметил и в конце концов рехнулся от счастья. С долговыми расписками и деньгами во всех карманах, подобно гашековскому персонажу, он бегал по кораблю в тщетной надежде распорядиться своим внезапно свалившимся на голову богатством.

В тот же самый вечер на резонный вопрос Главного штурмана, куда теперь держать курс, Адмирал впервые не мог дать ответа.

– Бессмыслица, коллега! – заявил на исходе первой недели подобного плавания Главный корабельный доктор Главному психологу. И с грохотом, словно игрок в домино, припечатал к столу две мензурки с толстыми стенками. В своей каюте он угощал собрата сногсшибательным эликсиром. – Космическая, вселенская, я бы даже сказал, божественная бессмыслица! – продолжил врач. – Главный вопрос ближайшего времени – чем заполнить существование! Всем нам надо поразмышлять об этом. Тем более времени предостаточно и вопросик архисерьезнейший. Прежний смысл потерян, и, судя по всему, бесповоротно. Теперь, как говаривал Пушкин, согласно «силе вещей», для корабельного плебса жизнь неминуемо должна рассыпаться на множество маленьких смыслов. Перед стариком нелегкая задача: прежде всего, нужно дать новую веру всему этому матросскому сброду, сообразить какую-нибудь идею, придумать хоть черта в ступе. В конце концов, можно пообещать Царствие Небесное. Или вообразить, что в океане сохранился хоть какой-нибудь осколочек суши с чудом выжившим там племенем амазонок. Людям нужно заморочить головы – чем быстрее, тем лучше!

Психолог опрокинул мензурку – силы и самообладание изменили ему, он всхлипнул. Главврач по-прежнему держался молодцом и постучал пальцем по клетке с любимой канарейкой. Птичка с готовностью ответила.

– Каждому свое. Разумеется, и я не перестаю утверждать это, мы балансируем на грани безумия. Чтобы пресечь панику и разложение, потребуется жесткая власть. Если старик не дурак, он выстроит иерархию, создаст преторианскую гвардию и будет править кнутом и пряником, бросая толпе хлеб и зрелища. Вплоть до гладиаторских игр. В этом случае нам необходимо немедленно повести свою игру, мой милейший коллега!

– Что вы имеете в виду? – еще раз всхлипнул Психолог.

Главврач ухмыльнулся:

– Прежде всего, я имею в виду то, что нам, как биологическому виду, не привыкать к одиночеству. Человечество, мир его праху, само по себе было вселенски одиноко в своем существовании. И вынуждено было прозябать на ничтожном шарике посреди невообразимой, немыслимой космической пустоты. Но тем не менее оно ведь не сходило с ума от сознания собственного ничтожества и в конце концов всегда находило себе миллионы различных смыслов. Писатели писали, врачи лечили, жестянщики лудили посуду, и Македонские то и дело старались захватить лучший из миров. И все как-то спасались! Та к в чем же дело, коллега?

– Не понимаю вас, – вздохнул Главный психолог, которому сивуха здорово ударила в голову.

– Что же тут понимать, батенька? Наполните свой мирок, пусть даже ограниченный (а у кого он не ограничен?), хоть каким-нибудь смыслом – и одиночество, этот предвестник помешательства, отступит. И здесь нужно быть хитрее, умнее прочих.

– Нет, не понимаю, – шептал несчастный.

Главврач стоял над ним руки в боки, светясь цинизмом и хладнокровием:

– Подскажите старику, пользуясь своим положением, что делать. Станьте его советником – и тогда вы себе и мне обеспечите место в стае. Homo homini lupus est. Да очнитесь же! Этот дряхлеющий патриарх неизбежно окажется перед выбором: либо он будет сожран более молодыми и честолюбивыми негодяями, либо немедленно возьмет власть в свои руки и покажет сброду, кто здесь хозяин. И именно сейчас я и вы со своими знаниями человеческой природы будем ему просто необходимы. Подскажите ему, как создать тайную полицию и укрепить свое положение, натравливая одного на другого. Как выстроить идеологию, пусть даже высосанную из пальца! Как заморочить головы сказкой про чудом сохранившийся клочок земли. Как найти заменитель женщин – хоть кукол наделать, – но ни в коем случае не допустить мужеложства. Не буду вам даже и доказывать, что из-за педерастов рушились целые империи. В муравейнике должен быть свой фараон, коллега. Должно быть все, на чем держится власть, – страх, плетка, ложь. Если вы вовремя все это ему не подскажете, вас опередят другие. Кто успел, тот и съел. Та к что – немедленно ступайте к нашему бульдогу. Становитесь его советником, союзником, влезайте к нему в доверие. Не гнушайтесь ничем. Вспомните Макиавелли. Идеи правят миром, так дайте ему идею! И тогда ни мне, ни вам не придется ни о чем жалеть. Мы очутились в идиотском положении, но выход очевиден. Нечего изобретать велосипед… Дерзайте, дерзайте и не забывайте про меня.

– Мы сейчас пьяны, – пробовал было робко возразить Психолог.

– Скифы принимали важные решения во хмелю – и решения, как правило, оказывались самыми верными!

Произнеся эту иезуитскую речь, Главврач тяпнул еще одну мензурку своего огненного пойла и торжественно закурил «Матросскую душу» – он любил, чтобы дым раздирал горло, словно наждачная бумага.

Между тем бульдог метался взад-вперед по огромному пространству командирской рубки. Приступы бешенства не помогали. Временами, натыкаясь на любимое кресло, Адмирал падал в него и ненадолго погружался в ужасный, клееный какими-то клочьями, отрывочный сон. Почивший в бозе Президент был там, и унылое «драповое пальто» со своим речитативом – тоже. Танковые генералы кричали, что ими опробован новый танк с бездонной пушкой, которому не страшен океан и который заменит все корабли, так как умеет нырять и плавать. Это были кошмары, достойные генерала Хлудова. Иногда, в полной бесповоротной тоске, Адмирал посещал мостик. Во все стороны был виден отсюда проклятый океан. Корабли, как утята, послушным выводком выстроились за «Убийцей». Изредка то один, то другой эсминец вырывался из строя и, форсируя турбины, уходил за горизонт в безнадежный поиск. Кроме этого, каждый день с «Чуда» и «Юда» взлетало по одному разведчику, но доклады не радовали. Время крутилось, словно скрипучее колесо. Изредка зарницы гуляли по небосклону, грозовели облака, без толку проливая свою обильную влагу. Оранжевое солнце выкатывалось из не имеющей дна морской глубины и с такой же неотвратимостью ныряло в нее. По ночам перемешавшиеся звезды тупо пялились на бесполезные корабли.

– Господин Адмирал! – проснулось радио. – К вам рвутся!

Два морпеха на посту тремя ярусами ниже командирской рубки уже готовились выбросить «во тьму египетскую» отчаянно брыкающегося Главного психолога, однако тот продолжал вопить с решимостью обреченного: «Мне нужно к господину Адмиралу! Немедленно! Вопрос жизни и смерти!» Адмирал услышал отчаянные крики по не отключенной ретрансляции и распорядился:

– Пропустите его!

Морпехи с сожалением ослабили хватку и впихнули Психолога в адмиральский лифт. Тихо жужжа, лифт унес ввысь столь презираемого настоящими кадровиками корабельного интеллигента. После этого там, наверху, на целые сутки воцарилась царственная тишина.

Тем временем на Армаде продолжали вертеться валы турбин, вовсю руладили боцманские дудки, а в башнях и установках ежедневно проворачивались механизмы. Огромная масса людей принимала в строго отведенные часы пищу, мылась, скреблась, драила кнехты, выставлялась в наряды и отправлялась в судовые лазареты. Атомные часы флагмана отсчитывали тысячные доли секунд. Отрывались календарные листы. Оркестры для поднятия духа исправно играли «Яблочко» и новый марш «Что ты, братец, приуныл, голову повесил». Загнанные в ангары для танков морские пехотинцы рвали на части живых крыс. Пустые бутылки, нескончаемым потоком поставляемые из кают-компаний линкора, разбивались о сверкающие, словно яйца, головы. Морпехи славились боевым духом. Это была та замечательная спартанская среда, в которой даже самые простые размышления карались беспощадным остракизмом. Господа офицеры Особого корпуса забавлялись тем, что беспрерывно кидали навахи в специальные деревянные щиты. Особым шиком считалось выставить у щита рядового и пригвоздить ножом к дереву его берет. Кроме подобных забав, местные вильгельмы телли тешились «русской рулеткой» – удивительно, но еще не было ни одного несчастного случая, хотя для пущего щекотания нервов в револьверные барабаны вкладывалось по два патрона.

Психолог не зря нанес визит в командирскую рубку. Экипажи вновь были согнаны на палубы, и по всем динамикам, словно раскаты грома, прогремела первая часть Пятой симфонии Бетховена. Адмирал начал свою знаменитую речь. Потрясенные моряки узнали, что где-то на севере еще осталась земля. Кроме того, рядовые и офицеры зарубили себе на носу – паникеры, которые осмелятся усомниться в этом, моментально отправятся под трибунал. Религиозные службы на кораблях решено было отправлять постоянно и со всей пышностью. Священникам вводилось в обязанность молить небеса о скорейшей встрече с оставшимся клочком суши. Кроме всего прочего, ксендзам строго-настрого приказали не поднимать никаких дискуссий об истинной вере. Раввин предупреждался о недопустимости возвеличивания сынов Израиля в ущерб остальным смертным (однажды он уже был замечен в подобном). За подозрение в педерастии виновные подвергались мучительному килеванию. За малую провинность секли и сажали в карцер, за более грубую – бросали в трюмы. Разумеется, Адмирал брал на себя всю полноту власти. Назначалось Особое ведомство, которое с этой минуты наблюдало за порядком. Армада выслушала старика с убийственным молчанием, без комментариев даже со стороны фрондеров-мичманов, и после свистков «Разойдись» потопала по камбузам и вахтам.

– Курс – норд! – распорядился Адмирал. – Только норд и ничего, кроме норда. Мы дойдем до Северного полюса. Там должны быть хотя бы медведи на льдинах!

Стоящая позади камарилья выслушала приказ с предельным вниманием. Прошел слушок о том, что реорганизация Штаба продолжится. Все уже знали, кто явился при старике серым кардиналом, – зависть клубилась над штабными плотным сигаретным облаком. На Главного психолога, высохшего за эти судьбоносные дни, изредка бросали весьма выразительные взгляды. Впрочем, капразы и адмиралы башен старались не встречаться глазами с фаворитом – кто знает, что на уме у этого обнаглевшего выскочки. Относясь к взлетевшему интеллигентишке с неизменным презрением, все тем не менее прикусили языки и с опаской поглядывали на листок, который он нервно мял, – Психолог готовился зачитать новые назначения.

– Мы проходим по Америке, – прошептал донельзя взволнованный Главный штурман Первому флаг-капитану.

– То есть?

– Если верить моим подсчетам, проплываем сейчас над штатом Вермонт, не сойти мне с этого места. С ума можно тронуться – под нами железные дороги и пастбища!

Первый флаг-капитан брезгливо поморщился – Америка его больше не занимала. Как и прочие, он ревностно следил за листком Главного психолога. Откровение Штурмана ни на кого не произвело впечатления. Бедняга долго не мог успокоиться, поглядывал на бесполезный нактоуз и, по-прежнему подходя то к одному, то к другому офицеру, горестно шептал:

– Подумать только! Вот-вот спокойненько пересечем береговую линию Канады. Все поглотила проклятая бездна! Что делать с картами? Мы просто свихнемся, даю вам честное слово.

Уже упомянутый мичман с «Чуда» был потрясен развернувшимися событиями не менее прочих. Немного придя в себя, со всей неистребимой и бестолковой энергией молодости он предался чтению и днями не выходил из каюты. После того как юноша залпом проглотил «Тайну тамплиеров» Ловуазьена, адепт-библиотекарь тотчас предложил «Розенкрейцеров» Дюссона и «Розу и крест» Капоняка. Начитавшись до одури, с замиранием сердца, подобно водолазу, вновь и вновь погружался теперь мичман в зеленоватую глубину коридоров вселенской библиотеки. Бродя по ее кругам, забираясь на лесенки и вытаскивая наугад то одну, то другую книгу, он все более впадал в какой-то мистический, не испытанный ранее экстаз. Так, в секторе «Б» он раскрыл изданный в Лондоне в 1897 году роскошный атлас Боудинга – и долгое время разглядывал Евразию, нанесенную на карты с фотографической точностью. Вспомнив о том, что ничего этого более не существует, мичман даже немного поплакал. Британская энциклопедия потрясла его. Один за другим доставались пахнущие плесенью тома, и ломко хрустели страницы. Некоторые листы слипались – видно, их еще не касалась человеческая рука. Следом были найдены труды Авиценны перевода 1756 года, справочники на арабском и переводы с французского египетской эпиграфики и шумерских табличек. Исчезнувшая цивилизация явственно жила здесь и дышала в затылок.

– Корнелиус. «Суть деяний», – заявил лейтенант-библиотекарь, в очередной раз встречая неофита. – Самое загадочное произведение. По всей видимости, оно было переведено только однажды. Какой-то францисканец сходил с ума от безделья в своем монастыре и решил на досуге заняться подобным переводом. Не знаю, что его подвигло на труд, но нигде более я не встречал подобного! Не сомневаюсь – Игнатий Лойола не подозревал о существовании столь выдающейся книги! Корнелиус возглавлял Орден Орденов, самое тайное из всех тайных обществ, по всей видимости, еще более древнее, чем Сионский Приорат, – рукопись датирована вторым веком от Рождества Христова. Та к что, следом за Вольфгангом Кастальским с его «Историей строительства Нотр-Дам де Пари», немедленно приступайте к ознакомлению. Ни Сен-Симон, ни Фурье, ни Маркс не смогли так обнажить корни бедности и богатства, юноша. Никому еще не удавалось создать столь блестяще законспирированную мировую организацию, корни которой просматриваются позднее во всех без исключения тайных обществах – от иоаннитов до карбонариев и сионистов включительно.

Передав невероятного Корнелиуса, библиотекарь назидательно предупредил:

– Я знаю о царящем среди вашего брата оголтелом, почти что религиозном антисемитизме и заявляю – еврейский вопрос здесь совершенно ни при чем. Богатство и бедность, власть и рабство – вот на чем следует полностью сосредоточиться.

Ткнув еще раз в Корнелиуса, адепт произнес:

– Наше счастье в том, что они там, на командирском мостике, не читают пока подобных книг! Нам следует поспешить. Не сомневаюсь – господа адмиралы рано или поздно ознакомятся с деятельностью ведомств Фуше и Мюллера. Именно сейчас мы должны предусмотреть подобные действия.

Мичман ушел окрыленным, прижимая к груди Вольфганга Кастальского и драгоценную историю Ордена Орденов.

– Лезьте наверх! Не останавливайтесь ни перед чем! Держитесь зубами за старикана, – наставлял Главврач Психолога. – Это – единственное наше спасение в будущем. Дерзайте!

Усердно внимающий совету Психолог лез и дерзал.

– Сегодня я хочу преподать вам урок! – встретил адепт мичмана, когда тот явился за очередным трактатом. – Сегодня мы спустимся в Дантов Ад! Посетим настоящие круги его. Я сделаю так, что вы услышите шорох воды за последней переборкой. Мы пройдем по самому штевню. В те Богом забытые места не заглядывали даже самые отчаянные механики. Надеюсь, после увиденного вы наберетесь достаточно мужества, чтобы начать с несправедливостью настоящую борьбу!

Бесконечные трапы и винтовые лесенки уводили в таинственный и мрачный корабельный Аид. Временами в тускло освещенных коридорах еще попадались самые чумазые и отчаянные из механиков, которым и сам черт не брат, но свет становился все тусклее, коридоры и трапы сделались узкими, в деках чувствовалась сырость.

– Возьмите фонарик, – приказал библиотекарь после того, как распахнул очередной люк. – И пригните голову.

В той дыре, в которую они пролезли, было отчаянно темно, и потянуло таким холодом, что зубы неофита невольно застучали. Что-то уже скреблось за переборками, временами раздавались совсем близкие стоны и нечленораздельные выкрики.

– Не беспокойтесь, это всего лишь крысы, – прошептал библиотекарь, схватив за рукав отпрянувшего ученика, который чуть было не наступил на хвостатую мразь. – А вот сейчас ведите себя поосторожнее. И не дай вам бог отойти от меня хотя бы на два метра.

Наш Орфей раньше только слышал о трюмных; этих замызганных, звероподобных существах, обитающих там, куда не имела права ступать его нога. Здесь, за толщей переборок, в отсеках, набитых постоянно выходящей из строя аппаратурой, слушая, как бегают по очередному подволоку омерзительные крысы, настолько разжиревшие, что было слышно, как волочатся за ними полуметровые хвосты, он невольно замедлил ход.

– Не отставайте! – зло напоминал о себе Учитель. – За мной, за мной…

В кромешной тьме, в которой бестолково метался луч фонарика, мичман вновь стукнулся лбом об очередной коуш и невольно застонал.

– Трюмные рядом, – прошептал лейтенант, прикладывая палец к губам.

На недосягаемой высоте над ними загудели тросы подъемников, поднимая из ангара на взлетную палубу очередной ракетоносец. По этому звуку мичман догадался, что, по всей видимости, они находятся в кормовой части авианосца. В коффердамах плескался мазут. Библиотекарь и его ученик передвигались уже совсем медленно. Временами искрили кабели, и яркие вспышки освещали сосредоточенное индейское лицо адепта. Внезапно он приказал остановиться, и мичман увидел это.

Трюмные обитали на самом дне корабля, в огромных, пропитанных зловонием, железных ямах. Двое существ в свете тусклых ламп двинулись было в их сторону, угрожающе рыча и оскалив клыки. На них болтались обрывки тельняшек, туловища и длинные руки покрывала густая шерсть. Ужасные в своей костлявости пальцы дотянулись до мичмана, но библиотекарь что-то сказал на непонятном языке, похожем на урчание, – нападавшие тотчас успокоились и расступились. Картина была незабываемой – возле горячих трубопроводов ютилось не менее сотни отверженных. Некоторые из трюмных, сбросив лохмотья, чесались и скоблились – несчастных заживо съедали вши. Их товарищи лежали и сидели, прижимаясь к теплу. Повсюду слышались стоны, кашель и приглушенная ругань.

– Вот она, справедливость, – шептал тем временем библиотекарь. – Извольте поглядеть на изможденные лица. Вот забытое человечество, вот кишащие черви, болезни и вечная нищета. Не отрицаю, среди них попадаются отъявленные негодяи. Но судьба остальных ужасна! Разве заслужили случайно попавшие сюда наши товарищи такие страдания? Им кидают отбросы, они живут, как собаки, убивают и едят себе подобных, и лишь хлысты заставляют их работать. Это рабы турбин и реакторов, прикованные к механизмам галерники. Сколько их? Сотни, а может быть, тысячи! И вы думаете, мой друг, что это продлится вечно?

Мичман, разумеется, так не думал.

– Может быть, желаете подойти? – спросил лейтенант.

Мичман не желал. Зубы его продолжали пляску. Вонь действовала отупляюще. Он пытался зажимать нос, но это не помогало. Библиотекарь с готовностью согласился на отступление – задача была выполнена – и возглавил отход.

Люки один за другим плотно прижимались к комингсам, закрывая за собой мир кошмаров, – вскоре заметно посветлело. Последняя тень, попавшаяся им возле шкиперской, метнулась куда-то в спасительную для нее темноту. Наконец пошли коридоры, опоясывающие залы реакторов, и трюмные провалились, как сон. Впереди сверкали хромом парадные трапы. Дежурные пехотинцы на посту третьей палубы, презрительно щурясь, пропустили «морскую шелупонь» – лейтенантишка с «желторотиком» не представляли для них никакого интереса. Оба заговорщика поднялись к шифрпосту, миновали резервную радиорубку, в которой несли бесполезную вахту скучающие электронщики, и расстались у заветной двери библиотеки с тем, чтобы назавтра встретиться вновь.

Тем временем мостик решал свои проблемы.

– Вам ни в коем случае нельзя спускаться с заоблачных высот. – От усталости Главный психолог сипел – его заметно покачивало. Адмирал утомленно развалился в кресле. Солнце, нисколько не снижая ярости, несмотря на то что Армада проходила уже семидесятую широту, невыносимо отражалось от рубки поста управления зенитным огнем. Надраенные колпаки башен главного калибра сверкали, как золото Эльдорадо. Океан пребывал в вязкой тропической дремоте. Эсминцы на параллельном курсе, точно скальпелями, рассекали своими форштевнями податливое океанское брюхо и дрожали в душном мареве полудня.

– Отныне само ваше существование должно сопровождаться таинственностью и недосягаемостью для простых смертных, мой Адмирал, – продолжал Психолог, опасливо оглядываясь. Но кроме них на мостике никого не было. Однокашники старикана – командиры первой и второй носовых башен, молчаливые, преданные, словно сенбернары, – остались в адмиральской рубке. Все замерло. Психолог пытался поймать вспотевшим затылком хотя бы малейший ветерок. Тщетно! В эти удивительные дни природа, сводя с ума штурманов и корабельных метеорологов, принялась выкидывать совсем уж необъяснимые штуки. Чем севернее поднималась Армада, тем теплее становился воздух. Временами вода принималась бурлить, словно кипяток, и тогда то и дело по бортам линкора всплывали сваренные акулы. Уже несколько ночей подряд две низко опустившиеся кометы угрожающе поигрывали хвостами. На семидесятой широте термометры не опускались ниже тридцати градусов по Цельсию, погода хохотала над приготовленными арктическими бушлатами и полушубками. Робы прилипали к разгоряченным матросским телам, как пластилин. Адмирал всемилостивейше разрешил не носить тельняшек. По причине, понятной исключительно интендантам, тропической формы на всех не хватило – лишь треть команды имела счастье переодеться в просторные рубахи с короткими рукавами, шорты, кепи и щеголять в шлепанцах. День шел за днем, солнце каталось по горизонту, как мячик, ручьями стекал пот, но никаких льдин не было и в помине.

– Чем меньше вы будете показываться – даже свите, – тем лучше. Действуйте приказами! И никогда не отменяйте предыдущих распоряжений. – Психолог скрупулезно выучил Макиавелли. – Иногда, по особо важным вопросам, выступайте с речью. Но опять-таки, отсюда, с мостика! – продолжал инструктировать тот, кого кадровое офицерство за глаза называло не иначе как приблудышем и сукиным сыном. – Иосиф Сталин в свое время полностью отказался от контактов не только с народом, но даже с элитой, загородился Кремлем, скрывался в Кунцеве, и тем не менее страна жила и управлялась. Не смею даже и льстить вам, но, судя по всему, господин Адмирал, вы являетесь единственным представителем легитимной власти единственного в своем роде мини-государства! Вы президент, царь, иерарх в одном лице. Та к обставьте свою власть с подобающим величием, как и положено правителю! И управляйте, подобно китайским императорам, – не дозволяя подданным лишний раз даже смотреть на вас.

Устройте свою Поднебесную. Ваши распоряжения и приказы, словно молнии должны достигать палубы. Вы должны карать и миловать, оставаясь недосягаемым божеством. Именно сейчас вам… и мне, – скромно запнулся Психолог, – предстоит выстроить пирамиду, которая основанием своим будет опираться на матросские массы и иметь строго определенные границы сословий. Окружить себя преданными людьми – это еще начало дела, но далеко не все, что требуется. Спецы, держащие в своих руках нити управления и, опять-таки, безропотно подчиняющиеся лично вам, – вот следующий шаг! Какая сила, какая невероятная мощь сосредоточена отныне в ваших руках, – обвел он театральным жестом сонные корабли Армады. – Сумейте ею воспользоваться…

Адмирал дремал, словно ничего не слыша.

– Теперь некоторые соображения насчет доверенных лиц. – Психолог перевел дух. – Рекомендую пойти по проверенному пути. Я хочу коснуться германской истории. Пруссаки знали толк в подготовке кадровиков. На первом и самом почетном месте у того же Мольтке были ленивые и умные. Осмелюсь заметить, этот выдающийся начальник считал, что именно ленивые и умные – мозг армии, ее сливки. Они не утруждают себя службой. Днями и ночами они валяются на диванах, пьют кофе, могут позволить себе расхаживать в халатах по кабинетам. Но именно они создают стратегию, выстраивают систему, обдумывают ходы. На втором месте – умные и энергичные. Это, как правило, начальники штабов, главные квартирмейстеры, ну и прочие особи того же типа. От них толку поменьше, ибо размышлять и анализировать им мешает их же собственная энергия и привычка совать повсюду свой нос. Энергичные и тупые – нижний слой офицерства, на котором, собственно, и держится армия, ибо своим усердием и способностью не раздумывая выполнять чужие приказы они цементируют дисциплину и гонят в бой солдат… Советую последовать примеру гениального Мольтке…

Адмирал по-прежнему слова не вымолвил и, кажется, спал.

«Старик безнадежен», – подумал Психолог.

– Да, и последнее… – робко промямлил он. – Мой Адмирал! Армада стойко восприняла изменившиеся реалии, и поведение низших и высших чинов достойно восхищения, но в любую минуту все может измениться. Масса капризна, как женщина, и иногда непредсказуема. Нельзя доводить дело до взрыва. Все-таки желательно быть более информированным насчет настроения в матросских кубриках. Необходимо знать, о чем говорят боцманматы и…

– Что вы мне предлагаете? – неожиданно процедил старый вояка.

– Понимаю, дело это щекотливое, можно сказать, деликатное.

– Какая, к чертям собачьим, деликатность! – рявкнуло кресло.

– Хорошо – буду прям. Нужны информаторы. Подсадные утки. Сексоты.

– Этого только не хватало. Убирайтесь!..

Психолог повиновался. На цыпочках он прокрался к лифту, обогнув по пути командиров башен. Напыщенные дураки не обратили на прошмыгнувшую мимо букашку никакого внимания.

«Тем лучше, – расстроенно подумал Главный психолог. – Кто знает, что на уме у этих дуболомов».

Ему не очень нравилось свое положение. С легкой руки хитрого беса Главврача начав диктовать старику собственные соображения, он чувствовал на себе гневные взгляды отодвинутых в тень флаг-офицеров. Но отступать было поздно. Новоявленный советник проскользнул в зевнувший лифт и упал на семьдесят четыре метра – к черным робам вахтенных и раскаленной дымящейся палубе.

– Наш Цезарь так ничего и не понял! – в тот же вечер сокрушенно поведал Психолог Главврачу, принимая из его рук полную мензурку. – Проспал все время, пока я метал перед ним бисер! Боюсь, что с этим бревном у нас ничего не получится.

– Поживем – увидим, коллега! – был ответ.

Вентиляторы «Убийцы», пущенные на полную мощность, с трудом разгоняли неподвижный горячий воздух на мостике.

– Эхолоты не могут достичь дна, – вновь доложил Адмиралу Главный штурман.

Подобное уже никого не удивляло. Ошалевший от аномалий Главный метеоролог в конце концов выдвинул следующее предположение: по его гипотезе земной шар потерял свое ядро и превратился в сплошной водный сгусток. По глубокому убеждению Метеоролога, теперь все на планете на сто процентов состояло из воды. Правда, каким-то совершенно необъяснимым образом продолжали существовать магнитные поля.

– Курс – норд! – упрямо приказал Адмирал. – Тому, кто увидит первый айсберг, – неделя, свободная от вахт и приборок, плюс адмиральский паек в течение месяца. Лично от себя выставляю ящик настоящего кубинского рома.

Метеоролог со Штурманом удалились – на посту возле рубки остался переминаться с ноги на ногу морской пехотинец.

– Сынок! – позвал Адмирал, не оборачиваясь. – Подними-ка из каюты сюда мою походную койку! И бритвенный столик тоже!

Поначалу не о чем было волноваться. В отведенное уставом время оркестры, выстроенные на шканцах, наяривали мазурки. Учения шли за учениями. Первогодков изматывали до одури. Склянки отбивались. Старое доброе «На флаг и гюйс смирно!» звучало каждый день. Священники клеймили самоубийство. Окончательно перебравшийся в рубку Адмирал покачивался в кресле – он явно что-то обдумывал. Между тем Армада послушно рвалась на норд, вода кипела, аномалии нарастали. С «Отвратительного» обнаружили двухголового кита, который преспокойно пасся какое-то время на виду у всего флота. Огромная серая туша уродца пускала колоссальный фонтан, окатывающий часового возле флага. Не успели поразиться этому Тяни-Толкаю, как днем с неба посыпались огненные камни. Однако, не обращая внимания на дневные фейерверки болидов, боцманматы по прежнему гоняли по палубам салаг. То здесь, то там с кораблей многоголосо рявкало «Наш славный флот не подведет державу» и раздавался дробный топот матросских ботинок.

В последнее время роль осведомителя без всякой на то подсказки взялся исполнять Первый флаг-капитан. Прохиндей виртуозно доказал свою полную незаменимость. Информация о мельчайших происшествиях немедленно подавалась на стол. Именно от Первого флаг-капитана Адмирал узнавал о фронде кают-компаний и баров, о брюзжании интендантов, о всех анекдотах, остротах и проделках мичманов. Впрочем, в последнее время проделки переставали быть безобидными. На Армаде в моду вошли тайные дуэли. Молодежь стрелялась в ночное время на палубах, в рубках, в бесконечных лабиринтах отсеков. Правда, самодельные дуэльные пистолеты заряжались мелкой дробью, но это не меняло сути дела. Лейтенанты распустились. Любой косой взгляд считался подлинным оскорблением. Род пошел на род. Так, летчики били морду штурманам, и те сладострастно вызывали их на поединок. Артиллеристы люто ненавидели белоручек-электронщиков – и добивались взаимной нежности. Все вместе, скопом, желали полного и бесповоротного исчезновения омерзительных снобов – офицеров морской пехоты, которые, словно гвардейцы кардинала, рыскали по самым тайным уголкам эсминцев и авианосцев. Безголовые подлецы морпехи не щадили никого, и горе было незадачливым дуэлянтам, попадавшимся в их руки. Карцеры набивались под завязку, но явление лишь набирало силу. Адмирал пригрозил розгами – порка не остановила молодых наглецов. Их пробовали мирить силком. Скрипя зубами, противники подчинялись вышестоящему начальству и целовались на виду построенных во фронт экипажей, но по ночам вновь искали сатисфакции и хлестали друг друга по лицам шерстяными, высшей пробы, офицерскими перчатками. Терпение верхов лопнуло! Двух особо разодравшихся капитан-лейтенантов – техника и связиста – после прочтения приговора, барабанной дроби и срывания знаков отличия сбросили в трюм. Врачам было приказано не скрывать ни единого случая ранений, пусть даже самых пустяковых, однако стиснувшая зубы офицерская мелочь («Так, ершишки пустоголовые, сазанчики», – снисходительно отзывались о них сорокалетние командиры постов и башен) бралась за оружие с еще большим остервенением. После того как пистолеты были отобраны, бывшие воспитанники Морского корпуса припомнили уроки фехтования – в ход пошли палаши. Их также реквизировали. Тотчас были найдены и заточены стальные прутья. Умельцы, тщательно скрывая от старших офицеров целые мастерские по производству рапир и шпаг, изготовляли настоящие шедевры, которым сразу же находилось применение. Забираясь в шкиперские, спускаясь все ниже в трюмы, забиваясь в любые щели, «ершишки» упоенно лязгали и звенели клинками. То и дело слышалось яростное: «Туше, господа!» Дрались до первой крови и валились в лазареты десятками.