Текст книги "Франя"

Франя
Илья Бровтман

© Илья Бровтман, 2024

ISBN 978-5-0062-8532-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

 
Ничто прекрасней, чем Подолье,
Пока не смог Господь создать.
Малороссийское приволье
Народу местному как мать.
 
 
Волшебный край. Оттуда птицы
Не любят улетать на юг.
Там круглый год поют девицы,
А землю разрыхляет плуг.
 
 
Нигде таких полей не встретишь,
Как наш подольский чернозём.
Такого грунта в целом свете
Не сыщешь даже с фонарём.
 
 
Летит, галдя, воронья стая.
Хрустит ботвой в сарае хряк.
Свеклу русины называют
На местном говоре – «буряк».
 
 
А рожь тут называют – «жито»,
И прячут на зиму под снег.
Крестьянским потом всё полито.
Но всюду слышен детский смех.
 
 
Народ весёлый – подоляне.
В лесу поют глухарь и дрозд.
А разных ягод на поляне
Не меньше, чем на небе звёзд.
 
 
Здесь всё умеренностью дышит,
И вольно дышит человек.
Зимой дымок стоит над крышей,
А летом пар над поймой рек.
 
 
Уста девиц невинных сладки,
А слёзы горькие из глаз.
Захватчик на добычу падкий
Сюда захаживал не раз.
 
 
Кого здесь только не бывало:
Поляков, русских и татар.
И полегло людей немало
От ятаганов янычар.
 
 
Однажды, заманив в болото,
Как набежавшая волна,
Разбили польскую пехоту
Полки Ивана Богуна.
 
 
Тут, где встречает гладь речная,
С холма стекающий приток,
Среди деревьев утопая,
Стоит уездный городок.
 
 
Дубы зелёные качались.
Весь город как цветущий сад.
Посёлок Винницей назвали
Пол тысчи лет тому назад.
 
 
О Виннице слагали эпос.
Тут заложили Литваки
Когда-то небольшую крепость
На островке среди реки.
 
 
Близ этой крепости небрежно
Раскинул ветви старый бук.
Тот остров обнимает нежно
Река с названьем – Южный Буг.
 
 
Когда-то войны наблюдая,
Несли без устали дозор.
А мимо них вода речная,
Струясь, змеилась между гор.
 
 
На го́рах летом разноцветье,
И снег пушистый средь зимы.
Хотя, наверно, горы эти
Похожи больше на холмы.
 
 
Весь город Винница всецело
На правом берегу стоял.
Напротив острова несмело
Ютился лодочный причал.
 
 
На плоскодонки не робея,
Ступала путника нога.
На этих лодках два еврея
Соединяли берега.
 
 
Мы можем направляться прямо,
Или в любую из сторон.
Налево ждёт большая яма,
Направо тоже не свернём.
 
 
Здесь небо кажется серее
От перекошенных лачуг.
Тут разместились иудеи,
И страшный смрад стоит вокруг.
 
 
«Ерусалимкой» называют
Не даром. Всюду грязь и мрак.
Дома похожи на сараи.
К бараку прислонён барак.
 
 
Здесь поселились брадобреи.
Портных и скорняко́в не счесть.
Полно сапожников – евреев,
И музыканты тоже есть.
 
 
А нас зовёт вперёд дорога.
Пусть мирно спит Иерусалим.
Оставив сбоку синагогу,
Вверх по Почтовой поспешим.
 
 
Почтовая богата флорой.
Деревья вдаль, деревья вширь.
Стоят как стражи два собора
И иезуитский монастырь.
 
 
Сверкают церкви куполами.
Неспешно крестится народ
Пред ними, шевеля губами,
И по своим делам идёт.
 
 
Светает. С грохотом телеги
Везут на рынок свой товар.
Тепло, почти не видно снега,
И изо рта не валит пар.
 
 
Летит по мостовой карета,
И расступается народ.
Все знают, что повозка эта
Градоначальника везёт.
 
 
Февральский ветер дует в спину.
Зачем печатать каблуком?
Когда извозчик за алтыну
Доставить может с ветерком.
 
 
Со скрипом тронулась телега.
Ямщик издал гортанный крик.
Рванулся с места мерин пегий,
Когда кнутом хлестнул мужик.
 
 
Мелькали лавки, два собора,
Полу сгоревший монастырь,
Костёл, отель, цукерня. Вскоре
Остался позади пустырь.
 
 
Проплыли эркеры, балконы,
Библиотека и дворцы.
И, наконец, минули кони
Строенья, где живут купцы.
 
 
За нами пыль столбом струится,
И мы летим, как на пожар.
Коня остановил возница
Пред самым входом на базар.
 
 
«Кали́чей» рынок называют,
Известен он на весь уезд.
Сюда крестьяне приезжают
В базарный день из дальних мест.
 
 
Здесь каждый что-нибудь горланит,
Невыносимый шум и гам.
Товар скупают горожане.
И мы пройдёмся по рядам.
 
 
Часы, одежда, обувь, сбруя,
Творог, сметана, лук, чеснок.
И всякой всячиной торгует
На видном месте мужичок.
 
 
Поёт цыганка под гитару,
Шныряют ромы там и тут.
Напротив, прямо с пылу, с жару
В пекарне булочки пекут.
 
 
Заглянем мы в пекарню эту,
Тревожа звоном бубенцов.
И видим, что хозяйки нету —
Торгует пара сорванцов.
 
 
Их мама из покоев спальных
Не выходила пару дней.
Услуги бабки повивальной
Сегодня пригодились ей.
 
 
Что может быть прекрасней деток?
Пищащий маленький комок,
Пытаясь выжить в мире этом,
Вцепился губками в сосок.
 
 
Лежит устало на подушке
Хозяйка с дочкой на руках.
Великолепная девчушка
Сопит, напившись, молока.
 
 
Судьба известна только Богу.
Грядущее – сплошной туман.
Как сложится её дорога?
Об этом будет наш роман.
 
 
Без имени не может пани,
И назвала девчушку мать,
Обычным польским словом: Франя.
И мы её так будем звать.
 
 
Быть может, кто-то удивится:
Не близко шляхтичей страна.
Поляки начали селиться
На этих землях издавна.
 
 
История всегда – качели:
То приходили казаки.
Поляки, турки песни пели,
Татары, шведы, литваки.
 
 
Народы покорялись силе,
Ложась на жертвенный алтарь.
Поляки долго тут царили,
Потом пришёл московский царь.
 
 
В извечной этой карусели,
Когда царили кнут и меч,
Поляки сохранить сумели
Свою религию и речь.
 
 
Они, как впрочем, и евреи,
Живут в заботах и трудах.
Как и везде у них на шее
Сидят, жируя, господа.
 
 
Они, не думая про славу,
Стараются своим трудом.
Чтоб прокормить детей ораву,
Живут нелёгким ремеслом.
 
 
Семейство Франино веками,
Весь день, горбатясь у печи,
И тесто, вымесив руками,
Изготовляет калачи.
 
 
Два сына: Лёня с Николаем
Наполнили весельем дом,
И дочка Франя подрастает,
На радость матери с отцом.
 

II

 
Орёл над Винницей кружится
Под колокольный перезвон,
Взмахнув крылом. И видит птица:
Несётся лёгкий фаэтон.
 
 
Сверкают золотом погоны
У казаков на облучке.
Две августейшие особы
В карете катятся к реке.
 
 
Сидят супруги в экипаже,
Осматривая всё кругом.
На даме шляпа под плюмажем,
На нём – фуражка с козырьком.
 
 
Несутся кони по бульвару.
Вдруг справа показался дом.
Побеленный, совсем не старый,
На крыше аисты с гнездом.
 
 
Писателем и полиглотом
Был Коцюбинский Михаил.
Писал романы, и почёта
Он, безусловно, заслужил.
 
 
Дымок клубился над домишком.
На всю страну известен он.
Мыслитель, сочинитель книжек
Был в этом домике рождён.
 
 
Земля – мираж в его романе,
А революция – фантом.
Теперь гордятся винничане
Таким известным земляком.
 
 
Кортеж начался от вокзала
И растянулся на версту.
Карета быстро приближалась
К стальному новому мосту.
 
 
Разделенный на два фрагмента,
Мост через остров проходил
С названием заморским: «Кемпа».
Он берега соединил.
 
 
Пред ними Южный Буг змеится,
А сзади верхом гарцевал
На белогривой кобылице
Седобородый генерал.
 
 
Горят на солнце эполеты.
Сегодня возглавляет он,
Сопровождающий карету,
Кавалерийский эскадрон.
 
 
Стучат подковы конной пары.
Повсюду слышен шум и гам.
Неспешно катят по бульвару
Пролётки видных винничан.
 
 
Толпа приветственно кричала
Когда по пыльной мостовой
Сам Оводов – градоначальник
Проехал, помахав рукой.
 
 
За ним в коляске с крытым верхом,
В фуражке, с рыжей бородой
Сидел Артынов – архитектор,
С супругой – дамой молодой.
 
 
Итогом сих мужей усилий
Исчезла с главных улиц грязь.
И Винница преобразилась,
В губернский город превратясь.
 
 
Домов построено немало.
Запущен сахарный завод.
Трамвай связал базар с вокзалом,
И проведён водопровод.
 
 
Потрачена большая сумма
На башню и отель «Савой»
С лифтом и городская дума.
Разбили скверик городской.
 
 
Гимназия, библиотека,
Салоны модные для дам,
Муниципальная аптека
Работала для винничан.
 
 
Гордилась Винница гробницей,
Где упокоен Пирогов.
И современную больницу,
Открыв, назвали в честь него.
 
 
Печатать начали газету,
И проводили телефон.
От электрического света
По вечерам светло как днём.
 
 
Порядок чёткий на «Каличе»
Наведен был в кратчайший срок.
Таким увидел гость столичный
Зелёный южный городок.
 
 
На солнце маковки сверкали,
Сусальным золотом горя.
Радушно Винница встречала
Ясновельможного царя.
 
 
Монарха славили фанфары.
Коляска двигалась вперёд.
По обе стороны бульвара
Стоял ликующий народ.
 
 
В цветастых капорах матроны,
А сорванцы на фонарях.
В одеждах чёрных, как вороны
Послушницы монастыря.
 
 
С мальцами молодые папы,
И сгорбленные старики
В почтении снимают шляпы:
Кто канотье, кто котелки.
 
 
Стоят в ермолках иудеи
В своих парадных сюртуках.
Мелькает митра архиерея,
Монахи в чёрных клобуках.
 
 
В крестах и орденах герои
В толпе мелькают тут и там.
И гимназистки ровным строем
Под наблюденьем классных дам.
 
 
Девицы смотрят горделиво,
Прекрасны все, как на подбор.
Как на невиданное диво
Направлен августейший взор.
 
 
Свежи и непорочны лица,
Глаза лазурны как ручей.
От самой маленькой девицы
Не мог он отвести очей.
 
 
Она как сизая голубка
Стояла в платье голубом.
Её коротенькая шубка
Сверкала золотым шитьём.
 
 
Лежала на плече малышки
Коса, сверкая как янтарь.
Прелестным обликом Франтишки
Был очарован Государь.
 
 
Прекрасна жизнь, когда ты молод,
С тобою братья, мать, отец,
Неведенье, что горя молот
Уже поднял злой рок – кузнец.
 
 
Как конь буланый время скачет,
Двадцатый век начал разбег.
Понёсся как скакун горячий,
Сменив неспешный прошлый век.
 
 
Что будет в жизни героини,
Ещё не ведомо пока.
Ждёт сон беспечный на перине,
Или мозоли на руках?
 
 
Пока, она под небом ясным,
Живёт в уюте и тепле.
В кругу семьи, цветком прекрасным.
А в это время на земле
 
 
Бушует пламя революций,
Цунами бойни мировой.
И карту, как лоскутик куцый,
Штыком сшивают как иглой.
 
 
Она в гимназию ходила,
Когда подковами копыт,
Топтала землю злая сила,
Разрушив весь привычный быт.
 
 
Казалось, городок взбесился,
Все люди озверели вдруг.
На нервной почве обострился
У матери былой недуг.
 
 
Над нею смерть – старуха кружит.
Однажды, в пред пасхальный пост,
Под плачь её детей и мужа,
Свезли бедняжку на погост.
 
 
Своей энергией, харизмой,
Держала всё семейство мать.
От всех житейских катаклизмов
Брат Лёня начал выпивать.
 
 
Таскал из дома что попало:
Часы, икону и оклад.
Однажды выручка пропала,
А вместе с ней исчез и брат.
 
 
Когда вручали аттестаты,
Держа в руках германский флаг,
Шли иностранные солдаты,
По мостовой, чеканя шаг.
 
 
Страдали лавки, магазины.
Как снежный вал с высоких гор,
Громя стеклянные витрины,
Распоясался мародёр.
 
 
Пекарню тоже не щадили.
Злодеи, не боясь греха,
Её нещадно погромили
И подпустили петуха.
 
 
Стараньям многих поколений
Пришёл в мгновение конец.
Под обгоревшее поленья
Попал, сгорев в огне, отец.
 
 
Она осталась, в чём стояла:
Без пищи, денег и жилья,
Без простыни, без одеяла
И даже сменного белья.
 
 
В чём Франя была виновата.
Она от холода дрожит.
И прижимаясь к телу брата,
От горя плакала навзрыд.
 
 
Ни крошки хлеба, ни монетки.
Хоть от отчаянья кричи.
Над ними сжалилась соседка,
И сдала угол близ печи.
 
 
На узкой кованой кровати,
Где помещались лишь ничком,
Лежала, не снимая платье,
Укрывшись штопаным мешком.
 
 
Работы нет, дохода нету.
Идти на улицу – позор.
Ну, хоть с сумой иди по свету,
Или на паперть под собор.
 
 
Нет проку от пера и книжки.
Не беспокоит мужиков,
Что очень грамотна малышка,
И знает много языков.
 
 
Никто теперь не нанимает
За корку хлеба мыть полы.
Ведь чистоту не соблюдает
Народ. Сейчас не до метлы.
 
 
От голода не держат ноги,
И смерть вот-вот возьмёт с собой.
Вдруг показался на пороге
Мужик с курчавой бородой.
 
 
На стол ложатся хлеб и сало,
Кровянка, крылышки курей.
Она такого не видала,
Наверно, очень много дней.
 
 
Он, из котомки вынимая,
Пред Франею кладёт калач.
А девушка не понимает,
Что хочет этот бородач.
 
 
Дошло до Франи понемногу,
Что он зовёт её с собой,
Поехать в дальнюю дорогу
И стать законною женой.
 
 
Её, увидев на «Каличе»,
Амуром был сражён мужик,
И то, что Франя католичка
Преградой не было в тот миг.
 
 
Когда Амур стучится в двери,
Тогда при выборе жены,
Национальности и веры
Для человека не важны.
 
 
Так неожиданно просватал
Мужик, огромный как скала.
Проплакав на плече у брата
Всю ночь, согласие дала.
 
 
В одной церквушке православной,
Она уже грядущим днём,
По католически зеркально,
Крестилась перед алтарём.
 
 
Всплакнула с братиком немного,
Пролив слезу ему на грудь.
Потом присела на дорогу,
И тронулась в далёкий путь.
 

III

 
Какая ждёт сестричку доля?
Чем повстречает дальний край?
Как колосок в широком поле
Один остался Николай.
 
 
Ему едва минуло двадцать.
Хоть ростом мал, но полон сил.
Не ведая куда податься
Бесцельно городом бродил.
 
 
А время было не простое.
Распоясался хулиган.
Сидел в гостинице «Савойя»
Петлюра – главный атаман.
 
 
А мародёры без устали,
Весь день ходили по дворам
И те квартиры очищали,
Что не успела немчура.
 
 
Стрельцы явились сечевые,
И гайдамаки в зипунах.
Носились всадники шальные.
Вокруг витали смерть и страх.
 
 
Слоняясь в поисках работы,
Шёл по проспекту Николай.
Вдруг на углу окликнул кто-то:
– Иди сюда и прочитай!
 
 
Висела на стене «Савойя»
Доска, на ней белел листок.
Стояли юноши толпою,
Но прочитать никто не мог.
 
 
В недоумении ребята
Смотрели: – что там на доске.
Всё дело в том, что напечатан
Был текст на польском языке.
 
 
Язык своих шляхетных предков
Для Николая был родной.
Он говорил на нём нередко
До расставания с сестрой.
 
 
Вот от внимания робея,
Он объявление прочёл.
И окружившим ротозеям
Его дословно перевёл.
 
 
– Петлюре нужен был сотрудник
Для выполненья важных дел.
Секретных и особо трудных.
Чтоб польским хорошо владел.
 
 
Минуты даром не теряя
Вошёл он, дверь, толкнув плечом.
После беседы с Николаем,
Он принят был секретарём.
 
 
Случилось так, что атаману
С секретарями не везло.
Один из них был вечно пьяный,
Другой – судим за воровство.
 
 
Погиб от артобстрела третий,
Четвёртый неуч был и хам.
Паршивец планы рассекретил,
И убежал к большевикам.
 
 
А пятый был вполне приличный,
Но у него болела мать.
И он, как человек столичный,
Не стал из Киева бежать.
 
 
Всё это мучило Петлюру.
От безысходности грустил.
Достойную кандидатуру
Уже отчаялся найти.
 
 
В провинциальном городишке
Достойных не было, но вот
Явился грамотный парнишка,
И настоящий полиглот.
 
 
И этот парень сероглазый
Был мудр как Козьма Прутков.
Он удивил, промолвив сразу,
Что знает восемь языков.
 
 
Симон Васильевич заметил,
Что парень не имеет сил.
Его в гостиничном буфете
Он первым делом накормил.
 
 
Внезапно парень стал фигурой,
Работу эту обретя.
Все поручения Петлюры
Старался выполнять шутя.
 
 
Хотя печальным было время.
Не разберёшь: где фронт, где тыл.
На плечи непростое бремя
Симон Васильевич взвалил.
 
 
У патриотов в жилах стынет
Кровь. Не поймёшь: кто враг, кто друг.
Схватив когтями Украину,
Порвать стремятся все вокруг.
 
 
В Одессе слышна речь чужая,
Потомков Дюка Ришелье.
Набросились голодной стаей,
Приплыв туда на корабле.
 
 
Решили видно оккупанты:
Раз Дерибас и Лонжерон
Французы, значит у Антанты
Быть этот город обречён.
 
 
Гуляют в поле анархисты,
А с ними Нестор – атаман.
Во Львове и горах лесистых
Ясновельможный польский пан.
 
 
На Юзовку из Таганрога
Идут Деникина полки.
Бандитов разномастных много,
А в Киеве большевики.
 
 
Не помнил Коцюбинский Юра
О наставлениях отца.
Печально размышлял Петлюра
О приближении конца.
 
 
Он часто спорил с Николаем,
Ответ на свой вопрос искал
Ночами, с ним за чашкой чая:
Чем обусловлен их провал?
 
 
Сверлила мысль атамана
О том, что было не резон
Ещё во времена Богдана,
Идти к кому-то на поклон.
 
 
Вздыхая, размышлял мужчина,
Пытаясь отыскать ответ.
Старался рассмотреть причину
Дел нынешних сквозь толщу лет.
 
 
Одним бессонным чаепитьем,
Надвое разделив пирог,
Огромной череде событий
Он дать свою оценку смог:
 
 
– Ценю я подвиг Ярослава,
Когда чредою славных дел,
Могучей развитой державой
Князь сделал киевский удел.
 
 
Продумав всё довольно тонко,
Одно он всё же не учёл.
Не завещал своим потомкам,
Как нужно передать престол.
 
 
От этого меж кровных братьев
Пошла такая чехарда,
Что междоусобное проклятье
Пошло на долгие года.
 
 
Столкнувшись лбами, как бара́ны,
Страну отдали на раздор.
И покорились басурману,
Не в силах дать ему отпор.
 
 
Пришёл захватчик желтолицый,
Народы, угоняя в плен.
Спалил и разорил столицу,
Стал речкой крови Борисфен.
 
 
А на болоте за лесами,
Где жили в страхе и нужде,
Батыю покорились сами
И стали дань платить орде.
 
 
Потом другое поколенье,
На берегу Москва реки,
На право каждого княженья
В орде просили ярлыки.
 
 
У князя меч булатной стали,
У подданных в глазах испуг.
Они ордынцами ставали,
Утратив вольный русский дух.
 
 
Всё больше люд закабаляя,
Ставала крепче власть царя.
Русь превращалась в волчью стаю,
Стремясь соседей покорять.
 
 
Росла как на дрожжах держава,
Всё больше новых лоскутов
Пришито было слева, справа.
Так пали Новгород и Псков.
 
 
Распространялась как саркома:
Казань, Рязань, Кубань, Донбасс,
Сибирь, Алтай, станицы Дона,
Степь половецкая, Кавказ.
 
 
Чернигов, Киев, Львов, Варшава,
Тмутаракань и Таганрог.
Считая, что на это право
Даёт всемилостивый Бог.
 
 
Властитель на Руси считает,
Что сам господь его просил
Ходить везде, освобождая
Народы, не жалея сил.
 
 
А где прошёл освободитель,
Там слышно только свист кнута.
Стоит сгоревшая обитель,
Повсюду грязь и нищета.
 
 
Слышны девиц и женщин стоны,
Плач вдов, сиротских слёз река.
Везде ордынские законы,
И пятна крови на руках.
 
 
Всё это ждёт и Украину.
Горит несчастная земля.
И это мне невыносимо,
Поэтому воюю я.
 
 
Хочу, чтоб было всё по чести,
Я по натуре оптимист.
Чтоб люди все трудились вместе.
Такой я, Коля, утопист.
 
 
Весь мир построен на химере,
Все потеряли ориентир.
А как вести вперёд без веры?
Какой я, к чёрту, командир?
 
 
Порядок в войске – есть основа,
А у меня в полках бардак.
Недавно, перебрав спиртного,
Проштрафился один казак.
 
 
Ворвался с шашкой в дом еврея,
Погром устроил и разбой.
Хозяину порезал шею,
И надругался над женой.
 
 
И я не стал терпеть такое,
Он опозорил нашу рать.
Его, поставив перед строем,
Велел подонка расстрелять.
 
 
Надеюсь, станет ясно люду,
Что наша власть за них стоит.
Итак, враги кричат повсюду
О том, что я антисемит.
 
 
О! Как мне это надоело:
Всё склоки, сплетни и молва.
Берёшься за благое дело,
А слышишь глупые слова.
 
 
А воевать никто не хочет.
Им всем на Родину плевать.
Они не думают про почесть,
Не защитят отца и мать.
 
 
Наверно дрыхнут в карауле,
Заговорились мы с тобой.
За ночь и глаза не сомкнули,
А завтра ждёт кровавый бой.
 

IV

 
Пошли с рассветом как лавина
На Винницу большевики.
Их войны вольной Украины
Отважно встретили в штыки.
 
 
Сверкали шашки гайдамаков,
Косил с пригорка пулемёт.
Солдаты, злые как собаки,
Сражались не щадя живот.
 
 
Упорства хлопцам не хватило,
Давили их со всех сторон.
И под напором красной силы
Рассыпался весь гарнизон.
 
 
Исход войны на бранном поле
Не есть превратности судьбы.
А независимость и волю
Никто не дарит без борьбы.
 
 
Свобода не была желанна,
Ведь малоросс в душе был раб.
Все расползлись как тараканы,
Запрятавшись под юбки баб.
 
 
Враг Украину на колено
Поставил, затянув петлю.
Москву признали сюзереном,
И покорились москалю.
 
 
Бежал Петлюра за границу,
Желая там найти покой.
В Париж, Монако или Ниццу,
И Николая звал с собой.
 
 
Но людям хорошо ведомо:
Чужбина – далеко не рай,
И стены помогают дома.
Вот и остался Николай.
 
 
Промчалось времени немало.
Сестра, живя в чужом краю,
Братишке весточку прислала,
Где описала жизнь свою:
 
 
– Ну, здравствуй! Мой супруг Алёша
Сказал мне: брату напиши.
Муж очень добрый и хороший,
Во мне не чающий души.
 
 
Он очень любит веселиться,
Всегда улыбка на лице.
Я восседаю как царица
В сапожках красных на крыльце.
 
 
Его изба под черепицей.
Хозяйский дом лежит на мне.
Зимой над крышей дым клубится.
Резные ставни на окне.
 
 
А во дворе сарай и баня.
Муж, хоть и не мастак речей,
Но часто повторяет: – Франя,
Ты ясный свет моих очей.
 
 
Визжат в сарае поросята,
Он сам их кормит поутру.
А гуси, утки и цыплята
Весь день гуляют по двору.
 
 
Жаль, что стирается до крови
Моя шляхетная рука.
И Алексей дои́т с коровы
Ведро парного молока.
 
 
Излишек масла и сметаны,
Яички, мясо и творог,
Он брату отдаёт – Ивану,
Всё то, что посылает Бог.
 
 
Не торопясь горбатить спину,
Иван живёт через забор.
И у него с женой Горпиной
Детишек малых полный двор.
 
 
Муж с братом на лицо похожи,
Но Алексей не дармоед,
И споро обувь шьёт из кожи
Уже, наверно, много лет.
 
 
Он обувает всю округу,
И пашет не жалея сил.
Сельчане жалуют супруга,
Он уваженье заслужил.
 
 
Всё хорошо, обильна чаша.
В семье порядок и уют.
Душевный люд. Деревню нашу
Все люди Те́рлицей зовут.
 
 
И это не деревня даже,
Село. Пол тысячи дворов.
В лавчонках бойкие продажи,
На праздник звон колоколов.
 
 
Церквушка есть и даже школа,
А также синагога есть.
Вот только жаль, что нет костёла,
Зато евреев тут не счесть.
 
 
Все лавки держат иудеи,
Весь центр ими заселён.
Заказы есть у Алексея —
Он обувает ихних жён.
 
 
Мой муж хранит, всех дам колодки.
Никто не бегает в лаптях.
Все местечковые красотки
Красуются в его туфлях.
 
 
За вещь красивую еврею,
Не жалко отдавать рубли.
Никто, однако, не имеет
Таких сапожек как мои.
 
 
Они из красного сафьяна,
У них изящный каблучок.
Наверно модницы Милана
Таких не видели сапог.
 
 
Пусть не в Милане, но в округе,
Завидуют все дамы мне.
И ни одной моей подруге,
Таких не видеть и во сне.
 
 
Хотя особо красоваться
Не очень получалось тут.
В местечко лучше не соваться
Когда погромщики идут.
 
 
В чём провинились иудеи?
Они хотят спокойно жить,
Но обожают прохиндеи
Их лавки и дома громить.
 
 
Я очень часто вспоминаю
Пекарню нашу. Тот кошмар,
Когда зверей двуногих стая
У нас устроила пожар.
 
 
От дыма не было нам видно
Кто там устроил ералаш.
Но была во сто крат обидно,
Что с ними был и Лёнька наш.
 
 
А здесь евреев пол местечка.
Когда приходит вуркаган,
Их дети прячутся за печкой
В домах соседей христиан.
 
 
Я тоже их нередко прячу.
Бандит лютует, просто жуть.
Младенцы, и они не плачут,
Боятся лишний раз дыхнуть.
 
 
Лесные банды постоянно
Осуществляют свой налёт.
У них винтовки и наганы,
Порой бывает пулемёт.
 
 
Злодеи режут беспощадно
Старух и маленьких детей.
Повсюду слышен мат площадный,
Пальба и топот лошадей.
 
 
А если попадёт девица,
То разговор совсем другой.
Не постесняются глумиться,
Лишая чести всей гурьбой.
 
 
Хотя разбойников немало,
Крестьян не трогает братва.
Зайдут, попросят хлеб и сало,
И самогона литра два.
 
 
Иное дело продразвёрстка.
Амбары, вычистив до дна,
Увозят целые повозки
Муки, соленья и зерна.
 
 
Амбар пустой, нет даже крошки.
Нас оставляют на бобах.
Но, слава Богу, есть немножко
Съестных припасов в тайниках.
 
 
Потом Советы победили,
Прогнав германцев за порог.
Бандитов всех переловили,
И посадили под замок.
 
 
Крестьянам дали по наделу.
Теперь кто трудится, тот сыт.
Мы можем заниматься делом,
И стал налаживаться быт.
 
 
Грабёж сменили продналогом,
Ушёл в предание испуг.
Стал Алексей трудиться много,
Весь день не покладая рук.
 
 
Не бродят больше хулиганы.
Не страшно ни в ночи, ни днём.
Муж приволок мне фортепьяно,
Я музицирую на нём.
 
 
Минорно мне, мой братец милый.
Живём уже, который год.
Я чем-то Бога прогневила
Раз он потомства не даёт.
 
 
Молю неистово Мадонну,
Однако не растёт живот.
Погиб мой сын новорождённый,
И пару раз теряла плод.
 
 
Так и живу я, милый Коля,
Такой удел послал мне Бог.
Учу письму детишек в школе.
Пойду сегодня на урок.
 
 
Теперь знаком язык евреев,
Я с ними говорю на нём.
Мечтаю встретиться скорее
С тобой одним погожим днём.
 
 
Тебя я встречу хлебосольски.
Наступит ли счастливый миг?
Вот и пишу тебе по-польски,
Чтоб не забыть родной язык.
 
 
Прощай, пиши. Как я мечтаю
Тебя увидеть поскорей.
На свете у меня, я знаю,
Есть только ты и Алексей.
 
 
Письмо заветное читая,
Не отводил распухших глаз.
И на ресницах Николая
Слеза искрилась как алмаз.
 
 
Она жива, сыта, любима.
Уже закончилась война.
И в сердце у него незримо
Плескалась радости волна.
 
 
Промчались лихолетья годы,
Коварный голод не скосил.
Ушли в предание невзгоды,
А он здоров и полон сил.
 
 
В стране крепчает власть народа,
Прогнозам чёрным вопреки.
И вот уже почти пол года,
Как он пошёл в большевики.
 
 
Энтузиазм большая сила.
Его отличный аттестат
Сгодился. Партия вручила
Печатью пахнущий мандат.
 
 
Когда работу не осилил
Один безграмотный матрос,
То Николая пригласили
Прийти на встречу в Губкомпрос.
 
 
Книгопечатанье по свету
Гуляло, и пришло в наш край.
Печатать книги и газеты
Теперь обязан Николай.
 
 
Когда-то в Виннице газету
Печатал отставной капрал.
Теперь от цеха следа нету,
И разбежался персонал.
 
 
Стоял когда-то до пожара,
Иезуитский монастырь.
Теперь остался флигель старый,
Покрытый сажею пустырь.
 
 
А рядом дом одноэтажный.
Сюда явился Николай.
Ему сказал начальник важный:
– Вот тут газету выпускай.
 
 
Ты коммунист, а это значит —
Титан, Антей, я не шучу.
Любая сложная задача
Тебе должна быть по плечу.
 
 
Какой герой из Николая?
Он не Геракл, не Тесей.
А тут прошёлся, всё сжигая,
Своим подарком Прометей.
 
 
Для подвигов не вышел ростом:
Три локтя и вдобавок пядь.
Сказать «вперёд», конечно просто,
А если камень не поднять.
 
 
Он понимал: трудна дорога,
И ждёт его сизифов труд,
А на пути препятствий много,
Но нужно проложить маршрут.
 
 
Глаза наполнились тоскою,
И заиграли желваки.
А перед биржей, близ «Савойя»,
Стояли молча, мужики.
 
 
Он от досады чуть не плача,
Без предисловий и предтеч,
Едва надеясь на удачу,
Им произнёс такую речь:
 
 
– Огромной важности работу
Сегодня поручил Губком.
Желает ли, ребята, кто-то
Со мною стать к плечу плечом.
 
 
Не славы, а идеи ради,
Такой сейчас великий миг.
Должны мы в Виннице наладить
Печатанье газет и книг.
 
 
Скажите, кто помочь желает,
Работу мы найдём для всех.
Почёта я не обещаю,
Но верю, что придёт успех.
 
 
Зарплаты вряд ли будет много,
Зато работы целый воз.
Колючий куст руками трогать,
Чтобы сорвать охапку роз.
 
 
Большую искренность и силу,
Вложить сумел он в эту речь.
Такое это время было,
Что он сумел людей увлечь.
 
 
На город опускался вечер,
Проплыла туча, а за ней
Садилось солнце. Вдруг навстречу
Шагнуло несколько парней.
 
 
Вот так удалось сдвинуть дело.
По Виннице пронёсся клич.
Работа споро закипела,
Достали доски и кирпич.
 
 
Не без подсказки ветеранов,
В старинном доме близ реки,
Под ветхой лестницей в чулане,
Нашлись печатные станки.
 
 
Всё могут сделать пионеры,
И Николай без суеты,
Нашёл толковых инженеров,
Достал бумагу и шрифты.
 
 
Когда газетные страницы
Сошли с печатного станка,
Летали в воздухе как птицы
Фуражки возле потолка.
 
 
Всегда с успехом поздравляют
Того, кто славится трудом.
В пример приводит Николая
Другим работникам Губком.
 
 
Нос, не задрав от этой чести,
Он просыпается чуть свет,
Пытаясь с коллективом вместе
Улучшить качество газет.