Текст книги "Путь бумеранга"

10

Звёзды над балконом освещали покой ночного мира. Сознание Верона, сбросив оковы будней, обрело удивительную пластичность. Трансильванское путешествие проживалось так, будто он снова находился в компании Кузнеца, а не со своим попутчиком в гостинице.

Куда он ехал тогда? Куда едет сейчас? Эти вопросы возникли в его голове при подходе к ключевой точке воспоминаний, за которой события утратили последовательность, с их обычным перетеканием из будущего в прошлое. Точке, за которой остался набор образов, звуков и ощущений, больше подходящих для описания галлюциногенного трипа или сна.

Позже Верон пытался найти объяснения и допускал, что трансильванская местность очень способствовала искажениям сознания. Был также вариант, что старики-румыны навели транс, устроив затем просмотр «Пикчерз», но он не увидел в этом просмотре ни малейшего отличия от беспрерывного транса, наведённого на него с рождения.

Так и остался в памяти набор картинок…

Верон вспомнил задумчивого Кузнеца, протянувшего ему бумеранг и указывающего на какую-то часть рисунка, где, приглядевшись, рядом с наковальней и молотом можно было увидеть отчётливую фигуру, держащую в руках свою голову.

Путь в тоннеле из сплетённых крон деревьев всё больше отрывал от внешнего мира, автомобиль теснили тревожные сумерки, а они всё ехали, хотя давно должны были хоть куда-нибудь приехать. Наконец «мерседес» остановился, и остановка его была вынужденной – в свете фар зияла пропасть, делившая Трансильванию подобно надломленному пирогу. Лес и дорога продолжались на другом куске пирога, но взять это препятствие железный конь не мог. Пропасть расходилась в стороны, и сквозь разорванный потолок ветвистого тоннеля луна заливала её призрачным светом. Верон совершенно не заметил, как они въехали в такую глубокую ночь.

Он развернул машину, чтобы не иметь за спиной зловещего сумрака. Дорога на этом участке не имела поворотов, и дальний свет фар далеко отодвинул тьму. Кузнец молча нагнулся, опустив ладони под бардачок. Слышался звук отодвигаемой обшивки, и наконец он выпрямился, держа в руке револьвер. Верон посмотрел на него с уважением.

Кузнец засунул револьвер за пояс, Верон повертел в руках бумеранг и сделал то же самое с чувством, что их боевой потенциал всё-таки различен. Потом Кузнец сходил к багажнику, принёс две монтировки и положил их между сидениями. Взявшись за ключ зажигания, Верон спросил:

– Как теперь с иллюзией одного направления?

Прежде чем Кузнец ответил, далеко впереди свет фар отразился в глазах лошади.

А потом началась удивительная и ужасная красота невозможности происходящего.

Конь взял галоп, и сразу стало ясно, что его распрягли. С ним случилась удивительная метаморфоза – вместо дохлой клячи летел красавец-конь, а пришпоривал его могучий средневековый воин в кольчуге и шлеме, и блеск меча в его руке разбрасывал по сторонам короткие молнии. На мгновение Верон замер – не сам ли Влад Цепеш восстал из гроба, но блеск меча быстро стряхнул оцепенение, да и с направлением всадника иллюзий не было – он мчался прямо на них. Одновременно тени леса будто ожили, зашевелились, и со всех сторон к дороге двинулись какие-то зыбкие невзрачные фигуры. Пока они были не слишком видны в темноте, но стало понятно, что автомобиль в кольце. Верон повернул ключ, двигатель заурчал и тут же заглох. На этот раз всё было по законам «Трансильвании Пикчерз». Верон ещё раз попробовал завести, но теперь мотор не издал ни звука.

– На машину!

Кузнец не терял присутствия духа. Он выбрался из салона, вскочил на капот «мерседеса», через секунду там же стоял и Верон. Обернувшись, он увидел тёмных крючкообразных уродцев, взбирающихся на багажник. Они были похожи на нищих в лохмотьях. Перекатившись по крыше и подготовив размах, Верон с чувством вложился в скользящий удар монтировкой. Противно чавкнув, трансильванцы отлетели в кусты.

За его спиной раздался выстрел. Верон обернулся и увидел Кузнеца, стоящего на капоте и направляющего револьвер на несущегося всадника. Судя по тому, что всадник продолжал скакать, Кузнец промахнулся. О том, что серебряные пули не брали цель, думать не хотелось. Верон вскочил на крышу. Нечисть пока притихла, и новой атаки с тыла не предвиделось. Кузнец выстрелил ещё раз, всадник махнул мечом, и резкий звон дал понять, в чём дело: он отражал пули лезвием. Верону вдруг захотелось крикнуть, как Шарапов в погоне за Фоксом в фильме «Место встречи изменить нельзя»: «Стреляй, Глеб, ну что же ты ждёшь!» Кузнец всадил несколько пуль подряд, но меч всадника засверкал, подобно зеркальному шару, и сыграл короткую звонкую мелодию.

Свирепый оскал, грозный и неуязвимый, был уже совсем близко. Под шлемом виднелась физиономия деда, только с более натянутой молодой кожей. Пышные усы и черты лица действительно делали его поразительно похожим на Дракулу – именно таким изображали Влада средневековые гравюры, но подружиться с Кузнецом он явно не стремился. Всадник пришпоривал коня, направляя остриё меча перед собой. Кузнец ещё раз выстрелил, и он отразил пулю с глухим смехом.

– Один остался!

Последний патрон давал последний шанс.

– Вместе!

Верон крикнул уже после того, как без раздумий метнул монтировку. Меч сверкнул, отправляя её в кусты, но Кузнец выстрелил ни мгновением раньше, ни мгновением позже – пуля нашла брешь, и всадника снесло с коня, будто смахнуло невидимой оглоблей. Конь пронзительно заржал, круто развернулся перед «мерседесом» и поскакал прочь.

Сражённый воин лежал навзничь, выронив меч, вокруг царила потрясённая тишина. Друзья спрыгнули на землю, и Кузнец первым делом поднял меч – от коварного деда можно было ожидать чего угодно. Но, осмотрев неподвижное тело, Верон своими глазами убедился в эффективности серебра – пуля угодила под шлем, и из зияющей раны ещё вился дымок. То, что осталось от лица, как-то сразу увяло и приняло землистый оттенок.

Верон подумал, что им можно присваивать титул трансильванских чистильщиков, но тут же стало ясно, что это далеко не конец… Из темноты, в которую ускакал конь, раздался жуткий вой старухи. Он будто током ударил по кустам, и со всех сторон началась возня. Скрюченные мужские и женские фигуры, в лохмотьях и с неразличимыми лицами, побаиваясь света фар, вновь стали заходить с флангов и тыла. Богатая история края позволяла предположить их принадлежность к кровопийцам, но если это и были вампиры, то, судя по чахлому виду, они давно сидели на голодном пайке. Лесные уродцы не отличались быстротой и силой, но их было много. Кузнец бросил Верону монтировку, сам пустил в ход меч, и они отбили натиск с левого борта. Упыри несли потери, но вой, казалось, разбудил весь лес, и к месту схватки стягивались новые тёмные силы.

Друзьям вновь пришлось забраться на «мерседес». Верон оборонял багажник, пока ему не пришлось отступить на крышу. Кузнецу с мечом было полегче, он ловко сёк тёмные фигуры, но и его оттесняли к лобовому стеклу. Они сражались спина к спине и напомнили Верону русских воинов Евпатия Коловрата и Ратибора. Те рубились вдвоём против полчища татар, безуспешно пытавшихся взять их в плен на глазах Батыя, и эта параллель с историей, либо с легендой, от которой часто немногим отличается история, придавала реальных сил и героической возвышенности их непростой схватке в дебрях Трансильвании.

А она становилась совсем непростой. По нарастающему вою стало понятно, что враг бросил в бой решающий резерв. В пространство, отобранное у мрака светом фар, вновь ворвался конь, на котором восседала разъярённая помолодевшая старуха. За её плечами реял плащ и волосы развевались подобно змеям Медузы горгоны. Вдобавок к выпученным глазам эта Горгона издавала такой жуткий звук, что вампиры бросились к «мерседесу», будто ужаленные. С большим трудом Кузнец отразил их попытку забраться на капот, Верону тоже пришлось изрядно помахать ногами и монтировкой, но становилось ясно, что упыри навалились всерьёз. Горгона выхватила саблю и вращала ею над головой с нестерпимым воем. Серебряные пули кончились, и Кузнец готовился отразить ярость старухи мечом. Тем временем лесная нечисть карабкалась с багажника на крышу – Верон отбивался и помочь Саше не мог. Разметав тёмную свору, он обернулся в решающий момент.

Эта картина во всех деталях врезалась в его память. Возле самого «мерса» Горгона внезапно сорвала плащ и махнула им перед лицом Кузнеца. Движение было таким молниеносным и неожиданным, что Кузнец на долю секунды потерял ориентацию. Верону показалось, что старуха взлетела, оттолкнувшись от лошади. Свистнула сабля, и Кузнец не успел сделать ни одного движения. Горгона вновь оказалась в седле, развернула коня и поскакала прочь.

В первый момент Верон ничего не понял. В кустах царила тишина. Кузнец сделал неуверенный шаг и выронил меч. Его голова будто хотела повернуться к Верону, но вдруг она отвалилась от туловища и упала в Сашины ладони – от рисунка на бумеранге картину отличало только отсутствие молота с наковальней.

Гнусно повизгивая, упыри бросились к ещё стоящему на ногах телу. Верон не дал ему упасть и затащил на крышу, выронив при этом монтировку. Меч тоже был потерян, и вместо него Кузнец продолжал сжимать в руках свою голову. Положение Верона выглядело ненамного лучше, ведь Горгона ускакала лишь для нового заезда, на этот раз – за его головой. Тёмные уродцы с землистыми лицами уже не лезли на машину. Они облепили «мерс» полукольцом, ожидая добычу, а в свете фар, теперь без завываний, с жуткими вытаращенными глазами, молча и неумолимо неслась смерть. Сабля вращалась, примеряясь к голове Верона, и он понимал, что деваться некуда – внизу ждали когти и зубы упырей. Он даже не мог, как Кузнец, встретить Горгону с оружием…

И вдруг его рука, инстинктивно искавшая хоть что-нибудь для защиты, наткнулась на торчащий из-за пояса бумеранг. Толку от него было мало, да и разглядывать узоры уже не имело смысла. Верон вложил в последний бросок всю силу, которая была ему уже не нужна, и бумеранг, вращаясь, полетел в голову с развевающимися власами. Горгона даже не потрудилась его отбить – она просто пригнулась, и последняя надежда Верона пролетела над ней.

Тут он понял, что всё кончено. До этого азарт боя и бутафорная нереальность происходящего придавали действию характер игры, но теперь у его ног лежало обезглавленное тело Кузнеца, и Верон не знал, нашёл ли он то, что искал. Наверное, Кузнец был теперь гораздо ближе к Тоту. Наступило странное спокойствие, и Верон смотрел на саблю с отрешённым интересом: сумеет ли увернуться от удара? Он даже не знал, будет ли пробовать.

Всё замедлилось, похоже, сознание растягивало последние секунды. Далеко за головой старухи обозначилась какая-то тень. Она нарастала и странным образом догоняла всадницу. Всмотревшись, Верон узнал вращение бумеранга. Ему показалось, что бумеранг стал больше и к тому же набирает скорость, но не успел он отнести это к обману зрения, как тень вдруг извернулась лапами, кошачьей мордой, и чёрная пума, блестящая и великолепная, выскользнула из вращения бумеранга в стремительный прыжок на плечи старухи.

Верон замер, очарованный этой красотой. Пума изящно махнула лапами, и Горгона со своей саблей не удержалась в седле. Секунду назад она неслась воплощением грозной неумолимости, теперь же совершенно нелепо кувыркнулась в кусты. Мысль Верона о том, насколько всё зыбко в этой Трансильвании, сопровождалась видом ожившей картинки с поверхности бумеранга. Пума, сбив старуху ещё в полёте, коснулась лапами лошадиной гривы. Несколько мгновений дезориентированный конь скакал к «мер-су» и Верон смотрел, как на лошадиной спине, с гордой осанкой и блестя глазами, восседает его спасительница. Но тут вновь в кустах завыла старуха, конь заржал, замотал головой и вошёл в резкий разворот. Пума с достоинством оттолкнулась от лошадиного крупа, растянулась в воздухе и оказалась на капоте «мерседеса».

Старуха проворно выбралась на дорогу и вскочила в седло. Тёмные фигуры, получив дозу её воплей, яростно бросились в новую атаку. И если до этого Верон с Кузнецом напоминали Коловрата и Ратибора в схватке с татаро-монголами, то теперь сражение походило на бой Маугли и Багиры против оравы бандерлогов. Верон махал ногами с мыслью, что этот бой никак не вытянуть, потому что упыри уже не отступали, а карабкались по поверженным телам, да и вид Горгоны явно указывал на жажду реванша. Пума, видимо, оценивала сражение так же, но, как оказалось, имела больше возможностей для его перелома. И в момент решающего штурма, когда вся тёмная масса хлынула на них, а старуха махала саблей уже почти у капота, пума бросила на Верона выразительный взгляд, пригнулась и оттолкнулась от крыши «мерседеса». Чтобы не остаться в тёплой компании трансильванцев, Верону пришлось прыгнуть вместе с ней.

Внизу сомкнулись ряды бандерлогов и хищно свистнула сабля, но она рассекла лишь воздух под их странно переплетёнными телами, улетающими над пропастью к звёздам.

11

Мрачный лес с затухающим воем Горгоны остался далеко внизу.

Во внезапной пустоте и тишине разливался лунный свет, мерцали звёзды, и прохладные воздушные потоки овевали разгорячённое тело Верона. Чтобы оставаться участником полёта, ему пришлось обхватить пуму и руками, и ногами. Прыгал он ей вослед и потому оказался сбоку. Попытка забраться верхом представлялась ему несколько неэтичной, поэтому он летел, прилепившись не слишком удобно и к тому же понемногу сползая вниз. Пума несколько раз меняла направление полёта, и в результате Верон оказался под ней. Такой способ был бы более удобен, например, с летающей кенгуру, но выбирать Верону не приходилось.

Пума летела без всяких усилий, её глаза сверкали совсем близко. Верон заглянул в них, и вдруг звёзды за её головой заметно ускорились. Пума внезапно прижалась к нему, изогнувшись гибким телом, и это движение передало от чёрной кошки совсем неожиданную волну. Недоумение, мелькнувшее в глазах Верона, быстро потонуло в безднах напротив. Он летел уже в двух измерениях – в объятьях с пумой и в чёрных тоннелях её глаз. Это что-то напоминало, но Верон никак не мог вспомнить, что именно. Пума ритмично изгибалась, и звёзды всё быстрее неслись навстречу – в какие-то секунды полёт превратился в стремительную волну наслаждения. Наконец летящие звёзды ослепительно вспыхнули, и взрыв был похож на космический…

Кульминации подобных занятий случались разные, и на этот раз Верон пришёл в себя на берегу моря. Волны накатывались на берег, ночные звёзды больше никуда не неслись, а под спиной ощущалась какая-то ткань и песок. В его объятиях была обнажённая, с юбкой на талии, девушка, и длинные чёрные волосы прикрывали её лицо. Он коснулся волос ладонью и отвёл их в сторону для того, чтобы увидеть полуопущенные ресницы Недианы.

Цель множества восточных практик – состояние безмыслия – была внезапно достигнута Вероном без многолетних медитаций. Ведь даже осознание отсутствия мыслей является мыслью, а он после ресниц Недианы видел вновь Недиану, но уже сидящей вместе с ним на лёгком одеяле из багажника «мерседеса». Можно было только предположить, что он вынул и принёс его в состоянии абсолютной пустоты.

На первую после этой пустоты мысль о медитациях Верона, скорее всего, натолкнула поза лотоса, в которой непринуждённо расположилось тело девушки. На фоне чёрных волн и в звёздном свете Недиана выглядела призрачной богиней, не спешившей облекать свою нагую красоту в земные ткани.

В иной ситуации Верон и не желал бы других состояний и других образов, но последние события упрямо желали хоть как-то улечься в его голове. Цепочка мыслей довольно быстро замкнулась главным вопросом: где сейчас Кузнец – в бунгало или в Трансильвании без головы? Ни ощущения, ни логика помочь Верону не могли, и он понимал, что может находиться в любом из двух вариантов. Возбуждение от недавнего боя и желание прояснить ситуацию странным образом уравновешивались красотой неопределённости, которая веяла от очертаний девушки. Она, как ей уже удавалось не раз, вновь прочитала мысли Верона.

– Вопросы, на которые ты хочешь получить ответ, почти звучат. Но можно попробовать задержаться в паузе. Паузы так прекрасны… Тем более когда это пауза в трещине времени. Положение, в котором ты находишься, – редкая и необыкновенная удача пожить в мире, где происходит то, чего не может произойти. Мир большинства удручающе уныл, но они упорно не допускают в него то, чему ставят заслон с надписью «не бывает». Мир скучных повторов для них предпочтительнее и безопаснее свободных ветров. Впрочем, точка сборки у каждого своя, и каждый имеет право на свою Вселенную. Просто иногда понимаешь печаль продвинутых и просветлённых, которые смотрят на людей, предпочитающих чулан Вселенной…

Верон молча слушал, не видя её лица и чувствуя тёплый свободный ветер с моря. Продвинутая и, возможно, просветлённая красиво нанизывала слова друг на друга, и казалось, что она так же легко соткала ткань окружающего мира.

Девушка продолжала:

– Кстати, о точке осознания… Есть момент оргазма, когда она очень подвижна, и сдвинуть её для сборки различных миров довольно легко. Посвящённые в особые техники эзотерической тантры практикуют такие путешествия так же просто, как другие летают самолётами. Но я применяю их крайне редко, когда нет другого выхода.

Верон подумал, что, при всей запутанности ситуации, отсутствие другого выхода относилось к её приятным плюсам. Он сказал:

– А можно как-то совместить моё нахождение в паузе и мире побольше чулана с обывательскими вопросами: «Где я?» и «Что это было?»

– Ты здесь, а что это было – зависит от смысла слова «здесь».

– Не стоило напрягаться для такого подробного ответа.

Девушка засмеялась.

– Чувство юмора – хорошая страховка в любой ситуации.

Верон потрогал песок и сказал:

– Раз ты про юмор, то, может, помнишь, как в «Криминальном чтиве» героиня Умы Турман собиралась сниматься в сериале. И у неё для этого было много старых анекдотов. У тебя, похоже, такой же запас афоризмов. Я, конечно, с удовольствием проведу с тобой время и без объяснений… Не буду доставать мелочами и помедитирую на звёзды…

– Полезное занятие. Звёзды всегда ответят мудрее людей, нужно только услышать. А с тем, что произошло, – очень просто… Всё будет зависеть только от того, где именно «здесь» ты захочешь оказаться.

– А что, есть варианты?

– Варианты есть всегда. Мы всегда находимся в точке пересечения множества миров.

– Звучит красиво, покажи хотя бы два.

– Ну как можно отказать после такого приятного полёта? Заходи… В одном из них ты прогуливался с девушкой по ночному пляжу и вы оказались в объятиях друг друга. В самом разгаре… свидания… точка сборки сместилась и вобрала мгновенную яркую галлюцинацию с иллюзией растянутости во времени. Из бездн твоего подсознания могло вынырнуть что угодно. Я называю это галлюцинацией и подсознанием в терминах первого из двух миров. В терминах мира привычной тебе матрицы будней. В этой матрице то, что люди считают своими праздниками, – те же будни, только слегка подкрашенные.

– Допустим. А что с другим миром?

– А в другом ты познакомился с девушкой, которая спускается из облаков и превращается в пуму.

– И в этом мире мы улетели из Трансильвании, а мой друг остался там без головы?

– Где там? В этом мире нет «там», есть только «здесь».

Верон помолчал, думая о том, что, когда упражняешься в подобной словесной эквилибристике после хорошего косяка, не покидая мягкого кресла, – это одно, но когда с твоим сознанием без всяких веществ происходят необъяснимые вещи – это совсем другое. У него вдруг возникло внезапное желание броситься без оглядки именно в тот мир, где всё возможно и Кузнец по его выбору носит либо не носит голову. Так в детстве Верон замирал перед прыжком в воду с высоченной скалы… Но навстречу этому замиранию почти помимо его воли подула прохладная мысль, что, вероятно, так и сходят с ума.

Девушка тут же прокомментировала:

– Вот-вот… Если даже ты, не самый зажатый в матрице, отступаешь, то что говорить о большинстве? Так и сидят в чулане всю жизнь.

Верон попытался вновь вызвать состояние перед прыжком в невозможность, но ничего не получилось. К тому же его отвлекли близкие очертания девушки, не стеснённые ни майкой, ни матрицей будней. Если днём дерзкими выглядели глаза Недианы, то ночью – её обнажённая грудь. Чтобы собраться, необходимо было снова послушать о мирах и точках.

– Ладно, а кроме этих двух?

– Если скажу, что есть игра самопознания Абсолюта… через точки сборки якобы самостоятельных индивидуумов, тебе это что-то добавит?

– Уверенный шаг к осознанию Абсолюта. У тебя, вижу, с этим всё в порядке.

– Если бы я осознала Абсолют, меня бы здесь не было.

– Тогда не было бы ни «здесь», ни тебя.

Недиана засмеялась. Её приятный смех и неизбежные при этом движения груди вновь досадно отвлекли на подступах к озарению. Верон подумал, что ещё в одном из миров ему подали экзотический коктейль из чувств – «Приятная досада».

– Скажи ещё, проводница… Что ты имела в виду, говоря об отсутствии другого выхода? Откуда мне нужно выйти и куда войти?

Девушка продолжала смеяться.

– Куда нужно, ты уже вошёл. И вышел тоже… Раз уж мы заговорили об Икстлане и Хенаро, то вспомни, как они с доном Хуаном потешались над бедным Карлосом. А цель была одна – сдвинуть его точку сборки, показать беспредельное великолепие миров за той же матрицей обычной реальности. Но весь фокус в том, что ощутить и понять её, как чулан, можно только покинув её. И ещё один фокус – всё это уже давно не тайна, и знания о путях выхода при желании доступны всем. Но знать путь и идти по нему – не одно и то же. Если уж через Голливуд, через Морфея в «Матрице», пришлось объявлять об этом Нео и всему миру, то насколько же глух этот мир…

Верон сказал:

– «Матрица», ясное дело, расшатала матрицу, но пилюли – это же не путь. При всех освежающих эффектах колесница и филателия в лучшем случае ведут к отходняку.

– Я не говорю о наркотиках. Продолжая пример дона Хуана – он пробивал ими бетонное сознание Кастанеды от безвыходности. Тот прочно засел и не хотел вылазить из своей привычной жизненной галлюцинации – вот его и отвлекали другими глюками. А споры о том, происходило ли всё описанное в реальности, смешны уже потому, что сама реальность в этих книгах объявлена описанием. Конечно, путешествовать с доном Хуаном по Сонорской пустыне прикольнее, чем, например, с Гуссерлем или Хайдеггером в их сухих абстракциях, но и там и там подойдёт дерридовское: «Нет ничего, кроме текста». И кто знает, не пишет ли кто-нибудь сейчас мои слова? Всё это вокруг, включая нас с тобой, вполне может быть чьим-то текстом. Вот тебе, кстати, и ещё один из множества миров.

Верон помолчал и спросил:

– В облаках открыли факультатив по философии?

Девушка ответила:

– Иногда спускаюсь… и книги сами открываются на нужных страницах. Или вдруг вижу страницу невыразимо прекрасного заката… И чувство, когда все страницы не разлетаются по ветру, а складываются в единую книгу, невозможно сравнить ни с чем.

– Буду признателен, если поможешь сложить листы этой ночи.

– Они-то сложены, это ты никак не поймёшь, что можешь открыть их на любой странице.

Верон сказал:

– Ладно, допустим, я «здесь». Но ещё важнее – «когда» я? Эта ночь за тем днём, когда мы познакомились на пляже, или прошли сутки?

– Я же сказала, что мы в трещине времени. Вне «где» и «когда», вне пространства и того времени, которое привязано к этому пространству.

– Но я же вижу тебя, чувствую ветер и песок, и часы в машине показывают какое-то время.

– Ты точно так же что-то видел и чувствовал за прошедшие сутки, либо за несколько прошедших минут, а часы всегда показывают что-то, что люди считают временем.

– Зайдём с другой стороны. Если я сейчас сяду в «мерс» и доеду до кого-нибудь… он же мне скажет, какое сегодня число… Если время за полночь, то должно быть двадцать пятое июля. Или двадцать шестое.

– Даже в календаре этот день особый. День вне времени. Может быть, он повторился дважды. Или бесконечно много раз. Но и это не главное. Главное, что ты не сядешь ни в какой «мерс», пока сидишь со мной на этом одеяле. Считай, что ты и всё вокруг находитесь внутри твоего сознания. Может, после всего, что произошло, у тебя и получится. Всё всегда у всех и происходит внутри, но подавляющее большинство считает, что происходит снаружи.

Она излагала красиво, но опять уводя одновременно во все стороны. Верон сказал:

– Ответь на простой вопрос. Вот это главное. Мой друг сейчас жив или мёртв?

– Мы все живы и мертвы. Разница в моменте времени или точке пространства, что в календарях – одно и то же. И разница в степени осознания иллюзий.

– Опять Ума Турман… Можно попроще, как для высунувшего из чулана нос?

– Хорошо, представь яркий сон, где ты общаешься с умершим. Ответь на простой вопрос: он жив или мёртв?

– Наверное, жив в реальности сна и мёртв в реальности яви.

Девушка кивнула.

– А достоверность этих двух реальностей – дело вкуса. Во сне всё очень даже реально, тем более если имеешь некоторые навыки поведения. В яви начальным навыкам тебя учат не один год, а сном никто не занимается. Некоторые народы, например, имеют привычку считать жизнь во сне настоящей. Я привела пример сна только потому, что тебе этот опыт максимально доступен. Ты, кстати, сейчас спишь или бодрствуешь?

– Скорее бодрствую, но с твоими полётами трудно утверждать. Я читал обо всех этих отдельных реальностях… у того же Кастанеды, у мистиков… Теоретически понимаю…

– А когда попал в практику, потерялся? Видно, потому и попал, что готов попасть. Да и наше будущее влияет на наше настоящее не меньше, чем прошлое. Идёт зов из времени… Я сама до конца не могу объяснить… в том числе и то, что происходит… Ты помогаешь мне что-то собрать так же, как и я тебе.

Верон снова поплыл в её словах и снова попытался собраться.

– Кто ты такая? Хотя уже спрашивал…

– Сложный вопрос для любого. Ты сказал «проводница», можно и так. Можно ещё назвать идущей. По дороге познания.

– И давно идёшь? С этими твоими… всякими штуками…

– Много жизней. А всякие штуки – просто владение своими образами. То, что ты видишь, – это же не я, а мой образ. Но в последнее время складывается впечатление, что та, которая я, на пороге нового знания. Скорее всего, все мы на пороге совсем новых знаний. Последние поколения рождаются в очень разных мирах. Пробрось тенденцию в будущее – не нужно особой фантазии, чтобы увидеть изменение самой структуры реальности.

– Ещё один обывательский вопрос, насчёт будущего… Куда я теперь проброшусь?

– Раз беспокоишься о друге, выбери реальность с ним. А то зависнешь в этом «здесь» и будешь вечно морщить лоб в раздумьях. И потом просто подумай… обо всём этом… Ты ведь будешь думать? Например, обо мне…

Она едва заметно улыбалась и смещала прицел внимания с неосязаемых движений мысли на линии своего тела, мягко обозначенные в темноте лунным светом. Верон вдруг услышал шум волн и ощутил себя под огромным звёздным куполом в лёгком дыхании моря. В памяти всплыли чьи-то слова о том, что реальность лишь вопрос внимания.

Девушка сказала:

– А реальность того, что с тобой произошло, может проявиться и совсем неожиданным образом. Твоё состояние на крыше машины, перед прыжком и полётом, уже существует как форма. Кто-то может наполнить эту форму личным проживанием, и я притянусь по вибрациям так же, как спустилась из облака.

– Про вибрации – не очень понятно, но ощутимо…

– Вибрацию можно выразить рядом цифр и набрать телефонным номером. И спросить кого угодно. Как зовут твоего друга?

– Саша. Хотелось бы так обратиться.

– Для этого действительно нужно только захотеть.

С последними словами её интонация и поза слегка изменились. Верон так и не понял, какие вибрации, уходящие в телефонный номер, она имела в виду, но притяжение было несомненным. После проведённого диалога одеяло под их телами выглядело ковром-самолётом, к которому прилепили земной шар.

Они летели на этом шаре, глядя друг другу в глаза среди звёзд, которые смотрели на их неотвратимое притяжение. Они двигались, как в замедленной съёмке, касаясь друг друга, и Верон плавно, но всё полнее с каждой новой секундой, сливался с лунными бликами на её теле. Как и секунды, каждая волна близкого моря приносила новое наслаждение. Верон твёрдо решил уследить за своей точкой сборки даже при мегатонной бомбе оргазма, но теперь это было похоже на желание не пропустить момент засыпания. И если в первый раз Вселенная взорвалась, то сейчас она просто растворилась струями нежного экстаза. Точка сборки никуда не делась – она мягко и незаметно унесла Верона в совсем другой сон.