Текст книги "Магия в крови"

– Тише ты, – сморщился Хашик, оглядываясь. Они стояли возле угла господского дома, неподалеку от бревенчатой пристройки, в которой обитал лекарь. Двое монахов, сидящие за столом под дверями паласа, насмешливо глядели на них. – Лучше емкость мне дай.

– Чиво – тише? – ключница, подбоченясь, снизу вверх глядела на лекаря и вопила ему в лицо: – Каку емкость вам? Тогда – «милочка» да «красавица моя»? Тогда – «пойдем, я тебе про новую рецепту расскажу»? А теперь – «дай бутыль, карга»? Во, видели?! – она сунула Хашику под нос кулак, а после плюнула ему на сапоги.

– Ты как смеешь, старуха? Да ты кто такая? – Лекарь качнулся, моргая красными веками. – Ты знаешь, кто я? Я – господин лекарь, я в самой Форе в семинарии обучался! Я таких видел… я с такими людьми за одним столом сиживал, каких ты… Да ты… я господам на тебя… емкость неси, дура!

– Чиво – господам? Пьяница старый, господа вас давно не слухают! Пошли вон отседова, больше не получите ничиво! Я, думаете, не видала? У вас же давно завяло там все, всю силу в бутыль спустили, а лезете к ней, позорите меня на глазах у всех! Кто второго дня Хлойку у кухни зажимал?! Я здеся – ключница, я за хозяйство в ответе перед господином управляющим. Пошел прочь! Ни капли больше! Да я сама на вас господам пожалуюся, как вы кувшин отжимки из подпола уволокли, поглядим, кого они больше послухают… Теперича, когда старый господин у вас на руках умре…

Монахи негромко рассмеялись. Бруна снова плюнула, развернулась и пошла прочь, грозно ворча. Лекарь стоял, руки его ходили ходуном, голова тряслась, а в глазах блестели слезы. За столом Шарпа склонился к Одлику, зашептал. Молодой монах вновь рассмеялся. Не глядя на них, Хашик побрел к своему дому необычной походкой: не отрывая подошв от земли. Перед дверью старик остановился, увидев, что дорогу ему заступил незнакомый юнец.

– Простите, господин, – произнес он, кланяясь. – Ненароком услыхал, как вы с этой бестией разговаривали…

Лекарь лишь молча махнул рукой и попытался пройти дальше, но юнец не сдвинулся с места.

– Ты кто таков? – спросил наконец Хашик.

– Мы с дружком моим, вагантом, старого господина и внучку его сюда привезли.

– А, вон оно что. Ладно, иди себе, – сказал Хашик. Парень отступил, лекарь трясущейся рукой открыл дверь и шагнул в темный дом. Ему предстоял тоскливый вечер и, скорее всего, бессонная ночь, полная звуков непонятной природы и светящихся пятен, пляшущих перед глазами. Старик вдруг промычал что-то и отмахнулся рукой от кого-то невидимого. Он уже забыл про незнакомца – не оборачиваясь, начал закрывать дверь, когда Дук Жиото сказал ему в спину:

– Не привычны мы к такому холоду, думали согреться чуток, бутылочку распить, да дружок мой подевался куда-то. А одному несподручно, так я ищу, кто бы разделил со мной… – он не договорил. Широкая, но слабая и трясущаяся рука сграбастала его за шиворот, притянула ближе; горячее дыхание, наполненное духом того, что было выпито вчера, лизнуло лицо, и старик сказал севшим голосом:

– Ну так неси!

Вино Дук купил у Бруны. Ключница начала было что-то бухтеть, но тут же заткнулась, когда он показал ей монету, и без разговоров выдала бутыль.

В пристройке имелось три комнаты, ту, что ближе к господскому дому, Хашик именовал «кабинетом». Одна стена ее была каменная и замазана известью – эта часть жилища лекаря примыкала к паласу.

Старик, содрогнувшись всем телом, махнул рукой, словно отгонял кого-то, стоящего посреди комнаты. Дук с любопытством наблюдал за ним. Вращая глазами, лекарь зашептал: «Оставь меня, тварь! Оставь!» Отобрал у Жиото бутыль, нашел на полке треснувшую чашку, еле-еле справился с пробкой, налил, колотя горлышком о глиняный край. Залпом выпил и привалился плечом к стене. Склонил голову и закрыл глаза.

Дук огляделся. Полки вдоль стен, покосившийся, заваленный высохшими кореньями и листьями стол, лавка и колченогий табурет. Жиото принюхался к затхлому духу, взял с полки вторую чашку и сел.

– Огня бы, – сказал он.

– Сейчас, сейчас… – даже в полутьме было видно, как расцвел Хашик. Он поставил бутыль и прошел в дальний конец комнаты, волоча ступни по полу с превеликими усилиями, будто чугунные. Чиркнул кремень, и лекарь вернулся, держа зажженную свечу на осколке тарелки.

– Как вас зовут, юноша? – спросил он, садясь напротив Дука. Лицо старика порозовело.

К бывшему младшему тюремщику никогда не обращались как к господину, на «вы», и он приосанился.

– Дук Жиото я. Из Форы.

Он взял бутыль, и лекарь встрепенулся. Глаза с красными веками ревниво наблюдали за тем, как Жиото разливает вино. Хашик удовлетворенно вздохнул, увидав, что его посудина заполнилась до краев, а гостя – лишь на треть.

– Выпьем за ваше здоровье, юноша, – торжественно произнес лекарь, поднимая чашу. Рука его уже почти не тряслась.

Дук благодарно кивнул, пригубил вино и поставил на стол. Лекарь свою чашу осушил до дна, глянув на Жиото, пробормотал: «Меня этим вечером жажда отчего-то одолела…» – и опять налил себе. Отпил до половины, вздохнул и откинулся на лавке, привалившись к стене.

– Курите ли вы, Дук?

Жиото помотал головой. Старик ладонью разгреб кучу листьев на столе, нашел тряпицу, положил ее перед собой и развернул – внутри оказались плохо перемолотые табачные листья.

– Что ж вы так, зря, зря, – Хашик извлек откуда-то из складок засаленной одежды трубку с коротким чубуком и принялся набивать табаком. – Курение полезно для грудной полости, поелику очищает ее от вредной пыли, что набивается туда с дыханием.

Закурив, он допил остатки, выпустил под низкий потолок клуб дыма и кивнул.

– Наливайте, мальчуган… Не обидит ли вас такое слово?

Дук капнул себе и вновь до краев наполнил чашку лекаря.

– Из Форы, говорите, – произнес тот. – А позвольте поинтересоваться, кем вы были в Форе?

– В аптеке служил. Копил денег, чтоб в семинарию поступить при аптекарском цехе.

– Да что вы говорите! – Хашик пыхнул дымом в лицо Жиото. – Испытываете интерес ко всякого рода лекарским делам, снадобьям, микстурам и настойкам?

– Испытываю, и преизрядный, – в тон откликнулся Дук. – Только вот опыта маловато имею. Потому и отправился в ваши края: хотел повидать местных травниц… – он врал, не задумываясь над правдоподобностью того, что говорит.

Хашик кивнул – и опустошил чашу. «Быстр он, однако» – подумал Жиото и сказал:

– На дороге мы с моим дружком-вагантом наткнулись на двух господ, которые попали в беду, и решили помочь им, доставить к замку, куда они направлялись. У пожилого господина была отрублена нога…

– Жерант все одно бы умер! – воскликнул старик, преисполняясь гневом. – Тут ни один лекарь, будь он хоть аркмастером цеха аптекарей, ничего бы не сделал! А эта девчонка, которую я качал на руках, когда она была еще дитятей, выкрикнула мне в лицо оскорбления! Молодая дуреха обвинила меня в том, что я не смог спасти ее деда!

– Это вы о госпоже Ларе говорите? – осторожно уточнил Дук.

– О ней!

Хашик налил себе и выпил.

– Здесь нет необходимых снабдо… снадобий, нет горячей воды, нет толко… овых помощников. Как же можно спасти того, у кого началось заражение крови от грязи, попавшей в рану?

Говорил Хашик еще более-менее внятно, хотя язык его уже начал заплетаться.

– Не слушайте глупых девиц, – Дук вновь разлил вино. – Лучше расскажите, как у вас в этакой глухомани получается кого-то лечить? Я полагаю, для этого требуется изрядное мастерство и опыт…

– И опыт, – кивнул лекарь. – Вот именно, мальчик, мастерство и опыт. Прирзр… зрядные.

– Да, но снадобья? Без них ведь все равно никуда.

Лекарь снова выпил. Дук снова налил.

– Вы умный мальчуган, вы далеко пойдете, – сказал Хашик. Потухшая трубка свисала из его губ. – Но вы еще малоопытны. Есть же растирания и парные банки – это, знаете ли, такие округлые посудинки из жаростойкой глины, их нагревают и прижимают к спине, если человека одолела простуда. И к тому же у меня имеются кое-какие налив… настойки… Наливайте, мой мальчик! Как там в Форе, старый Азерин еще командует цехом аптекарей?

Но Дук не позволил увести разговор в сторону. Налив, он сказал:

– Азерин вполне здравствует, а вот вы сказали: «настойки», – и мне стало любопытно, ведь именно потому я и отправился к горам. Имеется ли у вас, к примеру, отвар зарицы лесовой?

– А кто его знает, что там имеется, – пробормотал Хашик. – Небось и зарица есть. Костную пыль с настоем серебрянки я там точно видал, так почему бы не быть и зарице…

Трубка выпала из его рта. Хашик нагнулся, похлопал ладонью по полу между своих ног, не нашел трубку – да так и остался сидеть, свесив руки и упершись лбом в край столешницы.

– Не покажете ли мне все это? – отважился спросить Дук.

– Устал я. Спать хочу. Зачем оно вам? – судя по голосу, ставшему глухим и унылым, настроение лекаря резко переменилось. – Вся эта… срань вся эта вонючая?

– Ну что ж, жалко… – протянул Жиото. – Кажется, вы утомились? Тогда я пойду.

Он встал, закупорил бутыль, приподнял ее и громко стукнул донышком о доски. Вино булькнуло. Плечи Хашика дрогнули. Он шумно вздохнул, выпрямился и вдруг вцепился в бутыль, которую Дук прижал к груди.

– Что же вы… юноша, зачем же вы емкость-то…

– Так ведь уплочено за нее, что ж ее оставлять? – возразил Жиото, не отпуская бутыль.

– Коль уплочено – так и пусть себе стоит на столе. Пить будем, употреблять вовнутрь… Я и закуску сейчас какую-нибудь найду… – лепетал Хашик.

Дук всегда искренне сочувствовал собеседнику, с которым общался, растворялся в нем, в его бедах и радостях, даже говорить начинал так, как с ним говорили, незаметно для самого себя подделываясь под чужую манеру речи. Это касалось общения с теми, кто был выше Дука или равен ему положением, а с теми, кто ниже, Жиото обычно не церемонился. Лекарь в замке – должность важная, но не в том случае, когда им служит старый пьянчуга, над которым все только насмехаются.

– Вы вроде больше пить не хотели? – возразил он. – Спать собрались? Так я пойду себе…

– Сядьте! – взвыл Хашик, поднимаясь во весь рост и нависая над Дуком. – Никто не спит!

Дук сел. Старик – его руки опять тряслись – схватил бутыль, вытащил пробку и разлил вино.

– Там и осталось немного, зачем ее куда-то нести? – пробормотал он, прикладываясь к чашке.

– Где ж немного – почти половина, – возразил Жиото.

– В самом деле? А мне сдается, вы ошибаетесь, юноша. Где это моя трубка подевалась? Вы не курите? Так о чем мы с вами беседовали?

Дук напомнил:

– Вы говорили, у вас имеется отвар лесовой зарицы, серебрянка и эта…

– Костная пыль! – подхватил Хашик. – Хотя сие название никак не отвечает… Не отвечает, так сказать, сути. Под костной пылью подразумевается густая субстанция, коя получается из костей лесовой кошки, ежели их несколько дней вываривать в кипятке, и с добавлением толики корневого вазеля. Для чего ее использовала покойная старуха-травница – ума не приложу. Впрочем, среди того, что я… Что она перед смертью передала в мое распоряжение, было множество всяких странных субстанций.

– И все это здесь, у вас? – спросил Дук.

– Ну да, – Хашик, чуть не сбив со стола бутыль, махнул рукой на дверь, что вела в третью комнату. – Я был лекарем при войске, которое когда-то прошло через весь Аквадор! Мальчонкой я знавал самого Гэри Чермора – а теперь выслушиваю оскорбления от грязной карги…

Дук, услыхав знакомое имя, перевел взгляд с двери на лекаря. По щекам Хашика текли слезы. Он всхлипнул, вытер рукою нос и вновь взялся за бутыль. Терпеть дальше все это Жиото был не намерен. Выхватив бутыль из-под широкой ладони, он встал и решительно произнес:

– Желаете, чтобы емкость осталась здесь? Назавтра я собираюсь купить другую, а после – еще одну. Тут холодно, как я уже говорил, и мы можем пить вино с моим другом вагантом. А можем – с вами.

– Со мной, – пробормотал Хашик. – Лучше со мной, мальчик.

– Тогда проведите меня в соседнюю комнату, я хочу взглянуть на ваши настойки.

Глава 7

В конце концов Дук не стал платить за них – пожалел денег – и предложил натуральный обмен. Жалкое подобие былого достоинства проснулось в Хашике после того, как Дук сказал, что может каждый вечер приносить ему бутыль ягодной настойки – не такую вместительную, как сегодняшняя, но все же достаточную для того, чтобы лекарь чувствовал себя счастливым, – в обмен на некоторую часть содержимого полок из задней комнаты. Старик задрал подбородок так, что борода встопорщилась, погрозил Жиото пальцем и назвал его «греховным мальчуганом». Пусть мальчик приносит емкости каждый вечер, но отдавать за них настойки травницы Хашик не намерен. Да, не намерен. С этими словами старик животом вытолкнул Дука из комнаты, заявив, что уже поздно и пора спать.

Покидая пристройку, Дук успел все внимательно осмотреть. В сырой хибаре лекаря стоял спертый плесневелый дух. Мебель колченогая, у пары сундуков в углу недоставало крышек, часть полок на стенах просела. В двери замок гноморобской работы – сломанный. Жиото постарался запомнить, где что стоит. На замок он обратил особое внимание. Вообще, как выяснилось, Хашик обитал в пристройке не так давно – раньше жил в паласе, но его оттуда выселили. «Происки старой карги и управляющего!» – с обидой в голосе объявил лекарь, хотя Дук решил, что причина иная. Господам в конце концов надоело пьянство Хашика.

Начинало темнеть, Дук проголодался и устал. Хотелось хлебнуть «травяной крови», но не ползти же на чердак башни в полутьме. Он вернулся на кухню, где Хлоя терла тряпкой посуду в лохани с грязной водой. Женщина успела лишь повернуться к нему и открыть рот, как появилась Бруна и стала бранить дочь. Они принялись ругаться визгливыми голосами, но Дук перебил их, объявив, что хочет есть. Бруна ответила в том смысле, что Дук сегодня ужин не заработал, потому что шлялся неизвестно где и неизвестно чем был занят, но все же позволила Хлое принести чугунок с остывшей похлебкой и хлеб. Пока он ел, а она мыла миски и чашки, ключница из кухни не выходила.

– Теперича спать пошел, – сказала она, когда Жиото закончил. – У нас ложатся, как стемнеет, понял? Завтра с ранья я тебя точно к работе приставлю…

– Мамаша, завтра ж все на похороны пойдут, – возразила Хлоя.

– А ты молчи, дура! – окрысилась ключница.

В просторной комнате позади кухни на полу, завернувшись в одеяла и облезлые тулупы, спали несколько слуг. Кто-то храпел, кто-то бормотал во сне. Когда Дук вошел, лежащий у стены Бард Бреси высунул голову из-под красного кафтана и поманил Жиото. Тот сел рядом, прислонился к стене.

– Я госпожу Лару видел, – прошептал Бреси. – Говорил с ней.

– И как она?

– Грустная. Боюсь, обижают ее другие господа.

– Ну, Вач-то не даст госпожу в обиду.

– Они на улицу как раз вышли. А когда назад пошли, монахи стали в дверях и Вача не пущают. Говорят – ты спать должен снаружи, где и другие слуги. Он же под дверью у госпожи Лары ночевал.

– И что вышло? – заинтересовался Жиото.

– Да что вышло… Он топор свой достал и попер на них. Там же и господа Ивар с Мелоном. Они, думаю, монахам и приказали… Ну вот, а госпожа Вача остановила и давай на господ кричать: он меня охраняет, а ежели не хотите, чтоб он внутри был, так и я снаружи останусь. Буду во дворе ночевать или в конюшне. А тут ведь дворовые вокруг, и еще как раз из селения двое крестьян приехали, стоят – смотрят. Ну, господа, конечно, не могли позволить такого, сказали монахам, те расступились, впустили Вача.

Дук обдумал все это. Надо было спешить – для чего господам не пускать толстого внутрь? Ясно, для чего…

– А я умаялся на той конюшне, – пожаловался вагант. – Я ж непривычен к такой работе.

– Давай спать, – Дук отошел от Барда, лег на пол. Вагант покрутился еще немного, да и заснул. Жиото лежал, пялясь в потолок. Бреси во сне стал ворочаться и что-то жалобно бормотать. Далеко внизу, в селении, залаяла собака. Приоткрылась дверь, всунувшаяся в комнату Хлоя поманила Дука. Он отвел от нее взгляд и закрыл глаза. Некоторое время было тихо, потом Хлоя шикнула раз, второй, привлекая внимание, а после донесся призывный шепот:

– Господин!

Дук, сморщившись, приподнял голову, глянул на Хлою и повел плечами.

– Господин!

Он мотнул головой, показывая, что вставать и любезничать на кухне сейчас не намерен.

– Господин! – в третий раз повторила Хлоя.

Поднявшись, он шагнул к двери, дочь ключницы ухватила его за воротник и рывком вытянула из комнаты.

– Что это вы не идете, господин? – спросила она, наваливаясь на Дука и прижимая к стене. – Я ужо вас зову, зову…

– Я, госпожа, устал, – ответствовал он. – И желаю спать, а вы мне мешаете. Что вы хотите от меня на этот раз?

– Так как же, плащ вам хочу отдать… – удивилась дочь ключницы. – Вы же, когда мы на конюшне беседовали, сами плащ просили, да чтоб длинный и широкий. Я и тряпочку с веревочкой пришила, чтоб на морду накидывать, как вы говорили, господин, и залатала на локте, он там протерся.

– Так что ж вы стоите тут? Где плащ? Несите его сюда немедля.

Хлоя отомкнула кладовку и вытащила темный шерстяной плащ изрядных размеров. Жиото схватил его, рассмотрел со всех сторон, накинул на плечи, оглядел себя, просунул руки в рукава и стянул шнурки на груди. Нижний край плаща подметал пол, а рукава висели так, что даже если Жиото распрямлял пальцы, кончиков их видно не было. В капюшоне голова его просто-таки утонула, ну а маска…

– Вы не могли получше тряпочку выбрать? – недовольно сказал он, принюхиваясь. – Чем это, госпожа, воняет? Откуда запах?

Хлоя, с любопытством наблюдавшая за ним, сказала:

– Какой запах? Не чуяла я никакого запаха, когда пришивала.

– Это вы оттого не чуяли, что у вас, верно, как начали пришивать, сразу нюх и отшибло, так оно воняет. – Он поднял руку и пощупал материю у своего лица. – И что за материал такой чудной?

– Да что же в нем чудного, господин? Странное вы говорите. Холстина от мешков, куда репу на зиму кладут. Я в сарае нашла.

– Не репой воняет, а…

– Так она сгнила, – пояснила Хлоя. – Потому мешок в сарае, а не в подполе. Туда, господин, мыши лазали и, думаю, серили на него.

Дук хотел было плюнуть, но сдержался. Дыша ртом – от кисло-гнилого запаха свербело в ноздрях, – обвязал веревочку, что была пришита к маске, вокруг капюшона, прижав его таким манером к голове. Теперь он был сокрыт материей со всех сторон. Дук вслепую походил по кухне, повертелся, развязал веревочку, откинул капюшон, опять надел. Удобно, только воняет и чихать охота. Он чихнул, снял плащ и спросил:

– А чье это? Не хватятся ли его? Можно мне его на виду у всех таскать?

Хлоя махнула рукой.

– Лекаря это, Хашика. Потому и здоровый такой. В прошлом годе он его носил, а после потерял как-то – забыл во дворе. Он про него и не помнит уже давно, не сумлевайтесь, господин.

– Хорошо, – сказал Дук и снял плащ. Дочь ключницы выжидающе глядела на него.

– Деньгу вам дать… – вспомнил Жиото, и Хлоя быстро закивала. Он недовольно полез в мешочек на поясе. Платить не хотелось.

Пока Дук копался в мешочке, Хлоя подступила поближе и встала, глядя снизу вверх. Опять возникло чувство, будто его облизывают: взгляд у дочери ключницы был липкий и похотливый.

– Вы еще спрашивали, где в селении молодая травница живет.

– Уже мне не нужно этого. А вы, госпожа, дрыхнуть бы шли, – сказал Жиото, извлекая монету. – Я так точно сейчас пойду.

– Как же – дрыхнуть? – огорчилась Хлоя, уставившись на серебряный кругляш в пальцах Жиото. – Зачем же так сразу дрыхнуть? Еще и рано…

– Рано? За окно гляньте – темень. И тихо. Все спят.

Хлоя обиженно засопела.

– А я думала, мы с вами еще побеседуем.

– Мы вчерась вечером беседовали…

– Так то вчерась.

– …И седня днем на конюшне обратно беседовали, и даже два раза.

– То вы два раза, – не согласилась Хлоя и потянулась к монете. – А я, можно сказать, один.

– Я, по-вашему, жеребец-трехлеток, каждый день по многу разов беседовать? Я уже мужчина в возрасте и должен себя беречь.

– Да вы ж молодой еще! Сколько вам годов-то, господин? – Женщина, привставая на цыпочках, все тянулась к монете, а Дук держал ее в вытянутой руке. – Вы небось не старше меня будете.

– А вам скока?

– Десять и семь летом сполнилося, – с неуклюжим кокетством улыбнулась она. – Что это вы, господин, деньгу держите? Дайте ее мне сюда.

– Тише, а то маманя ваша прибежит. Так вот, я намного вас старше буду. И вообще – выбирайте. Или деньга, или беседа.

Хлоя ахнула от такой вероломной хитрости. Дук Жиото стоял, вертя монету в пальцах вытянутой над головой руки, и ждал, на что соблазнится дочь ключницы.

* * *

Утром все пошли на похороны, а он спрятался в конюшне. Из щели между досками проследил за тем, как господа сели в карету, которая, оказывается, стояла в одном из сараев, как тело старика положили на украшенную черной шерстяной тканью телегу и как процессия покинула замковый двор. На стене остался лишь один дозорный, а за столом возле господского дома – монах Одлик. Шарпа уехал на коне следом за каретой – скорее всего, чтобы охранять господ в дороге.

Дук выбрался из сарая, раздобыл на кухне мешок, обвязал горловину веревкой, сделал петлю и повесил на шею. Накинул плащ. Стараясь, чтоб от дверей паласа его не было видно, обошел двор по кругу и двинулся вдоль горного склона к пристройке лекаря. Очень хотелось забраться в башню на стене и хлебнуть «травяной крови», но Дук решил вначале заняться настойками.

Дверь приоткрылась со скрипом. Он замер, слушая. Палас был шире пристройки, отсюда не видать дверей и стола, за которым сидел Одлик, но услышать скрип монах мог. Подождав, Дук скользнул внутрь, толкнул вторую дверь, что вела в боковую комнату, шагнул туда и остановился.

Хашик спал на полу, вытянувшись во весь рост, обратив лицо к низкому потолку. Бутыль, принесенная Дуком вчера, стояла рядом. Наверняка пустая. Наблюдая за людьми, что покинули замок вместе с похоронной телегой, Дук лекаря не увидел – он решил тогда, старик едет в карете. Мог бы и догадаться, что господа Хашика с собой не посадят…

Дверь в помещение, где стояли настойки, находилась в конце этой комнаты. Жиото пошел вдоль стены, стараясь не зацепить полки. Лекарь всхрапнул, Дук замер и затаил дыхание. Старик перевернулся на бок, толкнул плечом бутыль, та опрокинулась с тихим стуком и покатилась по глиняному полу. Точно, пустая – никакого бульканья не слышно. Лекарь пробормотал что-то, положил ладони под щеку и снова хрипнул во сне. Бутыль, прокатившись по кругу, остановилась.

Дук пошел дальше, толкнул дверь и, шагнув через порог, плотно закрыл ее за собой.

Здесь не было окон, но освещения и не требовалось. Он понял, что сможет обойтись без свечи, еще вчера, когда лекарь показывал ему настойки, и потому ничего такого с собой не захватил. Небольшую комнату устилали куски драной мешковины, вдоль стен тянулись полки, заставленные кувшинчиками, пузатыми бутылочками, ящичками и мисками. Некоторые светились: блеклое мерцание разных тонов лилось от полок. Постояв на середине комнаты и привыкнув к сумеречному свечению, Дук подступил к стене.

Еще в башне он выучил название необходимого ему. Он присел на корточки, стал одну за другой снимать емкости с нижних полок, хмуря брови, читать выцарапанные на крышках надписи и ставить обратно. Выпрямился, проверяя верхние. Какое там слово говорил покойный Песко Цветник? Едингриен… ингредиенты? Дук нашел первый из нужных ингредиентов в круглом кувшинчике и аккуратно положил его в висящий на шее мешок. Стал смотреть дальше. В одной бутылочке висела синеватая взвесь мелких пылинок, на сургуче, которым была залита крышка, выдавлено: водяные светляки. Эти самые светляки Дуку для того, что он задумал, были не нужны. Но мерцающие крапинки, что медленно двигались за стеклом, а в центре бутыли слиплись в медленно меняющий форму комок, будто в зародыш какого-то живого существа – у него, кажется, даже маленькие глазки были, – показались забавными. Жиото сунул бутылочку в мешок. Проверил все полки вдоль одной стены и перешел к следующей. А ведь ничего такого сложного в этой магии и нету. Вот сейчас он найдет все необходимое – и сам сможет колдовать. Главное, чтоб нужные эти… ингредиенты были. Другое дело – придумать, что смешивать. Тут, конечно, нужно великоумным быть, как Песко Цветник, многое знать и долго трудиться. Но когда рецепт уже есть, любой человек сподобится. Может, ему в чары податься? Цеховым, конечно, не стать, а вот сельским травником… Дук нашел еще один кувшинчик с подходящей надписью, затем бутылочку. Все это перекочевало в мешок, и Жиото перебрался к полкам на третьей стене. Под ногами скрипнуло, он нагнулся, собираясь проверить, что там под обрывками мешковины может скрипеть, и тут за дверью лекарь заговорил глухим голосом: «Бу-бу-бу… ты уже умер, уйди от меня… бу-бу-бу, прочь, мракобестия…» Дук аж присел с перепугу, такой жуткий у Хашика был голос.

Впрочем, старик вскоре смолк, и вновь воцарилась тишина. Жиото медленно распрямился, перевел дух и стал проверять верхние полки. В миске нашлись высохшие земляничные листья, которые он узнал по картинке из книжки Цветника. Ссыпал их в мешок, и после – вот удача! – на краю полки обнаружил холщовый сверток. Развернув его, увидел большой сдавленный ком паутины. Дук даже языком цокнул: он-то думал, придется еще бродить по домам, выискивать ее в углах.

Снаружи и в пристройке было тихо, только мешковина шелестела под ногами. Сумка на шее потяжелела – теперь там лежало не меньше десятка разномастных емкостей. Вроде всё. Он про себя перечислил названия, вычитанные в книге, кивнул и затянул горловину мешка. Попятился, затем, вспомнив, ногой раздвинул мешковину там, где слышался скрип, увидел деревянную крышку люка, раскрыл. Квадратная яма с ровными стенками, неглубокая – если б Дук слез туда, то пол комнаты оказался бы на высоте его поясницы. Но он слазить не стал, ничего интересного там не было: глиняные черепки да устилавшие дно ветки. Раньше, может, эту яму для чего и использовали, а теперь пустая она. Дук закрыл люк, уложил обратно мешковину и вернулся к двери.

Лекарь спал на животе, уткнувшись лбом в пол. Жиото прикрыл дверь за собой, сделал шаг, второй… Хашик захрипел, забубнил что-то неразборчивое. Дук остановился. Старик уперся в пол ладонями, засучил ногами и вдруг встал на четвереньки. Голова его свесилась между рук, почти касаясь макушкой пола, и если глаза и были раскрыты, то Дук этого не видел.

– Уйди, госпожа! – произнес лекарь отчетливо. – Ну что же ты мучаешь меня?

Дук стоял неподвижно, положив руку на ремень.

– Ведь не виноват я, они от чумы померли, что я мог поделать?

Жиото медленно пошел вдоль стены, боком, чтоб не упускать из виду Хашика. Тот качнулся, замычал.

– Муж твой, и ребеночек, и ты за ними, ступайте с миром…

Дук шел.

– С янтарной чумой никто сладить не могет… Ты не верь, госпожа, то слухи… Будто я их нарочно не лечил, будто мне за то заплатили, чтоб они померли, неправда, госпожа, не верь. Ты помри тоже, уйди за ними… В Темной Плеве с ними встретишься…

Дук плечом зацепил бутыль, стоящую на самом краю полки, та качнулась. Жиото протянул к ней руку, но схватить не сумел, лишь толкнул кончиками пальцев, так что она, закрутившись, слетела с полки и разбилась.

Он замер, стоя на одной ноге. Хашик поднял голову – широко раскрытые глаза уставились на Жиото. Старик смотрел в упор, но, кажется, не видел вора – а вернее, видел нечто иное, находящееся позади Дука. Хотя позади того была лишь стена.

– Андромар… Вернулся за мной, мракобестия?.. – запричитал Хашик и начал вставать, неуверенно шаря вокруг себя руками, поднялся на колени. – Не виноват я, они сами умерли!

Он упал на бок, изогнувшись, протянул руки под стол. Тяжело поднялся, сжимая рукоять меча, обломанного на самой середине ржавого лезвия.

– Прочь, мракобестия! – Хашик шагнул к Дуку, замахиваясь, зацепив мечом низкий потолок, сделал второй шаг. Дук вытащил из петель на ремне посох, сорвал деревянную трубку и всадил трехгранный клинок в живот лекаря. Тот разинул рот, но не издал ни звука. Стоял, нависнув над Жиото, расставив ноги и подняв руки над головой. Сломанный конец меча упирался в потолок.

Дук вдавил клинок до конца, покрутил, разрывая внутренности. Старик захрипел. Жиото нажал на конец посоха, повернув его наискось, лезвием кверху, чуть присел и резко выпрямился, вдвигая клинок под ребра. Хашик опрокинулся на спину, меч отлетел под стену. Ноги дернулись, босая пятка стукнула Дука в голень.

Жиото стоял неподвижно, прислушиваясь. Ничего, тишина кругом. Он присел, разглядывая кровь на клинке – длинный темный развод висел в воздухе, на конце его набухали капли, срывались и падали на пол. Жиото вытер лезвие о штаны Хашика, надел деревянную трубку и сунул посох в петли.

Лекарь, как и следовало ожидать, оказался тяжелым, Дук еле втащил его в комнату с полками. Раздвинув мешковину, открыл люк, спихнул мертвеца вниз. Длинное тело свалилось на живот, изогнувшись – ноги лежали на краю ямы, пальцы упирались в пол. Жиото ухватил холодные заскорузлые ступни, согнул ноги мертвеца и впихнул в яму. Закрыл люк и набросал сверху мешковины.

Встав возле входной двери, долго слушал, но не уловил ни звука. Осмотрел замок – точно, гноморобская работа. Как вообще подобное изделие могло попасть в эти места? Господа, что обитают в паласе… Дук хорошо помнил тот разговор, помнил Арду, Силию, Ивара и Мелона, какими взглядами они обменивались… Очень может быть, что все помещения паласа заперты такими же замками – господа не доверяли друг другу. На двери, возле которой они с вагантом дожидались, пока их позовут в каминную залу, Дук точно видел что-то похожее.

Бруны не было, а вот Хлоя, как выяснилось, на похороны не пошла.

– Мамаша не пустила, – злым голосом пояснила она, когда Дук, зайдя на кухню, спросил, почему госпожа еще здесь. – Приказала все чугунки перечистить, стервозина.

Дук объявил, что собирается помыться и для этого ему нужен большой деревянный таз. Хлоя таз раздобыла и вызвалась помогать Дуку.

– Я вам и спину могу потереть, ежели желаете, – сказала она. – И не токмо спину.

Вчера дочь ключницы недолго мучилась душевными сомнениями – предпочла беседу монете, и потому Жиото теперь ощущал полное равнодушие к богатым прелестям, что оттопыривали платье Хлои впереди вверху и сзади пониже. Да и не до того сейчас было, совсем не до того.

– Нет уж, госпожа, – решительно заявил он, направляясь к двери с тазом под мышкой. – Я не дите и как-нибудь без вашей помощи помоюсь.

– Жалко… – протянула Хлоя. – Как плащ, удобно ли в нем? Дали бы мне монету все же…

– Мы вчерась не на одну – на две монеты набеседовались, – отрезал Жиото, открывая дверь.

– Обидно мне такое от вас… Где это видано, чтобы за беседу госпожа господину платила, а не господин госпоже? – эти слова Дук услышал уже снаружи и отвечать на них не стал.