Текст книги "Петля Мебиуса (сборник)"

8. Теостанция

Притаившаяся в центре Резервного Пространства теостанция Соляр напоминала бублик – тор из серебристого металла. По сведениям субличности, внутри находился второй тор, где и поселился Старец-2, а между стенками раскинулась глеевая полость, обиталище пикасов.

Облетев станцию, Стигмата отыскал внешний шлюз, который привел его в мир глея.

Это вещество сродни тому, что наполняет либрационные чаны, им можно дышать, можно плавать в нем. Стигмата сел в инсектомодуль и направился к стенке внутреннего тора сквозь светящиеся сгусточки активированного глея, плавающие в темной толще пассивной субстанции. По дороге, развалившись на мягком розовом языке-кресле, путешественник наблюдал за жизнью вязкого мира. В потоках исполинской конвекции плавали пикасы-кукушки и глеевые жуки. Взрослые пикасы – нечто среднее между рыбами и насекомыми, на боках их растут перепончатые плавники, к брюху прижаты ножки, как у саранчи. Стигмата заметил, что к спинке одного жука прилипла гроздь личинок – больших, полупрозрачных, мягких – и в них виднеются темные паразиты, отложенные пикасами внутрь чужого потомства. Личинки-паразиты ползали по светлым просторам своих жертв, проедая каналы внутри их мягкой пузырчатой плоти.

Через тамбур Стигмата проник во внутренний тор, и перед ним раскинулся кольцевой мир: огромная Река впереди и сзади полого загибалась, уходя за горизонт высоко над головой; по сторонам от нее лежали долины и холмы, а еще дальше стенки тора вздымались к выгнутому наружу небу, с которого свисали изогнутые исполины Городов-Крючьев.

По сведениям субличности, единственный путь к Старцу-2, притаившемуся за небом в центре внутреннего тора, лежал через один из этих городов.

9. Внутренние племена

Споря с субличностью о строении Соляра, Стигмата углем нарисовал на лежащем в траве плоском камне свою версию схемы кольцевого мира, и тут изза кустов появились высокие красивые люди в набедренных повязках, с копьями. Они собрались убить путешественника, но увидели рисунок и потрясенно замерли. Позже выяснилось, что джеримайя (так звалось это племя) умение изображать что-либо на камне или коже почитали за священное искусство, удел избранных.

Они привели путешественника в дом-город, где обитало племя, и около года держали в плену, не позволяя покидать свою территорию.

Быстро изучив местный язык, Стигмата узнал, что люди эти воспринимали течение великой кольцевой Реки как течение времени; святилища свои они строили на запрудах и каналах – ответвлениях Реки с почти стоячей водой, выполнявших функцию «консерваторов» времени.

Каждое действие джеримайя – поедание пищи, совокупление, охота – являлось одновременно рефлексом и ритуалом во славу Богомира, то есть вся их жизнь, любая последовательность связанных причинно-следственными цепями поступков была целиком посвящена Всевышнему. Свои тела джеримайя так же понимали как принадлежащие Богомиру. Индивидуальность пугала их, и они старались во всем быть подобными друг другу, а когда один в повседневной жизни случайно совершал что-то необычное, индивидуальное, выделяющееся из общинного фона, то поспешно как бы приседал, вжимался обратно, спеша слиться с племенем.

Сначала Стигмату держали связанным, затем поселили в центре дома-города. Во время прогулок он обнаружил, что вдоль берегов Соляра высятся растения, напоминающие огромные капустные кочаны. Субличность назвала их гранулярами. Они производили кислород, наполняющий внутренний тор Соляра – рядом с ними воздух казался свежее. А еще они поедали людей, захваченных в плен врагов племени или самих джеримайя во время частых жертвоприношений. Джеримайя считали грануляры душами предков, а кислород, который те производили, – живительным духом иного мира. Души умерших требуют плоти живых, и в обмен за нее дают шамас, то есть газ жизни. Святилища джеримайя всегда стояли рядом с большими зарослями грануляров, и это клубни, а не люди, являлись истинными хозяевами территории.

Джеримайя полагали, что обитают в теле Змея и являются ядом, скверной, отравившей Его. Добиться, чтобы именно тебя принесли в жертву, было для них счастьем, однако совершить суицид всем племенем нельзя – какое-то количество яда в теле Богомира все же должно остаться, ведь он суть Змей. Вынужденная жизнь ради поддержания естества Бога – трагедия для человека, и все существование джеримайя пронизывала крайняя витафобия: боязнь жизни, страх перед ней. Воля к смерти – единственное, что поддерживало их существование.

Из различных намеков Стигмата понял, что периодически, во время каких-то потрясений или затянувшихся войн с соседями, на племя нападают летающие существа из Городов-Крючьев – джеримайя считали их ангелами, посланцами Богомира, и одновременно Его подвижными внутренними органами.

Жертвоприношения происходили каждый день. Стигмату они поначалу пугали – он видел лишь цепь бессмысленных, изощренных, намеренно кровавых убийств, – но для племени являлись концентрацией бытия, преисполненным глубокой осмысленности действом. Жертвоприношения были искупительным ритуалом, но совершаемым не для заглаживания каких-то конкретных грехов, нет, грехом было уже само существование племени в мире Соляра, ведь имплантированная в ДНК религия навязала им раболепство и самоуничижение – эти от природы высокие, красивые, любознательные и сильные люди полагали себя нечестивой человеческой грязью, замутнившей выгнутые брега Богомира. Когда впервые Стигмата увидел, что происходит в священной роще грануляров у подножия дома-города, он едва не лишился чувств. Кровавый ритуал озарял сакральную сторону вещей, невидимую в обыденности, он подобно багровому лучу прожектора высвечивал иной смысл мира, открывая в явлениях, событиях и предметах скрытую грань – языческую, жертвенную их суть.

Однажды верховный жрец, кривоногий карлик-толстяк с вырезанными глазами, которые он носил в стеклянных колбочках, закрепленных на браслете, поведал Стигмате историю появления их мира, в которой причудливо сплелось истинное и мифическое. По словам жреца, в теле Богини, матери-Земли, жили два сознания, два полушария ее мозга. Сначала они существовали мирно, но затем поссорились и стали сражаться друг с другом. Одно сознание после длительного сражения уничтожило другое. Однако, укушенное им, и само погибло, хотя перед смертью успело родить сына – Змея, которому передалась не только мудрость матери-богородицы, но и часть яда из ее организма. От боли Змей стал содрогаться, скрутился кольцом и укусил сам себя за хвост, вцепился в него – так и возник Соляр. Люди и есть комки того яда, то есть они виновны перед Богомиром хотя бы уже тем, что вообще существуют.

Как-то, сидя на холме у стены города, Стигмата вступил в спор со своей субличностью. «Гляди, у них есть даже письменность, – говорил он, – есть фиксация легенд – литература, – есть подобие экономики, есть архитектура, религия, политика, брачные отношения… все уже появилось – но ничего этого нет, потому что ничего не осознается как отдельный институт, все слеплено в какой-то аморфный ком общеплеменного существования. А их самоосознание? Только представь себе это! Есть что-то, что живет. Оно действует, но осознает себя с трудом – лишь как скверну, загрязняющую плоть бога. Понимаешь? Вот мы – мы полностью самоосознанны. Разве что во сне… да нет, и во сне «я», как правило, присутствует. Всю жизнь мы ощущаем себя как сгусток, сформированное плотное облако сознания, которое что-то делает, чувствует, реагирует… это облако и есть мы. А они… трудно нам представить их психику. Личное сознание уже есть, какой-то психический сгусток-эго образовался – но на границах он сильно размыт, разряжен, неотличим от мира, перетекает в него… Они очень легко – собственно, при любом активном действии – превращаются в это действие, полностью сливаются с ним, отождествляются, теряя то понимание себя, которое мы несем через всю жизнь, – не думают «я делаю то-то», но целиком становятся ритуалом, рыбной ловлей или охотой, забывая, КТО именно ловит или охотится. «Я» рассасывается, сливается с действительностью».

«Что же, в таком случае пора действовать, – ответил Стигмата-2. – Тебе удастся подчинить их».

10. Дети потемок, прочь из потемок!

Собрав группу молодежи, Стигмата прочел длинную проповедь о том, что Богомир может найти в себе силы разжать пасть и распрямиться, породив новый, прямой, правильный мир. Классическая доктрина зиждилась на другом: Богомир окончательно дожрет сам себя, наступит «тесный мрак», мир свернется в точку, а после – в ничто и сгинет, людям же следует приближать конец света, совершая регулярные жертвоприношения. Трудно было джеримайя постигнуть новую доктрину, ведь религия была прочно запаяна в ДНК-кармане и проникала в их сознания с самого рождения, но у Стигматы получилось завладеть вниманием молодежи, психически более гибкой, чем взрослые. Он понимал, что не может полностью изменить генетическую веру, и потому утверждал лишь, что никакие жертвоприношения не нужны, так как люди-яд, порождая в теле Богомира болезненные колики, заставят его быстрее изменить существующее положение вещей и распрямиться. Чем больше людей – тем быстрее это произойдет. Давайте заниматься любовью, а не жертвоприношениями.

У Стигматы появились сторонники. Каста жрецов приказала воинам уничтожить их. Последователи новой доктрины, скандируя: «Дети потемок, прочь из потемок!» – атаковали жрецов и перебили их.

Стигмата стал вождем. Он полагал, что более-менее разобрался в строении этого мира, понял роль Ангелов, и потому прочел перед племенем, собравшимся после кровавого жертвоприношения, когда в роще грануляров были зарезаны все жрецы, длинную речь. Стигмата объявил, что необходимо сделать большую плотину – тромб, который остановит течение Реки. Тогда время остановится и Богомир распрямится.

Следуя указаниям нового главы, племя взялось за дело. Перегородив Реку (целиком это сделать было, конечно, нельзя, но она существенно разлилась), они спровоцировали визит Ангелов, которые, как давно понял Стигмата, следили за спокойствием на берегах и прилетали, если одно из племен затевало нечто, нарушающее тишину.

Спустившиеся с выгнутого неба Ангелы схватили Стигмату и понесли вверх.

11. Город-Крюк

Люди-насекомые, или инсекторы, как окрестила их субличность, вознесли Стигмату к оконечности Города-Крюка, который оказался огромным живым телом, безглазым, почти неподвижным организмом наподобие плотного слизня с кожистой поверхностью, прилипшим к металлическому небу Соляра. Летающие люди поедали вырабатываемое им масло и кормили Город телами врагов.

Богиней инсекторов была Матка, обитающая в центре Города. По извилистым коридорам, протянувшимся сквозь дышащую теплом коричневую плоть, Стигмату доставили в пещеру Богини – огромного рыхлого гриба с бесчисленными корешками, что белесыми нитями уходили в пол и стены пещеры. На покатой, с обвисшими бархатистыми краями, испещренной язвами и прыщами шляпке гриба вздувались и опадали пузыри, похожие на гнойники. Иногда один лопался, и к своду устремлялся клуб дымного света. Гриб одновременно был маткой инсекторов и мозгом Города, соединенный со всей его огромной массой мириадами нервных окончаний. Инсекторы окружили Богоматку, пещеру наполнило взволнованное жужжание – они молились. У некоторых начался эпилептический транс, эти особи попадали на пол, неистово извиваясь, ломали крылья, а иногда и конечности. Один подкатился к основанию гриба и прилип к нему. Влажная поверхность вобрала верующего в себя. Воссоединение Богини с адептом произошло быстро: гриб поглотил инсектора меньше чем за минуту, еще некоторое время наружу торчала голова с бессмысленно моргающими глазами, затем исчезла и она.

Стигмату потащили к Богоматке. Субличность кричала от ужаса, пытаясь взять контроль над телом и расшвырять врагов, но ничего не получалось. Пленник дергался, сучил ногами. Мозговой гриб уже готов был принять его в свои коллоидные объятия, когда мягкий свод пещеры разошелся – словно кто-то открыл гигантский карман, вот только «молнии» не было видно. Омываемый волнами гнилостного света, в пещеру спустился карлик со знакомым лицом.

Жужжание инсекторов заполнило пещеру. Карлик, к спине которого был пристегнут канат, широко взмахнул рукой и будто просыпал горсть муки – опустилось белое облако. Там, где оно касалось инсекторов, тела пузырились и опадали, словно брызги серной кислоты попали на пенопласт.

Воспользовавшись суматохой, карлик обхватил пленника за поясницу и поднял наверх. Плиты под ними сомкнулись, и Стигмата понял, что достиг цели долгого путешествия. Покачнувшись, он кое-как выпрямился. Карлик отстегнул фиксатор от своей спины, нажатием кнопки выключил закрепленную на металлической треноге лебедку. Из помещения вели овальные двери, под ними стояли еще два карлика, точные копии спасителя, – и наконец Стигмата понял, что у всех у них лица Старца, только маленькие и сморщенные.

– Пойдем, – сказал первый клон, направляясь к двери. – Отец ждет тебя.

12. Ступенчатая религия

Старец-2 поджидал гостя в просторном зале. Барельефы на стенах и потолке вызывали смутные ассоциации с одной из эпох прошлого: обнаженные работницы с серпами и работники, сжимающие в мускулистых руках тяжелые молоты, сплетались в сладострастном единении; толпы голых людей со снопами пшеницы в руках шли позади лысоватого старика-гермафродита, простирающего вперед руку; молодые девушки складывали из своих тел фантастические фигуры на огромной мощеной площади перед усеченной пирамидой, с вершины которой за ними наблюдали Мудрые Отцы. Пышные алые ковры гасили звук шагов, везде были древние флаги, гербы и уменьшенные копии монументов прошлого.

В центре зала сидел Старец-2, точная копия Старца из Мембраны.

С самого начала, увидев его посреди этого разнузданного языческого великолепия, Стигмата внутренне сжался, посуровев, решил стать рефлекторным автоматом: ни на что не реагировать, говорить лишь при необходимости, смотреть, все впитывать – и не откликаться душою.

Старец-2 рассказал Стигмате, что когда-то у него была группа ученых – таких же клонов хозяина Соляра, как и карлики. Хотя карлики рождаются с ущемленным интеллектом, а у семерых ученых Старец стимулировал разум, так что единственным сходством между ними было наполнение ДНК-кармана – и ученые, и карлики почитали Старца-2 за живого Бога.

Ни к чему путному это не привело. По словам Старца, быстро впитав из инфосети Соляра все достижения человеческой цивилизации, одни клоны-ученые, которых он назвал Апостолами, занялись созданием Торсионного Колеса Смерти, кручение которого должно уничтожить всех неверующих в Старца, другие стали выращивать некий магический Кристалл Миров, внутри которого должен сформироваться Храм Перехода с Порталом Света, через который они рассчитывали попасть в параллельную вселенную, где религия и вера в Старца-2 заложены в структуру мироздания изначально на уровне элементарных частиц и правит Вечноживой Старец; третьи же вообще не могли ничего придумать, парализованные истовой верой в Создателя.

– Пришлось убить их, – сказал Старец-2, – пустить в биотопку на протомассу для вот этих вот малышей, – он ткнул загнутым носком туфли в спину карлика, съежившегося у кресла. – Эти хоть и назойливы, но исполнительны и не выдумывают всякую чушь. Плохо то, что Апостолы следили за делами в Соляре, поддерживая ступенчатую религию. Джеримайя веровали в инсекторов, которые верили в своих городских Богоматок, а те веровали в Апостолов, которые веровали в меня… Но теперь иерархия стала расстраиваться, Богоматки обленились и задумались о вещах, про которые им думать не следует.

Тут уж, невзирая на решение молчать и слушать, Стигмата не выдержал и спросил:

– Значит, ваши изыскания провалились?

– Ну что ты! – махнул рукой Старец-2. – Я еще не рассказал тебе про Галеви Таши. Она – тоже мой клон, созданный вместе с Апостолами, но ее я сделал женщиной. И не убил вместе с остальными, так как она не стала заниматься всякой ерундой, лишь попросила доставить ей образцы тканей живого звездолета. И потом она создала Ферму, – произнеся это слово, Старец-2 понизил голос и благоговейно закатил глаза. – Ферма, понимаешь? Это не название – имя. Идем, покажу.

Фермой, как выяснилось, называли Фабрику Информации, или Информационную Ферму, выращенную женским клоном Старца по имени Галеви Таши на основе генетического материала живых звездолетов и людей – гениальному клону удалось совместить два генотипа. Ферма выдавал записи на необычном языке, состоящем из значков, цифр, букв и пиктограмм, соединенных в сложные узоры, на этаком усложненном мультилоге. Старец пояснил, что этот язык, разработанный Фермой для коммуникации с людьми, является геноматематикой, объединяя математику и биологию.

Хозяин представил гостя Галеви Таши, высокой худой женщине неопределенного возраста, к которой относился как к младшей сестре – с любовью и несколько снисходительно, даже насмешливо. Когда Старец ушел, клон стала показывать Стигмате свои владения.

13. Тесный мрак

По словам Галеви Таши, ее с рождения мучила одна мысль: человеческий разум не достаточен для того, чтобы постичь те базовые, окончательные законы, на которых зиждется Мироздание. Мы не смогли опуститься «ниже» теории струн – она оказалась последней после квантовой механики и теории относительности, завершающей в ряду тех, которые еще способен уразуметь даже самый развитый человеческий мозг. Наши погруженные в коллоидную среду нейронные сети просто не способны на большее. Зато они оказались способны вырастить Ферму… и теперь им не остается иного, кроме как быть прислужниками при искусственном Боге.

Так Стигмата понял, что в религиозной иерархии Старца тот не был верховным Богом, но создал еще одного, окончательного Бога, в которого уверовал сам вместе со своими клонами.

Галеви Таши подвела гостя к бронированному окну, покрытому изнутри жирным зеленоватым налетом. За окном открывалась узкая комната, где лежал Ферма, пухлый кольчатый червь размером с человека. От безглазой морды тянулись провода датчиков и сенсоров, рядом были цех сборки и биолаборатория со множеством манипуляторов, которыми Ферма командовал через датчики. По словам ученого клона, в хромосомах Фермы было шесть аминокислотных остатков, а не четыре, как у людей, и еще он видел всей поверхностью своего тела, усеянного фоторецепторами, но в другом диапазоне. Некоторые свои изобретения, в конструкции которых входили металлы, Ферма создавал в цехе, другие – в биолаборатории, третьи выращивал внутри себя, а после как бы рожал, постепенно выдавливая из заднего отдела своего кольчатого тела. Когда Стигмата увидел Ферму впервые, из его бока выпячивался облепленный слизью предмет, напоминающий человеческую руку. Она мелко дрожала.

Стигмату поселили неподалеку от Фермы, и поскольку Старец-2 занимался своими делами, а карлики были молчаливы и пугливы, он большую часть времени проводил с ученым клоном. От нее гость узнал, что Ферма воспринимает свою деятельность по открытию новых законов Вселенной не как занятие наукой, но как искусство; в его сознании, судя по всему, они сплавились в некое «научное искусство», направление мыследеятельности, которое объединяет два этих подхода к реальности и, собственно говоря, оно же и является жизнью Фермы, то есть для него выявление принципов Мироздания и создание новых технологий – способ физиологического существования, он так «дышит». Слияние выражается в том, что для Фермы нет различия между информационной наполненностью сообщения и формой этого сообщения – его научные концепции, на основе которых Ферма после начинает разрабатывать свои технологии, поданы в эстетической форме, которая может вызвать у реципиента духовное переживание. «Какое? – спросил Стигмата. – Покажите». Клон дала ему поглядеть семантическую симфонию – светомузыкальный поток вроде того, который исполнял Старец-1 на крыше Мембраны. Стало ясно, что Старец – лишь жалкий эпигон. Слушая симфонию Фермы под названием «Перекличка Звезд в начале Эры Космогенеза», выражающую сложную научную гипотезу возникновения космических войдов, Стигмата увидел завораживающие картины прошлого и будущего. По мнению клона, тот факт, что мы не слышим послания других цивилизаций, связан с тем, что это не научные послания, но культурно-научные, их форма не менее важна, чем смысл. Смысл мы не можем расшифровать, а форму принимаем за естественные космические сигналы.

Показала Галеви Таши и оружейные разработки Фермы. Недавно он спроектировал солнечный детонатор, по этому проекту к нашей звезде следовало отправить особый модуль, который спровоцирует выброс сверхмощного эруптивного протуберанца. Если все рассчитать правильно, то протуберанец достигнет определенного участка орбиты в тот момент, когда цель будет проходить по нему, и превратит выбранную для уничтожения планету в прожженный до самого ядра ком шлака, в подобие печеной картофелины с обугленной черной корочкой.

Наблюдая за отношением Галеви Таши к Ферме, Стигмата спросил, верит ли она в Бога. Она – ученый, понимающий, как что происходит, свидетель того, как наука постигает мироздание и порождает технологии?

– Конечно! – вскричала клон удивленно. – Сама наука, ее строй и подтверждает, что Бог есть.

– Как, почему? – удивился Стигмата.

– Отсутствие чудес и является чудом! – сказала Галеви. – То, как наука шаг за шагом постигает Мироздание, разбивая его на части и двигаясь по ним, как по ступеням, то, что возможен алгоритм постижения – ведь мы ни разу не столкнулись с ситуацией, когда для постижения какой-то частности необходимо знание всего целиком, нет, мы идем по частностям все выше и выше, – эта познаваемость сложной структуры Вселенной даже нашими сверхскромными силами, без сомнения, есть чудо, подарок Бога, милость Божья к детям своим! Ведь можно вообразить другую Вселенную с фундаментальными законами, не обладающими свойством, которое в математике называется алгоритмической сжимаемостью. В ней было бы невозможно выделить и исследовать какую-либо часть без понимания целого. Тогда научное познание мира, – Галеви Таши повысила голос, – выделение частей из целого, их абстрагирование и движение к абсолютной истине путем последовательных приближений – перестало бы работать. Такую Вселенную можно было бы познать только всю разом, путем невозможного глобального «озарения». Но Бог поселил нас именно здесь, в такой Вселенной, которую выстроил по законам алгоритма! – Последние слова она почти прокричала в лицо гостя, словно убеждала скорее себя, чем его.

После этого Стигмата некоторое время избегал встреч с клоном, зато ему удалось поговорить со Старцем-2, который изложил свое ви´дение будущего человечества.

– Сначала сливались государства, – сказал он, – теперь и люди должны слиться – это естественный процесс. Вопрос о том, как может выглядеть само постчеловеческое общество, требует отдельного обсуждения. Современный человек слишком опасен для той технократической цивилизации, которую он сам же и создал. Причина в его эгоцентризме и ограниченном природными параметрами интеллекте, который подвержен к тому же еще и психическим отклонениям. Общество видоизмененных людей должно стать глобальным человейником, где сохраняется подобие индивидуальности, но исключается асоциальное поведение. Постпостлюди будут повязаны в одну систему сетью, управляемой искусственным суперинтеллектом, где каждый будет относительно свободен, но при этом – на коротком поводке. Такой Маткой, царицей человейника, станет Ферма, а вера в Него будет тем стержнем, что объединит человечество.

– Коллективный разум цивилизации на основе религии? – удивился Стигмата. – Зиждущийся не на культуре, страсти к познанию и общности физиологии – но лишь на общей вере?

– Не «лишь», – возразил Старец, – общность будет основываться на религии, включающей в себя все тобой перечисленное как элементы системы, которая становится не простой совокупностью этих элементов, но чем-то бо´льшим за счет многочисленных взаимосвязей внутри них. С этим все ясно, вопрос в другом: что делать дальше объединившемуся человечеству? Как заставить энергию миллиардов умов течь в едином ритме, не входя в саморазрушительный резонанс? Куда и как прикажешь сбрасывать фрустрацию, нервное напряжение нереализованной агрессивности? Старинным рецептом является общий враг… но где его взять? А если нет общего врага, тогда – общее дело. И делом таким может стать освоение глубокого космоса, освоение Универсума, а за ним и всего Мультиверсума.

Вскоре Стигмата вновь встретился с ученым клоном и спросил, заглядывая в обиталище Фермы сквозь залепленное зеленым жиром стекло:

– Вселенная должна быть переполнена разумными и следами их деятельности. Но она молчит, мы никого не видим и не слышим – почему?

– Я задала этот вопрос Ферме, – сказала ученый клон. – Он думал долго. Что-то считал, затребовал у меня данные с аппаратов «в один конец» – тех, что сейчас летят в поясе койпероидов и мимо Седны, на неделю загрузил четверть центрального процессора Соляра… Потом сказал: Вселенная была создана.

– Создана?! – поразился Стигмата. – Значит… значит, все же Бог? Создатель?

– Нет, по мнению Фермы, это что-то вроде самовоспроизведения Разума. Он доходит до состояния всеведения и всемогущества, а кроме того, заполняет собою весь объем Мироздания. В таком состоянии ему нечего исследовать, нечего желать, нечем заняться. Единственное дело для него – создание виртуальных миров, Мирозданий с различной физикой, чтобы испытывать разнообразные приключения внутри них, развивать всевозможные сценарии. При его могуществе виртуальный мир ничем не отличается от реального… кроме осознавания Разумом того, что он виртуален. Рано или поздно это начинает тяготить. Тогда Разум делает следующий шаг: создает новое физическое пространство – куколку, вращающуюся сферу, в которой взаимное притяжение всех входящих в нее тел равно энергии их общей массы, сферу Большого Равновесия, и с такими условиями, чтобы в какой-то момент в ней могла зародиться жизнь. По мнению Фермы, условия подобраны так, чтобы в каждый момент времени жизнь могла появиться лишь в одной точке Вселенной. Дальше жизнь эта либо гибнет в космической катастрофе – что, однако, происходит редко, – либо, что куда более распространенный вариант, самоуничтожается, либо замирает. Все это длится и длится… пока какой-нибудь цивилизации не удается пройти между Сциллой и Харибдой разрушительного военно-технологического прогресса и бесконечного застоя, когда она навсегда закукливается в вялом самосозерцании на своей планете; удается выйти в космос, разрастись, построить галактическую, потом метагалактическую цивилизацию… Происходит слияние индивидуальных сознаний в единое, которое сливается с самой материей Мироздания и, по сути, само становится Мирозданием… тем самым всесильным, всезнающим Разумом, который, придя к тому, что ему больше нечем заняться, кроме как ради собственного развлечения выстраивать бесконечные виртуальные миры, строит в конце концов и реальное Мироздание – с такими условиями, чтобы когда-нибудь там зародилась жизнь…

– Но для чего это ему?

– Для того чтобы жить дальше. Чтобы меняться – ведь каждый последующий Разум формируется по-своему, на другой основе, в других космологических условиях. Наши создатели, вернее наш создатель – вовсе не обязательно белковый, а равно кремниевый или плазмоидный. Вселенная, откуда он – или, вернее, которой он теперь является, – может состоять совсем из другого набора веществ, скрепленных другими законами, веществ, для которых у нас нет названий, которые для нас непредставимы.

– Но почему наша вселенная не может быть виртуальным созданием этого разума, а мы – просто очередным из его бесчисленных приключений, глобальным скриптом, метасном, лекарством от скуки пролонгированного действия?

– Может, Вселенная и сон. Но я не любитель эскапизма – просто потому, что так неинтересно. Кроме того, если она – сон, то покинуть его мы, дети этого сна, его неотъемлемая часть, не можем. Если же Вселенная создана, но не просто помыслена – есть возможность покинуть ее и увидеть то, что снаружи. Полагаю, Вселенная не полностью замкнута, в ее структуре присутствует минимум одна червоточина – «горлышко колбы», через которое можно проникнуть во внешнюю Метавселенную, где наша реальность – всего лишь точка, безмассовая элементарная частица. Эта червоточина и есть Бог.

– Я не понимаю этого, – признался Стигмата, завороженный открывшейся перед внутренним взором картиной исполинской вереницы миров. – Но я заворожен открывшейся перед внутренним взором картиной исполинской вереницы миров.

– Это еще что! – возразил Старец. – Ты подумай о другом. До победы глобализации культуры развивались, будто животные в экосистеме. Первобытные люди занимали нишу в пищевой пирамиде, а ведь в ней царит взаимоподдержка через смерть: волки едят лосей, те едят траву, если они съедят ее слишком много, то с нехваткой пищи начнут слабеть и волкам будет легче догнать их, но тогда им будет не хватать еды, волки начнут вымирать и будут меньше есть лосей, которых станет больше… Однако человек поднялся над этой системой и сам стал управлять ею. И что? Он принялся воевать сам с собой, естественный отбор перешел на другой уровень: война культур. Такой естественный отбор культур способствовал их прогрессу, «отбирая» наиболее здоровые и приспособленные. Увы, была допущена ошибка: культурам не следовало унифицироваться полностью – ибо не с кем стало бороться. Еще некоторое время унифицированная планетарная культура держалась за счет внутреннего бурления, затем энтропия победила. Но Цивилизация – неравновесная система, она не может пребывать в покое, ибо тогда сваливается внутрь самой себя и, погребенная под своими обломками, гниет, умирая. Нет, ей необходимо экстенсивное развитие… Что дальше? Космос.

– Но дело не только в нем, – продолжила Галеви Таши. – По-старому мы жить все равно не можем. Ты знаешь, что каждое следующее поколение людей болезненнее предыдущего? Ведь мы сломали механизм естественного отбора – стараниями медицины выживают те, кто выживать не должен. Генетические нарушения накапливаются в генофонде, из поколения в поколение больных все больше, дети все хуже приспособлены к выживанию, но и медицина продолжает улучшаться. К чему это ведет? Попробуй reductio ad absurdum, доведи ситуацию до абсурда: через десять поколений каждый новорожденный болен всеми известными болезнями, и с первого мига жизни до самой смерти всесильная медицина беспрерывно занимается его лечением. Абсурд? Но мы идем к этому – хотя дойти до такого, конечно, не можем. Что-то должно произойти, что сломает тенденцию: глобальная война, пандемия, изменение всего уклада жизни… рождение Фермы и объединение человечества под сенью его.