Текст книги "Что ответить дарвинисту? Часть I"

Но ведь считается, что в силурийском периоде только начиналась эволюция рыб. И вот они уже «выбегают» на сушу? «Всё смешалось в доме Облонских» (С).

А ведь еще недавно всё было так прекрасно! Казалось, ничто не предвещало «эволюционной трагедии». Картинки «выхода рыб на сушу» были нарисованы столь талантливо, что на основании этих картинок даже выносились судебные вердикты.

До польской находки, «выход рыб на сушу» изображался так (Рис. 6):

Рисунок 6. Воображаемый (еще недавно) выход рыб на сушу. Взято из англоязычной википедии: https://en.wikipedia.org/wiki/Evolution of tetrapods

Обратим внимание, как здесь всё продумано. Начинается нарисованная цепочка с вымершей лопастеперой рыбы Eusthenopteron, которая жила на Земле 385 млн. лет назад (см. шкалу в нижней части рисунка). Это была пелагическая рыба. То есть, рыба, обитающая в толще морских или прибрежных вод. Никакого отношения к дну (и тем более к суше) эта рыба не имела, и выходить на сушу пока даже не помышляла.[16]16
  Во всяком случае, так считают сегодня сами палеонтологи (см. например, Laurin et al., 2007).


[Закрыть] Но вот устройство её плавников… Ах, это устройство не давало покоя верующим дарвинистам. Потому что «как бы намекало», что эта рыба могла бы отрастить себе ноги при желании. Дело в том, что внутри мясистой части плавника лопастеперой рыбы имеется набор из нескольких косточек. Поэтому ископаемая рыба Eusthenopteron и была избрана на роль «всеобщего предка всех наземных позвоночных». Несмотря на то, что обитала в открытых водах.

А вот следующее воображаемое «звено эволюционной цепи», вымершая рыба Panderichthys, на рисунке уже как бы подкрадывается ближе к суше. Видимо, предчувствует, что в ближайшем будущем эволюционно породит нечто из ряда вон выходящее.

И предчувствия её не обманули. Panderichthys (воображаемо) порождает уже «настоящую» переходную форму – тиктаалика. Открытие ископаемых останков Tiktaalik окончательно заткнуло дырку (по мнению Александра Маркова) между «рыбами, выходящими на сушу» и первыми наземными позвоночными – ископаемыми ихтиостегой и акантостегой (эти животные изображены на рисунке под отметкой 365 млн. лет).

Обратите внимание, как широко улыбается тиктаалик на картинке. Это он, наверное, изображает «торжество эволюционной теории на практике».

Однако теперь вся эта продуманная схема начинает выглядеть очень забавно. Потому что эту схему теперь придется рисовать вот так (Рис. 7):

Рисунок 7. Новый вариант «выхода рыб на сушу», с учетом открытия в Польше.[17]17
  Исходное изображение опубликовано на Wikimedia Commons, пользователем dave souza (https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Fishapods.png). Распространяется по лицензии Creative Commons Attribution-Share Alike 4.0 International (https://creativecommons.org/licenses/by-sa/4.0/), 3.0 Unported, 2.5 Generic, 2.0 Generic and 1.0 Generic license.


[Закрыть]

Мне кажется, какие либо комментарии здесь излишни.

Хотя нет. Одно обстоятельство всё-таки следует отметить особо.

Раз уже 395 млн. лет назад на суше жили свободно бегающие по ней животные, то отсюда следует, что найденные ранее «переходные формы» – не были переходными формами не только исторически. Они не были ими даже экологически. А были весьма приспособленными созданиями, видимо, вполне комфортно чувствовавшими себя в своих экологических нишах.

Теоретически, самые первые наземные животные вполне могли быть неуклюжими уродцами, еле-еле передвигающимися по суше. Просто потому, что «в то время ничего лучшего еще не было». Однако теперь получается, что найденные ранее разнообразные ископаемые пандерихтисы, тиктаалики и акантостеги – не были «самыми первыми» по факту. А раз так, значит, они были достаточно приспособлены, чтобы выдерживать конкуренцию даже с такими наземными животными, которые вполне свободно передвигались на своих четырех ногах, не волоча по земле ни собственное брюхо, ни даже хвост. Тем не менее, разнообразные «тиктаалики» успешно выдерживали конкуренцию с такими животными на протяжении миллионов лет. Так можно ли тогда назвать эти существа примитивными? Или переходными?

На самом деле, таких «переходных» существ в природе – довольно много и сейчас. Это, например, лабиринтовые рыбки (способные дышать атмосферным воздухом и выползать на сушу), рисовые угри (способные дышать атмосферным воздухом и выползать на сушу), двоякодышащие рыбы (способные дышать атмосферным воздухом и выползать на сушу). Наконец, это знаменитые илистые прыгуны – очаровательные рыбки, которые настолько свободно чувствуют себя на суше, что даже не ползают по ней, а вообще скачут вприпрыжку. Таким образом, по сути, мы имеем «переходные формы», аналогичные перечисленным выше ископаемым, прямо сейчас, в настоящее время. И мы, конечно, понимаем, что их нельзя называть «переходными». Нельзя просто потому, что эти животные живут прямо вместе с нами, но не признаются нам, собираются ли они в будущем куда-нибудь «переходить», или не собираются.

Впрочем, про одного такого «товарища» всё-таки можно сказать вполне определенно. Дело в том, что один из современных видов двоякодышащих рыб, австралийский рогозуб… почти не отличается от ископаемого рогозуба, окаменелые останки которого были найдены в слоях возрастом более 100 млн. лет (Allen et al., 2002). Таким образом, за 100.000.000 лет этот рогозуб не то что не удосужился куда-нибудь «перейти», но и вообще практически никак не изменился. Что автоматически делает рогозуба одним из самых древних ископаемых родов позвоночных животных.

Итак, мы видим, что таких «переходных рыб» в природе достаточно много и сейчас. И мы понимаем, что на самом деле, они никуда не переходят. Во всяком случае, мы не имеем права делать подобные утверждения. Эти рыбы просто живут в соответствующих экологических нишах, причем настолько хорошо к ним приспособлены, что некоторые из них биологически процветают (например, некоторые виды рисовых угрей или лабиринтовые рыбки). А другие вообще умудрились просуществовать в своих экологических нишах без всяких изменений 100 млн. лет!

Так какое же тогда право мы имеем заявлять, что полностью аналогичные, но только ископаемые «переходные формы» – куда-то там (точно) переходили? Откуда мы это знаем? Если австралийский рогозуб так никуда и не «перешел» (и вообще никак не изменился) даже за 100 млн. лет, то почему это должен был сделать тиктаалик за 10 млн. лет?

Неужели мы заявляем так просто потому, что нам так хочется? Или потому, что этого требует от нас «единственно верное учение»?

Давайте честно признаемся – мы заявляли, что «тиктаалик куда-то там перешел», не потому, что точно знали об этом. А по двум причинам – во-первых, его строение наводило нас на определенные эволюционные ассоциации. А во-вторых, его останки подходили по времени под наши теоретические схемы. Вот мы и заявляли, что «найдена настоящая переходная форма между рыбами и амфибиями». Но на самом деле, это был не факт, а именно то самое «разумное предположение», о котором предупреждал нас Гулд (см. выше). И вот теперь мы видим, что предупреждал он нас не зря.

Итак, насколько на самом деле были «переходными» те ископаемые живые создания, которых мы обсуждали выше? Ведь они же должны были как-то выживать миллионы лет в условиях конкуренции с наземными животными? Может быть, это были просто такие оригинальные живые существа (к сожалению, вымершие), которые совмещали в себе как признаки рыб, так и признаки наземных позвоночных. Причем совмещали настолько удачно, что это позволяло им спокойно выживать в дикой природе при наличии там как рыб, так и настоящих наземных животных. Таким же образом, как сейчас выживают, например, рисовые угри. Или илистые прыгуны. Ни наличие других рыб, ни наличие наземных животных – не мешает биологически процветать ни рисовым угрям, ни илистым прыгунам.

Такие оригинальные живые создания, в которых удивительным образом сочетаются признаки разных биологических таксонов, иногда называют мозаичными формами. Например, одной из наиболее ярких мозаичных форм считается знаменитый утконос.[18]18
  Молоко и шерсть, как у млекопитающих. Клюв как у птиц, но не твердый, а покрыт кожей и способен к электрорецепции (способность, свойственная только некоторым видам электрических рыб). Откладывает яйца, как рептилия. В шпорах задних ног имеет ядовитые железы, похожие на ядовитые железы змей.


[Закрыть]

В общем, в этом месте нам придется хорошенько задуматься. Ведь помимо того сокрушительного «триумфа», который получился у Александра Маркова с его любимым тиктааликом, в своих «Доказательствах эволюции» он озвучил еще ряд других примеров «обнаруженных переходных форм». Становится интересно, насколько надежны еще и эти «переходные формы» тоже? Стоит ли так уж доверять горячим уверениям Маркова по поводу установленного статуса их переходности? Сколько еще продержатся на эволюционном пьедестале эти «переходные формы»? До следующего открытия, совершенного теперь уже где-нибудь в Чехии? Или в Китае?

Если говорить прямо, все эти «эволюционные предки» и «переходные формы» – не более чем теоретические спекуляции. Грубо говоря, просто гадания, выполненные по принципу:

– А от кого мог бы произойти вот этот биологический таксон, если бы теория эволюции была правдой?

И как всякие гадания, в некоторых случаях они звучат вполне убедительно… пока не обнаружится какая-нибудь новая палеонтологическая находка, «переворачивающая наши прежние представления».

В качестве примера, насколько легко могут изменяться теоретические эволюционные схемы (то есть, схемы гаданий, кто от кого произошел), приведу один свежий пример. Не успели еще дарвинисты окончательно убедить широкую общественность в том, что птицы – это потомки динозавров-тероподов (самая модная гипотеза до недавнего времени), как «выяснилось», что птицы – это не потомки динозавров-тероподов, а вполне себе независимая ветвь (Czerkas & Feduccia, 2014).[19]19
  Авторы работы (Czerkas & Feduccia, 2014) предполагают, что птицы произошли от каких-то более древних архозавров.


[Закрыть] То есть, еще вчера в научно-популярной литературе «несомненными эволюционными предками» птиц были динозавры-тероподы, но сегодня всё уже резко поменялось. Что и говорить, тасуют свои гадальные карты как хотят.

Впрочем, в научных статьях, посвященных проблеме эволюционного происхождения птиц, всегда рассматривались сразу несколько возможных версий происхождения птиц от разных (возможных) эволюционных предков. Вплоть до таких версий, где разные линии птиц происходят от разных предков (Курочкин, 2006). Причем каждая такая версия имеет (среди специалистов по этому вопросу) как своих сторонников, так и противников. Таким образом, ситуация с вопросом эволюционного происхождения птиц в научной среде выглядит точно так, как поётся в известной народной песенке:

– Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай (в качестве возможного эволюционного предка).

Что еще раз подтверждает то, о чем я уже сказал выше – в подавляющем большинстве случаев, рассуждения на тему эволюционного происхождения того или иного биологического таксона – выглядят неотличимыми от гаданий на кофейной гуще. И особенно это характерно для гаданий о происхождении групп высокого таксономического ранга.

На самом деле, какие бы переходные формы мы ни находили, всегда остаётся изрядная доля сомнения по поводу реальности их переходного статуса. Дело в том, что понятие «переходная форма» – это очень трудно доказуемое понятие само по себе. Критик, которому, допустим, просто не нравится идея переходных форм, всегда сможет «убить» практически любую (предлагаемую) переходную форму с помощью достаточно простого и очевидного аргумента. Ведь почти никогда нельзя сказать совершенно точно – это действительно была переходная форма, или же это часть былого биологического разнообразия, которая уже вымерла, и которая просто была похожа на определенные биологические таксоны.

Например, у нас имеется семейство куньих (Рис. 8):

https://goo.gl/ctFsVf

Рисунок 8. Характерные представители семейства куньих – виды рода куница (Martes).

И еще в природе существует семейство псовые. А в этом семействе, в свою очередь, имеется один из самых оригинальных представителей этого семейства – кустарниковая собака (Рис. 9):

https://goo.gl/5AFJKh

Рисунок 9. Один из самых оригинальных представителей семейства псовых – кустарниковая собака (Speothos venaticus).

И наконец, у нас имеется семейство медвежьих (Рис. 10):

https://goo.gl/NBvryY

Рисунок 10. Один из представителей семейства медвежьих – бурый медведь (Ursus arctos).

Очевидно, что кустарниковая собака, по внешнему сходству, находится в некоем «морфологическом гиперпространстве» между куньими и медвежьими.

Теперь давайте представим, что куницы и кустарниковые собаки – уже вымерли от тех или иных причин. Остались только медвежьи.

И вот Вы, допустим, дискутируете с неким оппонентом, считающим, что всё наблюдаемое биологическое разнообразие – это результат прямого дизайна, в котором, например, те же псовые, куньи и медвежьи – были созданы раздельно.

А Вы доказываете, что медвежьи – это эволюционный продукт из куньих, через стадию кустарниковой собаки. В качестве доказательства Вы предъявляете Вашему оппоненту «окаменевший отпечаток» куницы, как «исходного эволюционного предка». А потом предъявляете еще «окаменевший отпечаток» кустарниковой собаки, как «переходную форму». И наконец, указываете на современного медведя, как на конечный продукт этой эволюции (Рис. 11):[20]20
  В данном случае «переходная цепочка» построена исключительно по внешнему сходству (для наглядности). Понятно, что при желании, аналогичные «переходные цепочки» можно создавать нетолько по внешнему сходству, а например, по скелетам. Или по любым другим анатомическим признакам, по которым мы захотим проделать такую работу.


[Закрыть]

https://goo.gl/rN96aV

Рисунок 11. Произвольно составленная «эволюционная» цепочка. С «эволюционным предком» в качестве куницы, «переходным звеном» в виде кустарниковой собаки, и конечным «эволюционным продуктом» – медведем.

Но Ваш оппонент говорит Вам, что всё это – полная ерунда и ничего не доказывает. Потому что на самом деле, и ископаемые куницы, и ископаемые кустарниковые собаки, и современные медведи – когда-то жили на Земле вместе и одновременно, просто значительная часть этого былого разнообразия уже исчезла с лица Земли, и остались только некоторые «осколки» (в виде медвежьих).

Что Вы сможете на это возразить? Особенно учитывая тот факт, что в реальности то мы точно знаем – и куницы, и кустарниковые собаки, и медведи – действительно живут на Земле совместно и одновременно. Но при этом совсем не исключено, что кто-нибудь из них в будущем вымрет (например, та же кустарниковая собака в природе весьма редка, и некоторое время, кажется, действительно считалась вымершей).

Вы сможете возразить только в том случае, если у Вас имеются очень подробные переходные ряды ископаемых форм, причем крайне желательно из одного и того же геологического разреза. Вот тогда, прямо по этому разрезу, можно было бы проследить, как постепенно изменялась морфология того или иного живого существа со временем.

Но к сожалению, таких подробных (!) рядов палеонтологией накоплено крайне мало (а возможно, нет вообще). А есть «переходные ряды» примерно такой же степени «полноты», которую я только что уже озвучил выше: «куница-собака-медведь». Такие «доказательства эволюции», действительно, выглядят очень слабыми. Поэтому аргумент про отсутствие переходных форм всё время «на слуху».

Впрочем, иногда палеонтология располагает и рядами такой подробности, что можно рассуждать об эволюции родов и видов, или даже подвидов. Например, выше я уже приводил пример работы коллектива авторов по ископаемым двустворчатым моллюскам (Невесская и др., 1987). Помимо этого, еще имеется, например, очень большой материал по разным видам ископаемых аммонитов. Аммониты удобны тем, что могут сменять друг друга в геологических слоях достаточно быстро, что можно интерпретировать, как быструю эволюцию.

Однако даже в этом случае далеко не все палеонтологи пускаются в спекуляции про то, какой там вид аммонитов произошел от какого (или не произошел). Видимо они избегают подобных спекуляций, чтобы не попадать потом в такие неловкие ситуации, как с уже озвученным выше тиктааликом. Действительно, когда мы видим, что в геологической колонке один вид аммонита заменяется другим, то это еще не значит, что «здесь непременно была эволюция». Возможно, в прошлом изменились условия, и просто один вид распространился из другой географической области и заменил другой (местный) вид. Или ранее массовый вид стал редким (и поэтому исчез из палеонтологической летописи), а другой, ранее редкий вид – стал массовым, и поэтому как бы «возник» в палеонтологической летописи. Если такие виды были морфологически близки, то верующий дарвинист непременно приписал бы эту смену именно эволюции (одного вида в другой). Кроме того, могла быть и эволюция, но не совсем такая, какой хотелось бы верующему дарвинисту. Например, допустим, один и тот же массовый, изменчивый вид (или род) в течение долгого времени мог «отпочковывать» от себя более мелкие «виды» и подвиды, которые потом со временем вымирали. И так продолжалось некоторое время без каких-либо более масштабных эволюционных последствий. Понятно, что это не совсем та эволюция, которую хотелось бы дарвинисту, а скорее временные вариации вокруг какой-то устойчивой формы.

Поэтому палеонтологи в своих научных работах обычно осторожничают (в отличие от научно-популярных заметок), и не подрисовывают никаких гипотетических стрелочек «эволюции» одного вида в другой. Классический рисунок в какой-нибудь палеонтологической статье выглядит примерно таким образом (Рис. 12):

Рисунок 12. Смена (развитие?) аммонитов в раннем келловее. Взято из работы (Парышев, 1975).

Как видим, исследователь вообще не подрисовывает (от себя) никаких «эволюционных переходов» от одних линий аммонитов к другим линиям. А просто констатирует факты – когда такие-то группы аммонитов появлялись, существовали, и исчезали из палеонтологической летописи. Без всяких (или почти без всяких) рассуждений об эволюции. И уж тем более, без рассуждений о том, что «аммониты изменялись под руководящей ролью случайных мутаций и естественного отбора в свете единственно верного учения».

Это я говорю (еще раз) для того, чтобы Вы не забыли, с чего мы, собственно, начали говорить о палеонтологии – верующему дарвинисту станет особенно плохо, если его оппонент не будет отрицать эволюцию начисто, а будет делать вид, что склоняется, например, к концепции непрерывного творения. То есть, будет предполагать, что новые виды творились не одновременно, а периодически «впрыскивались» в биосферу («пучками» или поодиночке). Причем допускать и такую возможность, что новые виды создавались путем модификации предыдущих. В этом случае, верующий дарвинист с помощью палеонтологии вообще ничего доказать Вам не сможет. Потому что концепция непрерывного творения, на самом деле, объясняет массив палеонтологических фактов (которыми так козыряет дарвинизм) гораздо лучше, чем сам дарвинизм (см. ниже).

4. Молекулярная биология не может доказать дарвинизм

Всё то же самое можно сказать и в отношении данных молекулярной биологии. Пусть эти данные – все как один «поют в унисон» и не противоречат друг другу, свидетельствуя именно об эволюции (биологических таксонов друг из друга).

Хотя на самом деле, часто всё бывает с точностью до наоборот – при попытке состыковать полученные генетические факты с моделями эволюционного развития того или иного биологического таксона – некоторая часть генетических фактов обычно не хочет вписываться в предложенную модель. А в какую-нибудь другую эволюционную модель – не вписываются уже другие генетические факты. И получается «генетический ребус», из которого можно выйти, только проигнорировав одни факты в пользу других.

Но пусть (еще раз) генетические факты вообще все дружно свидетельствуют именно о происхождении одних таксонов из других, без всяких противоречий, нестыковок, неувязок, парадоксов и друг их генетических сюрпризов, обнаруживающихся с завидным постоянством.

Однако даже в этом случае, вопрос о конкретной силе (или механизме), которая привела к соответствующим изменениям в отдельных генах, к появлению новых генов или даже целых генетических комплексов… прямой ответ на этот вопрос мы из данных молекулярной биологии извлечь не сможем. А сможем только высказывать предположения. Появились ли какие-то генетические изменения именно в ходе естественного отбора случайных мутаций? Или же как-то иначе? Как, например, отличить действие естественного отбора на гены от действия какого-либо разумного агента на эти же самые гены?

С начала 20 века почему-то так повелось, что ссылаться на действие разумной силы для объяснения тех или иных свойств живых существ – стало как-то неудобно. В течение всего 20 века эта тенденция постепенно усиливалась, и в конце концов, дошло до того, что помянув возможность Разумного Замысла сегодня, вы рискуете стать белой вороной в глазах «всех нормальных ученых» навсегда. Дело дошло до открытой публичной травли и увольнений с работы, организованных самыми активными «прогрессивно мыслящими учеными». То есть, мы сегодня наблюдаем такой классический «эффект толпы», новый вариант средневековой инквизиции, только теперь уже с обратным знаком – теперь публично «казнят» тех, кто осмеливается напомнить про разумный замысел. Примеры таких «публичных казней» ученых, которые имели наглость высказаться в пользу разумного замысла в природе, сегодня широко известны.

А вот дарвинизм поминать (без всяких доказательств) сейчас пока еще модно. Какие бы различия в генах организмов сегодня ни обнаруживались, эти различия сразу же приписываются действию естественного отбора (или нейтральных случайных мутаций). То есть, случайные мутации + естественный отбор сегодня принимаются без всяких доказательств, по сути, став некоей биологической религией нашего времени.

Ах, один вид пчелы генетически отличается от другого вида пчелы? Так это просто «естественный отбор поработал в ходе эволюции». А почему именно естественный отбор, а не что-нибудь другое? Ну, батенька, всем же известно, что движущей силой эволюции являются именно случайные мутации и естественный отбор.

К сожалению, когда «всем известно», найти кого-нибудь конкретного, кто бы это действительно доказал, становится практически невозможно.

Допустим, у нас имеется расшифровка геномов следующих живых существ: Николь Кидман, шимпанзе, кролик, колибри, древесная лягушка (Рис. 13):

https://goo.gl/eUyEe8

Рисунок 13. Микроскопический кусочек потрясающего разнообразия жизни на Земле.

Почему эти живые существа такие разные? Вам ответят:

– Всем известно, что это именно случайные мутации и естественный отбор так хорошо поработали в ходе эволюции. И в результате получились такие разные животные.

А в качестве «доказательства» подобной идеи Вам предложат пример «эволюции» каких-нибудь бактерий, у которых… нет, не отрасли крылья, и даже не изменилась форма носа. У этих бактерий не возник ни один новый ген, а просто сломались один-два старых (уже имевшихся) гена. И эта генетическая поломка оказалась полезной в каких-нибудь специфических условиях. Например, в лаборатории, где имеется изобильная питательная среда, бактерии, у которых сломается какой-нибудь ген жгутика, наверное, начнут быстрее размножаться. Потому что им теперь не надо тратить дополнительную энергию на движения этого жгутика. Поскольку в дарвинизме приспособленность организма определяется через его способность размножать свои копии, то в данном случае как раз и получится, что «эволюционировавшая» бактерия со сломанными генами… повысила свою приспособленность.

Вот на примере «эволюции» такой бактерии (в бактерию со сломанным жгутиком) Вам и предложат считать доказанным, что примерно таким же способом из лягушки постепенно появилась Николь Кидман.

Не верите, что в науке возможны столь необоснованно смелые спекуляции? Хорошо, давайте почитаем свежую научно-популярную новость (Наймарк, 2014). Привожу её только потому, что увидел прямо сейчас, перед тем, как писать эти строки. Читаем:

Новое исследование становления эусоциальности у пчел построено на сравнении генов, работающих по-разному в двух пчелиных кастах. Выяснилось, что гены, которые экспрессируются больше у рабочей касты, прошли сильный положительный отбор. Показатели интенсивности отбора среди активных генов рабочей касты оказались выше, чем у активных генов королев. Это означает, что для родственного отбора важны как размножающиеся особи, так и те, которые сами не размножаются, а лишь способствуют выживанию сестер и братьев, причем бездетные особи важны для отбора даже больше. Гипотеза родственного отбора, таким образом, получила еще одно мощное подтверждение.

Я привел лишь резюме этой заметки. И уже в таком коротком отрывке слово «отбор» автор умудрилась повторить пять раз. А ведь по правилам, принятым в науке, она не должна была употреблять это слово вообще ни разу. Во всяком случае, в утвердительном наклонении. Потому что на самом деле, в исследовании был обнаружен, конечно же, не «отбор». А был установлен факт, что определенные гены, активно работающие у рабочих пчел, различаются у разных видов больше, чем гены, активно работающие у пчелиных маток этих же видов.[21]21
  Различаются определенным образом. А именно, наблюдается повышенное соотношение значимых замен к синоминичным. О чем это может говорить, смотрите ниже.


[Закрыть] Вот и всё.

Кажется, ну и при чём здесь «отбор»? А при том, что установленные различия между генами были просто взяты, и приписаны именно действию естественного отбора.

Это классическое доказательство по кругу:

1. Сначала (в уже поросшем мхом 19 веке) дедушка Дарвин предположил, что наблюдаемые различия между живыми существами – это результат естественного отбора случайных наследственных изменений (оказавшихся полезными).

2. А сегодня верующие дарвинисты находят (генетические) различия между пчелами, и на основании самого факта таких различий заявляют, что здесь имел место «сильный положительный отбор».

Получается какой-то хоровод.

Но каким бы завораживающим этот хоровод ни выглядел, хотелось бы всё-таки получить доказательства исходного тезиса. То есть, сначала свидетели Дарвина должны предъявить народу хотя бы несколько строгих примеров, где было бы установлено, что какие-то признаки биологических видов возникли именно под действием естественного отбора (а не как-то иначе). И только потом уже водить хороводы.

Таких (строго установленных) примеров в живой природе до сих пор не найдено (см. ниже). Тем не менее, верующие дарвинисты решили почему-то пропустить скучный момент доказательств, и сразу перейти к «танцам». То есть, просто объявлять найденные генетические различия между живыми существами именно результатом естественного отбора.

Но это ведь всё равно, что установить факт различия между колёсами легкового автомобиля и самосвала… и на основании этих различий заявить, что колеса самосвала «прошли сильный положительный отбор». Или увидеть разницу между исходным куском мрамора и той статуей, которую скульптор выточил из этого куска мрамора. И на этом основании заявить, что статуя прошла «сильный положительный отбор». Действительно, каким еще способом мог бы превратиться кусок мрамора в статую? Очевидно, что только путем естественного отбора и никак иначе.

И, наконец (совсем близко к нашему примеру) можно проанализировать исходные тексты двух похожих компьютерных программ, найти в них определенные различия, и на основании этих различий прийти к выводу, что компьютерные программы приобрели эти различия благодаря случайным мутациям и естественному отбору (в ходе борьбы за существование). Действительно, ведь компьютерные программы только так и приобретают отличия друг от друга. Только путем чисто случайных замен букв в операторах, функциях и переменных. И естественного отбора этих изменений.

А какие-то там мифические «программисты» – это просто выдуманные персонажи. Наподобие лесных фей.

Остановимся на примере с программами более подробно, потому что именно компьютерное программирование близко к тем принципам записи информации, которые используются в живых системах.

При создании компьютерных программ используются разные языки программирования, например, бейсик, паскаль, С++. Но для того, чтобы компьютер понял, что именно хочет от него конкретная компьютерная программа, программы, написанные на этих языках, «перед употреблением» переводятся в машинный код. Машинный код является двоичным – здесь имеется только 0 (бит не включен), либо 1 (бит включен). С помощью такого двоичного кода, в принципе, можно передать любую информацию. Точно так же, как можно передать любую информацию с помощью знаменитой азбуки Морзе, где, как известно, тоже используется только два символа: «.» или «-». Единственным недостатком такого выражения информации является то, что строчки получаются очень длинными.

В живом организме для записи информации о разных биологических признаках и свойствах, используется специальная органическая молекула, которая имеет очень большую длину и сокращенно называется ДНК. Информация в ДНК тоже записывается с помощью особого кода. Удобно представлять себе ДНК, как аналогию компьютерной программы. Только в компьютерной программе для записи информации используются два символа («0» и «1»), а в генетической программе для записи используются четыре символа – это особые химические вещества (нуклеотиды), содержащие следующие азотистые основания: Аденин, Гуанин, Тимин[22]22
  В РНК (в отличие от ДНК) вместо тимина используется урацил (У).


[Закрыть] и Цитозин (сокращенно А, Г, Т, Ц). Например, мы можем наблюдать какую-нибудь молекулу ДНК, где озвученные нуклеотиды будут соединены следующим образом в линейную цепочку:

А-Г-Т-Ц-Ц-Ц-Ц-Ц-Г-Г-Т-А-А-Т-Г-А-Ц-А-Т-Ц-А-Т-А-Т-Г-Т-Г-Г-Г-Г-Г-Т-А

И в этой последовательности нуклеотидов вполне может быть зашифровано что-нибудь биологически полезное. Как это может быть?

Дело в том, что в генетической программе любого живого организма используется специальный генетический код – для того чтобы перевести информацию, записанную в ДНК, в конечный продукт. Конечным продуктом здесь являются, в основном, белки. Как известно, белки – это длинные органические молекулы, состоящие из аминокислот.[23]23
  Цепочки аминокислот, соединенные между собой пептидными связями.


[Закрыть] В любой живой клетке много разных видов белков. И все они выполняют там разнообразную полезную работу. Например, одни белки ответственны за сокращение наших мышц (белки актин, миозин). Другие белки выполняют структурную функцию, например, делают прочными нашу кожу, кости, волосы или ногти (коллаген, кератин). Третьи белки проводят необходимые химические реакции, которые нужны нашим клеткам для успешной жизнедеятельности.[24]24
  Такие белки называются ферментами и их много разных видов.


[Закрыть] Четвертые белки транспортируют необходимые вещества по организму или через клеточную мембрану. Определенные белки защищают нас от болезнетворных микробов. И так далее.

Столь разнообразные способности белки имеют благодаря тому, что они сами, в свою очередь, являются неким подобием конструктора. Белковые нити собираются из 20 разных аминокислот, которые можно соединять в произвольном порядке. В результате получаются разные белковые нити, обладающие разными свойствами. То есть, соберем белковую нить, выстраивая аминокислоты одним способом – получим, допустим, инсулин, фермент, который расщепляет сахар у нас в крови и бережет нас от сахарного диабета. А соберем (те же самые 20 аминокислот) в другом порядке – и получим, например, актин – белок, который помогает сокращать наши мышцы. А соберем третьим способом, и получим кристаллин – удивительно прозрачный белок, входящий в состав хрусталика нашего глаза.

Получается, что если мы знаем, в какой последовательности и сколько раз нужно соединить между собой определенные аминокислоты, то мы сможем получить такой белок, который будет выполнять ту или иную полезную работу в организме. А вот если мы не знаем этого правильного рецепта, то скорее всего, вместо полезного белка мы получим какую-нибудь «абракадабру», то есть, тоже белковую нить, но не выполняющую никакой полезной работы, а лежащую в организме «мертвым грузом».