Текст книги "Табельный выстрел"

Глава 3

На своем участке, располагавшемся недалеко от центра Свердловска, лейтенант Иванов служил уже больше десяти лет. Работа, конечно, суетная. Наверное, ни у одной службы нет больше пунктов отчетности, чем у участкового. Отвечаешь за все, даже за вывоз мусора. С одной стороны, это утомляет, с другой, наверное, так и надо. Потому что на своем участке ты советская власть. Именно советская, то есть от народа, для народа и близкая к народу – в этом лейтенант был свято уверен и вел себя всегда соответствующе. Именно к тебе идут за помощью. Именно ты можешь окоротить словом, приструнить, а можешь и наказать по всей тяжести закона. Алкоголики, воришки, семейные дебоширы – все на твоей территории, и за всеми ты присматриваешь.

Если к службе относиться добросовестно, то знаешь практически всех на участке. Постепенно у тебя появляются доверенные лица, для старушек на скамейках и для дворников ты становишься своим. И завсегдатаи вытрезвителей, когда ты появляешься на их горизонте, прячутся по щелям. Пацаны дядей Вовой именуют.

Да, ему нравилась беспокойная работа участкового, которую он не готов променять ни на какую другую. Нравилась сопричастность к жизни многих людей. Он был горд, что может помочь им в трудную минуту. И не было в нем никогда упоения властью, как, к сожалению, бывает у некоторых коллег. Жители относились к своему участковому в целом хорошо, с пониманием и уважением. Конечно, всяко бывало, но все конфликты старался решать по справедливости и как-то по-семейному.

Лейтенант Иванов поздоровался с дворником, который поздно вечером вышел мести асфальт. Судя по всему, тот утром хорошо принял на грудь и весь день отсыпался. Ладно, с кем не бывает, главное, о работе не забывает. Хотя внушение завтра надо будет сделать…

Во дворе пятого дома обычно собираются пацаны в возрасте от десяти до шестнадцати годков. Бывает, папиросы покуривают. Однажды даже за выпивкой их застал, где-то портвейн «Агдам» достали, стервецы, – этого уж спускать нельзя! Но сейчас во дворе никого не было.

В седьмом доме хулиганы проживают – местные знаменитости. Лет под тридцать лбам неразумным, а все как соберутся, напьются, так давай местных жителей или прохожих задирать. Одного из этой компании он уже успел направить на перевоспитание в места не столь отдаленные, сколь малонаселенные. Других пришлось поучить по-свойски, тумаками – иногда затрещина лучше действует, чем тюрьма. Так что пару месяцев в седьмом доме тишина и спокойствие.

– Саныч, а ну иди сюда, – крикнул Иванов, увидев отирающегося у подъезда седьмого дома местного пожилого пьянчужку.

Тот подошел, виновато тупя взор.

– Что с женой не поделил? – строго спросил лейтенант. – Вон, соседи на вас жалуются. Шумите, спать не даете.

– Так бабы же дуры. Я ей – ты чего, мол… А она… Ну а я… Ну она и в крик. В общем…

– В общем, на пятнадцать суток в следующий раз уедешь. Ты меня понял?

– Да понял, товарищ участковый. Извините… Как выпью, чего-то у меня с головой. Может, врачу показаться?

– Покажись. Только не буянь больше…

Иванов пошел дальше. Взглянул на новенькие часы «Ракета» – их начали выпускать в честь полета первых советских космонавтов в космос. Полдесятого уже. Припозднился на службе, но это дело обычное. Сейчас в отделение, надо сдать, как положено, в оружейную комнату пистолет, который привычно оттягивал пояс. Сколько лет Иванов таскал эту тяжесть, и ни разу не довелось применить. Силушки всегда хватало в руках, чтобы разнимать дебоширов и задерживать воришек. Да и стрелять по народу, пусть даже подвыпившему, агрессивному или преступному, не каждый сможет. Тоже же ведь люди.

Иванов вышел к проезжей дороге. У автобусной остановки проверил документы у двоих парней – очень их блатные кепочки и вид развязный ему не понравились. По паспортам выходило, что они из области – из городка, где отживающие блатные традиции еще сильны. Выходцы оттуда обычно доставляют немало проблем.

– Чего к нам пожаловали? – спросил он.

– Так из района мы. Там прикупить всякое разное, – затараторил один, у другого глаза бегали воровато. Но при себе вещей никаких нет, так что вряд ли идут с кражи.

Иванов задумался – доставить ли их в отделение для проверки или не стоит? Решил, что оснований для этого особых нет, потому записал их данные в записную книжку, которую извлек из командирской сумки. Завтра в уголовный розыск доложит, может, у оперативников какие вопросы к этим парням и появятся.

– Можете идти, – откозырял Иванов. – И смотрите, не шалить тут.

– Да и в мыслях не было, товарищ лейтенант.

Ну, хоть не гражданин начальник – уже хорошо…

Иванов прошел через узкую лесополосу, вдыхая полной грудью весенний воздух. Веяло свежим запахом цветов. Иногда так бывает – накатит такая волна весеннего запаха, и радуешься, что живешь на земле.

Справа прогудела электричка, простучавшая по полотну железной дороги. Иванов подошел к мосту через «железку». Место здесь глухое, малолюдное, народ обычно переходит в полукилометре отсюда, там всегда толпятся люди и безопасно. Осмотрелся – вроде никто не шалит, пусто. Поднялся по лестнице наверх. И там увидел мужчину в фуфайке, стоявшего, опершись о перила. Он как-то жалобно постанывал.

Иванов присмотрелся – мужчина вроде на пьяного не похож. Направился к нему и произнес требовательно:

– Гражданин.

Человек, продолжая постанывать, присел на колено и произнес едва слышно:

– Плохо мне… «Скорую».

– Сейчас, – участковый подошел к мужчине, чтобы помочь ему подняться. Надо попытаться свести его вниз, к дороге, и доставить попуткой в больницу. – Идти сможете?

– Все могу, – прохрипел мужчина.

И взметнулся резко, очень не характерно для больного.

Иванов ощутил, как в живот тупо ударило. И в шею.

– Я все могу, мусор, – Грек выпрямился во весь рост, крепко сжимая орошенную кровью финку и оглядываясь, – никого вокруг не было. Только Куркуль, затаившийся на шухере, свистнул, подавая знак – все в порядке.

Пальцы Грека расстегнули милицейскую кобуру на поясе лежащего лейтенанта…

Глава 4

Рабочий день у Поливанова начинался с чтения газет. Их он покупал на Петровке, рядом с троллейбусной остановкой, в киоске – такой новомодной стеклянной коробочке со светящейся по вечерам неоновой надписью: «Газеты. Союзпечать». Обычно там обитают седые, приятные в общении киоскерши.

Киоскерша на Петровке Поливанова знала давно. Здоровалась с ним, называя по имени-отчеству. И выдала ему обязательную «Правду» за три копейки, а еще «Труд» за две копейки и «Литературную газету» аж за четыре.

Пройдя мимо постового на проходной, Поливанов зашел в левое крыло здания. Поднялся по многолюдной лестнице. Отпер дверь. Шагнул в свой отдельный кабинет с табличкой: «Начальник отдела по раскрытию особо тяжких преступлений».

Кабинет выглядел старомодно – массивный стол, неизменная настольная лампа с зеленым абажуром. Стулья с высокими спинками. Стены в деревянных панелях. Лепнина под потолком. Не приживалась в МУРе модная легковесная современная мебель с ажурными креслами и хлипкими столами. Зато органично вписывался стиль, идущий еще с Российской империи – тяжеловесный, основательный.

Усевшись за стол, Поливанов пролистнул газеты. Вполне стандартный набор – вести с заводов, полей, зарубежное обозрение. Все как обычно. Стабильное и мощное течение реки жизни огромной страны без каких-либо водопадов, штормов, цунами.

Газетные строчки как-то успокаивали Поливанова. Его вполне устраивала эта привычная и обыденная скука современных газет и новостей эфира. Он ведь отлично помнил, какими могут быть другие новости, когда каждый день приносил новые страшные потрясения. Помнил, как ловил из громкоговорителей и детекторных приемников сообщения Совинформбюро, озвученные мощным голосом Левитана, из которых с отчаяньем узнавал, что Красная армия оставляла города, отступала под давлением превосходящих сила вермахта. Когда день ото дня возникал один вопрос – ну когда погоним супостата? Вот тогда были новости – аж мурашки по коже. И поэтому подполковника милиции вполне устраивал сегодняшний неторопливый ход жизни. Все равно идем неуклонно вперед, несмотря на то, что есть много поводов и для иронии, и для недовольства.

«Механизированное звено Константина Столяра из колхоза „Утес“ в Барановичском районе Белорусской ССР в текущем 1964 году будет выращивать кукурузу на пятидесяти гектарах. Получить с каждого из них не менее 350 центнеров зеленой массы – такое обязательство взяли на себя члены звена».

– Царица полей, – произнес еле слышно Поливанов броское название, данное бойкими журналистами кукурузе, насильно внедряемой даже в северных, совершенно непригодных для нее районах, и перевернул страницу газеты «Правда».

«Лондон. 14 мая. Северная Родезия провозгласит независимость в октябре сего года. Соглашение об этом достигнуто на проходящей в Лондоне конференции представителей английского правительства и Северной Родезии».

«Нью-Йорк. Американцы ежедневно умирают на войне во Вьетнаме, которой не видно конца».

«Первую партию трудящихся – более 1200 человек – приняли санатории и дома отдыха Таджикистана»…

А вот очень позитивный фоторепортаж о космонавтах – Гагарин, Быковский, Терешкова. Космос – это всегда радует, на душе становится как-то лучше, когда видишь светлые лица его покорителей. Наверное, для любого советского человека космонавтика – это дуновение из того самого светлого будущего, за которое гибли на фронтах Гражданской, Великой Отечественной, рвали жилы на стройках и заводах.

Газета «Труд». На первой полосе:

«Продолжается визит руководителя советского государства Никиты Сергеевича Хрущева в Объединенную арабскую республику Египет. 14 мая Н.С. Хрущев и президент ОАР Насер посетили завод антибиотиков близ Каира. Их встречали десятки тысяч ликующих местных жителей, которые скандировали: „Мархаба – Мархаба – Хрущев – Хрущев“, „Милости просим, Хрущев“.

Встреча руководителя Советского государства с рабочими и специалистами завода вылилась в яркую демонстрацию арабо-советской дружбы».

Поливанов взглянул на часы. Без четверти десять. Через пятнадцать минут ежедневное совещание у Лопатина – курирующего заместителя начальника Управления. Рабочий день начинался в десять утра по старой чекистской традиции, когда розыск еще не принадлежал к невнятному ведомству, именуемому Министерством охраны общественного порядка, а входил в Министерство госбезопасности. Одно время вообще работали в лучших традициях НКВД – обыски, задержания только по ночам. Но сегодня такой подход считается пережитком старых времен.

Поливанов встал, подошел к окну, из которого открывался вид на улицу Петровка и заросший деревьями сад Эрмитаж, заложенный еще в 1894 году купцом Щукиным. Когда служба позволяет, там можно вполне сносно отдохнуть – народ благородно прогуливается, играет в шахматы, в летнем концертном зале выступают артисты эстрады. Поливанов помнил времена, когда там пела Клавдия Шульженко, играл джаз Утесова. А недавно выступал талантливый артист легкого жанра Аркадий Райкин. Все это под боком, вот только времени на культпоходы все как-то не хватает.

На столе зазвонил массивный незатейливый черный телефон БАГТА-50 из эбонита на стальной основе, его тяжелой трубкой можно было запросто убить. Советская промышленность, в том числе рижский завод ВЭФ, уже освоила выпуск легеньких разноцветных пластмассовых телефонов, но они тоже не для этого ведомства. Ведомство, постоянно сотрясаемое реформами, тянулось к хотя бы внешним атрибутам стабильности, каковыми являлись старые вещи.

– Поливанов у телефона, – произнес начальник отдела.

– Гражданин начальник, – послышался сбивчивый голос. – Это Зуб.

– Да, – иронично произнес Поливанов. – И какой? Коренной?

– То есть Вася Зубенко.

– Вот теперь нормально, Василий Васильевич, – удовлетворенно произнес Поливанов. – И чем обязан?

– Ну это… Я тут пошукал, как дело было… Ну, в общем, это вы в меня поверили. И вы все раскопали.

– Да это не так важно, кто чего сделал. Мы что, артисты, славой мериться? Все работали.

– Именно вы… Так что за мной должок. Знайте это… Барабанить я на вас не буду, сразу говорю. Но долг свой помню.

– Ну, вот и хорошо, – удовлетворенно произнес Поливанов, не имевший привычки пренебрегать подобными обещаниями, – они могли очень сильно помочь.

– До свиданья, гражданин начальник.

– И вам всего хорошего…

Кладя трубку на рычаг, Поливанов еще не знал, что Зубу вскоре предстоит вернуть свой долг сторицей.

Глава 5

Грек умело разобрал и собрал пистолет, передернул затвор, прицелился в старшего из братьев Калюжных – Толяна, и зловеще прошипел:

– Ну что, трясись, Куркуль.

– Да ладно тебе, – Калюжный заерзал на стуле, пытаясь отодвинуться от стола.

– Приговор выношу как врагу трудового народа, – с этими словами Грек нажал на спусковой крючок.

Куркуль дернулся, выпучив глаза, и чуть не свалился со стула.

– Не бойся, деревня, – хмыкнул Грек, вставляя магазин в рукоятку. – Материальную часть оружия, состоящего на вооружении у ментов и прочих служивых сук, надо знать. Патронов-то в нем не было.

– Ну ты шутить горазд, – Куркуль нервно икнул.

– А ты привыкай, что цена нашей жизни копейка.

– Моей не копейка, – заерепенился Куркуль. – Минимум червонец. Я ей дорожу, жизнью своей.

– Ну и зря. Быстрее сдохнешь, – Грек со стуком положил пистолет.

– Накличешь же, Грек!

– Чем больше над чем-то трясешься, тем быстрее потеряешь. Смерть, она пугливых ищет, – Грек аппетитно хрустнул огромным соленым огурцом исключительно удачной бочковой засолки и с удовольствием крякнул, а потом продолжил любимую тему: – Легко надо идти по жизни, Куркуль. Весело.

Пистолет, которым преступники завладели, убив участкового, теперь лежал на столе среди бутылок водки, стеклянных банок с черной икрой, солений, вареной картошки и другой снеди. Грек уже неделю поил и кормил вдоволь братьев Калюжных, зная, что все расходы окупятся. Братья ели, пили и благоговейно внимали. И почти во всем с ним соглашались. Но вся суть была в том, чтобы они согласились на главное. На то, для чего он их приближал.

– Итак, босяки, поговорим о делах наших грешных, – Грек аккуратно положил на тарелку перед собой надкусанный огурец и внимательно посмотрел на братьев.

– Может, сначала причастимся? – Куркуль кивнул на бутылку водки «Столичная» – дорогая, зараза, аж за три рубля двенадцать копеек.

– Успеется, – отрезал Грек. – Сначала дело, а потом карнавал с медведями и цыганами.

– Ну, давай потолкуем за дело, – нехотя согласился Куркуль.

– Итак, волына у нас есть. Вопрос, куда применить, чтобы нюх в табачке был.

– Так не старые времена. Стремно как-то, – сказал Куркуль и опустил глаза, встретившись с тяжелым взглядом пахана. – Можно сберкассу подломить. Там хрустов мешки, и уже упакованные.

– Или ювелирный магазин, – мечтательно произнес младший Калюжный по имени Веня и кличке Таксист.

– Эка вас занесло, болезных, – Грек аж цокнул языком. – А чего попроще? Чтобы шуму меньше было.

– Ну, на хавиру к кому – у кого деньги есть, – неуверенно произнес Куркуль.

– Где хавиры с доброй деньгой возьмешь? – скептически сказал Грек.

Тут встрял Таксист:

– Да чего, никто не ворует, что ли? Вон, на автобазе, вор на воре сидит и вором погоняет.

– И у кого можно взять столько, чтобы всем хватило? – прищурился Грек.

– Да ни у кого, – вынужден был согласиться Таксист. – Там народ простой. Украли, пропили.

– Что, вообще в городе нет никого, кто б больше тысячи рублей в руках держал? – напирал Грек. – Не верю… Куркуль – твоя же мысль. Вот и развивай ее – с кого начать?

Куркуль сдвинул брови, наморщил лоб, стал думу думать. На помощь ему пришел младшой.

– Во, я на Шарташском рынке работал, пока меня за ерунду не выперли, – просветлел лицом Таксист. – Там лавка утильсырья была. И до сих пор есть. Ее еврей такой скользкий держит. Фельцман. Он лет пять назад директором этого рынка был, потом его подвинули, и он на теплое местечко уселся. Мы ему шкаф такой здоровый, помню, домой привозили. Чуть жилы не надорвали. А он по рублю заплатил, кулак недобитый… Такой несчастный с виду, вечно прибедняется. А мужики говорили, он миллионер подпольный… Читали «Золотой теленок»? Это книга такая по разводилово всякое, – Таксист, бывало, на досуге почитывал журналы и книги, и въедались они в его память намертво. – Корейко там такой был. Миллионер. Тоже прибеднялся. А у самого чемодан заныкан был, полный валюты.

– Что, на утильсырье твой еврей миллион заработал? – насмешливо спросил Грек.

– Да не только. Года два назад дело большое было. Лютовал ОБХСС. Расхитителей по всему городу собирали – во вторчермете, в горторге. И Фельцмана тогда тоже заарестовали. Но он как-то соскочил. Может, сдал кого-то. Может, с ментами договорился. Или настолько хитрый, что выскользнул. Но в делах он этих по уши завязан был. Буржуй.

– Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, – без особого энтузиазма процитировал Грек стих Маяковского – он тоже любил почитывать книги из тюремной библиотеки. В местах лишения свободы администрация никогда не мешала приобщаться зэкам к прекрасному, надеясь, что это излечит очерствелые души. С Греком этот трюк не сработал – только появилось желание ввернуть иногда поэтическую цитату. Вообще-то он наслышался много сказок про богатых евреев и не слишком им верил.

– Во-во, – кивнул Таксист, заметив, что собеседник не слишком бодро воспринял идею. – Но это еще не все. Его тесть Лева Иткин – главный еврей во всем Свердловске был. И со всех евреев деньги собирал, да еще копил всю жизнь – хотел синагогу построить.

– Построил? – спросил Грек.

– Разрешение не получил. А недавно помер. А деньги на синагогу зятю достались.

– Это уже теплее, – оживился Грек. – Сколько возьмем?

– Ну, тысяч десять тугриков это только для разогрева. А так и тридцать мог поднять. И больше.

– Новыми? – недоверчиво произнес Куркуль.

Реформа шестьдесят первого года убрала один нолик на купюрах, но даже по старым деньгам, в общем, тридцать тысяч была цифра неплохая.

– Конечно, новыми, – взорвался Таксист. – Новыми рублями. Не копейками – рублями. Десять тысяч.

– Где и с кем еврей живет? – спросил Грек.

– На улице Крылова. Жена еще с ним – но она не опасна. Даже взвизгнуть не сможет, еле дышит – астматик и сердечник. И дочка десяти лет. Волыну увидят, сразу обгадятся и все накопленное нечестным трудом выложат.

– Это ты с евреями мало дела имел, – усмехнулся Грек. – Некоторые умрут, а свое добро не отдадут.

– Отдадут, если хорошо попросим, – нахмурился Куркуль, в глазах на миг вспыхнул алчный недобрый огонек.

– Мысль дельная, Таксист, – подумав с минуту, вынужден был признать Грек. – А что за хавира у него?

– Домина такой в районе частной застройки. Небольшой дворик, сараюшка с дровами. Один этаж. Дверь входная на улицу выходит.

– И как ты к нему заходить собираешься, чтобы при этом всю округу не переполошить? – спросил Грек.

– Ну, там вокруг домов мало, – пожал плечами Таксист. – Место тихое.

– Штурмом брать? – удивился Грек. – Как крепость?

– Представимся кем-нибудь, – подал голос старший Калюжный. – Из собеса или горгаза. Мало ли.

– С твоей фотокарточкой, Куркуль, только собесом представляться, – хмыкнул Грек. – Мол, новый отдел по уничтожению старушек.

– Морда как морда, – обиделся Куркуль. – Не хуже других.

– Нет, не пойдет. Надо думать.

– Есть у меня полезный знакомец, – задумчиво произнес Куркуль. – Погоняло Заводчанин. Из фраеров, правда. Но деньги любит. Больше, чем родную маму. На все за них готов.

– И как он войдет в дом? – не понял Грек.

– Он войдет, – заверил Куркуль. – Найдет ксиву нужную. Пройдоха, каких еще поискать.

– Ну-ка, расскажи подробнее.

Выслушав и обдумав предложение, Грек подытожил:

– Ладно, Куркуль, прокатись к своему пройдохе. Только сначала осторожненько его пощупай. Если увидишь, что он готов, тогда излагай предложение. Только когда согласится и ты увидишь, что он наш, веди сюда. Будем все вместе думать, как дельце обтяпать.

– Ну а сейчас можно выпить? – спросил Таксист, жадно глядя на бутылку.

– Гуляй, босота, – Грек встал, вытащил из своего объемистого рыжего портфеля бутылку шампанского. С шиком откупорил, так что пробка окончательно расколотила уже давно треснувший плафон старой люстры, и налил себе полный стакан шипящего напитка.

Остальные присосались к водке. И были намерены безжалостно ее уничтожить.

Вечер задался на славу…

Глава 6

Ночь была бессонная. Позавчера Поливанов через своего агента получил информацию на шайку-лейку, занимающуюся кражами текстиля и продуктов питания с железнодорожных складов. У воров был в распоряжении грузовик «ГАЗ-51» грузоподъемностью две с половиной тонны, на нем они свободно вывозили большие объемы наворованного добра, разбрасывая его по своим московским и подмосковным домишкам.

Одного жулика взяли по месту прописки в бараке около Астрадамского поселка у Тимирязевского леса на самой окраине столицы. Еще двоих в Подольске. Троих искали по всей Москве, но в итоге тоже задержали. Раскололись все быстро. И пришлось еще ночь потратить на обыски, описание и транспортировку вещественных доказательств, то есть похищенного, которого набралось на три машины. Поливанов вполне мог скинуть все заботы на подчиненных, но принципиально никогда себе такого не позволял.

Сейчас все воры в камере предварительного задержания. Сотрудники отдела по раскрытию особо тяжких преступлений и отдела по борьбе с кражами социалистической собственности выдавливают из них по капле другие эпизоды преступной деятельности. На сегодняшний момент этих эпизодов набралось двадцать четыре. Достойная цифра. С одной стороны, задержание такой активной группы – хороший результат работы оперативного подразделения. С другой – возникает резонный вопрос: как дали этой шайке действовать свободно три года? Куда смотрели компетентные органы?

Поливанов отоспался до двенадцати дня. Плюнул на то, что ему дали день отгула, и отправился на Петровку, 38. Там его привычно закрутила текучка. Созвонился со следователем прокуратуры. Провел совещание, на котором узнал у сотрудников результаты проведенных мероприятий по делам и наметил следующие. По убийству на Никитской – там надо резко активизироваться, такое простое с первого взгляда дело грозило зависнуть. Тяжкие телесные на шоссе Энтузиастов – уже раскрыто, но слабовато с доказательственной базой. Тоже надо подработать.

На совещании звучали адреса – Остоженка, Фили, Арбат. Для потомственного москвича это были как слова песни. Улицы огромного родного города, живущего своей насыщенной, правильной жизнью. И Поливанова всегда корежило от мысли, что ее портят какие-то поганцы. Они как кляксы на страницах доброй красивой книги. Давно он уже утратил былой юношеский максимализм и понимал, что не сможет уничтожить ни ту чернильницу, ни то чернильное перо, которое ставит эти кляксы, – преступность полностью ликвидировать если и удастся, то не в обозримом будущем. Но выводить эти кляксы и поддерживать чистоту страниц у него получается очень даже неплохо.

После совещания Поливанов пробежался глазами по сводкам происшествий. Ничего для себя интересного не обнаружил. За сутки ни убийств, ни тяжких телесных повреждений, ни изнасилований.

Пообедал в столовой в здании Управления, которую недавно, на радость сотрудникам, шерстил районный отдел БХСС, после чего готовка и ассортимент заметно улучшились.

После обеда его вызвали в бюро пропусков в правом крыле здания. Начальника отдела МУРа хотел видеть вор, которого два года назад пришлось отправить в места лишения свободы. Тот только освободился условно-досрочно за хорошее поведение. Был полон стремлениями забыть о преступном прошлом навсегда. Но не тут-то было – натолкнулся на преграду.

– Помогите устроиться, Виктор Семенович, – попросил раскаявшийся вор, опасливо озираясь на многочисленных людей в милицейской форме. – Брать не хотят на работу слесарем в таксопарк – говорят, ранее судимый, ненадежный, своих несунов хватает.

– Посмотрим, чем помочь вашей беде, – пообещал Поливанов.

Пришлось звонить в Третий таксомоторный парк на улице Вавилова. Напрямую директору, которого он знал по случаю.

– У него пятый разряд слесаря и руки золотые, – говорил в трубку Поливанов. – И желание жить по-человечески.

– А воровать начнет? – вздохнул директор.

– Тогда опять посадим. Но нельзя отбирать у человека надежду на лучшее.

– Хорошо, – со скрипом согласился директор. – Завтра пусть приходит в отдел кадров.

Уже под вечер у Поливанова освободилось время для работы с бумагами. Как всегда их накопилась пухлая папка. Запрос в исправительно-трудовую колонию строгого режима в Мордовии на установление связей фигуранта, разрабатываемого по разбойному нападению. Поставить подпись под ответом на запрос из Министерства охраны общественного порядка Армянской ССР. Два года назад было уничтожено союзное министерство и остались отдельные, не подчиняющиеся друг другу республиканские структуры. Отсутствие единого контролирующего органа вызывает определенную напряженность в переписке, общении и координации. Растет бюрократия, бумаги. Этот реформаторский шаг иначе как непродуманным, а то и более грубо, назвать было нельзя. Да и название какое-то нелепое – ООП. С самого начала оно заняло достойное место в байках и анекдотах. Типа – железнодорожный отдел охраны общественного порядка теперь называется ЖОООП. Да и помимо этого, такое в деле борьбы с уголовной преступностью накрутили – похлеще кукурузы вышло. Чего стоят хотя бы заявления высокопоставленных лиц, что в скором будущем милиция вообще не будет нужна, народ сам станет бороться с бандитами под победным знаменем добровольных народных дружин. Результат от всего этого шапкозакидательства и непродуманного реформаторства определенный был – Поливанов ощущал, что криминальное напряжение растет, преступность местами снова начинает поднимать голову. Пока ей по этой голове еще есть кому бить. Ну а завтра что будет, когда исчерпается запас прочности, заложенной еще старой правоохранительной системой?

Закончив с запросами, ответами, Поливанов ознакомился с агентурными записками. На одной написал: «Проверить срочно и доложить». На второй: «Проверить информацию, в случае подтверждения принять меры к возбуждению уголовного дела и задержанию».

После этого спрятал папку в массивный старорежимный сейф – завтра с утра раздаст бумаги исполнителям. Уселся в кресло, вытянув под столом ноги. Настенные часы показывали девятнадцать тридцать. Зевнул сладко. И понял, что делать больше нечего.

И в воздухе будто образовалась пустота.

Включил радио «Маяк», которое было создано в этом году и звучало теперь на втором канале абонентских радиоточек. Оно отличалось большей информативностью, оперативностью и меньшей заформализованностью. Каждые полчаса там шли новости. Зазвучал торжественный голос диктора:

«Сегодня состоялся пуск первой очереди Асуанской плотины. На празднование этого события в Египет прибыл председатель Совета министров СССР Никита Хрущёв. На торжественном митинге Хрущёв зачитал указ о присвоении президенту Египта Насеру звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали „Золотая Звезда“. Ранее Никите Сергеевичу Хрущёву была вручена высшая награда ОАЭ. Это значительный этап в укреплении арабо-советской дружбы».

– Вот же твою ж мать, – вслух выругался обычно сдержанный Поливанов.

Расслабленность слетела с него. Известие покоробило. Особых подвигов во славу Советского Союза у идеологически гибкого порой до неприличия и слывущего мастером политической эквилибристики лидера Египта не имелось. А цену орденам, особенно Золотой Звезде, Поливанов знал по войне отлично. И, по его мнению, цена эта куда больше сиюминутных политических выгод. Впрочем, в последнее время его мало что удивляло. Дорогой Никита Сергеевич Хрущёв много чего учудил малопонятного, а то и неприемлемого в стране. Да что говорить, много в последнее время такого, что откровенно по-дурацки делается. Вслух, конечно, Поливанов, как дисциплинированный член партии, не скажет ничего. Но осадочек-то никуда не денется. Порой ему казалось, что рулевой, держащий в руках штурвал корабля Советского государства, не всегда ясно представляет, куда и как рулить…

От неприятных мыслей его отвлек заработавший динамик внутреннего оповещения. Время от времени он звучал как глас божий – то призывал опергруппу на выезд, то, что гораздо реже, объявлял тревоги в рамках каких-то учений, то кого-то звал к начальству.

– Товарищам Лопатину, Ганичеву, Маслову и Поливанову срочно прибыть к начальнику МУРа. Повторяю…