Текст книги "Удачная кража"

Удачная кража
Илья Синяков

© Илья Синяков, 2017

ISBN 978-5-4483-6378-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Наступил канун нового года. Для тех, кто совсем не ждёт праздников они наступают, как наступают холода в феврале – внезапно, хлёстко и неожиданно, заставляя носиться сломя голову, чтобы постараться быстрее всё успеть.

Большое семейство Павла Аркадьевича было не из таких. Они любили праздники. Огромное удовольствие им доставляли не частые (к большому сожалению семейства), но душевные общие встречи за тихими (а иногда совсем не тихими) посиделками, громкими смехом, радостными улыбками и игривым винным румянцем. Однако, хоть они помнили о празднике и должны были готовиться к нему заранее, по каким-то совершенно необъяснимым причинам всё складывалось, как складывается у всех на кануне – никто ничего не успевал, на кухне стоял запах варёных овощей, а температура внутри была такая, что можно было печь печенье, положив его на столешницу, будто не кухня, а кузня. Дабы не было лишних вопросов (а их я совсем не люблю, когда повествую), скажу сразу, мой дорогой читатель, конечно же, окно было открыто (с лишними вопросами мы закончили. Надеюсь, я могу продолжить).

В комнатах валялись гирлянды, ёлочные шары, детские игрушки, чьи-то тапочки, кем-то недоеденная морковь, по всей видимости украденная из «кузницы», и много чего ещё, чего Павел Аркадьевич не мог разглядеть, так как был без очков. В общем, суета страшная. Бесконечная готовка, украшение дома, ёлка, дети, лай собаки за окном, лай выпившего соседа (слава богу, тоже за окном) выматывали Павла Аркадьевича. Не то, чтобы он пытался отлынивать от общего дела, но желание в суете у него сводилось к минимуму. Пожилой возраст всегда был не прочь напомнить ему о больных коленках и удобствах кабинетного кресла, которое он приобрёл себе несколько лет назад. В связи с этими обстоятельствами Павел Аркадьевич последовал тому, чему и должен следовать каждый ответственный гражданин современного государства, он решил не мешать.

Просторное, а главное, удобное коричневое кресло давно зазывало его через открытую дверь. Когда он посматривал на него, блаженное выражение лица выходило на сцену. Как ребёнок смотрит на конфету, так Павел Аркадьевич посматривал на роскошное библиотечное кресло. И вот, услышав в очередной раз недвусмысленные призывы и намёки, он с важным видом проследовал в святая святых, не забыв при этом прикрыть дверь.

Не будем вдаваться в подробности, что испытал Павел Аркадьевич, когда приземлился в любимое кресло. Скажем только одно: его ожидания были оправданы. Он провёл рукой по своим усам (а усы, скажу я вам, были внушительные), открыл книгу (библиотека, кстати, как и усы, была так же внушительной в его кабинете), и устроился поудобней.

Я прошу прощения, мой читатель, за то, что я сам прерываю повествование своими, так сказать, замечаниями. В процессе я постараюсь делать их как можно меньше. Обещаю! Просто я никак не могу взять в голову, как можно ещё удобней расположиться в этом кресле?! Видели бы его вы воочию, то вам несомненно было бы понятно моё негодование. Ну, ладно! Снова я отвлекаюсь и отвлекаю вас. Что поделаешь… Настало время отвлечься и Павлу Аркадьевичу.

– Деда! – послышался детский голос из-за двери.

– Да, мой ангелочек.

– Ты здесь? – спросил тот же голос.

Дверца, едва скрипнув, приоткрылась. Маленькая девичья головка с почти ангельским лицом (говорю «почти», мой читатель, так как ангелов не видел. Возможно, они менее красивы, чем это прелестное дитя) просунулась в кабинет.

– Для тебя я здесь, моя хорошая, но для всех остальных меня нет.

– Почему?

Девочка надула губки и направилась к Павлу Аркадьевичу. Её большие глазки, будто два чайных блюдечка, неотрывно следили за нашим пожилым партизаном.

– Я от них спрятался, Оленька.

– И от меня, деда? – спросила Оленька, присаживаясь к нему на колени.

Она это сделала изящно и непринуждённо, так как коленки Павла Аркадьевича были излюбленным местом для юной Оленьки. Она любила сидеть у деда на коленках так сильно, как сильно дед любил сидеть на своём кресле в кабинете. Это безмерная любовь, чтобы вы понимали…

– Нет, конечно. – шёпотом ответил Павел Аркадьевич. – Погоди, дорогая, я прикрою дверку, чтобы нам никто не мешал.

Павел Аркадьевич аккуратно снял Оленьку с колен (совсем не отдохнувших, кстати) и, пробираясь бесшумных шагом, затворил дверь. Оленька захлопала в ладошки и засмеялась своим детским, словно шёпот весенних листьев, голосом.

– Тссс! – в деланном испуге зашипел Павел Аркадьевич, чем вызвал новое пришествие смеха. – Давай, забирайся обратно.

Оленька, как ты уже наверняка смог догадаться, мой читатель, приходилась внучкой Павлу Аркадьевичу. Она – обворожительная девчушка, с тёмными вьющимися волосами, большими глазами-блюдцами, ямочками на пухлых щёчках и ещё огромной кучей всяческих достоинств и великолепных эпитетов, совсем не стесняясь своего возраста (а ей уже 7!), ловко запрыгнула обратно к деду на колени, где могла просиживать часами, как просиживает возле огня замёрзший путник.

– Удобно?

– Да. – протяжно ответила девочка.

– И мне удобно, – не без удовольствия подметил Павел Аркадьевич.

Его большой деревянный стол был усыпан папками, документами и книгами, даже какой-то бульварный журнал валялся с краю. Павел Аркадьевич, как пловец со стажем, бойко разводил руками по столу, распихивая всё ненужное. Наконец он заметил пачку цветных фломастеров. Они спрятались за тяжёлым томом (а тома не бывают лёгкими) истории России (которая тоже была совсем нелёгкой).

– Держи, принцесса.

Павел Аркадьевич церемонно вручил Оленьке цветные фломастеры и бумагу.

– А я пока почитаю.

Он открыл незапыленный томик, под которым скрывались фломастеры, взял очки, чмокнул губами от приятности окружающего и мигом окунулся в чтение, как поспешно сигал в водоём в жаркий день, когда был чуть моложе. Но «чуть», он только думал, на самом деле это было очень давно.

Вообще, Павел Аркадьевич слыл человеком незаурядного ума, а не лентяя, как вам вначале могло показаться. Просто он находился на пенсии. А жизнь на пенсии берёт несколько другой темп, чем в молодости.

– Что читаешь, деда?

– Историю нашего государства, Оленька.

– Интересно?

– Весьма любопытно.

– Ты же читал её давно. Ты так плохо читаешь, деда? Вот я очень быстро читаю.

– Нет, моя моё золотце, это другая книга. Другая история…

– Как это? Ведь история может быть только одна. И всё!

Когда она сказала своё бесповоротное и безапелляционное «и всё!», рот Павла Аркадьевича невольно растянулся в улыбке. Он поцеловал её в пухлую румяную щёчку и сказал:

– Она и есть только одна, моя драгоценная, только описывают её совсем по-разному.

– И много таких «разных» книг.

– О, ты себе и представить не можешь насколько их много.

– Что, даже больше чем твоя библиотека?

– Намного больше.

Оленька как не пыталась, никак не могла поверить собственному деду. Широко разинутые глазки перескакивали с одной книжной полки на другую.

– У тебя ведь так много книг…

– Да, достаточно, – удовлетворённо сказал Павел Аркадьевич.

– Если столько книг об истории, как же отличить какая из них правильная? – никак не унималась Оленька.

– Это хороший вопрос, милая. – Погрустневшим тоном вымолвил Павел Аркадьевич. – Ты умна не по годам. Ты самая умная в школе?

– Нет.

Павел Аркадьевич защекотал своего юного историка, на что Оленька засмеялась, спрыгнула с уставших колен и забегала вокруг письменного стола.

– Кто у нас тут самый умный? – делая грозную гримасу (по крайней мере, ему казалось, что вид у него довольно грозный), он протянул руки к внучке. —Ууу!

– Что вы тут делаете? – раздался ещё один незнакомый голос.

Из-за двери теперь выглядывала светловолосая голова юноши лет 15 на вид. Старший внук Павла Аркадьевича по старшему сыну (к сведению, у него их было двое) прозорливо глядел на обоих.

– Прячетесь значит? – Он высказал свою мысль вслух и белоснежно улыбнулся. – Я к вам.

Мальчишка проворно и без лишнего шума проскользнул внутрь комнаты.

– Ромка! – воскликнул Павел Аркадьевич. – Дверь.

– Точно!

Ромка так же бесшумно, как и вошёл, повернул дверную ручку, чтобы она не издала щелчка при закрытии, и плавно закрыл дверь.

– Добро пожаловать в наш форт! – поприветствовал внука Павел Аркадьевич. – Как там на западном фронте?

– Без перемен.

– Так и думал. – обречённо вздохнул Павел Аркадьевич, будто и не ждал другого ответа. – Будем укрываться тут, пока всё не стихнет.

– Поскорей бы уже.

– Ну, не унывать! Выбирай любую книгу и располагайся на диване со своей племянницей.

Оленька, пока все про неё забыли, преспокойно себе вырисовывала зелёным фломастером что—то невообразимое на бумаге, а может, вообразимое, но только ей самой. Вопросы, касающиеся истории государства, улетучились, как улетучились с кухни, укрепившись в кабинете-форте, наши партизаны, как улетучивается любая история, стоит лишь отвлечь от неё внимание.

Павел Аркадьевич снова величественно восседал на своём законном троне. Оленька мастерски осваивала технику современного искусства. Ромка бродил по кабинету, разглядывая книги, и, казалось, что ничто не способно нарушить этой семейной идиллии, возникшей на островке спокойствия посреди бушующей суеты, но…

– Вот вы где!

Снова из-за той же двери выглядывала голова. Но не та голова, которая выглядывала до этого, а вернее будет сказать – головы, так как в кабинете был не один маленький партизан, а голова новая, причём, с копной рыжих, почти красных, словно огонь, волос.

– Анастасия! – радостно (как лично показалось мне в тот момент, даже с долей какого-то испуга) всплеснул руками Павел Аркадьевич.

Анастасия была сестрой Ромки, двоюродной сестрой Олечки и, как это не удивительно, ещё одной внучкой Павла Аркадьевича. Вы, наверное, хотите спросить сколько же у него всего этих внуков и внучек? Что ж, в этот раз я отвечу вам: я показал и познакомил вас со всеми. Ну, или почти познакомил. Потерпите.

– Дед, тебя хотят видеть на кухне. – протрубила Анастасия.

Голос у неё был живой и очень звучный. Звучный до такой степени, что дед немного запаниковал и начал напряжённо думать о том, что их убежище будет во-вот раскрыто. Звук пушечных выстрелов ожидался в крепости с минуты на минуту.

– Тихо, моя принцесса. Закрой дверку. Не стоит так кричать.

– Деда, – подала голосочек Оленька, – я же, твоя принцесса!

– И ты тоже, золотце моё. Ты тоже.

Анастасия была младше своего брата на год. Она действительно с гордостью могла носить звание принцессы, так как тоже, представьте себе, была крайне обворожительной. Да. ДА! Вы вероятно думаете, что уж слишком приторная эта семейка, одни у них красавцы и не может такого быть. Не знаю. Я рассказываю так, как это есть, а уж насколько они приторны судить не мне… И не вам…

– Долго вы тут собираетесь прятаться?

– Попрячься с нами, моё ослепительное закатное солнце, тут всем хватит места.

Павел Аркадьевич обезоруживающе улыбнулся и развёл широко руки, мол, смотри сколько места в этой крепости.

– Дедушка, а что это? – спросил Ромка, показываю пальцем на верх шкафа.

– Где? – обернулся Павел Аркадьевич.

– Вон, на самом верху.

Ромка пододвинул кресло ближе к шкафу (конечно, другое кресло!), взобрался на него, потянулся на цыпочки и неуклюже стащил увиденное. Не то большая деревянная шкатулка, не то маленький сундучок, был у него в руках. Не нужно было глядеть на потёртости и царапины, чтобы сразу, не думая совсем, назвать его старым и нисколько не ошибиться. Он казался не то, что старым, а ветхим, может, древним.

– А, это… Это напоминание.

– Напоминание о чём, дедушка?

– Так… безделушка. Я вам лучше расскажу одну притчу, мои дорогие. Вы уже довольно подросли. – он бросил беглый взгляд на диван. На нём мирно спала Оленька. – Наша маленькая Мэрри Кассат как раз уснула. Притча эта тоже напрямую связана с очень похожим сундучком. Она не совсем весёлая, а временами даже грустная… Поэтому не знаю, стоит ли?

– Стоит! – в один голос воскликнули Ромка и Анастасия.

Так единодушны они были только в драках между собой.

– Тогда садитесь, мои хорошие, и слушайте внимательно.

Глава 1

Когда-то давно… или не очень давно, жил в одном княжестве лесник, а может, и не жил вовсе. Это же притча, кто его знает… Правда это или вымысел? Возможно, он не был лесником, но все, знавшие его лично, называли его таковым. Не будем нарушать традиций, а традиции – уважение к прошлому, и тоже будем называть лесника лесником.

Я услышал эту историю очень давно. Рассказал её мой отец, когда я был в таком же возрасте, как и вы. Подробности вымываются из памяти, как вымывают глину, когда ищут золото. С возрастом золота становиться всё меньше, а глины в голове больше. Поэтому не серчайте на деда, если он что-то напутает.

Княжество, служившее пристанищем леснику, вот уже как несколько поколений враждовало с другим – соседним – княжеством, что очень мешало обоим. Вечная междоусобица рушила любые попытки развития торговых отношений, которые могли бы возвысить эти княжества над другими. Но процветание их волновало мало. Злость и ярость друг на друга застилала глаза, обратив их в слепых. Нападения и стычки то тут то там превращало эти плодородные земли в земли бедняков и разбойников. Карманы княжеств исхудали, как худеют медведи после спячки.

Из-за чего они враждовали? На этот вопрос не ответили бы и сами князья. Время так же размыло и исковеркало их память. Ненависть, отравляющая их, передалась по наследству.

Лесника звали Фёдор. Вместе с женой Аглаей они давно уехали из города, поселились в уединении на окраине родного княжества на границе с другим. Жили в отличии от многих счастливо и довольно. Мало знали, что творится за пределами их жизни. Когда люди счастливы, интерес к чужим жизням тухнет как свечка. Что поделаешь. Так устроен человек.

Лес был их княжеством, их домом. Они слушали пение птиц по утрам, беспечный шёпот ветра, ароматы трав и цветов. Своё хозяйство их кормило и даже давало приторговывать. Дела шли неплохо.

Аглая родила Фёдору милую дочурку, но болезнь, напавшая на дочь, сморила её в два счёта и лишила всё семейство солнечного света, будто лес разозлился на что-то и придвинулся так близко, что ничего и не разглядеть, кроме темноты. Несколько особо морозных зим истребило почти весь скот, прокармливавший горе-семью. Фёдор всё чаще находился в состояние ступорного опьянения. Пил горячую, постепенно разбирал по вещичкам весь дом и бежал на постоялый двор за добавкой. Аглая некогда улыбчивая, сильная баба тускнела на глазах. Жизнь с некоторых пор смотрела на них через пыльное немытое зеркало. Зимние метели выдули счастье из этого дома, сменив несчастьем. Горе надломило и её. Она понимала, что становиться всё хуже, но влиять на положение не могла. Бессилие, безнадёжность скручивало тугим узлом этот на время забытый богом дом. Ну, ладно, мои хорошие, рано вам знать о таком… Лучше совсем не знавать.

Безнадёжным положение казалось так же соседнему князю. Он был много умнее своих предшественников. Ум рисовал ему ужасное будущее следующих поколений. Хороший правитель всегда должен думать на годы вперёд. Он пытался быть таковым. Однако народ, живший в обоих княжествах, люто ненавидел друг друга. С этим нужно было что-то делать. Он был уверен, что его поколение должно быть ответственно за всё.

Князь Игорь (его звали так) решил договориться с соседним княжеством. Смешение крови виделось единственным выходом из такого положения. У князя была молодая дочь, а у другого сын.

С помощью гонцов князь Игорь в течении нескольких лет смог уговорить другого князя о встрече и обсуждении мировой. Господи, какой же это был непосильный труд. Приданное дочери составляло большую часть богатства князя. Большая ответственность грузно взвалилась на его богатырские плечи. Мысли о неправильном решении отскакивали как орехи от кольчуги. Великодушный и простой план был подарком, по его мнению. Если этот подарок будет отвергнут, Князь Игорь решил: он соберёт рать и снесёт с лица земли вражеское княжество раз и навсегда. (О времена, о нравы…)

И вот, в погожий зимний день Князь Игорь с дочерью и со своими провожатыми выехали под неодобрительный гул народа в соседнее княжество. Пока делегация пробиралась по широтам, объезжала болота, встречала рассветы, провожала закаты и, порой, серчала на застоявшиеся морозы, лесник Фёдор – человек с доброй, но разбитой душой – пробирался в метель за горячей. Метель была, что говорят, хоть глаз выколи. Как в южную ночь не видно не зги. Фёдор, прикрывшись от ветра обеими руками, понуро пробирался по еле различимой дороге к постоялому двору. Душевный сосуд его был опустевшим, впрочем, как и карман.

В этот раз ему совершенно нечего оказалось предложить хозяину заведения. От этого мысли становились лишь угрюмее. Ветер жалобно подвывал и всё время норовил забраться за шиворот. Может, ему тоже было холодно и это попытка согреться? Но Фёдор не жалел ни себя, ни ветра. Он вжал как можно глубже голову в плечи, запахнул потуже тулуп, который всё больше походил на обноски, и мутным взглядом прощупывал пространство впереди. Недалеко, неизвестно как сюда попавшими, заблудшими светлячками мигали огни постоялого двора. Огни могли бы доставить Фёдору радость, если бы это чувство не было утрачено. Радость давно не гнездилась в нём. Ощущения счастья чувствовались чуждыми. Однако чувствовать – не совсем правильное слово. В горе, кроме ощущения самого горя, все чувства деревенеют. Душа покрывается старой морщинистой грубой корой.

Он громко сплюнул и пнул дверь.

Постоялый двор кишел незнакомыми подвыпившими людьми. Повсюду слышался громкий гул, похожий на жужжание сотен пчёл, словно он засунул голову в осиное гнездо, а вытащить её никак не получалось. Его брови поползли вверх, глаза широко распахнулись, лицо растянулось, от чего пышные длинные усы двумя острыми пиками уставились в пол. В общем, им овладело крайнее удивление. С кухни доносился запах мяса, каши и специй. Желудок Фёдора не преминул о себе напомнить и громко заурчал. Рот наполнился голодной слюной.

– Чего тебе? – заметив его, спросил хозяин.

– Мне бы согреться.

– Опять пришёл пить?

– Согреться бы. – Повторил лесник.

– Без денег?

– Я всё верну. Ты же меня знаешь.

– Нет! Хватит с меня! Вишь, вон сколько народу пожаловало. Всем надобно согреться, покушать, попировать. Но им есть чем платить. А тебе?

Фёдор опустил голову. Не глупый и по-своему гордый, он страшно мучился от такого унизительного попрошайничества. Средств с каждым месяцем становилось всё меньше. Он пролистывал дни, как пролистывают книгу в надежде поскорее дочитать.

– Пошёл отсюда, собака! – прикрикнул на него хозяин.

Он подошёл к Фёдору с намерением вывести того силой.

– Пошёл сам!

От унижения у Фёдора сдавило внутренности. Он схватил подошедшего за грудки и швырнул от себя. В леснике ещё чувствовалось наличие тех физических сил, которыми он обладал когда-то. Хозяин сделал пару оборотов на деревянном полу. Возможно, он сделал бы ещё столько же, если бы не ударился о чьи-то ноги, удобно вытянутые вдоль самого большого стола в этом трактире.

– Экой чёрт тебя принесло! – послышался зычный голос. – Охмелел что ли, пёс?!

Уже в летах, но с богатырским сложением человек схватил хозяина за шиворот. С помощью резкого взмаха руки ноги хозяина обрели почву. Человек, державший хозяина, как ягнёнка, внимательно посмотрел ему в глаза.

– Нет, великий князь! – залебезил испуганный хозяин. – Вон, буйствуют, лесник!

Он дрожащей рукой показал на Фёдора. Лесник вдруг понял: голова его выскочила из осиного гнезда, как пробка из винной бутыли. Шум вокруг потерял всю силу, сменившись почти осязаемой тишиной.

– Я тебе не великий! – сказал князь и разжал пальцы на воротнике.

Хозяин, попятившись, отпрянул вглубь зала.

– Что буянишь?

– Не буяню я, владыка. Тот, как вы сами соизволили назвать «пёс», пожелал силой вывести меня отсюда. Ноги мои ещё держат это тело! – он ударил себя в грудь. – Сам могу уйти. Не собака я, чтобы мне пинка под хвост давали.

Люди за столом недовольно зашумели. Кто-то изъявил желание вывести Фёдора самому, кто-то высказал недоумение, как этот мужик, стоящий перед ними в обносках, разговаривает с князем.

– За что он тебя хотел вывезти?

– Я просил горячей.

– Тебе нечем платить?

– Сейчас, да…

– Так на что же ты обижаешься? – усмехнулся князь. —Быть может, он твой друг?

– Нет, владыка. Но раньше у меня было хозяйство. Я продавал ему мясо. И продавал по той цене, по которой никто не продавал, так как считал, что обязан помогать соседям.

– Я не твой владыка! – прогремел князь.

– А я не сказал, что мой. – Ответил Фёдор и поднял голову.

От неслыханной дерзости мужики вокруг зашумели ещё пуще.

– Князь! Отдай его нам. Нечего с ним сюсюкать! – крикнул кто-то.

– Тихо! – повелительным тоном сказал князь.

Убежавшая от шума тишина, снова проследовала в зал.

– Так, почему ты называешь меня владыкой?

– Все сидящие за столом слушаются тебя. Ты имеешь над ними власть – значит владеешь ими.

– Хм, но не тобой?

– Нет, не мной.

– А кто владеет тобой?

– Мной владеет горе, владыка. Подлая горючая снимает на время ошейник.

– Ты разумно говоришь, лесник.

Тон князя становился всё спокойнее. Молнии в глазах поблёкли.

– Я живу в лесу. Где уж тут набираться разуму.

– Среди масс народа умом не запасёшься, лесник. Знаешь кто я?

– На нашего князя ты не похож. Стало быть, князь Игорь.

– Верно думаешь. Тебя как звать?

– Фёдор.

– Что с тобой приключилось, Фёдор.

– Ничего такого, чего бы не смогло приключиться с любым. Болезнь забрала мою маленькую дочку. Животные за две зимы почти все издохли. Участь моя будет той же.

– Смерти, вижу, не боишься, а только подгоняешь. Горю твоему сочувствую, лесник, так как сам имею сокровище, которое у тебя забрала ненастная болезнь. Оно мне дороже любого княжества. Вот, посмотри, дочь моя, Варвара.

Взгляд Фёдора за всё время беседы ни разу не вильнул с образа князя. Только теперь он осмотрелся и увидел подле князя молодую девушку особой статности и красоты. По бокам её окружали прислужницы. Все с интересом разглядывали лесника, будто в таверну забежало диковинное животное.

Фёдор склонил голову в знак приветствия и уважения.

– Нравишься ты мне, Фёдор. Нет в тебе собачьего лобызания, от которого только руки воняют. Садись подле!

Князь сел и велел своей свите подвинуться. Лесник Фёдор бросил взгляд на хозяина. Тот, не двигаясь, жёг его глазами, налившимися кровью и ненавистью.

– Что взглядом его режешь? – окликнул хозяина князь. – Со мной он! Неси жрать и выпить! Лесник, я человек терпеливый, но рамки моего терпения лучше не проверять. Садись подле меня!

Фёдор, не смотрев ни на кого вокруг, а на него смотрели буквально все, скромно прошествовал к столу. Князь шлёпнул его по спине и сказал:

– Будем трапезничать, Фёдор. Чёртова метель заперла нас здесь на несколько дней. Ещё столько же дней метели и мы точно отсюда не выберемся, попомни мои слова. Солдаты стали забывать, что такое трезвый взгляд.