Текст книги "Апокалипсис вчера: Комментарий на Книгу пророка Даниила"

9

Представляя себе древнего человека, человек современный представляет не европейского дикаря. Это давно стало аксиомой. Однако современный дикарь дик совсем другой дикостью, нежели дикарь доисторический. Кочевники вечной мерзлоты, африканские негры и островитяне Тихого океана отстоят от древнего человека так же далеко, как я… или вы. «Древние» и «примитивные» племена стали такими, как сейчас, ПОЗЖЕ, нежели французы стали французами, а немцы немцами. И найти на Земле место, где люди живут так же, как десятки тысяч лет назад, невозможно.

К среде я долетел до Таити. Остров находится под протекторатом Франции, и при въезде тут следует предъявлять французскую визу.

Очередь на паспортный контроль двигалась медленно. Рядом со мной стояли американские и европейские туристы. Они были вежливые, выспавшиеся, веселые, аккуратно одетые. Наверное, какое-то время тому назад каждый из них сидел у себя дома и прикидывал: как бы поудачнее провести отпуск? А вот не съездить ли на теплые острова? Там, конечно, дорого, но зато комфортно и дело того стоит. Там, говорят, красиво – почему бы не съездить? Почему не посмотреть на эту красоту?

Каждый из них набрал номер телефона туроператора и услышал в трубке вежливый голос. Американцы заплатили за поездку какое-то количество американских денег, а европейцы – какое-то количество евро. Дальше все они путешествовали с комфортом. А я стоял в той же очереди, что и они, но был грязным, небритым, смертельно усталым. Почти две недели я из соображений экономии ночевал в комнатах, в которых по потолку стаями разгуливали ногастые насекомые и через щели в стенах можно было обмениваться с соседями рукопожатиями. Из крана в душе текла не вода, а черт знает что, а питался я в таких местах, о которых лучше никогда не слышать санитарным инспекторам. И все равно, деньги мои были на исходе.

Уже много лет я живу с ощущением, что все давно кончилось. К чему строить собственную вавилонскую башню, если с утренней зарей она обратится в ничто? Но, глядя по сторонам, я видел, что барабаны апокалипсиса стучат в ушах лишь у меня. Всем остальным на них наплевать. У чистых и улыбчивых людей, стоявших вместе со мной в очереди, все было отлично. Я разглядывал их и чувствовал себя Ноем. Приговор произнесен. Завтра на землю упадут первые капли дождя. Но нет ни единого желающего занять место в ковчеге.

Американцы и европейцы смеялись. Они отлично себя чувствовали. Жизнь даже после конца света вовсе не казалась им бессмысленной. Если окружить эту жизнь тысячей уютных мелочей, то люди смогут не обращать на апокалипсис никакого внимания. О каком ковчеге может идти речь, если отпуск только начался и в бокале нагревается мохито?

Офицер-пограничник полистал мой паспорт и задал дежурный вопрос:

– Чем вы собираетесь заниматься на Таити?

Я ответил честно:

– Не знаю. Может быть, просто умру.

4. Южная Сибирь

1

Говорят, в Тыве какие-то особенно благоприятные условия для выращивания наркотиков. Конопля вырастает здесь размером с дерево, а уж гашиш из нее получается такой, что спичечного коробка хватит убраться полку крепких мужчин. По крайней мере так уверяли местные. Гашиш предлагали в каждом населенном пункте, через который мы ехали. Говорили, что в Москве коробок такой пыли стоит под двести долларов, а у них всего тридцать. Я мотал головой и по сотому разу пытался объяснить, что гашиш не люблю, да и приехал вовсе не из Москвы.

Микроавтобус, на котором я ехал из Кызыла (тувинская столица), принадлежал маленькой золотодобывающей компании. За рулем сидел плохо говорящий по-русски тувинец. Молодой, рыжий, кривоногий. Во рту у него не хватало сразу нескольких передних зубов, а глаза были такие раскосые, что уголки налезали аж на виски. В салоне, кроме меня, был всего один русский мужчина. Он сказал, что я могу звать его Виталька.

Не исключено, что сперва у ребят был план зарезать меня где-нибудь на горном перевале и забрать вещички. Но в Кызыле я по собственной инициативе купил русскому большой баллон с пивом, и он убедился, что я славный малый. А насчет вещичек, сразу было видно, что ничего дорогостоящего с собой у меня нет. В общем, мы почти подружились.

Ехать предстояло через гигантские поля конопли. Никакой промышленности или чего-нибудь в этом роде тут никогда не существовало. Работы для тувинцев нет. Поэтому взрослое население занимается либо охотой, либо производством гашиша. Ну, или вот, как мой водитель, – частным извозом.

Гнал тувинец под сто сорок. Микроавтобус был японский, с правым рулем. На зеркале заднего вида в кабине был привешен целый иконостас буддийских погремушек. Водитель долго молчал, а потом спросил:

– Тебе старые вещи не нужны?

– Какие вещи?

– Икона, например. Не надо? Говорят, ее ваш Андрей Рублев рисовал. Ценная икона, и отдам недорого. На ней какие-то ваши русские боги нарисованы. Красивые, все в белом.

– Нет, наверное. Спасибо.

– Ну, смотри. Вещь-то чудесная. Мы ее пытались фотографировать, так пленка засвечивалась. Точно не надо?

– Спасибо.

Тувинец пожал плечами.

2

В Тыву я приехал осматривать курганы. Такого количества доисторических руин, как в русской Южной Сибири, нет нигде в мире.

Все, с кем я советовался, отговаривали меня сюда приезжать. Говорили, что аттракцион смертельно опасен. Далекая и безлюдная Тыва – верная смерть белого человека. Тувинцы (объясняли мне) всегда обкуренные и пьяные. В целой республике сразу после полудня не остается ни единого трезвого человека, так что меня даже менты не защитят.

Оказалось, все это глупости. Места были, конечно, небогатые, зато люди – приятные. Если я на улице спрашивал дорогу, тувинцы останавливались, подробно расспрашивали, откуда я и зачем приехал, а потом каждый раз пытались довести прямо до места. На второй день жизни в Кызыле я нашел микроавтобус, принадлежащий небольшой золотодобывающей компании, и поехал в сторону Саянского хребта. За рулем сидел молчаливый тувинец, а в салоне – Виталька.

Из Кызыла мы выехали в пять утра. Курганы начались сразу же, как только кончился город. Древние, оплывшие от времени, но все еще поражающие размерами. Триста лет назад первым из европейцев в эти края добрался датский медик Даниил-Готлиб Мессершмидт. Пораженный, он писал, что, похоже, ему удалось открыть царское кладбище всей Центральной Азии: на каждом шагу из земли торчали каменные стелы, черт-те чьи захоронения, руины крепостей и древние святилища. С тех пор тувинский ландшафт изменился мало.

Виталька сперва показывал мне на руины пальцем и пытался вспомнить названия, но потом бросил. Курганов было слишком много. Парень рассказывал, что когда был маленьким, строители прокладывали через эти места дорогу. Могилы срывали бульдозерами. А он с мальчишками бегал на стройку играть с древними костями. Черепа и ржавое оружие тогда кучами валялись прямо вдоль шоссе.

Возле одного особенно здоровенного кургана я попросил остановиться. Тишина. Вдалеке горы. Пожухлая трава. Виталька, вылакавший уже с утра несколько литров пива, пошел отлить. Прежде чем застегнуть ширинку, показал, что в крайнюю плоть у него вставлено пластиковое колечко.

Щурясь на восходящее солнце, хмыкнул:

– Девкам нравится – ух! У нас в поселке о моем шарнирчике каждая знает. Только праздник какой начнется – девки все ко мне. Отбоя от них нет. Короче, хорошее приспособление.

Пока мы стояли, из-за кургана вышел странный для этих мест мужчина. Плащ, кепка, в руке – коленчатая металлическая фигня. Увидев нас, он положил свой агрегат на землю, подошел, вежливо поздоровался. В Сибири этот ритуал является обязательным. Мужчины пожали друг другу руки и немного поговорили. Потом мы залезли в автобус и поехали дальше.

Виталька спросил:

– Ты видел, что у этого типа в руках?

– Да. Металлоискатель.

– Заметил, да? Понял, чем он занимается? Это ж бугровик из города! Золото приехал искать! Что-то много их последнее время ездить стало.

Русские поселенцы грабят древние могилы уже четыреста лет подряд. Было время, когда на промысел уходили целыми деревнями. Специалистов по раскопкам курганов прежде называли «бугровики». Этот бизнес считался в Сибири вполне уважаемой профессией. Первый русский исследователь Сибири Герард-Фридрих Миллер писал:

1 октября 1739 года на древнем кладбище, лежащем на левом берегу Енисея, мы встретили старика, живущего в подземной лачуге и кормившегося раскапыванием могил. Уже лет тридцать этот старик обитал в здешних местах. Отлучался из своей подземной лачуги он лишь затем, чтобы сменять в кабаке кое-что из своих находок на водку.

Он копал беспрерывно могилы разных эпох. Киркой поднимал большие камни, а лопатой выгребал из-под плит землю и смешанные с золой кости. Под старость у него отсохла левая рука, и тогда он стал привязывать к ней лопату и, налегая на нее грудью, копал землю. Говорят, старик нашел большие сокровища, но не закрывает их снова, полагая, что после него явится новый искатель и они причинят ему столько же труда, сколько ему.

Иногда гробокопателей отлавливали. В ноздри им заливали расплавленный свинец, а добычу конфисковывали. Например, все, что сегодня хранится в «Золотой кладовой» Эрмитажа, было конфисковано всего у трех таких шаек. Позже, уже в 1920-х, когда стране было сложно и не хватало валюты, за добычей сюда снаряжали уже государственные экспедиции. Несмотря на все это, золота здесь хватает до сих пор.

За три года до того, как я приехал в Тыву, археологической экспедицией Государственного Эрмитажа было найдено неразграбленное древнее захоронение. Под курганом Аржаан-2 ученые нашли могилу вождя: золотые бляхи, нашитые на кожаные доспехи, золотые пластинки на сапогах, золотая инкрустация на мече, золотые серьги в ушах. Рядом с мужчиной лежала женщина – тоже с мечом на поясе и тоже вся в драгоценных металлах.

Водитель-тувинец хмурился и так излагал мне всю историю:

– Короче, ваши, питерские, недавно на этом месте клад нашли. Все очень древнее. Кладу этому лет сто или даже больше. Короче, целый мешок золота там был. Да только курганы-то копать нельзя. Боги такого не прощают. Кто вашим, питерским, помогал клад искать – те уж гниют давно. Поумирали они все.

Общий вес золотых украшений из Аржаана превышал двадцать пять килограммов. Найти такое в нищей Тыве – значило поиметь большие проблемы. Как только последний слой земли был снят и в раскопе заблестели золотые бляшки, руководитель экспедиции побледнел, распорядился укрыть яму брезентом и бросился по спутниковому телефону звонить в республиканский ОМОН. Ночью никто в лагере не спал. ОМОН вылетел к месту на вертолетах, но слухи ползли быстрее, и местные жители с большими псами и охотничьими ружьями могли успеть раньше. В этом случае ни золота, ни самих археологов никто бы больше уже не увидел.

Впрочем, обошлось. Вокруг Аржаана было выставлено оцепление, местных отогнали, золото увезли в Петербург. Тувинские власти до сих пор скандалят и просят вернуть национальное достояние. Но что попало в Эрмитаж, то пропало. Тувинцам отвечают, что хранить такое количество золота в республике, где даже у милицейских автомобилей на ходу свинчивают колеса, – затея глупая.

То же самое происходит везде, где сохранились неразграбленные курганы. В соседнем Алтае в 1993-м отыскали захоронение древней степной княжны. Огромный гроб из лиственницы был заколочен позолоченными гвоздями. Покойница лежала в позе спящей: под головой подушка, под щекой ладошка, сверху девушку накрыли меховым покрывалом. Ее кожа была сплошь покрыта цветными татуировками. Зубы умершая девушка оскалила в странной хищной ухмылке.

Чтобы увезти находку, археологам тоже пришлось вызывать автоматчиков. Алтайцы перегораживали машинам дорогу и кричали, что на тех, кто ворует трупы древних царей, обрушится небо. Мумию все равно увезли. Теперь она хранится в холодильнике Новосибирского института археологии. Однако после этого случая правительство Алтая все-таки наложило на раскопки мораторий и перестало допускать к себе археологов из столиц. Правда, целее курганы от этого не стали. Их по-прежнему грабят, только теперь не умники из университетов, а местные умельцы. За время, пока я ехал через степь и горы, мне попалось не меньше четырех типов с металлоискателями и лопатами.

3

Тыва – самое странное место из всех, что я видел. Она похожа на Марс: круглые вершины сопок, а между ними туман. Я пригрелся в машине и, чтобы не заснуть, изо всех сил смотрел в окно.

Прошлое человечества (вертелось в голове) – это прогресс и эволюция. Восхождение из тьмы к свету. Чтобы доказать, будто это действительно так, мне демонстрируют две картинки: откуда человек шел и где оказался. Между этими крайними точками и уместилась вся наша история.

Картина первая: древний троглодит. Троглодит грязен, волосат и гол. У него нет ружья, чтобы подстрелить себе завтрак, и автомобиля, чтобы убежать от наступающего оледенения. Скрипя мозгами, троглодит пытается изобрести колесо, парус и письменность…

Картина вторая: современный москвич или парижанин. Москвич выбрит бритвой «PhiliShave» и живет в квартире с ванной и туалетом. По утрам пьет кофе из кофеварки, днем ездит на авто, а вечера коротает не у костра, а у телевизора.

Сравниваем персонажей: второй настолько же лучше первого, насколько баллистическая ракета совершеннее кремневого скребка. Согласны? Если ответите «да», значит, вы не заметили, как вас обманули.

Загляните тремя абзацами выше: что мы собирались рассмотреть? Мы собирались рассмотреть историю человечества. Теперь посмотрите, что же мы рассмотрели? А всего-навсего уровень техники!

Сравнив приведенные картинки, можно убедиться: с течением времени техника становилась лучше и удобнее. Это так. Проблема не в этом, а в том, можно ли сказать, будто человеческая история – это непрерывное движение от плохого к хорошему?

4

Спросите любого прохожего на улице… или даже не прохожего, а себя самого: что изучают ученые историки? В ста случаях из ста ответ будет «Прошлое человечества». Но ведь это совсем не так!

Греческое слово historia означает «рассказ об известном», «письменное свидетельство». История, которую изучают историки, – это не все прошлое, а только то, что дошло до нас в письменном виде.

Первые памятники расшифрованной письменности были созданы приблизительно пять тысяч лет тому назад. Специалисты до сих пор спорят, кто первым додумался до изобретения письмен: то ли загадочные шумеры, то ли древние египтяне. Чуть позже собственная система письма была изобретена китайцами.

Все, что было до этого события, считается доисторическим прошлым. То, что было после, – древней историей. Человеческое прошлое историки сегодня раскладывают по полочкам, имея в виду лишь один аспект: наличие или отсутствие технических благ (например, письменности).

Историки – это вообще такие ребята, которые привыкли смотреть не на окружающий мир, а на книги об окружающем мире. Так что нет ничего странного, что прошлое они описывают всего лишь как победоносное шествие алфавита по планете. Сперва очагов цивилизации было мало: Египет и Шумер. Потом культура (в смысле – письменность) распространилась по миру шире: Финикия, древняя Греция и Рим. А сегодня культурны (то есть способны прочесть этикетку на консервах) почти все народы земли.

Не важно, что южноамериканские императоры за тысячу лет до основания Рима строили в Андах циклопические дворцы. Поскольку они еще не изобрели то, что уже изобрели мы (письменность), значит, никакого отношения к истории местная цивилизация не имеет. Не имеет значения, что средневековые монголы основали самую гигантскую державу в истории человечества и контролировали земли от Индонезии до Скандинавии. Раз у них не было телевизоров и автомобилей, значит, эти повелители Вселенной – варвары и дикари.

История начинается там, где появляются первые летописи. После того как на лист папируса (глиняную табличку… воловью шкуру…) были нанесены письменные знаки, историки получают возможность рассказать нам о древних битвах и перечислить имена царей. О том, что было до нанесения значков, историки не в состоянии сказать ничего. Однако является ли момент появления письменности действительно переломным? Для истории письменных памятников – безусловно. Так же как для истории мореплавания переломным является момент изобретения паруса, а для военной истории – момент изобретения пороха. Но для прошлого человечества все эти моменты вовсе не вехи… просто моменты… такие же, как сотни других.

История человечества – это не забег, где сперва все стояли на нулевой стартовой отметке, затем побежали и кто-то вырвался вперед, а кто-то безнадежно отстал. История человечества – это не подъем, а просто дорога. Много-много событий, происходивших в разных концах планеты по имени Земля. Культуры возникали, развивались, гибли, рождались опять… но ни одна следующая не была лучше предыдущей.

Можно ли описать историю человечества как историю введения все новых и новых технических изобретений? Разумеется, можно. При желании историю человечества можно описать даже как историю коллекционирования бабочек. Но является ли на самом деле история человечества историей техники?

Мне не хотелось бы навязывать вам свою точку зрения. Поэтому ответьте на поставленный вопрос самостоятельно. Я же лишь замечу, что в одном из романов братьев Стругацких есть смешной персонаж, утверждавший, будто целью эволюции является рюмка коньяку с лимоном, а человек – лишь орудие достижения этой цели.

Древние египтяне пили пиво. Современные японцы пьют саке. Мусульмане вообще ничего крепче кофе не пьют. Вывод: вся мировая история затевалась лишь ради появления на свет французских виноделов.

5

Внизу, в долине, цвела золотая осень и на деревьях желтели красивые листья, а на первом саянском перевале хрустел мороз и лужи были покрыты толстым слоем льда. На перевале полагалось остановиться, перекусить, сходить в туалет и хорошенько отдышаться перед решающим рывком в горы.

Водитель моего автобуса так и поступил. Он остановился, заглушил двигатель и сказал, что здесь мы будем завтракать. Я побрел в столовую. Там женщина с грязными руками строгала мясо. Ребятам я сказал, что пусть они заказывают, я заплачу. На часах было полдевятого утра.

Спозаранку грызть жирное мясо – на такое я был не способен. А выпить кофе на перевале мне не светило. Пока водитель и Виталька ели, я сходил на местный рынок, порассматривал товары. Продавали барсучий жир, настоянные на водке панты (рога молодых олешков), бруснику и копченый хариус.

Потом я вернулся в кафе. Там пахло жареным. Водитель подвинулся на длинной лавке:

– Чего не ешь? Садись! Мясо марала закажи! Знаешь марала? Огромный зверь! У него гон сейчас. Орет зверь-марал. Так орет, что у людей, которые слышат, брюхо дрожит. Говорят, на кого марал поорет, тот долго жить будет. На меня много раз орал.

Я сел рядом. Заглянул в тарелку водителю. Желания заказать мясо марала не появилось. Тувинец чавкал и махал жирными руками:

– Марал криком гарем созывает. Ты его убьешь, начнешь разделывать, а у него все пузо – это самое… В сперме, короче.

Он жевал и по ходу рассказывал, что если попить барсучьего жира, не затвердевающего даже при морозе в –57°С, когда у «Жигулей» с грохотом лопаются металлические рессоры, то сперва ты станешь три дня подряд харкать черными сгустками, но зато вся зараза из тебя выйдет и потом легкие твои станут как у новорожденного. Дорассказав, он пописал на дерево прямо возле входа в кафе, залез обратно в микроавтобус, и мы поехали дальше.

Дорога из Тывы в соседнюю Хакасию называется Усинский тракт. Прорубать ее начали еще в 1906 году, но конца работ не видать и сегодня. Езда по горной трассе – то еще удовольствие. По статистике, из ста пятидесяти машин, уезжающих в горы, до той стороны доезжает только сто сорок девять. В прошлом году снежная лавина завалила на перевале сразу восемь автомобилей. Поскольку среди заваленных была и инкассационная машина, то на разбор снежных завалов бросили кучу техники. Откапывали людей больше недели, и большую часть даже удалось спасти.

Не глядя в мою сторону, водитель продолжал говорить – будто сам с собой.

– Меня семь лет назад посадить должны были. На меня несколько пьяных бурятов напали. Я двоих с лестницы третьего этажа сбросил. Они кости поломали. А еще одного металлическим предметом по ноге ударил… не знаю, как эта штука по-русски называется… такая кривая… жилу кровяную ему рассек. Короче, в госпиталь их увезли. А меня закрыли. Превышение пределов необходимой обороны. Могли дать пять лет. Хотя бурятский прокурор просил для меня десять лет. И что делать? Знакомые отвели меня к бабуле. Така-а-а-ааая бабушка – ух! У нее вороны дома живут. Она дала мне зерна, сказала, чтобы я на суде вокруг себя посыпал. Ну и меня прямо в зале суда освободили.

Те два дня, которые я провел в Тыве, местные жители постоянно пытались разговаривать со мной о шаманах. Я уже привык к этой теме.

– Хороших шаманов в наше время мало осталось. Но шаманят многие. Я женщину знаю, она майор милиции. Тоже шаманка.

– Я думал, у вас в Тыве буддизм.

– Да ладно! Что эти ламы умеют? Их в училище научили по книжке читать, они и читают. А шаманы видят. У них глаз с рождения. Я возил одного шамана на поминки. У нас поминки на сорок девятый день справляют. Не на сороковой, как у русских, понимаешь? Так он костер разжег. В бубен бил. Стал эту умершую звать. По девичьей фамилии, понял? Ее родные и забыли давно, как у нее девичья фамилия. А он звал. Шаманил что-то у умершей женщины. Нам ее ответы передавал. Спрашивает, а брат Володя из Абакана приехал? То есть это она у нас спрашивает, понял?

– Платят им за это?

– Не знаю. Деньгами, может, и не платят. Шаману подарки дарить положено. Обычно ему водку приносят. Хороший шаман от водки еще сильнее все видит. К шаманам даже из правительства ходят.

Мы все ниже спускались с гор. Тувинец говорил, что у него в роду тоже есть корень. В смысле, среди его предков некоторые шаманили. Он и сам иногда видит сны. Один раз утопленника на реке нашел. Но шаманом становиться не хотелось бы. Очень уж шаманам жить сложно. Простому человеку жить легче. Тем более что когда в шамана превращаешься, то сперва болеешь очень сильно.

Потом мы еще раз остановились, чтобы Виталька мог отлить. Я вышел вместе с ним и закурил. Спросил, как он, русский, ко всему этому относится?

– А мне что? Я ко всем верам с уважением. Хоть к шаманам, хоть к протестантам. – Подумал и добавил: – Тем более что явление духов есть научно установленный факт.