Текст книги "Шесть голов Айдахара"

Ильяс ЕСЕНБЕРЛИН
ШЕСТЬ ГОЛОВ АЙДАХАРА

ЗОЛОТАЯ ОРДА

КНИГА ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Огромная туча, похожая на черного дракона с распростертыми в полнеба крыльями, стремительно поднималась над горизонтом. Остановилось солнце, охваченное ужасом, умолкли птицы, поникли, повяли цветы и травы, и тугой порыв ветра со зловещим шорохом прокатился по степи от края до края.

По озеру, сделавшемуся похожим на тусклый слиток серебра, побежала мелкая рябь. Туча-дракон ударилась грудью о золотой диск солнца и заворочалась, заклубилась сизым дымным туманом. В глубоких степных балках протяжно, со всхлипами завыли волки.

От поверхности озера поднялся к небу гудящий, раскачивающийся смерч, раздвинулась тусклая вода, и Узбек-хан вдруг увидел себя и услышал свой голос.

Держа перед лицом раскрытые ладони, он негромко читал молитву. Рядом с ним, по правую руку, на почетном месте – торе сидел новый хан Золотой Орды, сын недавно умершего Токтая – Елбасмыш, дальше – эмир Кутлук Темир, а чуть ниже его – главный визирь хана Кадак.

Великое горе привело Узбека и его родственника Кутлук Темира в Орду из далекого Ургенча. В год свиньи (1311) ушел из жизни хан Токтай, и, по древнему обычаю, должны были они приехать хоть на край земли, чтобы сказать близким покойного слова утешения.

И когда Узбек произнес последнее слово молитвы и все должны были сказать «аминь», Кутлук Темир вдруг сделал резкое движение. Послышался пронзительный короткий свист, словно через прохладный полумрак юрты пронесся стремительный стриж, и голова визиря Кадака упала на красный персидский ковер.

Узбек увидел ее совсем рядом – расширенные слезящиеся глаза визиря и шевелящиеся старческие губы, словно пытающиеся что-то сказать. Рука Узбека метнулась к левому бедру, к кривой кипчакской сабле. Елбасмыш отшатнулся от него, но было поздно. Сверкнуло тонкое стальное лезвие, и голова хана покатилась по ковру.

Узбек вскочил на ноги и, не владея собой, оскалив зубы, нанес еще несколько ударов по обезглавленному, корчащемуся телу Елбасмыша. Безумными глазами обвел он юрту. Белый войлок ее стен был забрызган кровью. Узбек посмотрел на Кутлук Темира. Эмир очень спокойно вытер саблю голубым шелковым платком и вложил ее в ножны.

Узбеку показалось: чьи-то липкие сильные ладони вдруг сжали ему горло, и он рванулся всем телом, пытаясь освободиться от них. Рот его открылся в крике, но из горла вырвался только страшный, сдавленный хрип.

От этого хрипа хан и проснулся. Глаза его лихорадочно шарили вокруг, пытаясь увидеть врага. Тело тряслось, а рука искала кинжал, спрятанный под ковром у изголовья. Но в юрте никого не было. В тонких, как стрелы, лучиках солнца, падающих сквозь отверстие в своде юрты, клубились золотистые пылинки, и слышно было, как за тонкими стенами перемещались туленгиты, охраняющие покой великого хана Золотой Орды.

Узбек вытер выступивший на лбу пот, шепотом прочитал молитву и провел по лицу сложенными ладонями.

Проклятый сон. Больше десяти лет прошло с того страшного дня. Сколько же еще нужно времени, чтобы забылись те давние события? Бураны заметали Дешт-и-Кипчак, яростное солнце сжигало в ней траву дотла, а память по-прежнему хранит все четко и ясно, словно над нею не властно время, словно все это произошло вчера.

Зачем тогда кромсал он саблей обезглавленное тело? Ведь Елбасмыш был мертв. Тем более что врагами они никогда не были. Если бы не ханский трон! Если бы!..Что делить двоюродным братьям, которые знали и любили друг друга с детства? Но пришла пора, и встал между ними трон Золотой Орды. А оба они были чингизидами, и самой судьбой им предначерталось провести свою жизнь в войнах и распрях, в подозрительности и вражде.

Ни разу за все время, что прошло с тех пор, как он коварно убил Елбасмыша, Узбек не пожалел о случившемся. Он хотел этого и знал, что делал. Его беспокоило другое. Он не мог объяснить, откуда у него тогда появился страх и почему он поднял руку на мертвого хана.

Узбек хотел прогнать воспоминания, но возбужденный недавним сном мозг не подчинялся его воле. Словно ковыльные волны под ветром, потекло время вспять, и перед глазами встало давнее, навсегда врезавшееся в память. Это было детство, когда небо, земля и люди казались большими…

Однажды ранней весной аулы среднего сына Менгу-Темира – Токтая и самого младшего – Тогырылши, выбирая место для летовки, встретились на берегу могучего Итиля. Тогда Токтай еще не был ханом, и никто не знал, что предначертано ему судьбой, и оттого между братьями и принадлежащими им аулами царил мир и солнце светило для них одинаково ласково. Узбек и Елбасмыш были ровесниками – им исполнилось по шесть лет. Целые дни проводили они вместе: устраивали скачки на стригунках, ловили силками птиц. Они мечтали быть воинами, такими же смелыми и беспощадными, каким был их великий предок Чингиз-хан, поэтому все, что попадалось в их силки, они предавали смерти. И каждый стремился показать другому свое бесстрашие. Однажды их добычей стал обыкновенный воробей. Узбек подбежал к нему первым и, испустив торжествующий вопль, оторвал птице голову, потом подбросил окровавленный комочек перьев вверх.

Случилось чудо – безголовый воробей вдруг быстро-быстро замахал крыльями и полетел над степью. Изумленные, они смотрели ему вслед, пока воробей не исчез в зарослях чия. Узбек и Елбасмыш долго искали птицу, но так и не нашли ее.

Увиденное потрясло обоих. Что-то загадочное было в случившемся. Куда делась птица? Почему, если ей было предначертано умереть, она продолжала жить, даже когда ее лишили головы?

Через охвативший юного Узбека страх просочилась вдруг тогда еще непонятная до конца мысль, что врага надо добивать и не верить в его смерть до тех пор, пока тело его не изрублено на куски. Наверное, именно это далекое и почти забытое, сидящее где-то глубоко в мозгу воспоминание заставило Узбека продолжать рубить бездыханного Елбасмыша.

Узбек-хан верил в судьбу и потому не мучился сомнениями. Если бы Небу было угодно, то сабля выпала бы из его рук, когда он поднял ее на двоюродного брата, и Елбасмыш продолжал бы счастливо править Ордой. Все в руках аллаха. Только его волей определяются пути каждого из живущих на земле. Зачем тревожить свою совесть и искать оправдания, если все было заранее предначертано?

Успокоение снизошло на Узбек-хана. Судьба! Кто смеет ей противиться? Разве не ею было уготовано воину Карабаю то, что с ним случилось?

Давно это произошло. Узбек уже стал юношей и, как положено чингизиду, принимал участие в походах и сражениях. Бесстрашные тумены Ногая осадили одну из кавказских крепостей. Защищали ее воины ильхана Газана. Крепость стояла на крутом склоне горы, и войскам Золотой Орды пришлось нелегко. Из-за высоких стен в нападающих летели огромные камни, которые бросали защитники с помощью китайских метательных машин.

Воины отыскали на склоне горы пещеру, и Узбек вместе с сопровождающими его туленгитами укрылся в ней, чтобы немного передохнуть. Пещера была просторной, высокой, и отверстие в своде делало ее похожей на юрту. Туленгиты развели костер, чтобы сварить мясо, Узбек прилег на разостланной у стены кошме. Сюда, под землю, звуки сражения долетали слабо. Слышен был лишь слитный гул голосов многотысячного войска, штурмующего крепость, да изредка вздрагивала земля, когда рядом с пещерой падал большой камень.

Вдруг что-то круглое и черное влетело в отверстие в своде пещеры, ударилось об пол и, покатившись по нему, выкатилось наружу. Узбек привстал и увидел, что это человеческая голова. Один из туленгитов вышел из пещеры, чтобы рассмотреть ее поближе. Вскоре он вернулся.

– Это голова чернобородого Карабая, – сказал туленгит. – Видно, камень, брошенный китайской машиной, перебил ему шею, и голова через отверстие упала к нам…

– Я знаю Карабая, – сказал Узбек. – Это был смелый воин. Мир его душе.

Туленгиты согласно закивали. Многие из них тоже знали погибшего воина.

Свод пещеры задрожал, на сидящих посыпались мелкие камешки. Узбек поднялся с пола, собираясь выйти из пещеры, чтобы узнать, что происходит у стен крепости. Ему оставалось сделать один шаг, и тут огромный камень упал у входа в пещеру точно на то место, где лежала голова несчастного Карабая.

Удивление, страх отразились на лицах туленгитов. Такого им не доводилось видеть. Дважды смерть нашла одного и того же человека. «Только судьба могла так распорядиться», – с суеверным страхом подумал Узбек. Не был ли он сам орудием судьбы, когда задумал убить Елбасмыша? И коль получилось так, как он захотел, не само ли Небо покровительствовало ему? Да, только судьба выбирает, кому сидеть на троне Золотой Орды. Все, все предопределено!

Мысли Узбек-хана вернулись к тем дням, когда он решился на убийство двоюродного брата.

Елбасмыша сделал ханом визирь Кадак. Оставалось справить поминки по Токтаю, и можно было собирать курултай, который бы подтвердил, что все совершено согласно Яссе великого Чингиз-хана. А что значит курултай для человека, который уже сидит на золотом троне? Кто посмеет возразить? И друзья, и враги будут дружно бросать в небо борики и кричать славу новому хану, потому что каждый, кто решится поступить иначе, не доживет даже до рождения нового месяца. Руки хана длинны, и у него всегда найдутся те, кто рад будет выполнить его волю. Непокорного или просто недовольного удавят, или он упадет на охоте с коня, и его найдут в степи со сломанным позвоночником. Так решают чингизиды свои споры.

И Узбек не выказал тогда недовольства. Глубоко упрятав зависть к двоюродному брату, он вместе с преданным ему Кутлук Темиром и с большим отрядом воинов приехал в Орду, чтобы выразить соболезнование новому хану. Так принято в степи, и только в одном поступил по-иному Узбек – он не повел отряд в Орду, а велел ему до поры укрыться в оврагах близ ставки. А когда совершилось то, ради чего приехали Узбек и Кутлук Темир, когда головы Елбасмыша и Кадака упали к их ногам, вот тогда-то преданные воины окружили Орду. Через три недели все эмиры, беки и нойоны выразили покорность новому хану и подняли его на белой кошме, как велел обычай.

И потекло время, как воды великого Итиля, то бурно и стремительно, то величаво и спокойно.

Через семь лет, после того как Узбек сел на трон Золотой Орды, в год лошади (1318), он совершил свой первый поход в Иран. Не спеша, тщательно готовился хан к нему. И оттого движение его туменов было похоже на стремительный, все сметающий на своем пути бурный поток. Каждый всадник имел по два заводных коня. Воины, закаленные на долгих облавных охотах, не знали усталости. Они пересаживались с одной лошади на другую, покрывали за день огромные расстояния. Многие носили кольчуги и железные шлемы, а кони беков, эмиров и нойонов были украшены серебром.

И впереди этого войска, под белым знаменем Золотой Орды, ехал он, Узбек-хан. Легко и радостно он чувствовал себя, сидя на гнедом густогривом иноходце. Кровь кипела в молодом стройном теле, и горбоносое сухое лицо было красивым и строгим.

Стремительно было движение туменов Узбека. Вскоре далеко позади остались желтые просторы Дешт-и-Кипчак, и, миновав широкий и тихий Тан, они вышли к Дербенту.

Железные Ворота гостеприимно распахнулись перед ханом. Местная мусульманская знать не оказала сопротивления единоверцу. Узбек-хана ждали, и потому появление золотоордынского войска явилось полной неожиданностью для эмира Тарамтаза, поставленного ильханом защищать рубежи государства.

Словно бешеный поток хлынули тумены Узбека через Железные Ворота на равнину Ширвана, сметая на своем пути немногочисленные отряды врага. Небо покровительствовало хану в первом походе, и удача его не оставляла. Через несколько дней белое знамя Орды уже развевалось на берегу Куры, и воины, довольные легкой победой и богатой добычей, ставили свои походные шатры в зеленой и прохладной долине.

Как и Берке, Узбек-хан был ревностным мусульманином. Узнав, что неподалеку от привала его туменов находится ханака – обитель дервишей из могущественного мусульманского ордена суфийцев, хан отправил к ним близких людей во главе с братом Кутлук Темира – Сарай Кутлуком. Дервиши встретили посланцев хана с большим почетом. Шейх ханаки вознес аллаху молитву, прося долгой жизни опоре ислама великому Узбек-хану и побед над неверными его доблестному войску.

И только после обильного угощения, когда гости собирались в обратный путь, словно невзначай шейх пожаловался Сарай Кутлуку на обиды, нанесенные вои-нами Орды ордену. Слова его были пристойны, лицо излучало доброту, но в глазах, глубоко спрятанных под кустистыми бровями, вспыхивали жесткие, недобрые огоньки. Тихим голосом, склонившись в полупоклоне, шейх говорил:

– Доблестные воины великого Узбек-хана захватили много наших людей, угнали тридцать тысяч баранов. Нашлись такие, кто, забыв заповеди пророка Мухаммеда, прельстился имуществом, принадлежащим мечети и слугам аллаха. Пусть великий хан проявит справедливость и поможет нам вернуть то, что отняли у нас его воины. Аллах вознаградит его и продлит ему счастливые дни царствования.

– Я передам твои слова моему повелителю, о мудрый шейх…– сказал Сарай Кутлук.

И он передал их Узбек-хану. Хан Золотой Орды впал в ярость. Ему, хорошо знающему, сколько войн пришлось вести Орде за земли Азербайджана, нужна была здесь надежная опора, а кто мог ею стать, как не секта дервишей, которая оплела своей паутиной города и селения этого края? Община поистине стала всемогущей. К тихим, вкрадчивым словам, идущим из ханаки, прислушивались с почтением и страхом и простой дехканин, и знатный купец.

Узбек-хан велел вернуть общине скот и в знак признания и искупления вины послал шейху слиток серебра величиною с конскую голову. Были найдены и воины, осмелившиеся войти в мечеть и в дома служителей аллаха с корыстными мыслями. Одному из них отрубили голову и, продев сквозь уши волосяной аркан, повесили на шею другому. Туленгиты из личной охраны хана провели его между шатрами, и всякий из многотысячного войска мог видеть, что будет с каждым из них, если он поступит так же, как поступили эти двое.

Не довольствуясь этим, Узбек-хан послал гонцов с приказом к предводителям правого и левого крыла войска. В приказе говорилось: «Тот, кто будет красть или насильно забирать скот и вещи, принадлежащие мусульманской общине дервишей, будет пойман и отдан для наказания мюридам шейха. Никто не смеет творить насилие над жителями ханаки или над теми, кто нашел там убежище. Если же знающий о преступлении, совершенном кем-либо из воинов, не донесет об этом, а станет укрывать виновного, то он также будет предан смерти как соучастник преступления».

Тяжким выдался для Ирана год лошади. Страшные грозы бушевали над ним, а с неба низвергались потоки воды, и реки выходили из берегов, смывая и разрушая жилища. Двинулись в поход и крестоносцы. Эмир Чопанбек из рода сулудзу, неся большие потери в людях, с трудом сдерживал их войско. Неспокойно стало и на других границах.

Обстановка для Узбек-хана сложилась благоприятной. Но, окрыленный первыми успехами, он потерял осторожность, забыл, что перед ним сильный и опытный враг, умеющий даже в трудную минуту собрать силы и оказать сопротивление. Хан не задумался, почему приходилось отважному Ногаю неоднократно возвращаться в эти земли, чтобы удержать, сохранить их за Золотой Ордой.

Беспечно, в веселии и развлечениях проводило время на берегу Куры войско хана, пока не стало известно, что навстречу ему движется внук Газана – Абусеит с десятью туменами. Еще более встревожило сообщение, что в тылу Узбек-хана, на пройденных и покоренных землях, неведомо откуда появились сильные отряды противника. Опасаясь окружения, хан, даже не попытавшись собрать свои силы в один кулак, велел отступать.

Бросая награбленное, оставляя гурты захваченного скота, тумены Узбек-хана поспешно отходили к Дербенту. И отход этот скорее походил на паническое бегство, а бегущего бьет каждый, у кого хватает смелости и решительности.

Тяжело переживал Узбек-хан свое неожиданное поражение. Черный от злости и от степной пыли, возвращаясь в родные степи Дешт-и-Кипчак, он шептал: «Придет еще мое время! Я отомщу за позор! Мое время придет!»

* * *

«Смута спит; да проклянет аллах того, кто ее разбудит!» – говорится в одном из преданий о пророке Мухаммеде. Спала смута в Золотой Орде в последние годы правления Токтай-хана, и пришедший ему на смену Узбек-хан до последних своих дней не давал ей проснуться. Соколиным оком следил он за многочисленными чингизидами, безжалостной рукой вырывал с корнем каждый росток непокорности. Ни до Узбек-хана, ни после не знала Золотая Орда такого расцвета и могущества, такого единения. Необъятны были ее земли. Принадлежала Орде Юго-Восточная Европа от Днепра на восток вместе с Крымом и Булгаром, Среднее и Нижнее Поволжье, Южный Урал, Северный Кавказ до Дербента, северный Хорезм, земли в нижнем течении Сейхуна и степи, лежавшие на север от нее и Аральского моря до рек Ишима и Сарысу.

Как и прежде, начиная с самого возникновения Золотой Орды, на окраинах ее не прекращались войны за пограничные земли, за пастбища и водопои, но в самой Орде царили мир и покой. Купцы, проезжавшие через владения Узбек-хана, говорили: «В этих землях стоит такая тишина, что жаворонки вьют свои гнезда на спинах овец».

Золотая Орда имела сильное войско, и потому подвластные ей народы не решались даже мысленно воспротивиться любому приказу хана, исправно платили подати. На бесконечных дорогах Орды установилась тишина – исчезли шайки барымтачей, еще недавно безнаказанно грабивших купеческие караваны и случайных путников. Во времена Узбек-хана караван, вышедший из Ургенча, за три месяца мог дойти до Крыма. Купцы отваживались отправляться в долгий путь без охраны, и повсюду, если в казну Орды вносилась плата, на ямах им давали ночлег и еду.

Но не только военная мощь обеспечивала спокойствие Орде. В городах развивалось ремесло, дехкане без страха выходили на свои поля, и никто в эти годы не разрушал их арыки, по которым струилась живительная влага. И не потому, что при Узбек-хане поборы с ремесленников и дехкан стали меньшими. Они по-прежнему оставались высоки, по-прежнему в казну хана уходила большая часть заработанного в мастерских или выращенного на полях, но совсем иной стала жизнь, когда человек чувствовал, что над его головой не висит меч жадного до добычи и оттого не знающего пощады воина. Ушел страх за свою жизнь, и люди почувствовали себя счастливыми, довольствуясь малым.

Но главное богатство Орде давала торговля. Пришел на землю мир, и потянулись в города купцы с востока и запада. Великий Шелковый путь пролегал через просторы Дешт-и-Кипчак. Он-то и манил к себе купцов со всех сторон света.

Еще при хане Токтае, отдавшем Крым в управление своему родственнику эмиру Янже, города Кафа и Судак сделались крупными торговыми центрами. Ловкие генуэзские купцы умели жить в мире с правителями Золотой Орды. В Кафу и Судак приходили караваны с шелками из Китая, с драгоценными камнями, жемчугом и кораллами из Индии, орусутские купцы везли сюда шкурки соболя, бобра, куницы и белки, мед и воск, кочевники доставляли к черноморским пристаням шкуры и шерсть. Все это пользовалось спросом в средиземноморских странах. В ответ они присылали ткани, фарфор, выделанные кожи, посуду из стекла, дорогие украшения из золота и серебра.

Трудно переоценить значение Великого Шелкового пути для Золотой Орды и для стран, которые он связывал между собой. По нему шли не только товары, за которые люди платили звонкой монетой, по нему пришла на запад арабская алгебра и труды Абдимансура аль-Фараби – великого ученого, жившего в девятом веке в городе Отраре и написавшего «Комментарии к логике Аристотеля», врачебные каноны Ибн-Сины из Бухары, знания, добытые великими учеными и мыслителями Востока Аль Бируни, Ар Рази, Али ибн Аббасом. Восток же узнал философские и научные трактаты Демокрита, Платона, Аристотеля, Птолемея, Архимеда и Эвклида.

Не только купцы шли Великим Шелковым путем. Вместе с ними отправлялись в долгий и опасный путь люди, которые хотели видеть величие и необъятность мира своими глазами. Они разносили правдивые сведения о других странах и народах, собирали по крупицам знания, рассеянные по всему свету.

Семнадцать лет прослужил у хана Хубилая венецианец Марко Поло, и благодаря ему на карте, вычерченной в год овцы (1247) М. Санудо, появились Грузия, Китай, Дербент. По его же сведениям, в год барса (1254) на карту, составленную П. Медичи, были нанесены остров Суматра и Бенгалия. Книга великого венецианца, написанная им о своем путешествии по Шелковому пути, помогла Христофору Колумбу через двести лет в его плаванье, приведшем к открытию Америки.

Великий Шелковый путь начинался от плодородных равнин Китая. Одна его ветвь уходила по берегу Южно-Китайского моря на Цюаньчжоу, потом морем до Сабы. Отсюда через Андоманское море и Бенгальский залив на Малаймур и Куилон, затем Аравийским морем до иранского города Ормуза.

Другая ветвь, начавшись от Ханбалыка, через горы и пустыни улуса великого монгольского хана и Дешт-и-Кипчак вела к приморским городам Ирана. Подобно большой реке, что, выйдя на безбрежные равнины, разделяется на протоки, имел этот путь одно начало – город Ханбалык и четыре ответвления. Первый вел из улуса великого монгольского хана через Кашгар и Керман в Ормуз, второй шел на Кабул, Султанию, Тебриз. Но самое большое значение для Золотой Орды имели две последние караванные тропы. Начинаясь, как и все остальные, от Ханбалыка, одна из них, миновав города Алмалык, Ургенч, Сарай-Берке, заканчивалась в Азак-Тана, другая через Хорезм и безводное плато Устюрт, выводила к иранским городам, стоящим на берегу Хазарского моря.

До Узбек-хана мало кто из купцов отваживался пользоваться этими тропами. Безводье, отсутствие мира на землях, через которые приходилось идти, заставляло караванбаши выбирать иные пути.

Но чем спокойнее становилось в Золотой Орде, тем оживленнее делались эти дороги Шелкового пути. Казалось, этому благоденствию никогда не наступит конец, и вечно будут идти своей мерной, неторопливой поступью бесконечные вереницы верблюдов по просторам Азии, и гортанные крики погонщиков, смешиваясь с тонкой степной пылью, будут глохнуть, теряться в дрожащем знойном мареве.

Но всему приходит конец. В год коня (1354) Османская Турция захватила пролив Дарданеллы и тем самым закрыла единственные ворота, ведущие в Средиземноморье.

Минуло еще несколько десятилетий, и Хромой Тимур, разгромив тумены золотоордынского хана Тохтамыша, обрубил вторую ветвь Шелкового пути. Великое дерево засохло. Еще совсем недавно шли здесь караваны и звенели человеческие голоса, а теперь окрест лежали заброшенные поля, разрушенные селения. В золе и пепле медленно умирала могущественная и богатая столица Золотой Орды – город Сарай-Берке. И ее не пощадил Хромой Тимур.

Морские державы той эпохи – Испания и Португалия – начали искать иные пути к богатствам Индии и Китая. Они нашли их, и постепенно забылось былое величие Шелкового пути. Лишь летописи и легенды донесли до нас рассказы о той поре – удивительные и противоречивые, полные глубокой правды и красочного вымысла.

Но до гибели Шелкового пути с времен Узбек-хана оставалось долгих двести лет, и ни один провидец не смог бы тогда предсказать его печальную участь. А пока по нему шли и шли бесконечной чередой караваны и баснословно богатые купцы зарывали на его обочинах клады, чтобы скрыть свои истинные доходы от золотоордынских сборщиков пошлины.

Богатели купцы, богатела и Орда. Особой благосклонностью Узбек-хана пользовались купцы-мусульмане. И дело было даже не в том золоте, которое поступало от них в казну. Другое заставляло его всячески поощрять купцов и приближать наиболее знатных к себе. Они превратились в глаза и уши хана. Кто, как не вечные странники, лучше других осведомлен, что творится в том или ином государстве, улусе, городе? И купцы не жалели денег и подарков, когда надо было развязать чей-нибудь язык, так как знали: Узбек-хан щедро платит за каждую важную новость.

В мирное время купцы-мусульмане были лазутчиками хана; когда же появлялась необходимость, они снабжали его войско оружием и верховыми лошадьми. Им принадлежало право доставлять на строительство дворцов и мечетей поделочные камни, еду и одежду для рабов, через них доставались самые дорогие ковры, золотые и серебряные украшения из разных концов света, индийский чай и китайский шелк.

…Отбросив в сторону кинжал, Узбек-хан поднялся с постели и, бесшумно ступая по ковру, прошелся по юрте.

Сон не забывался. Он уже не пугал, но хану было не по себе. Неужели настолько несправедлив мир, что не дано человеку до конца почувствовать себя счастливым?

Хан вдруг понял, что совсем не случайно вспомнилось ему далекое. Все двенадцать лет он думал, как вновь помчатся его тумены по просторам Ширвана, как в смятении и страхе побегут перед кипчакской конницей враги.

Он чингизид, а они не прощают позора. Разве можно забыть унижение, как вслед за его отступающим в беспорядке войском хлынули на земли северного Кавказа, принадлежащие Орде, тумены Чопанбека. Эмир грабил селения, убивал людей, угонял скот, а Узбек-хан, не сопротивляясь, бежал без боя в глубь кипчакских степей.

Давно обрела силы Золотая Орда, способные отомстить за прошлую обиду, но что-то мешало Узбек-хану привести мстительный замысел в исполнение. Сначала под предводительством кипчака Акберена возникла смута в Мавераннахре, и хан, почувствовав, что она может перекинуться на его земли, отложил поход. Затем неспокойно стало в орусутских княжествах. Так и проходили год за годом.

Великий Чингиз-хан учил не прощать обид. Пора подумать, как выполнить его завет. Узбек-хан мудр. Время научило его, что рассчитывать на успех, имея только сильное войско, нельзя. К походу следовало хорошо подготовиться, все узнать о враге и, выждав удобный момент, нанести удар, сильный и беспощадный.

Хан набросил на плечи теплый халат и неторопливо вышел из юрты. Утро только начиналось. Солнце поднялось над невысокой грядой островерхих белых гор. Глубокие тени лежали в их морщинах, и потому освещенные пики и выступы скал казались белее.

Налетел небольшой порыв ветра, и ноздри хана затрепетали, уловив запах мокрых водорослей и соли, – совсем близко, за невысокими холмами, лежало Черное море. По телу Узбек-хана пробежала волна зябкой дрожи, и он плотнее запахнул на обнаженной груди халат.

Прошло семь дней, как приехал он в Крым, чтобы посмотреть на строительство его нового дворца и мечети. Хан был доволен и выбранным местом, и как распоряжались работами два брата Сауыт и Дауыт – мусульманские купцы, которым он поручил это важное дело. Место братья выбрали удачное. Узбеку оно понравилось. Рядом море – стоило только закрыть глаза и прислушаться, и можно услышать его могучее дыхание и плеск волн, накатывающихся на шуршащую прибрежную гальку. На юге темно-синей глыбой высилась гора Карадаг, а если обратить взор на восток, то увидишь большой торговый город Кафу.

Хану пора возвращаться в Сарай-Берке, но он медлил с отъездом. Со дня на день должен прибыть караван купцов-братьев, везущий шелк из Ханбалыка. Вместе с товаром, под видом купца, должен отправиться за море его доверенный человек. Ему предстояло добраться до Египта и от имени хана вступить в переговоры с мамлюками.

Большие надежды возлагал Узбек-хан на свое тайное посольство. Не столько о торговых делах должен вести речь доверенный человек, сколько о единении мусульман Золотой Орды и Египта. Как и Берке, Узбек мечтал сделаться знаменем ислама в Дешт-и-Кипчак и подвластных ему землях. Без поддержки могучего мусульманского государства, каким в это время был Египет, сделать это будет не легко.

Союз с мамлюками дал бы хану уверенность, что если Иран осмелится двинуть свои тумены на Золотую Орду, то получит удар в спину. Объединенная единой религией, подвластная ему Золотая Орда стала бы еще сильнее.

Пожалуй, из всех ханов, которые были до него, лишь Узбек понимал, что сбор податей с купцов, ведущих свои караваны через его земли, – дело не совсем надежное. В любое время Иран мог прервать, закрыть одно из ответвлений Великого Шелкового пути и лишить казну Орды большей части получаемого ею золота. Чтобы этого не произошло, хан хотел завладеть иранскими приморскими землями и городами. Тогда ничто не грозило бы благополучию Золотой Орды, а трон хана никогда бы не покачнулся. Поэтому и нужна победоносная война с Ираном, а кто, как не мамлюки, люто враждующие с потомками ильхана Кулагу, могли стать верными союзниками?

Для хана-кочевника мечта об овладении морскими путями была дерзкой. Но Узбек верил в успех. Если удастся заключить союз с мамлюками Египта, то не окажется силы, способной противостоять этому союзу. Золотая Орда и Египет приведут в трепет народы и государства подлунного мира. Узбек понимал, что минули времена, когда все можно было решить только войском и жестокостью. В исламе, который широко распространялся в его владениях, видел хан огромную силу, способную объединить и заставить народы повиноваться. И потому он не следовал примеру великого Чингиз-хана, который одинаково относился ко всем религиям. В молодые годы после недолгих раздумий он принял мусульманство, а когда родились сыновья Таныбек и Джанибек, велел совершить и над ними обряд обрезания. Узбек отдал сыновей в медресе, где седобородые улемы учили их арабскому языку и заставляли читать Коран.

Выбрав путь, Узбек-хан заставил последовать своему примеру эмиров, нойонов, беков и даже нукеров. Тот, кто нарушал законы, установленные пророком Мухаммедом, считался неверным и должен был умереть. Только тот, кто пять раз в день творил намаз и соблюдал пост, мог рассчитывать на милость хана.

Имамы, муфтии, кари, мюриды, купцы, видя в Узбек-хане ревностного мусульманина, начали повсюду прославлять его деяния, называть достойным продолжателем дела пророка Мухаммеда.

Широкое распространение ислама в степи еще больше сблизило монголов и кипчаков. Рушились освященные веками устоявшиеся обычаи и законы, по которым жила монгольская знать. И порой чтобы сохранить голову при хане-мусульманине, приходилось отказываться от заветов, оставленных великим Чингиз-ханом.

Вместе с исламом пришла в Дешт-и-Кипчак новая культура, стало сказываться сильное влияние арабов и персов.

В безбрежной степи, где кипчаки знали только то, что оставили им предки – саки, сарматы, где на курганах в бессонном карауле стояли каменные идолы – обатас, а люди украшали свою одежду узорами, напоминающими завитки рогов горных баранов – архаров, вместе с Кораном, четками и чалмой появились буйные в своем красочном многоцветье арабские и иранские ковры, дорогое оружие. Вместе с арабской письменностью пришли в Дешт-и-Кипчак книги, легенды и сказания – «Тысяча и одна ночь», «Четыре дервиша», «Заркум», «Сал-сал».