Автор книги: Инесса Борн
Жанр: Контркультура, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Глава 8
В коллектив я влился быстро.
В обед со своим напарником, Сергеем Селивановым, мы выпили за знакомство по бутылке пива (точней сказать, не в обед, а в обеденное время, потому что в магазине перерыва не было, как не было выходных в праздничные дни).
В смене нас было двое. (Работал в коллективе техником выдачи некий Андрей, но он находился в больнице.) Володя, завсклад, третий. Но Селиванов сказал, что Володя не пьёт совсем. Ему предлагать не стоит. И лучше, чтобы он не знал, что мы выпиваем.
Мы спрятались от видеокамер в складе пустой тары. Это было место, где камеры, со слов Сергея, не могли подсмотреть за нашими слабостями. «Мёртвая» зона.
Я ему доверял. Потому что угощал.
Пить пришлось быстро. В один присест мы опустошили каждый свою бутылку, спрятали стеклянную тару в коробке с мусором, затолкав поглубже, чтобы не было видно.
Пиво кислило. Но это не имело значения.
– Я пьяница известный, но не анонимный алкоголик, – сказал я зачем-то. Хотел оправдаться, видимо.
– Бухгалтера нашего видел? – Селиванов вытер губы тыльной стороной руки. Переднего зуба вверху у него не было, он слегка шепелявил. Моё оправдание он пропустил мимо ушей. Потому что сам принадлежал к рангу – бухаю.
– Александру Александровну?
– Не! Это главный бухгалтер. Жена шефа, Петренко А. А. Вредный человек, скажу. Хуже Серёгина Владимира Евгеньевича. Человек – ноль! А строит из себя профессионала. С ней надо быть всегда начеку.
– Не родись красивой, а родись женой Петренко А. А.?
– Ага, – заулыбался Сергей. – Вкусный борщ, правда, варят не самые красивые женщины. Так вот, есть ещё один бухгалтер. Зовут Инна Эдуардовна. Женщина – огонь! Вся в теле. Но замужем. Душевная такая… Нравится многим. Я от неё без ума, Виталий Иванович! Честно скажу! Звучит смешно. Но это так. Влюбился я, – Сергей причмокнул губами от удовольствия. – Эх!
Селиванов меня заинтриговал. Я Инну Эдуардовну пока не видел. На утренних планёрках она не присутствовала. У неё другой был график работы, более свободный.
Я сказал:
– Конторские крысы умеют вилять хвостом. Ты об этом?
– Не торопись с выводами. Слово «крыса» ей не подходит. Александре Александровне Петренко соответствует, очень! А Ирине Владимировне – нет!
Послышались шаги.
– А что вы тут делаете?
Владимир Евгеньевич Серёгин собственной персоной!
– Закончили обедать, – сказал Селиванов.
– Идите в зал. Начинайте переставлять товар: от меньшей цены – по возрастанию – к большей цене. Начните со стиральных машин. Потом берите холодильники и газовые плиты. С мелко бытовой техникой продавцы сами разберутся. Виталий Иванович, Селиванов подскажет, он знает, как это делается.
Мы стали уходить.
– Постойте! Штраф – двести пятьдесят. Мусор в складе не убран. Анатолий Николаевич будет в курсе. А теперь – свободны. Вашу работу проверю, приду.
– Сука… – тихо прошепелявил Селиванов.
Пока что Владимир Евгеньевич вызывал у меня только равнодушие. У него был тихий, слащавый голос; он казался вежливым, аккуратным по форме одежды, всё с иголочки; немногословен. Никуда не торопился. Был во всём последовательным. От него так и веяло скукой.
Мы приступили к работе.
Перелопатить надо было около сотни стиральных машин. Они стояли в два яруса. Нижний ряд дался нам легко. А вот вверху пришлось попыхтеть. Дело в том, что определённая группа товара должна стоять по цене, то ли по возрастанию, то ли по убыванию. Покупатель «с деньгами» обязан увидеть дешёвый товар, чтобы добраться до «своего», а покупатель «без денег» – наоборот. Вдруг захочет приобрести в кредит!
Бессмысленность нашей работы заключалась в том, что, продав хотя бы одну стиральную машинку, приходилось перетасовывать чуть ли не весь ряд. Как в игре «пятнашки». Одно дело – мелкий быт: раз-два – и готово! Другое дело – тяжёлый товар.
Когда мы вышли с Селивановым покурить, завершив работу, нас Владимир Евгеньевич снова оштрафовал. Оказались в неположенном месте.
Он сделал пометку в своём блокноте.
Затем спрятал его во внутренний карман пиджака. Я подумал, надо у него этот блокнот украсть.
Ближе к закрытию, я так и поступил. Владимир Евгеньевич зашёл в кухню выпить кофе. Снял пиджак, повесил на крючок. Было душно.
Я последовал следом за ним, чтобы взять кружку, набрать воды. Он в это время находился ко мне спиной.
Рука молниеносно нашла блокнот.
В туалете я разорвал блокнотные записи на мелкие кусочки. Смыл в унитазе. (Кнопку сливного бачка пришлось нажимать несколько раз, чтобы избавиться от улик.)
Как потом выяснилось, своим «воровством» я уберёг не только себя и Селиванова от штрафа, но и многих других. Один раз в неделю Владимир Евгеньевич подавал сведения Фастфуду о нарушениях всего коллектива. Тот в свою очередь все «писульки» старшего менеджера отдавал Александре Александровне. Она начисляла зарплату, вычитая штрафы. Хоть директор говорил, я могу штрафовать – делал он это чужими руками. И Володя правильно сказал, что надо опасаться Владимира Евгеньевича, а не Анатолия Николаевича. Но, с другой стороны, всё руководство магазина имело один механизм системы наказания.
Не удивительно, что это был целый конвейер, а я нарушил его работу. Но лишь на короткое время.
Глава 9
На работу я опоздал.
– Штраф двести пятьдесят рублей. Выписываю, – сказал Фастфуд.
Когда предприниматель задерживает зарплату, или платит меньше, чем ты заработал, или, хуже того, штрафует (всё наказуемо, незаконно), я понимаю: предприниматель хочет решить свои проблемы за мой счёт, хочет подчинить своему влиянию. А это то самое унижение человеческого достоинства, за которое бьют в лицо. Но я решил всё же обходиться без жёлтых, а тем более красных карточек. Стоп-кран!
– Почему опоздал? Объяснительную записку писать пока не будешь. Опоздал ты, Виталий Иванович, на десять минут. Но мне интересно, почему? Почему ты пришёл позже меня?
Сказать правду, что я вчера кирял и поздно лёг спать? Это не оправдание.
И я сказал правду, но добавил несколько ярких красок, чтобы общая картина не получилась слишком мрачной:
– Жена в отпуске, уехала к маме, в другой город. Обычно она меня будит, а не будильник, а я вчера решил расслабиться, пивка выпил. Проснулся позже, чем обычно, поспешил на работу. Увидел женскую задницу. Хорошую задницу! Пошёл за ней. Минуты через три очнулся – иду не туда…
– Всё ясно, продолжать не стоит… – перебили меня. – Иди, переодевайся…
Я уже выходил из кабинета, когда Фастфуд спросил:
– Хоть познакомился?..
– Зовут Татьяна, – назвал первое пришедшее на ум женское имя.
В складе встретился Володя.
– Директор тебя спрашивал.
– Уже нашёл.
– Всё хорошо?
– Штраф и лёгкий испуг.
– Без вони?
– Чисто. Вчера просто чуть трезвым спать не лёг.
Глава 10
Я получил свой первый выходной день. Рабочая неделя длилась не пять, а семь дней.
Всего сутки, чтобы отдохнуть! Как мало мне надо, оказывается.
В былые времена выходной проходил так: проснулся, позавтракал – стемнело.
Здесь и сейчас ничего не изменилось.
Я пошёл к Геннадию Гофману, в мастерскую. Зашёл в гипермаркет «Магнит». От работы горб, от пива пузо. Я выбрал водку. Самую дешёвую. Закусь.
Гофман был художником. И наркоманом. Рисовал маки, только маки. Нигде не работал. Жил на проданные картины. Иногда ему удавалось продать несколько картин. И он опускался на дно, творчество исчезало в бескрайнем море алых маков.
Когда я к нему зашёл, то сразу утонул в сигаретном дыме – так было накурено в его мастерской. В углу, на кушетке, лежала голая девица, спала. На журнальном столике вместе с палитрой, кисточками и краской стояла открытая бутылка вискаря, алкоголя в ней почти не было. Видимо, картины продавались.
Я дополнил натюрморт, поставил бутылку водки на журнальный столик, выложил закусь.
Гофман сидел в кресле-качалке, укрывшись пледом. Глаза закрыты. Во рту сигарета. Она дымила. Я вытащил сигарету из его губ, затушил в пепельнице. Сел на диван напротив.
Гофман открыл глаза.
– О! Витас! – только и сказал он.
– Творческий процесс? – спросил я и посмотрел на голую девицу. Та не просыпалась.
– Жизнь идёт своим чередом, как видишь.
– А это кто? – я кивнул головой в сторону спящей девушки.
– Лера, кажется. Она считает, что её недостатки это её достоинства. Я так не считаю. Она любит выпить и поспать. Не трогай её.
– Вроде ничего так, даже спящая…
– Я же говорю, это достоинство недостатка… Сам как?
– Работаю. Жена скоро должна приехать из отпуска.
– Ещё не развёлся?
– С чего бы это? Не собираюсь.
– Хм! Я поражаюсь, как ты женился!
– Её тихий омут нравился моим чертям.
– Может, наоборот?
– А это имеет значение?
– Правильно, нет никакого значения. Скоро разведёшься.
– Почему так решил?
– Она тебя имеет, а не ты её.
Я посмотрел на полупустую бутылку вискаря.
– Да, я выпил, Витас, но это правда – не ты её имеешь. Не думай, что я пьяный. Моя мысль очень трезвая. Она бросит тебя при любых обстоятельствах, даже если бросишь пить. Это называется – судьба!
– Лучше бы не философствовал, а работу нашёл.
– Виталя, зачем, а? Я не работаю, но рисую маки, не приношу пользу обществу. Но я не приношу и вреда этому самому обществу. Социум меня не касается. Я не касаюсь его. Я рисую маки, взгляни, – Гофман обвёл рукой стены, где висели картины, – они мне нравятся. Я не могу жить без творческого процесса. Если думаешь, я бездельничаю, то неправильно думаешь, – это и есть творческий процесс. Посмотри, маки имеют алый цвет – это цвет крови и вожделения. Это цвет жизни! А все думают, и ты так думаешь, что я рисую маки, потому что наркоман. Лера тоже так думает. Нет, Виталя, это не так.
Из сказанного я понял, что у каждого своя правда, своя истина. Каждый порождает свой ад, пишет свои стихи, свои картины – живёт своей прозой жизни. Я не исключение.
– Понятно, занимаешься передо мной саморекламой. Знаешь же, я у тебя картин не куплю.
– Современное искусство – это самореклама. А я саморекламой не занимаюсь. Я просто с тобой разговариваю.
Гофман поднялся с кресла-качалки, плед упал на пол. Я увидел голое, тощее тело. Прикрыть свою наготу он не соизволил. Голые мужики мне никогда не нравились.
Из ящика он достал две таблетки. Красную и зелёную.
– Выбирай, – предложил он.
– Есть разница?
– Зелёную проглотишь – улетишь в небеса. Красную проглотишь – улетишь в Космос.
В наркотиках я не разбирался. Как и в искусстве. Мне предстоял выбор.
– А если проглотить и зелёную и красную?
– Увидишь Ад! Не советую.
Я разломил таблетки пополам. Положил на язык половинки той и другой таблетки. Запил остатками вискаря прямо с горла…
– Хитрец, – усмехнулся Гофман и закинул в рот свою долю наркоты. Себе он налил водки.
Я откинулся на спинку дивана. Закурил.
Прошло минут пять.
– Лиза тебя имеет, не ты её, – повторил Гофман.
Я попытался возразить, но мой язык разбух, я им еле ворочал, получилось несвязное бормотание.
– Скоро ты с ней разведёшься…
…И я увидел тёмную сторону Луны – там был Ад. После меня перебросило на видимую часть спутника Земли: эта половина хоть и была светлой, но Рая там тоже не было. И так меня стало бросать туда-сюда, что я почувствовал головокружение, затошнило. Чтобы избавиться от этого ужаса, я закрыл глаза – не помогло. Я открыл глаза – ещё хуже! И тогда я уставился на одну из картин с маками. Стало легче. Но только я переводил взгляд куда-нибудь в сторону – меня снова тошнило. Я опять смотрел на маки. Так продолжалось, наверно, несколько часов.
За это время я понял, что Солнце греет каждого, даже самого отъявленного мерзавца; что мы имеем представление не о нашем мире, а о том маленьком мирке, в котором обитаем, а кто наш сосед – не представляем; что параллельный мир существует – между нами двери, надо только открыть…
Гофмана отпустило давно, а я не мог оторваться от написанных маков на картине, всё смотрел и смотрел. Гофман рассудил это по-своему. Он решил, что мне понравилась эта картина, на которую я пялился несколько часов, и подарил её, когда я стал уходить.
Он предложил ещё таблеток.
– На дорожку.
Я отказался. А вот картину прихватил с собой.
Дома я её повесил над кроватью, имелось свободное пространство на стене. И насколько было моё удивление, когда утром обнаружил, что на картине написаны не распустившиеся алые цветки, а зрелые головки маков, покрытые прозрачными капельками росы. И так эти капли были прописаны, «тонко», «влажно», «искусно», что захотелось испить этой влаги!
Гофман определённо имел выдающийся талант. Но у него отсутствовал успех, который определял достаток. От случая к случаю, от вискаря к водке, от одной проститутки к другой… Зато какие маки!
Глава 11
Я познакомился с Инной Эдуардовной.
Меня трудоустраивали официально.
Помимо бухгалтерской работы Инна Эдуардовна вела работу отдела кадров. Не знаю, доплачивали ей за дополнительные обязанности, значения не имеет. Просто я зашёл в кабинет, увидел её, вспомнил, что говорил Селиванов, и, мне показалось, – он слишком преувеличивал. Обычная женщина под сорок, очень крупная. Не в моём вкусе. Как говорится, на вкус и цвет – пошли вы все на хер! Я ожидал увидеть, наверное, мисс Мира. Но такие женщины бухгалтерами не работают.
Трудовой договор заключался на год. Я подписал необходимые бумаги.
В кабинете находилась жена шефа. Она поздравила меня с официальным вступлением в должность, как будто я стал чуть ли не губернатором, или доверенным лицом президента, дала другие бумаги на подпись.
– Что это? – задал я резонный вопрос.
– Материальная ответственность.
– И?..
– Теперь – как все, Виталий Иванович.
– То есть?..
Инна Эдуардовна пояснила:
– Каждый месяц в магазине проводится ревизия. Все материально ответственные лица, включая техников выдачи, платят недостачи, если такие выявляются.
– И битый товар, – вставила слово Александра Александровна. – Бьёте-то вы его, верно? Такой товар идёт на уценку. Разницу в цене оплачивает – кто? Правильно – тот, кто стукнул, поцарапал, разбил или сломал. – Она, видимо, думала, что шутит. Невинный голосок звучал в кабинете. Но шутка не удалась. Было не смешно. Штрафы, недостачи, бой… За что ещё могут лишить тебя зарплаты?.. А ещё, я подумал, ей надо было родиться мужчиной – так она выглядела: короткостриженая, широкие плечи, узкие бёдра, толстенькие ножки тяжелоатлета.
Из кабинета я вышел и наткнулся на Владимира Евгеньевича.
– Чего шляешься, Виталий Иванович?
Я показал бумаги.
– Иди в склад, сегодня фура с товаром приходит. Готовьте место. Володя тебя ждёт.
Завтра приезжает жена, вспомнил я. А я вот стал, скажу ей, маленькой шестернёй большого механизма – она, как известно, больше всех вертится.
Глава 12
Кто понял жизнь – работу бросил. Я – на неё устроился. Понятно, что мне нужны были деньги. Все работают из-за денег. Вот и я ничем не отличался от других.
Фура была огромной! Я залез в кузов. Никто не хотел залазить, а я полез.
На разгрузку выгнали всех продавцов мужского пола. Володя и Селиванов снимали товар, я опускал, подтягивал, наклонял, придерживал, страховал – делал свою работу быстро до тех пор, пока товар находился с краю.
Затем ко мне присоединился Володя, и мы в паре с ним снимали, опускали, подтягивали, наклоняли, придерживали, страховали – работали слаженным механизмом.
Перекур! Лучший промежуток рабочего времени.
И пошли работать снова!
Продавцы затаскивали товар в склад. Часть товара распаковывалось для витрины.
Фастфуд принимал товар по накладной. Владимир Евгеньевич – руководил разгрузкой. То есть мешал работать. Он напоминал гниду в мудях, которая вызывает раздражение. Почесать, раздавить? Некогда – руки заняты.
По-хорошему, любая работа – не кайф, а обязанность, повинность, за которую платят не те деньги, на которые мы рассчитываем. Грузчик ли ты, директор ли или продавец-консультант. Любая работа приедается, становится оскоминой: тупое согласие превращает рабочее место в ад, где приходится вариться.
За час с лишним мы разгрузили машину.
Продавцы ушли. Володя, я и Селиванов остались, чтобы сложить пустые коробки, убрать мусор.
В конце рабочего дня выдали зарплату. Я знал, что зарплата меня ненавидит. Но не знал, что настолько! Пусть я проработал неполный месяц.
– Как платят, так и работаем, – сказал Селиванов и ушёл домой. Хотя Анатолий Николаевич после работы всех собирал у себя в кабинете.
– Кому не нравится зарплата – могут писать заявление на увольнение и валить ко всем чертям! – начал свою речь Фастфуд.
Два продавца-консультанта взяли чистые листы бумаги, ручки.
– Кто ещё не хочет работать?
В кабинете воцарилась тишина.
– Ясно, остальные согласны. Есть желающие перейти в продавцы-консультанты? – Анатолий Николаевич посмотрел на меня и Володю.
– Меня устраивает должность завсклада, – сказал Володя.
– Я хочу, – сказал я.
– Пиши заявление, Виталий Иванович.
События развивались стремительно. Это радовало и пугало одновременно.
Дома я вытащил деньги из кармана. Положил на журнальный столик. Зарплата – это маленькое безумие.
Глава 13
Лиза приезжала ночью. На железнодорожном вокзале я должен был её встретить в полтретьего утра.
Я решил сделать уборку в квартире. Сначала сгрёб все пустые бутылки.
В один пакет вся эта тара не вместилась. Я наполнил один пакет, второй, третий. Мне показалось, я столько не пил. Откуда это всё?
Пакеты вынес на мусор.
Приступил к мытью посуды. За этим неблагодарным занятием я пришёл к умозаключению… чем именно отличается мужчина от женщины. Так вот, женщина моет посуду после еды, мужчина – перед едой.
Потом я поужинал.
Посуду за собой убрал. Всё чётко!
Вымыл полы, вытер пыль – там, где она была видна. Скопившееся грязное бельё закинул в стиральную машинку, нажал кнопку «пуск».
Мы жили в маленькой съёмной «двушке». Но как только я приступал к уборке, квартира превращалась в настоящий «пентхауз»!
В конце генеральной уборки пропылесосил ковровые дорожки.
Пылесос спрятал под кроватью (проблема со свободным местом). Вышел на балкон перекурить.
Когда я познакомился с Лизой, а это произошло двенадцать лет назад, и собирался на ней жениться, она казалась милой и умной девушкой. Тогда я плохо её знал. Мне нравилось её тело, и только тело! На другие «заскоки» будущей жены я не обращал внимание. Например, она завешивала зеркало в спальне перед сном, говорила, что так спит спокойней. Собирала свои выпавшие волосы и остриженные ногти в кулёк, а после Нового года всё сжигала на костре – зачем она это делала, я не знал. Могла абсолютно голой выйти на балкон. Когда я ей говорил, что на неё смотрят тысячи глаз, она отвечала, пусть смотрят, я никого не знаю в этом городе.
Помню, как впервые пришёл поздно домой. Я был на работе, а после слегка выпил с товарищами. Именно слегка! Такси высадило меня возле дома, я поднялся на второй этаж, тихо открыл входную дверь ключом, зашёл в прихожую. Но тут же спотыкнулся на ровном месте, упал, разбил вазу, она загремела осколками.
Лиза проснулась, подошла ко мне. Я собирал осколки вазы.
– Дорогой, ты меня будишь, – молвила она, потирая сонные глаза.
– Буду, – сказал я.
Мой ответ меня спалил. У нас случился первый конфликт.
Сейчас я бы никогда на ней не женился, потому что готовить и убирать было бы моей прямой обязанностью. И дело не в том, что для меня это трудно – нет. Просто, она не считала домашние дела своей прямой обязанностью. Даже если я работал, и меня не было дома почти сутки.
Посуду лишь я не мыл. Это делала чаще Лиза. Но здесь я поставил условия.
А ещё у нас не было детей. Я был готов усыновить ребёнка, Лиза хотела только своих деток. Но у нас ничего не получалось.
В тот день, когда мы познакомились, Лиза сказала:
– Что-то не попадаются мне настоящие мужчины.
– Они не в твоём вкусе, – ответил я.
Она посмотрела на меня внимательно, как бы оценивая.
– Ты не прав, Виталя.
Тогда я не знал, что она второй раз замужем, и ищет последнему мужу замену.
Зато каждый день она задавала один и тот же вопрос:
– Ты меня любишь?
Я отвечал:
– Люблю!
Говорил честно. Но однажды сказал:
– Если человека спрашивать об одном и том же, то можно разубедить его в ответном чувстве. Это не заклинание.
Но она продолжала спрашивать:
– Ты меня любишь?
– Люблю, милая!
По китайскому гороскопу Лиза была собакой. Был собакой и я.
Я усмехнулся, взял из пачки ещё одну сигарету, закурил. Хотелось выпить пива. Но я поспешил себя остановить: встреть жену без перегара. И отправил смс: «Жду! Люблю!»
Ответа не получил.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
