Текст книги "Обеты любви"

– Со мной все в порядке, – солгала Констанс, стараясь, чтобы голос звучал отчужденно.

Мэтт понял, что означает этот холодный тон: чтобы он держался подальше. Его лицо на мгновение окаменело, и за всю дорогу до дома Патрика Мэтт обронил лишь одну ничего не значащую фразу насчет того, что жить в Честере ему очень нравится: это тихий и спокойный по сравнению с Лондоном и Нью-Йорком город.

– Но ведь рано или поздно вам придется снова переехать в большой город, не так ли? – отозвалась Констанс.

Она сказала это не потому, что пыталась что-то разузнать о Мэтте и о его жизни, а потому, что хотела еще раз самой себе напомнить: этот человек здесь временно и долго не задержится. Но Мэтт вполне мог истолковать ее слова по-другому. Констанс посмотрела на него и поняла, что ее вопрос почему-то сильно удивил Мэтта.

– Может быть, я осяду в Честере. Еще не знаю.

– Но ведь в Лондоне или Нью-Йорке больше возможностей получить интересную работу и сделать карьеру. В этом отношении в больших городах гораздо лучше? – недоверчиво спросила Констанс и с волнением стала ждать ответа.

– Это зависит от того, как посмотреть, – сдержанно улыбнулся Мэтт. – Знаете, я не разделяю точку зрения, что главное в жизни и мужчин, и женщин непременно работа. Да, мне доставляло удовольствие делать карьеру и преодолевать препятствия, но я вовсе не собираюсь превращаться в одного из тех, у кого в жизни нет ничего, кроме работы.

Констанс не могла заставить себя спросить, чем тогда он хочет наполнить свою жизнь. Не потому ли, что боялась услышать ответ?

– А вы? – спросил Мэтт. – Вы считаете, что для вас самое главное карьера?

– Нет.

Выпалив это короткое слово, девушка покраснела от досады, так как сказала больше, чем хотела.

– Значит, мечтаете о семье и детях?

– Да, мне хотелось бы иметь семью, – осторожно призналась Констанс. – Но только на основе определенных отношений.

Констанс не понимала, зачем сказала последнюю фразу. Было ли это с ее стороны предупреждением или она просто хотела напомнить себе же о своих принципах?

– Но, как мне кажется, для создания семьи нужно только одно, – заметил Мэтт. – Любовь.

Констанс показалось, что разговор становится слишком личным, а потому опасным, и слегка запаниковала.

– Иногда бывает так, что двое людей… взрослых, серьезных… любят друг друга чересчур страстно, слишком горячо. При таких отношениях они не могут обеспечить своим детям стабильную и надежную семью, – торопливо проговорила она.

Уголком глаза Констанс увидела, как помрачнел Мэтт, и забеспокоилась, не брякнула ли какой глупости. К ее облегчению, они уже сворачивали на улицу, где жил Патрик. Девушка быстро сказала:

– Мы уже приехали. Вон дом Патрика.

В этом замечании не было никакой необходимости. Мэтт прекрасно знал, где живет Патрик.

На этот раз Констанс предусмотрительно выбрала себе стул, стоявший между двумя уже занятыми, то есть села так, чтобы оказаться подальше от Мэтта. Она слишком хорошо помнила, как оказалось чревато для ее душевного здоровья предыдущее собрание, когда Мэтт сидел на диване рядом с ней и их бедра соприкасались.

Ринувшись к облюбованному свободному стулу, Констанс успела перехватить проницательный и оценивающий взгляд Мэтта.

Он очень умен. Может, в машине я сказала слишком много… слишком многое в своей душе открыла ему? Но если даже и так, то он наверняка должен теперь понять, что его попытки сблизиться со мной напрасны. Что я не та женщина, которая с радостью примет то, что он может предложить.

Констанс поспешила напомнить себе, что пока что он еще не проявлял откровенного интереса к ней как к женщине. Напротив, это она приходит в сильное волнение, когда видит его, а вовсе не наоборот.

Собрание затянулось, так как у каждого из присутствующих было, что обсудить с коллегами.

Констанс хотела поговорить о том, какая обстановка сложилась в детском приюте, где один из воспитанников может терроризировать и запугивать других и при этом никто из персонала не знает об этом.

Мэтт рассказал, что встречался с Кевином Райли, тем самым парнем, который терроризировал Карен.

– У него, несомненно, есть проблемы. Он не может приспособить свое поведение к нормам, существующим в обществе. В детстве его бессмысленно и жестоко избивал отец. Должен признаться, я совсем не уверен, что нам удастся как-то изменить его поведение, которое он с детства перенял у отца. Кевин склонен проявлять свое «я» только через насилие, причем насилие физическое. Я ненавижу, когда ребенка, любого ребенка, начинают обвинять во всех смертных грехах и навешивают на него ярлык, но…

– … Но он не ребенок. Ему четырнадцать, а по поведению – все сорок, – подсказал Патрик. – Этот парень просто подонок, ему на роду написано плохо кончить.

Констанс взглянула на Мэтта и по его глазам поняла, что он в глубине души согласен с мнением Патрика.

– А никак нельзя убрать его оттуда, может, в какой-нибудь другой приют? – тихо спросила Констанс. – Я боюсь за Карен. Он так запугал ее, что девочка просто в панике. И, должна признаться, я понимаю ее.

– Боюсь, это невозможно, – покачал головой Патрик. – Мы никуда не сможем его перевести. По крайней мере, сейчас.

Собрание закончилось около полуночи. Небо было чистое, звезды ослепительно сияли. Прохладный ветерок приятно освежал – в переполненной гостиной Патрика было слишком душно.

На улице, где жила Констанс, ни в одном из домов, мимо которых они проезжали, не горел свет, включая и ее собственный дом.

Констанс посмотрела на окна гостиной и похолодела. Там должен гореть свет! Она всегда оставляла лампу включенной, когда вечером уходила куда-нибудь.

– Что случилось? – встревожился Мэтт.

– Свет не горит, – хрипло выдавила Констанс. – А я всегда оставляю его включенным.

– Ждите меня в машине, – распорядился Мэтт.

Но Констанс и не подумала подчиниться. У него нет никакого права говорить ей, что делать, а что нет. Она выскочила из машины одновременно с Мэттом и поспешила вслед за ним к дому.

Входная дверь оказалась запертой, и у Констанс отлегло от сердца. Но, войдя в холл, девушка поняла, что волновалась не напрасно.

При ярком свете люстры она увидела написанные на стенах огромными буквами грязные ругательства и угрозы. Зеркало, которым она так гордилась, было разбито вдребезги, как и светильники, а столешницу с любовью отреставрированного дубового столика кто-то безжалостно искромсал ножом.

Почувствовав дурноту, Констанс без сил прислонилась к косяку и прижала руку ко рту.

– Идите в машину! – властно прикрикнул на нее Мэтт.

Но было поздно. Она увидела достаточно, чтобы понять: тот, кто забрался в ее дом, не собирался что-либо украсть. Злоумышленник действовал под влиянием страшной злобы и ненависти. Констанс показалось, что ее разгромленный дом просто до краев полон какой-то ожесточенной злостью. Мэтт позвонил в полицию и не позволил Констанс осмотреть другие комнаты до тех пор, пока не приехал наряд. Девушка много раз слышала и читала, что испытывают люди, когда обнаруживают, что в их доме побывали грабители, а теперь на собственном опыте узнала, какой это кошмар.

В гостиной повсюду валялись перья из вспоротых диванных подушек, ковры были залиты краской. В этой комнате стены тоже испещряли надписи, оскорбляющие не лично Констанс, а женщин вообще.

Констанс была так поражена и ошарашена, ей было так отвратительно видеть все это, что она никак не могла поверить в реальность происходящего, мозг отказывался принять весь этот ужас.

На кухне все шкафы и полки были выпотрошены, разбросанные продукты и перебитая посуда сплошной массой покрывали пол. Однако особенно злобно вандал изуродовал спальню.

Вначале полицейский не хотел пускать туда хозяйку, но Констанс, оттолкнув его, вошла, обвела глазами комнату и едва не лишилась чувств.

Дело было даже не в том, что содержимое каждого ящика комода и шкафа было вывалено на пол; не в том, что вся одежда была порвана и кучей валялась на полу; не в том, что стены пестрели злобными угрозами. Эти угрозы не слишком отличались по содержанию от тех, которые Констанс уже прочла на первом этаже.

Дело было в фотографии, пришпиленной над кроватью ножом. Видимо, тем же, которым исполосовали обнаженное тело изображенной на порнографическом снимке женщины.

Это не случайные хулиганы, думала она. Нет, этот акт агрессивности и вандализма направлен именно против меня. Констанс снова посмотрела на фотографию и почувствовала, что ее вот-вот стошнит. От ужаса и отвращения девушку била мелкая дрожь.

Прошло уже больше часа, как полицейские уехали. Мэтт проводил их до машины и пообещал от своего имени и от имени Констанс ничего здесь не трогать. Полицейские спросили, нет ли подозрений, кто может настолько сильно ненавидеть потерпевшую, и именно тогда Мэтт назвал Кевина Райли.

Когда Мэтт вернулся, девушка стояла посреди разгромленной кухни и беспомощно озиралась по сторонам, словно не веря, что такое могло произойти на самом деле. Единственное чувство, которое связывало Констанс с реальностью, была уверенность в том, что она никогда, никогда уже не сможет жить в этом доме, никогда не будет чувствовать себя здесь в безопасности, как раньше. Сколько бы ни чистила, сколько бы ни ремонтировала она дом, картина испоганенного жилища навсегда сохранится в памяти.

– Идемте, – тихо сказал Мэтт, обнял Констанс за плечи и увел с кухни.

Констанс, не задавая вопросов, покорно подчинилась. Они вышли на улицу, сели в машину и поехали. Девушку охватило полное равнодушие ко всему происходящему. Она не понимала, куда Мэтт везет ее, да и не хотела этого знать. Она сидела, широко раскрыв глаза и сосредоточившись на том, чтобы не закрыть их. Иначе перед ее мысленным взором вставала непристойная фотография из журнала, изрезанная ножом.

Кевин Райли. Но разве ребенок его возраста способен на такую злобу, разве может придумать эти мерзкие угрозы с сексуальной подоплекой? Констанс вздрогнула. Она вдруг поняла, что такой, как Кевин, вполне способен на это. У нее на глаза навернулись слезы, и она задрожала.

Мэтт тронул ее за плечо, этот жест был полон понимания и сочувствия.

У Констанс не осталось сил бояться своего влечения к Мэтту. Она испытывала огромное облегчение, что он рядом и она не оказалась один на один со всем этим ужасом.

6

Когда Мэтт остановил машину у своего дома, Констанс вопросительно посмотрела на него.

– Уже половина второго, – спокойно пояснил он. – Не думаю, что вы захотите беспокоить родителей в такой час. У меня есть свободная комната с удобной кроватью, вы сможете там переночевать. Думаю, завтра утром полиция снова захочет с вами побеседовать. Я уже дал им мой адрес и сказал, что пока вы остановитесь у меня.

Констанс была слишком измучена, чтобы спорить. На нее вдруг непонятно почему навалилась сонливость. Или, возможно, ей просто хотелось уснуть, чтобы спастись от жестокой действительности. Глухая ко всему вокруг, она стояла и тупо ждала, пока Мэтт закроет машину. Затем они, рука об руку пошли по обсаженной кустами роз дорожке к дому.

И отпирая дверь, Мэтт не выпускал руку Констанс, он словно каким-то шестым чувством понял, как ей сейчас необходимы поддержка и утешение, которые дарило это мужское прикосновение.

Они вошли в дом. Констанс вспомнила, что у нее нет с собой ни белья, ни зубной щетки – ничего из тех личных вещей, которые нужны каждой женщине. Тем не менее она даже подумать не могла о том, чтобы поехать к себе домой за самым необходимым и рыться в изорванной и перепачканной одежде… При одной мысли об этом ее снова затошнило.

– Сюда. – Мэтта легонько тронул Констанс за плечо, направляя к лестнице.

Девушка, спотыкаясь, пошла наверх. Она услышала, как Мэтт вполголоса выругался, и в его короткой фразе ей почудилось проявление мужской агрессии. В памяти сами собой всплыли отвратительные картины: разоренная спальня, испачканная и искромсанная одежда, непристойная фотография.

Задрожав всем телом, Констанс сдавленно и испуганно вскрикнула. Мэтт тут же оказался рядом и, обняв ее, подхватил на руки и понес наверх.

Констанс с удивлением подумала, что его близость скорее радует ее, чем пугает. В объятиях Мэтта она почему-то почувствовала себя в безопасности, в полной безопасности…

Мэтт внес ее в спальню, осторожно поставил на ноги. После чего повернул выключатель, и комнату залил яркий свет.

Помещение оказалось маленьким и обставленным весьма просто. Кровать и старомодный деревянный гардероб – вот и вся меблировка. На полу лежал ковер тусклого зеленого цвета, такие же тусклые занавески закрывали окна. Но Констанс пришлась по душе эта спартанская комната, которая сильно контрастировала со спальней, обставленной ею с любовью и радостью, а теперь варварски разгромленной.

Девушка поняла, что уже никогда не сможет войти в свою спальню, не вздрогнув при воспоминании о вандализме, там учиненном.

– Ванная – первая дверь налево по коридору, – сообщил Мэтт, терпеливо дожидавшийся, пока она осмотрится. – Я пойду вниз и принесу нам обоим что-нибудь выпить. Когда устроитесь на ночь, позовите меня.

– Я не могу устроиться на ночь, – возразила Констанс. – Мне нечего надеть.

Она едва узнала собственный голос – тихий, жалобный и дрожащий. Только теперь девушка окончательно поняла, как силен был шок… Ведь она целиком во всем положилась на Мэтта, чтобы он все делал за нее и защищал ее. Констанс словно вновь стала маленькой девочкой, которая не в состоянии сама о себе позаботиться… Это она-то, которая всегда гордилась независимостью!

– Подождите, я сейчас.

Когда Мэтт вышел, Констанс вдруг стало страшно и она едва сдержалась, чтобы не броситься за ним, умоляя не оставлять ее одну. Мэтт вскоре вернулся с мужской рубашкой голубого цвета.

– Извините, у меня нет пижамы, поскольку я их не ношу. Но, возможно, вот это вам подойдет?

Рубашка была выстирана и выглажена, но все равно, когда Констанс взяла вещь в руки и прижала к себе, ей показалось, что она чувствует едва уловимый запах Мэтта.

– Не нужно волноваться. Вы здесь в полной безопасности, – сказал Мэтт, пристально глядя на девушку.

– Вы действительно считаете, что это сделал Кевин Райли?

Констанс очень хотела, чтобы Мэтт убедил ее в обратном, но он лишь устало кивнул.

– Да.

– Значит, он знает, что Карен мне все рассказала.

– Ничего страшного, – заверил Мэтт. – Полиция уже проверила, с Карен все в порядке, она в полной безопасности. И вы тоже.

Констанс посмотрела на него широко раскрытыми, потемневшими глазами и недоверчиво спросила:

– Правда?

– Правда.

Голос Мэтта звучал так спокойно, так уверенно, что Констанс поняла: ей уже не очень страшно.

Ванная оказалась очень старой и довольно холодной. При других обстоятельствах Констанс такой дом показался бы тоскливым, ведь в нем не было тех мелочей, которые превращают жилье в настоящий дом. Но теперь стандартная и безликая обстановка ее даже успокаивала. Констанс медленно вытиралась жестким полотенцем, которое нашла в сушилке. После пережитого ужаса и шока все ее движения стали какими-то вялыми и замедленными.

Прежде чем облачиться в рубашку Мэтта, она немного поколебались и нерешительно еще раз потрогала ее, затем все же надела. Она шла из ванной в спальню по коридору, когда снизу раздался голос Мэтта:

– Констанс, с вами все в порядке?

Она слышала, что Мэтт поднимается по лестнице, но не могла сдвинуться с места. Едва взглянув на свою гостью, он нахмурился, быстро поставил на пол чашку, которую нес, и подошел к девушке.

Когда он обнял ее и стал укачивать, словно ребенка, Констанс, забыв обо всем на свете, инстинктивно прижалась к нему, ища защиты и утешения.

– Та фотография… – всхлипнула она, дрожа всем телом. – Он хотел, чтобы на месте этой женщины была я, да? Он хотел сделать это со мной.

– Не нужно об этом думать. Этого он и добивался.

– Но если бы я вошла в дом, пока он еще был там…

Она почувствовала, что Мэтт еще крепче прижал ее к себе.

– Слава Богу, этого не случилось! – В его голосе сквозило неподдельное облегчение. – Вам нужно отдохнуть. Я налил в шоколад немного бренди, это поможет вам заснуть. Вы дойдете сами или мне вас отнести?

Отнести?! Констанс охватило сильнейшее желание бежать из этого дома без оглядки. Она представила, как Мэтт несет ее на руках к широкой кровати. Именно к широкой, предназначенной для двоих… Он медленно расстегивает пуговицы надетой на Констанс рубашки, и его взгляду и губам открывается обнаженное тело… Мэтт опускает ее на благоухающие лавандой простыни…

Пораженная, что эротические видения не оставили ее даже после пережитого шока, Констанс быстро сказала:

– Нет-нет, спасибо… Я сама.

Она отстранилась и быстро пошла в свою комнату. Мэтт, подхватив чашку шоколада, последовал за ней.

– Я оставлю дверь в свою спальню открытой, – сказал он. – И, если я вам понадоблюсь, просто позовите меня – я сплю очень чутко. – И твердо добавил: – Констанс, вы здесь в полной безопасности. Если бы я подозревал, что вам хоть что-то угрожает, вы спали бы не здесь, одна, а рядом со мной.

От взгляда, который Мэтт бросил на нее, у Констанс почти остановилось сердце. Девушка поняла, что он действительно так думает.

А если сказать, будто я настолько испугана, что не могу, просто никак не могу остаться ночью одна?

От стыда ее бросило в жар, Констанс поверить не могла, что подобная нескромная мысль пришла ей в голову. Ока стала ждать, когда Мэтт уйдет. Он поставил чашку с шоколадом на столик и направился к двери, но на пороге остановился.

– Не забудьте, если вам что-нибудь понадобится или захочется, я к вашим услугам.

Единственное, чего мне хочется, это забыть картину полного разгрома в моем доме, сказала себе Констанс, откидывая одеяло. Нет, снова я лукавлю. Разве я не хочу Мэтта? Разве не хочу, чтобы он сейчас был рядом со мной, в постели, обнимал меня и… любил?

Нет-нет, конечно, не хочу, дрожа, убеждала себя Констанс. Этого я совершенно точно не хочу. Просто не могу себе позволить хотеть этого.

Она поудобнее устроилась на подушках, взяла чашку с шоколадом и сделала глоток. Спиртное обожгло горло, и Констанс поморщилась.

Сколько же бренди Мэтт туда налил? – минут десять спустя думала она. Кажется, такая доза может свалить с ног даже лошадь.

Она чувствовала, как постепенно под воздействием алкоголя успокаивается, как тяжелеет голова, а на душе становится немного легче. Констанс незаметно для себя провалилась в глубокий сон.

Проснувшись, она повернулась к окну. В глаза ударил яркий свет, и Констанс удивленно заморгала. Сколько же сейчас времени? Взглянув на циферблат наручных часов, девушка похолодела. Без десяти десять. Невероятно! Я уже давно должна быть на работе!

Констанс вскочила, намереваясь бежать в душ, и вдруг вспомнила, что ей нечего надеть, кроме одежды, которая была на ней вчера. При мысли, что придется натягивать несвежее белье, она с отвращением поморщилась.

Вдруг Констанс заметила на стуле рядом с кроватью зеленый пакет и озадаченно нахмурилась. К пакету была прикреплена записка. Констанс нахмурилась еще больше, когда прочитала ее.

«Надеюсь, что не ошибся с размером».

Она взяла пакет и заглянула в него. Там лежала коробка с трусиками и бюстгальтером. Вынув их, девушка убедилась, что Мэтт действительно угадал размер. В пакетике поменьше она обнаружила зубную щетку и расческу.

Слезы навернулись ей на глаза. Почему-то Констанс была неприятна забота Мэтта.

Он сходил в магазин, купил все это для меня и принес сюда, пока я спала. Девушка покраснела при мысли, что он видел ее спящей и догадался, почему ей нравится спать, уткнувшись носом в рукав его рубашки. Какая чушь лезет в голову! Очень ему нужно разглядывать, как кто спит. Скорее всего Мэтт едва на меня взглянул, но вот почему не разбудил, чтобы я не опоздала на работу?

Работа! Констанс решила, что нужно как можно скорее принять душ, одеться и ехать в офис. Схватив новое белье, она быстрым шагом направилась в ванную. Распахнув дверь, Констанс застыла на пороге, услышав, как Мэтт вскрикнул:

– Подождите минутку!

Но было уже поздно. Широко раскрытыми глазами девушка созерцала вышедшего из-под душа обнаженного Мэтта.

Как она и предполагала, у него было поджарое тело с крепкими мускулами, волосы на груди блестели от влаги и казались очень темными. Констанс захотелось протянуть руку и коснуться их, чтобы узнать, мягкие ли они на ощупь.

Прошло несколько секунд, прежде чем до нее наконец дошло, что она ворвалась в ванную, не постучав, чем смутила Мэтта. Иначе почему он суетливо прикрылся полотенцем?

Осознав, что скромность Мэтта скорее разочаровала ее, чем обрадовала, Констанс густо покраснела.

– И вы же еще краснеете! – воскликнул он. – А что тогда остается мне? Я-то всегда считал, что с визгом заворачиваться в полотенце удел женщины, а не мужчины.

– Я… я думала, вы уже ушли, – пробормотала девушка, не приняв шутливого тона, – так взволновала ее мужественная нагота Мэтта.

– Но я же обещал не оставлять вас одну, – напомнил он.

– Однако вы уходили, чтобы купить вот это. – Констанс вытянула вперед руку, в которой держала трусики и бюстгальтер, но тут же убрала ее за спину, решив, что неприлично демонстрировать дамское белье перед мужчиной.

Мэтт улыбнулся.

– Я действительно не покидал дом. Просто позвонил Марго и попросил купить все это. И еще предупредил, что ни вы, ни я не придем сегодня на работу.

– Не придем?! Но…

– Полицейские непременно пожелают еще раз поговорить с нами обоими, – спокойно объяснил Мэтт. – К тому же я подумал, что вы захотите поехать к родителям. Я могу отвезти вас туда.

– Нет-нет, не нужно! – запротестовала Констанс.

Пожав плечами, Мэтт направился к двери и остановился рядом с Констанс.

– Ты хотя бы представляешь, как сексуально выглядишь в моей рубашке? – тихо спросил он.

От этих слов, от этого интимного тона кожа Констанс покрылась мурашками. Начисто забыв об осторожности, она погрузилась в пучину удовольствия и с замиранием сердца ждала продолжения.

– Констанс?

Девушка поняла, о чем именно он спрашивает, и, закрыв глаза, едва заметно кивнула.

В следующую секунду Мэтт уже нежно обнимал ее, и Констанс впервые с той минуты, когда увидела свой дом разгромленным, удалось забыть и Кевина Райли, и то, что он сделал.

Мэтт гладил ее напряженные плечи, не отводя взгляда от губ. Констанс пронзило острое желание.

– Ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя.

Его рука коснулась ее лица, осторожно откидывая назад волосы, а большой палец ласково погладил щеку, словно наслаждаясь мягкостью кожи.

– Я хочу поцеловать тебя, Констанс, – хрипло прошептал он. – Хочу обнимать тебя, узнать тебя. Хочу, чтобы ты тоже целовала меня и познала.

Сердце Констанс забилось так быстро, что она едва могла дышать. Мэтт сумел лишь несколькими словами привести ее в страшное возбуждение. Ее тело до боли желало его, и эта боль сметала все запреты и казалась теперь Констанс единственной панацеей от всего, что ей пришлось пережить.

Она придвинулась к Мэтту не больше чем на дюйм, но этого оказалось достаточно. Его рот нашел ее губы, мягкие и нежные, и стал чувственно исследовать их, постепенно перемещаясь к шее, потом к уху.

– Обними меня, Констанс, – прошептал Мэтт. – Обними покрепче.

Она так и сделала, наслаждаясь при этом гладкостью его кожи. Констанс вздрогнула, ощутив, как всем телом рвется к Мэтту и с какой силой откликается его естество. Ее вдруг удивило, насколько лишней, ненужной и мешающей оказалась теперь надетая на ней рубашка.

– Ты хочешь снять это?

Он что, читает мои мысли?

Констанс чувствовала на себе его взгляд, понимала, что Мэтт ждет ответа, но не могла вымолвить ни слова – от волнения перехватило горло. Констанс осознавала, что жаждет почувствовать прикосновение его обнаженного тела к своему. Разумеется, она достаточно зрелый и взрослый человек, чтобы открыто сказать о том, чего хочет, но почему-то она сильно смутилась.

Она неловко попыталась расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. Ей хотелось показать себя вполне взрослой женщиной, которая знает, что делает, и готова нести ответственность за свои поступки. Но ее пальцы так дрожали, что вытащить пуговицу из петли никак не удавалось.

От досады на себя на глазах Констанс выступили слезы, которые она постаралась скрыть от Мэтта.

– В чем дело? – спросил он мягко. – Я не так понял тебя, Констанс? Ты не хочешь?..

Девушка потупилась, и ее взгляд упал на грудь. Через ткань рубашки отчетливо проступали напряженные соски.

– Ты же понимаешь, что хочу, – севшим голосом призналась она и покраснела.

Мэтт тоже теперь смотрел на ее грудь. Он протянул руку и кончиком пальца обвел один из сосков. Затем быстро убрал руку и, запинаясь, спросил:

– Тогда… в чем дело? Я… не вовремя, да?

Констанс чувствовала, что должна ответить утвердительно, но не смогла, потому что это была бы ложь. Вопреки здравому смыслу теперь она хотела Мэтта еще сильнее, чем раньше. Может, потому, что любовная игра доставляла ей удовольствие, помогающее забыть горький привкус страха?

– Просто я… мне… Тебе вовсе не обязательно раздевать меня, – прошептала Констанс. – У меня такое чувство, что… тебе не надо угадывать, чего я хочу.

– А если я скажу, что мне самому хотелось этого, все было бы по-другому? – с улыбкой спросил Мэтт.

Его пальцы действовали уверенно, и, когда он расстегнул все пуговицы, то вместо того чтобы сбросить рубашку с плеч Констанс, просто скользнул под нее руками и притянул девушку к себе и поцеловал.

Вначале Мэтт целовал ее неторопливо, словно желая насладиться каждой секундой узнавания, но потом вдруг его губы стали настойчивыми и жадными. Констанс крепче прижалась к Мэтту и ответила на поцелуи: она коснулась его языка своим и ласкала до тех пор, пока ее сердце не понеслось вскачь от нарастающей страсти, а дыхание не перехватило.

Мэтт сорвал с нее рубашку и, скользя губами по ложбинке между грудей, бормотал, что больше не может ждать, что хочет почувствовать ее всем телом, что хочет гладить и ласкать ее кожу, ощутить на губах ее тепло и вкус.

Его желания настолько совпадали с желаниями Констанс, что она вздрогнула от неожиданности.

– Что с тобой? – спросил Мэтт, поднимая голову и заглядывая Констанс в глаза. – Я сказал что-то не то? Шокировал тебя?

Она отрицательно покачала головой.

– Тогда в чем же дело?

Острое желание пронзило Констанс. Она поняла: неважно, что будет потом, неважно, какую цену ей придется заплатить в будущем, но сейчас она просто не в состоянии, да и не хочет отказаться от любви Мэтта.

Даже если им движет одно лишь физическое влечение, один лишь секс? Констанс тут же выбросила эту мысль из головы, заставила умолкнуть все свои сомнения.

– Но вначале… я хочу видеть тебя. И ласкать тебя… – Она смущенно запнулась.

Мэтт, внимательно посмотрев на нее, тихо попросил:

– Дай мне свою руку.

Она протянула дрожащую ладонь, которая тут же неловко напряглась, когда Мэтт положил ее на полотенце, опоясывающее его бедра. Осмелев, Констанс сдернула полотенце и залюбовалась обещавшей неземное наслаждение плотью Мэтта.

– Смотри и ласкай, сколько хочешь, – хрипло сказал он, – только позволь и мне делать то же самое.

Он обнял ее и стал целовать – торопливо, страстно. Констанс раньше казалось, что такая всепожирающая страсть – выдумка авторов любовных романов, склонных к гиперболам. Но теперь она сама испытала это и с не меньшим пылом отвечала на ласки Мэтта.