Текст книги "Любимая, прости..."

2

Стоящий посреди строгого, обставленного в современном стиле кабинета Висенте сразу обращал на себя внимание. Высокого роста и атлетического телосложения, он выглядел настолько представительно и привлекательно, что у Дженетт невольно перехватило дыхание и пересохло во рту. А стоило ей встретиться с завораживающим взглядом темных глаз, как ускорилось биение пульса и она словно ощутила удар электрического тока.

Столь неподходящая в этот ответственный момент реакция смутила молодую женщину.

– Итак, – вкрадчиво произнес Висенте, прослывший в среде конкурентов по бизнесу человеком проницательным и непредсказуемым, – что привело тебя сюда?

Не ожидавшая услышать таких слов Дженетт невольно воскликнула:

– Ты прекрасно знаешь что!

Черная бровь Висенте недоуменно поднялась в свойственной ему надменной манере.

– Откуда я могу знать?

– Разве не ты послал мне статью? – спросила Дженетт довольно резким тоном, чувствуя, что может оказаться в дурацком положении.

Он небрежно махнул рукой.

– Ах это… Ну и что с того?

Дженетт с трудом проглотила образовавшийся в горле комок.

– Вполне естественно, что мне тут же захотелось увидеться с тобой.

У Висенте вырвался негромкий смешок, от которого, однако, по спине молодой женщины пробежали мурашки.

– Естественно? Может быть, объяснишь мне, каким образом твой неожиданный визит безо всякого приглашения можно назвать естественным?

Опасное направление, которое начинал принимать разговор, напугало Дженетт. Она, по своей натуре слишком открытая и прямодушная, ничего не могла противопоставить Висенте с его гораздо более сложным и деспотичным характером. Однако эта встреча, инициатором которой можно было бы счесть именно его, казалась ей настолько важной, что столь странное начало обескураживало.

– Мне кажется, что ты меня совсем не слушаешь. Не надо, не веди себя так, будто отстраненно наблюдаешь за игрой, в которой участвуют не живые люди, а бездушные манекены.

– Это всего лишь твои предположения, дорогая. Откуда тебе известно, что у меня на душе?

– Я знаю… точно знаю, что ты очень, очень зол на меня.

– Ошибаешься, – возразил Висенте, – Предаваться гневу слишком долго непродуктивно. Рано или поздно в жизни проходит все.

Дженетт почувствовала себя задетой за живое его словами и не смогла сдержаться, выложила все как на духу:

– Разумеется, ты должен ненавидеть меня за все, что я тебе сделала!.. И совершенно справедливо, я это заслужила, – смиренно закончила она.

– Не трать мое время на бесполезные объяснения, – ледяным тоном произнес Висенте.

Страстно желая быть выслушанной, убедить его в своей искренности, Дженетт подняла на мужа умоляющий взгляд изумрудных глаз.

– Я понимаю, принести свои извинения было бы явно недостаточно в данных обстоятельствах. Вполне возможно, что они способны вызвать у тебя лишь раздражение. Однако позволь мне сказать…

– К чему? – Во взгляде горящих огнем темных глаз читалась откровенная насмешка. – Я вовсе не желаю выслушивать ни твои извинения, ни твои объяснения.

– Но ты же послал мне эту газету… – вновь напомнила Дженетт, на этот раз еле слышно.

Висенте с пренебрежительным видом пожал широкими плечами. И наступило напряженное молчание.

Не выдержав, Дженетт набрала полную грудь воздуха и попробовала начать снова:

– Это означает, что ты хотел показать мне, что я в тебе ошиблась. Пожелал представить доказательство своей невиновности.

– А может, мне просто захотелось заставить тебя помучиться угрызениями совести? – вкрадчиво произнес Висенте. – Или я пожелал оставить за собой последнее слово?.. Однако, как бы то ни было, теперь это не имеет ни малейшего значения, – уже другим тоном, холодным и твердым, добавил он.

– Как это не имеет! – воскликнула Дженетт, не в силах сдержать рвущиеся наружу эмоции. – Ведь Николь Сежурн разрушила наш брак!

– Нет, – возразил он со всей решительностью. – Вся заслуга в успехе этого мероприятия принадлежит только тебе. Если бы ты мне поверила, мы до сих пор были бы вместе.

Дженетт отшатнулась, как будто ее ударили. Изложив голые, ничем не прикрытые факты, он нанес удар в самую уязвимую точку.

– Все далеко не так просто…

– Я придерживаюсь другого мнения.

– Но ты позволил мне уйти! – в отчаянии возразила она. – Какие усилия ты приложил, чтобы доказать, что эта ужасная женщина лжет?

– Виновен до той поры, пока не доказал, что невиновен… Ход твоих мыслей остался прежним, не так ли? Ты возложила всю тяжесть доказательства на мои плечи, однако у меня не было для этого никаких возможностей. Ту ночь, как и все остальные в том плавании, я провел один, но засвидетельствовать это не мог никто, кроме меня, – возразил Висенте с кривой усмешкой на губах. – А беспринципные девицы вроде этой Сежурн всегда охотятся за богатыми мужчинами, и, выходя за меня замуж, ты отлично это знала. Главной линией обороны нашего брака было полное доверие друг к другу, ты же сдалась после первой атаки.

– Я бы предпочла, чтобы ты был более настойчив в своих оправданиях! – огрызнулась Дженетт повышенным на пол-октавы голосом. Абсолютное отсутствие каких-либо эмоций и полное безразличие Висенте к происходящему выводили ее из себя. – Однако ты посчитал ниже своего достоинства убеждать меня в том, что я ошибаюсь и неверно о тебе сужу!

Взгляд Висенте, вспыхнув, тут же потух вновь.

– Держи себя в руках, дорогая. Как ни прискорбно это говорить, твой визит явно не доставляет удовольствия никому из нас.

– Так, значит, ты не примешь моих извинений? – спросила Дженетт с несчастным видом.

Она ведет себя так искренне, с такой непосредственностью и вместе с тем наивностью, что просто напрашивается на неприятности, подумал, Висенте. После женитьбы на ней, вспомнил он с горечью, я собирался защищать ее от любых неприятностей, даже не подозревая, что вступаю на вражескую территорию и единственно возможным выходом из этой ситуации явится необходимость поступиться собственными идеалами…

Осветивший поднятое кверху лицо Дженетт солнечный свет отвлек внимание Висенте от невеселых мыслей. Совершенство нежной матовой кожи еще больше подчеркивалось искрящимися как драгоценные изумруды глазами и мягким, манящим, как спелые вишни, ртом. Тело его отреагировало мгновенно.

Поймав на себе вызывающий взгляд темных глаз, Дженетт почувствовала жар внизу живота и слабость в коленях – вечную и неизбежную реакцию на знакомую агрессивную мужественность Висенте. Густые черные ресницы, сразу напомнившие ей о маленькой дочке, опустились в холодном прищуре, и он отступил назад.

– Я так и не понял, зачем тебе понадобилось меня видеть.

– Нет, ты понял! Ты все прекрасно понял! – возбужденно воскликнула Дженетт, покраснев от мысли, что Висенте мог обратить внимание на унизительную для нее реакцию, вызванную одной его близостью.

– А может быть, мне вообще не хочется говорить на эту тему, – возразил он. – Почему бы нам не побеседовать вместо этого о Карен?

Дженетт взглянула на него с недоумением, но тут же выражение лица ее смягчилось, озарившись любящей улыбкой.

– О, с ней все просто прекрасно!.. Знаешь, она так быстро растет!

Ее улыбка, однако, только ухудшила и так неважное настроение Висенте.

– Нет, этого я как раз и не знаю.

– Что? – не поняла Дженетт, понадеявшаяся на то, что разговор о дочери, том единственном, что осталось между ними общего, будет способствовать потеплению ледяной атмосферы их встречи.

– Я сказал нет, я не знаю, насколько быстро растет Карен, потому что вижу ее не так часто, чтобы иметь возможность судить об этом. Знаю только, что при каждой встрече она говорит и делает что-нибудь новое.

Его сдержанное замечание заставило Дженетт сникнуть.

– Полагаю, что так и должно быть.

– По всей видимости, ты забыла о том, что я был лишен возможности стать свидетелем ее первой улыбки, первых шагов и первых произнесенных ею слов…

Дженетт, глаза которой всегда были на мокром месте, изо всех сил постаралась скрыть мгновенно навернувшиеся слезы.

– Вероятно, можно считать за счастье, что Карен хотя бы узнает меня при встречах, – сухо добавил Висенте.

Впервые за все время разлуки разговор коснулся их ребенка, и Дженетт поразила горечь, прозвучавшая в голосе мужа. Разве может она винить его за враждебный тон встречи, если он чувствует себя отстраненным от воспитания собственной дочери? К ее удивлению, Висенте выказал себя гораздо более любящим и заинтересованным родителем, чем это казалось ей ранее. Одним из самых неприятных для нее воспоминаний прошлого было то крайнее раздражение, с которым он воспринимал ее беременность.

– Не знаю, как тебе сказать… – неуверенным тоном начала Дженетт.

– Только, умоляю, воздержись от обязательных в таких случаях словесных клише! – язвительно попросил Висенте. – Должно быть, ты до сих пор не понимаешь, что, подобно большинству разведенных супругов, у нас осталось не так уж много тем для разговора.

– Но мы еще не разведены…

– Это только вопрос времени, – заметил он с больно задевшим Дженетт безразличием. – Поэтому, прежде чем ты уйдешь, а я уверен, что тебе вовсе не хочется опаздывать домой, подумай, не надо ли нам обсудить еще что-нибудь?

Совершенно обескураженная результатом встречи, испытывая чувство вины и сожалея о сделанных ошибках, Дженетт попыталась привести мысли хотя бы в относительный порядок и неожиданно вспомнила об обещании, которое так неохотно дала сестре.

– Деньги! – выпалила она.

Висенте в недоумении нахмурился.

Густо покраснев, Дженетт принялась сбивчиво объяснять:

– Видишь ли, в настоящий момент у меня возникли… некоторые затруднения. Я, конечно, понимаю, что на размере финансовой помощи… которую ты мне оказываешь со времени нашего расставания, настояла сама, но…

– Мы не расставались, – прервал ее он. – Это ты от меня ушла.

Раздосадованная подобным напоминанием Дженетт стиснула зубы. Да, некогда она решила продемонстрировать свою почти полную независимость от богатства Висенте.

– У меня изменилась ситуация, – вынуждена была признать молодая женщина. – Тогда я собиралась опубликовать книгу и администрация колледжа пошла мне навстречу, позволив сократить количество учебных часов. К несчастью, издатель посчитал тему книги слишком узкой и специфичной для широкой публики и отказался, несмотря на предварительную договоренность. А вернуться к полноценной работе на факультете я смогу только в следующем году.

– Насколько я понимаю, договора с издателем у тебя не было…

Дженетт кивнула, удивляясь, насколько далеко отклонился Висенте от темы, волнующей ее на самом деле.

– Мои адвокаты свяжутся с твоими и примут соответствующие меры. Тут нет никаких проблем, – продолжил он. – Но неужели ты воспользовалась представившейся возможностью принести свои извинения только для этого?

Вопрос Висенте застал Дженетт врасплох. Она подняла на него полный недоумения взгляд.

– Разумеется нет..

– Или, может, ты считаешь меня негодяем, способным пренебречь своими обязанностями? – продолжил он с презрением в голосе.

– Нет, я так не считаю! – Признаваясь в острой нехватке денег, это ей пришлось поступиться своей гордостью.

– Хотя виноватой стороной в крахе нашего брака являюсь не я, мелочность всегда была мне чужда. Разве не ты отказалась от более щедрой помощи? – указал Висенте. – И, несмотря на мое полное право обеспечить дочери достойную жизнь, именно твоя эгоистичная непримиримость помешала мне в этом.

Его холодная отповедь заставила Дженетт смертельно побледнеть.

– Откуда мне было знать о твоем отношении к нуждам Карен.

Вызывающе подняв голову, Висенте окинул ее пренебрежительным взглядом.

– Конечно, откуда бы? С тех пор как ты от меня ушла, это первая наша встреча с глазу на глаз. Хочешь получить чек прямо сейчас?

Покраснев, как будто получила от него пощечину, Дженетт ощутила, как на нее накатывают тоска и отчаяние. Неужели единственным желанием Висенте было как можно скорее избавиться от нее как от назойливой посетительницы?

– Нет… На самом деле я пришла вовсе не из-за этого, Висенте.

– Однако корыстный мотив кажется мне гораздо более естественным и разумным, чем какой-либо другой, – возразил он с презрительным превосходством в голосе. – По счастью, тебя нельзя обвинить в попытках причинить мне неприятности…

– Причинить тебе неприятности?

– Все еще оставаясь моей женой, ты выглядишь столь непрезентабельно, что мои недруги могли бы заподозрить меня в скупости.

– У меня нет никакого корыстного мотива! – запротестовала Дженетт, огорченная оказанным ей приемом. – Неужели тебе так трудно понять, что опубликованное сегодня признание Николь Сежурн расстроило меня до глубины души?

Висенте удивленно поднял бровь.

– Да, этого я понять не могу. Кто из нас получал извращенное удовольствие от того, что обвинял другого?

– Как ты можешь так говорить! – невольно воскликнула Дженетт.

– Мы с тобой практически разведены…

– Мы вовсе не… И вообще, перестань говорить об этом!

– Но нашему браку действительно настал конец, дорогая. От него не осталось ничего, кроме свидетельства о рождении нашей дочери, – возразил Висенте с горькой, убийственной насмешкой. – Проснись, перестань разыгрывать из себя Спящую красавицу, разбуженную Прекрасным принцем. Прошло целых два года. Я уже плохо помню нашу совместную жизнь, такое впечатление, будто этого не было вовсе.

Каждое его слово ранило Дженетт словно острый, отравленный кинжал, причиняя нестерпимую боль. Ей захотелось закричать, выразить решительное несогласие, однако не менее сильно было желание спрятаться, забиться в какой-нибудь темный угол и умереть. Для нее каждое воспоминание о периоде их совместной жизни было свежо, будто это происходило только вчера. Несмотря на то, что все закончилось крахом, нельзя было позволить себе предать прекрасное прошлое.

Висенте, напротив, высказал ей вещи, обидные для любой женщины. Не стал скрывать ужасную правду о том, что для него их отношения были лишь очередным звеном в цепи прочих и что их постигла та же участь. Неужели прошло уже два года? Как же она этого не заметила?

Дженетт побледнела так, что, казалось, будто вот-вот упадет в обморок. Стоило ли выражаться столь жестко и откровенно? Наверное нет. Но Висенте просто хотел сказать правду, подчеркнуть, что считает ее поведение неумным и иррациональным.

Как бы то ни было, он пригласил Дженетт присесть, а когда она отказалась, предложил выпить.

– Я не пью, – пробормотала она, взглянув на часы в попытке обрести контроль над своими эмоциями.

– Да, я знаю. Но, быть может, сейчас именно тот случай, когда немного бренди тебе не помешает, – сухо заметил он, стараясь не высказывать излишней заботливости. – Когда ты в последний раз ела?

– Ела? Я?.. А, позавтракала утром.

Висенте промолчал. Увлекшись какой-либо идеей, Дженетт имела обыкновение совершенно забывать о необходимости принимать пищу. И прислуга в его отсутствие сервировала еду на подносах в периоды ее интенсивных научных исследований и подсовывала деликатесы, желая возбудить аппетит. Во всем, что не касалось членистоногих, она отличалась редкой непрактичностью…

Дженетт вновь подняла на него взгляд.

– Ты не хочешь принимать от меня никаких извинений, потому что не желаешь простить, – прошептала она. – Я это прекрасно понимаю, поскольку не могу простить себя сама.

Пораженный экспрессией, прозвучавшей в последней фразе, Висенте вложил в непослушные пальцы Дженетт бокал с бренди.

– Я вызову для тебя машину. Ты ведь приехала сюда на поезде?

– Да, только не надо машины. – Поднеся хрустальный бокал к губам, она глотнула обжигающей жидкости, словно огнем растекшейся по всему телу.

Висенте с изумлением наблюдал за тем, как, выпив бренди одним глотком, будто простую воду, Дженетт направилась к двери, настолько углубленная в свои мысли, что, не заметив стоящего на пути кресла, наткнулась на него, чуть было при этом не упав.

– Я настаиваю, чтобы на вокзал тебя отвезла машина, – заявил он.

– Можешь настаивать сколько угодно. Ко мне это не имеет никакого отношения, – гордо выпрямившись, ответила Дженетт, поняв, что с их браком покончено, покончено окончательно и бесповоротно; надежд на его возрождение не осталось ровным счетом никаких.

– Дженни, будь же благоразумна!

Употребление уменьшительного имени было подлым приемом с его стороны. Она прекрасно помнила моменты, в которые Висенте прибегал к этому обращению…

– Дженни, не ворчи, – отмахивался он, когда она пыталась убедить его уделять ей целиком хотя бы один вечер в неделю. Вечер, который принадлежал бы лишь им, а не был бы отдан светским мероприятиям или работе допоздна, когда приходилось засыпать, не дождавшись его появления. – Подобными делами можно пренебрегать только ради детей, которых, по счастью, у нас пока нет.

– Дженни, запах твоей кожи сводит меня с ума, – признавался он, будя ее поцелуями. И она чувствовала себя в объятиях волшебных рук Висенте так, будто очутилась в раю.

– Дженни, у тебя появился я, и отныне твоя жизнь станет прекрасной, – обещал он с завораживающей уверенностью в первую брачную жизнь, и она слепо верила, что все так и будет…

Стараясь сохранять спокойное выражение лица, Дженетт направилась к спасительному убежищу лифта, болезненно ощущая на себе взгляды любопытных глаз. Лифт остановился, пробудив ее от мыслей о прошлом и вернув к суетной действительности.

Оказавшись на улице и поймав свое отражение в зеркальной витрине магазина, молодая женщина невесело усмехнулась.

Обычно Дженетт даже не приходило в голову обращать внимание на свою внешность, а после расставания с Висенте она вообще не видела в этом никакой необходимости. Однако сейчас смертельная бледность лица и плохо сидящая, мятая, почти скрывающая фигуру одежда просто ошеломили ее. Для встречи с Висенте следовало одеться получше, возможно, тогда беседа сложилась бы по-другому. Ее муж – в скором времени уже бывший – был элегантен от природы и ценил это качество в других.

Она налетела на кого-то и услышала сердитый женский голос:

– Смотрите, куда идете.

А затем кто-то ее окликнул:

– Сеньора Перрейра…

Удивленно оглянувшись, она увидела старуху в старомодной шляпке, тянущую на поводке упирающуюся болонку… и Карлоса, шофера Висенте, придерживающего открытую дверцу подогнанного вплотную к тротуару длинного сверкающего лимузина. Прохожие смотрели на нее с любопытством. Интересно, как долго простояла я возле витрины и насколько глупо при этом выглядела? – смутившись, подумала Дженетт. Принять предложение Карлоса представлялось наименьшим из двух зол.

«С нашим браком покончено, покончено окончательно и бесповоротно; надежд на его возрождение не осталось ровным счетом никаких»…

Господи, ну почему эти слова никак не выходят из головы? Воспоминание об испытанном унижении не давало Дженетт покоя. Недаром ведь Элизабет, услышав о ее намерении увидеться с Висенте, пришла в негодование. Сейчас было очевидно, что следовало прислушаться к мнению более искушенной в жизни сестры. Висенте вел себя холодно, враждебно и насмешливо, не выказал ни малейшего интереса к тому, что она хотела сказать, и рад был поскорее от нее избавиться. Он обвинил ее в желании ворошить прошлое. Можно подумать, она ворвалась к нему в кабинет с заверениями, что все еще любит его и хочет к нему вернуться! Как бы не так… Губы Дженетт скривились в невеселой усмешке.

Вспоминать о том, что произошло чуть более трех лет назад, было нелегко. Тогда Висенте вел себя так, будто она стала для него самым желанным, драгоценным призом в жизни, и отнюдь не казался столь безразличным, как сейчас. Собственно говоря, ему понадобилась не одна неделя, чтобы уговорить ее дать хотя бы надежду…

Впервые Дженетт узнала о существовании Висенте в тот день, когда он занял отведенное ей место на стоянке. Зная из прессы о людях, умерших в результате приступа ярости во время дорожных происшествий, она стиснула зубы и, с великим трудом отыскав свободное место на переполненной парковке, бросила лишь недовольный взгляд на дорогую красную машину захватчика, вокруг которой уже толпились восхищенные юнцы.

Дальнейшие события отнюдь не улучшили ее настроения. Не успела Дженетт снять плащ, как один из коллег сообщил, что ее кабинет занят важным посетителем, которому потребовалось сделать несколько телефонных звонков.

– Так что же мне теперь делать? – растерянно спросила Дженетт, собиравшаяся заняться работой, не терпящей отлагательств. – И кто он такой?

– Висенте Перрейра… возможно, самый влиятельный из бизнесменов, когда-либо окончивших это учебное заведение, – объяснил коллега. – Он так богат, что его припаркованный здесь автомобиль вполне мог бы быть сделан из чистого золота. К тому же он собирается финансировать постройку нового лабораторного корпуса. Поэтому хорошо еще, что ему не понадобилось для своих нужд все наше здание.

– Перрейра… – повторила Дженетт, поскольку фамилия показалась ей знакомой. – У меня есть студентка по имени Маргарита Перрейра.

– Его младшая сестра действительно учится у нас, – подтвердил коллега.

Немного смягчившись, она решила подождать у дверей своего кабинета. В самом начале семестра Маргарита сильно тосковала по родному дому, о чем в слезах призналась Дженетт, к которой сразу же почувствовала душевное расположение…

– Почему? – раздался из-за неплотно закрытой двери протяжный голос, в котором слышался явный иностранный акцент. – Не спрашивай меня почему, Элейн. Мы с тобой приятно провели время, но рано или поздно всему хорошему приходит конец. Я вовсе не обещал хранить тебе верность…

Дженетт недовольно поморщилась. В очередной раз какая-то несчастная женщина оказалась отвергнутой высокомерным негодяем с камнем вместо сердца в груди. Она собралась было отойти подальше, как в коридоре появился декан факультета профессор Мартин, сопровождаемый скучающего вида блондинкой. В это же время из кабинета вышел высокий черноволосый мужчина. Бросившаяся навстречу ему блондинка схватила его за руку и начала нашептывать что-то интимное. А выступивший вперед профессор представил Дженетт незнакомцу.

– Рад познакомиться, доктор Барнетт, – промолвил Висенте Перрейра после некоторой паузы.

– Я тоже, мистер Перрейра, – ответила она и, посмотрев ему в лицо, забыла обо всем на свете.

Взгляд обрамленных длинными ресницами прекрасных черных глаз, казалось, пронзил ее насквозь, заставил сердце замереть в груди. На какой-то момент Дженетт перестала видеть что-либо вокруг, кроме него.

По счастью, инициативу перехватила его подруга, встав между ними в буквальном смысле слова. Осознав совершенную ею оплошность, Дженетт покраснела. Висенте Перрейра был очень богатым и уверенным в себе любителем женщин, то есть одним из тех мужчин, знакомства с которыми она всячески избегала. Он попытался было поддержать дальнейший разговор, однако Дженетт, избегая опасного взгляда, отвечала скупо и односложно и вскоре, сославшись на недостаток времени, поспешно скрылась в безопасности своего кабинета.

Дня через три, читая лекцию, основанную на результатах своих последних исследований, Дженетт заметила, к своему крайнему изумлению, сидящего на заднем ряду Висенте Перрейру и чуть было не поддалась панике. По окончании лекции, дождавшись ее вместе со своей сестрой, он пригласил Дженетт на обед. Она попыталась вежливо отказаться.

– Пожалуйста! – взмолилась Маргарита, живая и непосредственная брюнетка. – Все знают о вашей застенчивости, но Висенте хочет всего лишь поблагодарить вас за внимание, проявленное ко мне.

– Неправда. Мне доставит удовольствие ваше общество, доктор Барнетт, – возразил Висенте, адресуя ей свой чарующий взгляд.

Боясь обидеть его сестру, Дженетт приняла приглашение. Во время обеда, до которого она почти не дотронулась, Висенте задал ей несколько вопросов интимного свойства, от ответа на которые она уклонилась.

Позднее, когда Маргарита заторопилась на лекцию, Дженетт попыталась уйти вслед за ней, однако была остановлена словами, в которых слышалась насмешливая обида:

– Почему вы решили, что я вам не нравлюсь?

– С чего вы это взяли? – воскликнула она, поразившись, однако, его проницательности.

Впрочем, Дженетт и сама не знала, что на это ответить, прежде всего потому, что никак не могла разобраться в своих чувствах. Не признаваться же, что с момента их первой встречи не было и минуты, когда бы она не думала о нем? Он был для нее незнакомцем, и вместе с тем между ними сразу же установилась некая мистическая связь…

Затем Висенте пригласил Дженетт на ужин, предоставив выбрать дату самой и лишив ее тем самым возможности отказаться, сославшись на ранее назначенную встречу с кем-либо другим. Подобное выражение личного интереса поразило Дженетт, считавшую свое влечение к нему явлением односторонним.

– Я нахожу вас очень красивой, – сообщил Висенте с довольством мужчины, способного читать тайные женские мысли.

– Но я вовсе не красива! – возразила она, уверенная, что его слова представляют собой дежурный, ничего не значащий комплимент.

Затем, вполне искренне заверив Висенте в том, что не встречается с мужчинами, и менее искренне в том, что в ее отказе нет ничего личного, Дженетт ретировалась.

В течение двух следующих недель он каждый день присылал ей цветы, прекрасные нестандартные букеты, настоящие произведения искусства. На третью неделю появился сам с упакованным в корзину для пикников холодным обедом. Войдя в ее квартирку, Висенте с полнейшим хладнокровием накрыл великолепный стол и впоследствии, уже уходя, вновь попросил назначить время встречи.

– Вы просто сумасшедший, – пробормотала Дженетт в полной панике. – Зачем такому человеку, как вы, желать встречи со мной?

– Я просто не в состоянии думать ни о чем ином.

– Все это лишено элементарного здравого смысла.

– Но вы тоже думаете только об этом, – незамедлительно нанес Висенте ответный удар. – Здравый смысл не имеет к таким вещам никакого отношения.

Однако Дженетт считала по-другому. Никогда не гоняясь за невозможным, она прекрасно осознавала границы своей привлекательности.

Но он продолжал звонить, хотя и не слишком часто, и Дженетт начала ожидать этих звонков, огорчаясь и тревожась, если тех долго не было. Их телефонные разговоры выглядели весьма занимательными, совсем не опасными, и она отказывалась признаваться себе в том, что ее привязанность к нему становится все сильнее, что отнюдь не способствовало спокойствию духа и работоспособности.

Дженетт даже не подозревала, что Висенте намеренно и планомерно преодолевает ее сопротивление, до той самой вечеринки по поводу завершения курса учебы Маргариты, на которой увидела его с другой женщиной. Только тогда, с душой, разрывающейся от горя при виде подобного предательства, она вынуждена была признать всю степень своей эмоциональной привязанности к Висенте Перрейре…

Устремив невидящий взгляд в окно лимузина, Дженетт вернулась от тяжелых воспоминаний прошлого к внушающему еще большие опасения настоящему. Каковы ее истинные чувства к мужу? Ведь стоило появиться признанию Николь Сежурн, как желание увидеться с Висенте стало столь нестерпимым, что все остальные дела показались совершенно неважными. Слов нет, элементарная порядочность требовала немедленно извиниться перед ним за все, сказанное два года назад. Однако явилось ли это единственной причиной столь спешной поездки?

Вопрос был весьма неприятен, и все же Дженетт заставила себя дать на него искренний ответ… И эгоистичность своего поведения заставила ее устыдиться. Как только препятствие в виде мнимой виновности Висенте в измене оказалось устранено, ей захотелось его вернуть. Точнее, самой вернуться к нему. Совершенно не подумав о последствиях, она ринулась сюда в отчаянной надежде спасти их брак, пока не стало слишком поздно. Разве не это было истинным мотивом ее поступка? Оставалось лишь надеяться, что Висенте не догадался о ее глупых тайных мечтах. Но значит ли это, что она должна вернуться домой, следуя его приказу? Неужели больше ничего нельзя сделать?

В памяти всплыли многочисленные случаи, когда ему пришлось терпеть ее отказы. Сдалась она далеко не сразу, однако, несмотря на всю свою непомерную гордость, Висенте продолжал упорствовать. Насколько проще было бы отступить, выбрать одну из окружающих его многочисленных женщин, готовых на все. Но, раз и навсегда решив, что ему нужна только Дженетт, он не позволил гордости мешать его планам.

Она вздрогнула словно ужаленная. Как же можно сдаваться после первой же неудавшейся попытки? Три года назад Висенте боролся за нее. Неужели теперь ей не хватит мужества побороться не только за него, но и за их брак? Готова ли она поступиться гордостью и вновь попытаться убедить Висенте в том, что некогда разделявшиеся ими чувства не умерли окончательно, что шанс еще есть? На то, чтобы принять решение, понадобилось совсем немного времени – дальнейшее существование без Висенте казалось ей невозможным.

Лимузин подъехал к железнодорожной станции. Вылезая из машины, Дженетт снова обратила внимание на мятую юбку. Господи, простонала она про себя, перед тем как встретиться с Висенте опять, придется купить что-то новенькое, ведь он всегда говорил, что независимо от нашего желания люди судят о человеке по внешнему виду.

Дженетт понадобилось немало времени на то, чтобы добраться до района со знакомыми ей магазинами, и еще больше – на выбор подходящего наряда. Крайне неохотно, поскольку ненавидела все, что привлекает хоть малейшее внимание к ее особе, она выбрала дорогое канареечного цвета платье. Висенте всегда предпочитал, чтобы она носила светлые, яркие цвета, а затем, распустив золотистые волосы по плечам, тщательно расчесала их.

Взяв такси, Дженетт направилась в престижный старый район, где располагался особняк, недавно приобретенный Висенте. Дизайнер, занимавшийся отделкой интерьеров, не так давно продал несколько фотоснимков одному из глянцевых журналов, и Элизабет не преминула обратить на него внимание сестры. По иронии судьбы Висенте отказался от ненавистного Дженетт огромного дома именно после их расставания…

Целиком занятая своими мыслями, она вылезала из машины, когда кто-то окликнул ее. Обернувшись, Дженетт увидела человека с фотокамерой, уже сделавшего один снимок и просящего, чтобы она оставалась на месте для второго. Тут же к ней со всех сторон бросились люди, выкрикивая вопросы. На какое-то мгновение молодая женщина остолбенела, а затем, наклонив голову как можно ниже, поспешила подняться по ступенькам, чтобы позвонить в дверь особняка.

За ее спиной сверкали фотовспышки. Вслед ей неслось:

– Какого вы теперь мнения об откровениях мадемуазель Сежурн, миссис Перрейра?

– Сегодня вас видели возле офиса вашего мужа. Правда ли, что ваш муж заставил вас прождать несколько часов, прежде чем согласился принять?