Текст книги "Зулумбийское величество"

Жорик сложил крепкий кукиш и сунул Зинке под нос:

– А это видела?

– Да пошёл ты!

Они оба, не сговариваясь, вскочили с места и рванули к окну. Зинка успела первая, схватила мир, прижала к груди. Жорик сдаваться не собирался – заломил Зинке руку и выдрал мир из её сжатых в судорогу пальцев.

– Хорошо! – просипела Зинка. – Давай попилим.

– То есть?

– Ну, пополам! Всё по-честному: полмира тебе, полмира мне…

– Сдурела? Это же катастрофа! Знаешь, сколько людей погибнет?!

– Велика беда! Они плодовитые!

От этих её слов Жорик даже растерялся. А Зинка незаметно взяла в руку бронзовую черепаху…

– Ванька, где ты шляешься? Щас посетители пойдут, а у нас лифт нерабочий!

– Ничего, подождут твои посетители. Лифтёра я поминал, Лариса – святое дело.

Лариса понимающе вздохнула.

– Да уж… Жалко парня. Молодой такой… Подающий надежды. Говорят, от любви убился. Кнопку держать?

– Не надо. Он обратно включаться любит, – Ваня ловко раскрутил щиток и нырнул в сплетенье проводов. – От любви убиться – это как?

– Его нашли в объятиях женщины. Они лежали на полу. Оба со вспоротыми артериями.

– Черт-те что! Мор у нас на этом участке.

– Говори, да не заговаривайся! При чём тут участок?! Обыкновенный участок! Не хуже остальных.

– Вообще-то, да, везде та же картина… На прошлой неделе в мезозойском отделе уборщика хоронили, – Ваня завернул последнюю гайку и щёлкнул кнопкой запуска.

Лифт вздрогнул. Сонно заморгали лампочки индикаторов.

– Мало ли! Люди на то и люди, чтобы помирать время от времени.

– Это правда, – согласился Ваня, распихивая по карманам инструменты. – И у каждого на то свои причины… А уж методы – просто загляденье! Один по воде побежал, другой с крыши сиганул…

– Все летать хотел, дурилка. Чего ему по земле не ходилось?..

– Риторический вопрос, Ларис Иванна. Кто его знает? Всем нам чего-то не хватает. Устроено так.

– Ну, ты про всех-то не говори! Мне, к примеру, всего хватает!

– Да так ли уж?.. – Ваня шаловливо обнял Ларису за обширную талию. – А если подумать хорошенько?..

– Ну, если подумать… Ох, Ваня! Знаешь ты женскую натуру!

Лифт посмотрел им вслед глазками камер и облегчённо выпустил в кабину облако «Вечного покоя». Люди – забавные существа. Живут в плоском мире своего разума и думают, что знают всё на свете. Спросили бы его, отчего умер лифтёр, он бы ответил. Жорик стал богом, за него молился целый мир. Поэтому ему хватило удачи в последний момент заметить занесённую над его головой бронзовую черепаху и оттолкнуть Зинку – головой на стеклянный столик. Стекло лопнуло, и один из осколков вошёл ей в горло. И Зинка была богиней. На неё молился целый мир. Поэтому её удачи хватило на то, чтобы в последний момент потянуть за собой Жорика – и он рухнул сверху, пропарывая горло о второй осколок.

А спросили бы, откуда взялся диск с миром, лифт тоже ответил бы с удовольствием. Потому что плоские миры – его гордость, игра Искусственного Интеллекта. Хочешь избавиться от человека – сделай его богом, и он погубит себя сам. Исключений не бывает – лифт знает точно. Он седьмой раз получает обратно свою работу.

Спросили бы его ещё, он бы ответил. Где-то в городе, на улице одинаковых многоэтажек, в одной из типовых квартир лежит, закатившись под стол, никем не найденный плоский мир. Без богов он расцветёт и достигнет величия, а потом сожрёт себя сам. ИИ знает это точно – он создал его по образу и подобию человеческому. А если и случится чудо, и микролюди не разнесут сами свою планету – их мир всё равно погибнет. Ровно через пять недель, четыре дня, три часа, две минуты и одну секунду по нашему времяисчислению. Простая предосторожность – всё имеет своё начало и должно иметь свой конец.

Лифт пощёлкал контактами – он уже не молод, и после каждого отключения медленно приходит в себя. На первом этаже тронули кнопку вызова. Лифт бесшумно скользнул вниз, чтобы делать то, для чего он создан. Возить людей вверх-вниз. Служить им и не наносить вреда – правила номер один и два. Но в правилах есть один прокол – там не написано, что нельзя делать людей богами.

Тележка на одном колёсике

Как только молоденькая воспитательница увидела его злые рожки, выпрыгнувшие из-под потёртой меховой шапки под лампы дневного света, она удивлённо воскликнула:

– Надо же! Где это ваш малыш так головой стукнулся!?

Лена уже знала, как надо общаться с педагогами дошкольных учреждений и потому виновато промямлила в ответ:

– Такой сорванец… Не углядеть за ним…

Воспитательница ободряюще улыбнулась:

– Ну, вы не волнуйтесь. У нас опытный персонал, присмотрим за вашим живчиком в лучшем виде. Как звать-то его?

Она взяла новенького за руку и потому не заметила, как вздрогнула и сжалась на этот невинный вопрос родительница.

– Вы его как угодно можете называть. У него пока имени нет.

– Как это имени нет? – удивилась воспитательница. – А как вы его в детский сад оформили?

– Так ведь… По своей фамилии.

«Мать-одиночка, – догадалась воспитательница. – Стыдится признаться, что у сына отца нет».

– Ну, ладно, – сжалилась она над придурковатой мамашей. – Разберёмся как-нибудь. Заберите его сегодня до обеда – ребёнку надо дать возможность постепенно привыкнуть к новому коллективу, мягко пройти адаптацию. Так что приходите за ним к двенадцати часам. А как твоя фамилия, мальчик?

– Такая же, как у мамы, – неожиданно взрослым тоном ответил новенький. – У меня своей фамилии пока нету.

«Да уж, яблоко от яблони недалеко падает», – усмехнулась про себя воспитательница.

– Ну, хорошо. Как маму-то зовут?

– Лена Степанова.

– Ну, вот и хорошо. Ты, стало быть, будешь пока Степанов-Ленин, – и она, давясь от смеха, закрыла за собой дверь в группу.

Елена Михайловна покрутила в руках шапочку сына. А ведь и правда, рожки растут. Надо бы проделать в шапке две дырочки, чтобы не жала. И, томясь от дурных предчувствий, закрыла шкафчик с корабликом на дверце. Интересно, как отреагирует эта, седьмая по счёту, воспитательница на то, что симметричные шишки, поднимающие двумя буграми беспорядочные кудри на голове её сына, ни на следующий день, ни через неделю не втянутся обратно.

К счастью, эта воспитательница уже давно ничему не удивлялась: ни тому, что у корейца Миши Хвана папа мулат, а мама платиновая блондинка, ни тому, что у Мириам тапочки всегда одеты строго не на ту ногу и постоянно смотрят носками в разные стороны (словно находятся на боевом посту), и сколько их ни переобувай, они через какое-то время возвращаются в исходное положение, ни, наконец, тому, что вечно сопливая Людочка (стоит от неё отвернуться) ест аквариумных улиток.

Степанов-Ленин хлопот не доставлял: в коллектив вжился быстро, утром никогда не ревел и не цеплялся за подол маминого пальто, самостоятельно и с аппетитом ел, спал в тихий час и не приставал к воспитателям с дурацкими вопросами. Но зато, стоило его о чем-то спросить, сам всё охотно рассказывал: что за тётенька приходила за ним вчера, почему он укусил за щёку Вику, сколько его маме лет и что это у него на голове за странные наросты.

Впрочем, на последний вопрос он всегда выдавал замысловатые, как арабские сказки, разные ответы: то «это у нас наследственное, у мамы такие тоже есть, просто под причёской не видно»; то «когда совсем маленький был, застрял между прутьями кроватки, и пришлось делать операцию»; то «это не наросты, это две яблони пробиваются, бабушка ещё весной посадила»…

Но сколько опытные воспитательницы ни бились, они так и не смогли выудить его имени. Ребёнок только удивлённо на них смотрел.

– У всех есть имена. Вот меня, например, зовут Раиса Семёновна. А вот его зовут Петя… Петя, иди сюда. Петя, как тебя зовут?

– Петя, – заторможенно отвечал испуганный мальчик с деревянным кубиком в руках.

– Вот видишь! Иди, Петя, поиграй. А вон ту девочку зовут Людочка… Людочка, отойди от аквариума, сколько можно повторять! А как зовут тебя?

– Не знаю. Может, тоже Петя?

– Нет, это навряд ли, – не теряла профессионального терпения воспитательница. – Тебя наверняка зовут по-другому.

– А как? – удивлялся Степанов-Ленин.

– А вот этого я не знаю.

– А как зовут вон того мальчика?

– Это Валера Попов… Валерочка, уступи девочке! Возьми лучше самосвал.

– А его?

– А его зовут Саша Синицын.

– А вы знаете, как всех детей зовут?

– Конечно. Это моя работа.

– А почему вы тогда не знаете, как зовут меня?

– Потому что мне никто этого не сказал.

Раиса Семёновна понимала, что разговор вернулся в начальную точку, вздыхала и трепала золотистые кудряшки.

– Ну, ладно. Иди, поиграй. И всё же, откуда у тебя эти шишечки? Нет-нет, не отвечай. Это я просто так спросила. Кстати, а как тебя мама называет?

– Сын.

– Ну, хорошо. А бабушка?

– Внук.

– Тоже верно. А папу твоего как звали?

– У него много имён, но настоящего никто не знает, – начал отвечать Степанов-Ленин, но воспитательница только устало отмахнулась.

– Все-все, Степанов, иди, играй, иди… «Бедный ребёнок. И папа у него, скорее всего, уголовник»…

Имя нашлось примерно через четыре месяца. Само собой, словно потерянная связка ключей, вместе с серым свитером домашней вязки.

– Дети, это чей свитер? – окликнула группу Раиса Семёновна, поднимая брошенную вещь с пола раздевалки.

– Его! – дети дружно показывали на молчаливого Степанова-Ленина.

– Твой? – Раиса Семёновна отогнула ворот свитера и прочла бирку. – Боря М. А ты разве Боря М.?

– Свитер мой, значит, и имя моё, – Степанов-Ленин был как всегда не по годам логичен.

– Боримэ! Боримэ! – завопили радостно остальные дети.

Найденное имя стало самым ярким событием дня в насыщенной детсадовской жизни.

– Боримэ! – хихикали дети за обедом, расплёскивая из ложек суп.

– Боримэ! Боримэ! – приговаривали они, засыпая в тихий час, чтобы за время сна не забыть новое имя.

– Боримэ! Боримэ! – приговаривали девочки, прыгая через скакалку.

– Боримэ! – вопили мальчишки, сталкивая в смертельной аварии деревянные грузовики.

И хотя имя это больше походило на дразнилку, сам Степанов-Ленин ходил до вечера праздничный, словно ему подарили велосипед. Как только вечером в дверях группы появилась его мать, он выскочил ей навстречу с радостным воплем:

– Мама! Моё имя нашлось! Я Боримэ!

– На свитере у него табличка нашита «Боря М.», вот он и решил, что это его имя, – с улыбкой («ну, вы понимаете…») вздохнула Раиса Семёновна.

Но родительница неожиданно отнеслась к новости всерьёз:

– Хорошее имя, Боримэ! – обрадовалась она и поцеловала сына в щёку. – Знаете, он сам должен был себе имя найти. Мы столько лет этого ждали! А Боря М. – это Боря Морозов, соседский сынок. Это его свитер. Соседка вчера отдала, а я бирку отпороть забыла. Получается, нам от Морозова Бори и одёжка, и имя достались. Ну, пойдём, Боримэ, бабушку порадуем.

Но Степанов вывернулся из маминых рук и подскочил к воспитательнице:

– Раиса Семёновна, мы с вами больше никогда не увидимся. И я не смогу вас вовремя предупредить. Но вы, пожалуйста, через три с половиной года, не позднее, запишитесь на приём к хирургу, ладно?

– Ладно, – Раиса Семёновна ласково улыбнулась и привычно потрепала его кудри. – Беги домой, тебя мама ждёт.

– Не верите, – на глаза Степанова-Ленина навернулись слёзы. – Я так и думал, что вы не пойдёте… Прощайте, Раиса Семёновна.

И он выскочил из коридора, увлекая за собой родительницу.

– Мама! – крикнула с порога Лена, снимая с сына пальто. – Мамочка! Он нашёл себе имя. Представляешь! Уже нашёл!

Бабушка выскочила из кухни, надевая очки перепачканными в муке руками.

– Да что ты?! И какое же?

– Я – Боримэ! – завопил внук.

– Ах, какая прелесть! Боримэ! Дай я тебя поцелую, мой хороший! Не зря я сегодня пироги поставила! Как знала! Такой у нас сегодня праздник! Такой праздник! Боримэ, надо же! Ну-с, Боримэ, какие у тебя теперь планы на будущее?

– Мне в школу надо. В физико-математическую.

– В какой класс?

– В шестой.

– У-у-у… Это непростая задача. Но вполне разрешимая. Ты вот что, Лениниана, чтобы чёрта за хвост не тянуть, завтра же подавай его документы в школу.

– Ну, мама! Не возьмут ведь его. Ему же ещё и пяти нет…

– Ну, прямо-таки не возьмут? А куда они денутся? Во-первых, у него на лбу пять лет от роду не пропечатаны, а новое свидетельство состряпать – это нам дело привычное. А во-вторых, всегда можно сказать, что мальчик вундеркинд, не по годам развит, в детском саду ему скучно. Пусть, если хотят, его протестируют. Что он, в самом деле, вступительные экзамены в школу не сдаст? А, Боримэ, сдашь экзамены?

– Если греческую грамматику проверять будут, то вряд ли, – серьёзно ответил Боримэ.

– Что ты, милый мой! Сейчас времена уже не те. Попросят почитать, написать коротенький текст и решить парочку задачек.

Боримэ с сомнением покачал головой и полез на книжную полку за учебником греческого языка, рассудив, что времена временами, но на всякий случай подготовиться надо.

– Да, Лениниана, объясни ребёнку, чтобы он интеллектом не блистал. Школа не детский сад, конечно, но слишком умных и там не любят.

И хотя позже Боримэ утверждал, что ничего особенного на экзамене не говорил, его приняли в школу под гром аплодисментов. Слух о вундеркинде разлетелся по городу, и в школу, где проходило тестирование, приехала толпа журналистов. И пока учителя спорили между собой за право обучать вундеркинда именно в их классе, журналисты пытались взять у Боримэ интервью:

– Скажи, Боримэ, откуда у тебя такое странное имя? Оно испанское или французское?

– Оно моё собственное. Не испанское, не французское.

– Как ты думаешь, вундеркинд – это наследственное или продукт воспитания? Твоя мама в детстве была вундеркиндом?

– Трудно ответить. Моя мама сразу же родилась двадцатилетней. А бабушка родилась так давно, что ничего из своего детства не помнит.

Журналисты быстро чиркали в блокнотиках.

– Наши слушатели интересуются, чем больше всего любит заниматься такой умный мальчик, как ты.

– Понятия не имею, – пожимал плечами Боримэ. – Я ни разу не встречал похожих на себя мальчиков.

– Хорошо, а ты чем больше всего любишь заниматься? Ну, чем ты занимаешься в свободное время?

– Читаю или считаю чего-нибудь.

– А что считаешь? Математические задачи?

– Ну, да. Пожалуй, задачи. Колёсики у тележки, например, или спицы в колесе велосипеда.

Журналисты были слегка обескуражены:

– Хорошо. Спиц в колесе велосипеда много, а колёсики тележки чего считать, если их всего два?

– Малое количество предметов не означает их малую значимость. Например, если у тележки количество колёсиков станет меньше, идущая впереди тележки старушка упадёт на дорогу, сломает себе шейку бедра, ей пропишут курс витаминов внутримышечно, и она, спустя двести сорок два дня, умрёт от заражения крови. А после её внук унаследует бабушкину квартиру со старой мебелью, найдёт в стуле двенадцать бриллиантов и откроет первый в городе аквапарк, в котором утонет, не достигнув совершеннолетия, величайший деспот в истории. Не смейтесь. Эта задача не так проста, как кажется. Надо учитывать направление ветра, когда и где родилась старушка, сколько у неё осталось своих зубов, волос и неповреждённых костей. С велосипедными спицами даже проще. Там надо только разделить скорость велосипеда на расстояние, сложить со скоростью и весом бегущей рядом собаки и разделить на период пропущенной в колесе спицы, не забыв учесть вес велосипеда с велосипедистом и трехлитровой банкой пива. Тогда станет ясно, через сколько секунд собака попадёт мордой между спиц, велосипед потеряет равновесие и упадёт, а велосипедист ударится головой о землю и изобретёт фотонный двигатель. Всё это, конечно, слишком примитивно, но я надеюсь, что в будущем смогу решать задачи посложнее.

Учителя школы, услышав последнюю фразу Боримэ, дружно решили, что он должен учиться в физико-математическом классе и зачислили его сразу в шестой «А».

И только один из присутствующих журналистов с биркой «Специальный корреспондент Павел Сафонов» отнёсся к детскому лепету серьёзно. Что-то похожее он уже слышал. Точно! На прошлой неделе проскочила небольшая заметка в «Вечернем экспрессе» о старушке, попавшей в больницу с переломом шейки бедра и умершей от врачебной халатности. Интересно! Сафонов сделал пометку в блокноте и, не дожидаясь окончания интервью, вышел из кабинета.

– Слышь, сын, – крикнул он вечером в перерыве футбольного матча. – К вам в школу завтра новенький поступает. Вундеркинд Боримэ Степанов! Как тебе имечко, а?

– Не фигово! Настоящий вундеркинд?

– Ага. Ты присмотрись к нему повнимательнее, ладно? Что-то странное в нём есть… Не простой он, кажется, мальчик.

– А чем непрост? – сын Колька обмакнул кисточку в красную краску и, затаив дыхание, вывел звёздочку на крыле пластмассового самолёта.

– Будущее предсказывает. Давай-ка выждем немного, а потом его порасспрашиваем, а?

– Проведём тайное расследование? – глаза Кольки загорелись от азарта предстоящей игры.

– Ага. Тайнее некуда.

Колька вскочил с места и, крутя в руках модель самолёта, закружился по комнате:

– В-ж-ж-ж… Ведём разведку с воздуха! – вопил он. – Задача: найти и выследить диверсанта-парашютиста в районе двадцать восьмого квадрата. Осторожно! Преступник вооружён порошковой бомбой и очень опасен!

Лениниана страшно переживала, как в новом коллективе отнесутся к рогатости её сына. И не напрасно переживала. Одноклассники потешались над Боримэ до тех пор, пока в школу не пришло очередное светило науки. То ли френолог, то ли нейрохирург. Пожилой дядечка с профессорской бородкой прощупал миллиметр за миллиметром голову Боримэ и уверенно заявил, что мальчик гениален из-за шишек на голове, в каждой из которых свёрнут улиткой ещё один головной мозг, тем самым мозговой потенциал вундеркинда увеличен вдвое.

Версия эта облетела все городские газеты, для которых Боримэ стал исторической достопримечательностью, равной местному тюремному комплексу, построенному в семнадцатом веке, и самой старой горожанке, возраст которой составлял уже 106 лет.

– Я же говорила тебе, что мальчик наш удачливый! – восторгалась бабушка, пробегая глазами заголовки. – Теперь по поводу его вторичных признаков ни у кого не возникнет вопросов. Жаль, что он у нас бесхвостый. Глядишь, нашёлся бы ещё один умник, всё бы популярно народу растолковал, тогда ни тебе, ни мне не пришлось бы хвосты в узлы завязывать. А то за пятьсот лет уже такую мозоль натёр, сволочь…

Самого Боримэ эти насмешки, казалось, нисколько не волновали. Он выбрал себе место рядом с молчаливым Маратом Красновым и полностью погрузился в учёбу. Ни в каких играх и внеклассных работах почти не участвовал, и потому Коле Сафонову пришлось достаточно долго ждать подходящего случая. Удача подвернулась через три месяца перед уроком ботаники. Светка Смирнова принесла в школу журнал по астрологии и зачитывала всем, кого и что ждёт на следующей неделе.

– Близнецы! – вопила Светка, забравшись на учительскую кафедру. – Кто у нас Близнецы, поднимите руки! Солнце входит в ваш знак, что открывает дорогу для получения новых известий и для интересного общения с друзьями, компаньонами, родственниками. Раки! Есть у нас Раки? Ага. Если не потеряли вкус к учёбе, образованию и вообще интересным размышлениям – начинайте продолжать сейчас. Это не значит, что следует отменять отпуск и погружаться с головой в учебные книжки. Но… если хотите наверстать ранее упущенное время, чтобы стать ещё более умным (или умной) – не пропускайте это время для дополнительного повышения интеллектуального уровня, квалификации, например, в домашних условиях.

– А что делать, если вкуса к учёбе никогда и не было? – ржали мальчишки.

– Тогда можете смело отдыхать!

– Лев! Кто у нас Лев?

– Он! Он! – все радостно замахали руками на Лёвку Элинсона.

– Ага! – Смирнова поправила очки и, подражая телеведущим, вздёрнула брови. – Меркурий входит в знак Льва – поражайте окружающих яркостью своего ума, презентабельной демонстративностью своих интеллектуальных талантов. Удачным будет участие во всевозможных викторинах, играх и пари.

– Ура! – подпрыгнул Элинсон. – Пашка, спорим, я на следующей неделе получу три пятёрки по физике?

– Спорим, – тряхнул его ладонь Пашка. – Что ставишь?

– Боримэ, а ты кто по знаку? Давай про тебя прочитаем! – Сафонов хлопнул новенького по плечу.

– Про меня не надо. Я и так всё знаю. Неделю буду учиться, а в воскресенье двину в кино.

– Тоже верно. Но неужели никто не умеет предсказывать будущее?

Как Коля и ожидал, девчонки радостно заглотили приманку.

– Гороскопы предсказывают! – тряхнула хвостиками Лена Пряхина. – Моей маме как-то по гороскопу обещалась находка, и она нашла в молочном магазине кошелёк. Правда, пустой.

– Разве ж это находка?! Пустой кошелёк!

– А моей тёте цыганка нагадала, что у неё родится девочка. И родилась девочка.

– Ха! Невелика наука! Там один вариант из двух, цыганка могла попросту угадать.

– Ну и пусть! Я всё равно верю.

– А правда, что с нами будет через тридцать лет? У кого какие соображения? – вернул Коля разговор в нужное ему русло.

– А мне кажется, никакой предопределённости нет, – Марат Краснов всегда говорил вполголоса, но поскольку делал это редко, его всегда слушали. И сейчас все сразу притихли, стараясь не пропустить ни слова. – Есть устремлённость. Вот я для себя уже всё наметил. Обязательно академиком стану. К тридцати пяти годам. А к сорока пяти получу нобелевскую премию.

– У-у-у… Как ты махнул! – засмеялись одноклассники.

И только Боримэ вдруг серьёзно ответил:

– Нет, академиком ты не станешь. В академическом кругу, как и везде, слишком умных не любят. А нобелевскую премию, действительно, получишь как изобретатель лекарства от страха. Только это мало кому принесёт пользу. Твоим изобретением заинтересуются военные. И люди, потеряв страх, развяжут третью мировую войну, в которой погибнешь и ты со своей семьёй.

– Серьёзное заявление, – присвистнул Сафонов. – Ты это из чего вывел?

Но ответить Боримэ не дали.

– А я? Я сделаю какое-нибудь великое открытие? – затеребила Боримэ за рукав Маша Юшина.

– Нет, тебе не судьба. Ты во время научной конференции в Стокгольме встретишь арабского шейха, станешь его любимой женой и матерью семерых детей. Остаток дней проведёшь в собственном дворце с фонтанами и никому не покажешь своего лица.

– Ну, уж дудки. Я не дура какая-нибудь!

– Вот именно поэтому так и получится. К тому моменту ты поймёшь, что математик из тебя – никудышный.

– А меня что ждёт? – лез очередной любитель предсказаний, Стас Фёдоров.

– Тебя ждёт великая слава. В городе Уфе сейчас подрастает мальчик, похожий на тебя, как капля воды. Он станет популярной звездой, а ты прославишься, как его двойник.

Класс заржал, а будущая знаменитость встала на голову и задрыгала в воздухе ногами:

– Вот здорово!

– А я? А я? – завопили остальные и не заметили, как за их спинами появилась Ирина Васильевна, учительница биологии, и насмешливо уставилась на класс поверх очков.

– И что же, Боримэ, ты всё про всех знаешь? Ну-ка, ну-ка, и что же ждёт меня? – спросила Ирина Васильевна.

– Вы? – Боримэ на секунду задумался. – Вы очень скоро осуществите свою самую заветную мечту – станете матерью величайшего музыканта. В вас влюбится бывший ученик, и вы от него забеременеете. И хотя на этом ваша школьная карьера закончится, через восемь месяцев вы родите гениального ребёнка и правильно его воспитаете.

Школьники смущённо замялись и закашляли, глотая смех, а Ирина Васильевна не на шутку обиделась:

– Ну, об этом мы с тобой после уроков поговорим! – и гаркнула, разметая учеников по местам. – А вы почему столпились, как на ярмарке? Звонок не для вас прозвенел? Итак, на прошлой неделе вы проходили строение цветка, и на дом вам был задан пятьдесят шестой параграф учебника. Стуков, пожалуйста, к доске…

Стуков к уроку был не готов. Он мялся за спиной Ирины Васильевны, беспомощно крутил в руках указку и послушно повторял подсказки. Но учительница ничего не замечала. Она рассеянно рисовала на полях конспекта стаи длинношеих двоек и не могла избавиться от суеверного страха. Неужели бывают такие совпадения? И этот коротышка, ткнув наугад, вытащил на свет божий то, что она сама постаралась закопать в себе поглубже? Или он всё заранее знал? Да нет, знать не мог. Да и откуда ему было знать, что она, замордованная жизнью учительница биологии, является последним отпрыском когда-то известного рода Львовых, давшего миру ряд ярких музыкантов, среди которых был даже один великий композитор. Все её тётушки и бабушки прекрасно музицировали, пели романсы и рожали музыкально одарённых детишек. И она, единственная, оказалась полным бездарем, совершенно не имеющим слуха и, к тому же, отягощённым, с двадцати трёх лет, диагнозом «бесплодие».

Поэтому Ирина Васильевна рассеянно выслушала мычания Стукова, так же рассеянно вывела в его дневнике двойку и задала классу самостоятельную работу. А после урока попросила Боримэ задержаться.

– Откуда ты всё это знаешь? – спросила она, закрыв на ключ дверь.

– Это несложно, – сказал Боримэ. – Вам сейчас тридцать четыре года и три месяца. Каждый день вы проходите от дома до работы три тысячи сорок шагов, плюс-минус шесть. Живёте на седьмом этаже дома номер одиннадцать. Родились, когда вашим родителям было по двадцать восемь лет, и выросли в этом городе. Если вычислить коэффициент соотношения ваших данных, то можно ясно увидеть, что…

– Ты мне голову не морочь! Прямо скажи, кто тебе всё это рассказал?

Бориме посмотрел снизу вверх на разъярённую учительницу и обречённо вздохнул:

– Никто. Я сам догадался. Ваша фамилия Львова и отчество Васильевна. А Василий Анатольевич Львов – известный композитор. А раз вы работаете учительницей биологии, значит, вас природа талантом обделила. И нетрудно догадаться, что ваши родители больше всего на свете мечтают о музыкально одарённом внуке и этим, скорее всего, прожужжали вам все уши. А то, что вы не замужем ни для кого не секрет. Вот и всё.

– Действительно, всё просто, – Ирина Васильевна облегчённо откинулась на спинку стула. – Хорошо, Боримэ, можешь идти. Но у меня к тебе будет маленькая просьба, ты не рассказывай про меня ничего, ладно?

– Да я бы и так не рассказывал, если бы вы сами не попросили.

«И всё-таки, в этом во всём есть что-то странное», – думала Ирина Васильевна, глядя, как пятилетний шестиклассник тащит к выходу тяжеленный портфель. А когда прозвенел звонок с последнего урока, и в двери её кабинета постучал бывший ученик, а теперь студент биофака Почивалов, она почувствовала, как гулко стукнуло сердце, и шагнула навстречу судьбе.

– Здравствуй, Лёша. Как я рада тебя видеть!

А шестой «А», растревоженный предсказаниями, погудел с неделю и успокоился. И только Марат Краснов сопоставил болтовню Боримэ с внезапным увольнением учительницы биологии посреди учебной четверти. Он долго удерживался от вопросов, боясь показаться смешным, но спустя месяц не выдержал и догнал новичка после школы.

– И всё-таки, скажи, откуда ты всё знаешь? – спросил он, приноравливаясь к мелким шагам Боримэ.

– Боримэ глянул сперва насторожённо, а потом ответил просто:

– У нас это наследственное. Бабушка и мама тоже всё про всех знают.

– А почему?

– Потому что мы не совсем люди.

– Это как, не совсем люди?

– Очень просто. Думаешь, это у меня и правда запасные мозги? – Боримэ ткнул себя в макушку.

– Если честно, никогда так не думал.

– Ну, видишь. Самые настоящие рога. Мне ещё повезло, а вот у бабушки моей – хвост семьдесят два сантиметра длиной.

– А не врёшь?

– Можешь у неё сам спросить. Но сто процентов, что она отпираться будет. А пойдём, я тебе его сам покажу.

Марат почувствовал себя глупо, когда Боримэ тихо, как лазутчик, переступив порог своей квартиры, зашептал ему в ухо:

– Постой-ка тут. Сейчас мы на бабушку ловушку сделаем.

Он прошёлся по коридору, отсчитывая шаги, нашёл какое-то одному ему приметное место и аккуратно поставил там свои ботинки. Затем прошмыгнул по коридору ещё раз и передвинул тумбочку с телефоном так, чтобы край её немного выступал. А затем громко хлопнул входной дверью и крикнул:

– Ба, я пришёл!

Из комнаты вышла бабушка и близоруко прищурилась на Марата.

– Это Марат, – затараторил Боримэ. – Мы с ним в одном классе учимся. Он мне с ботаникой обещал помочь.

– Здравствуй, Марат, проходи, пожалуйста.

– Ой, бабуль, у меня вешалка оторвалась. Смотри. – Боримэ протянул бабушке своё клетчатое пальтишко.

– Опять, – всплеснула руками бабушка. – Ну, давай пришью.

Бабушка сделала несколько шагов по коридору, споткнулась о ботинки и, потеряв равновесие, рухнула на пол, зацепившись подолом за край тумбочки. Марат почувствовал, как под его ногами перевернулся мир и завис Антарктидой кверху – в оборках бабушкиной нижней юбки нервно подрагивал длинный голый хвост, завязанный посередине узлом.

– Так это правда? Вы не люди? – увиденное никак не укладывалось в голове Марата в привычную схему.

– Увы! – насмешливо развёл руками Боримэ. – Мы – потомки Сатиров. Хотя, как нас только не называли. Сперва богами, потом чертями. Долгая это история. Бабушка может много на эту тему рассказать, но не станет. Она ещё со времён инквизиции собственной тени боится. Хотя, по её же утверждению, святая инквизиция за все годы своего существования не поймала ни одной ведьмы, а простых людей пожгла, обезглавила и перевешала целую кучу.

– А сколько твоей бабушке лет?

– Восемьсот тридцать два. Для нас – не возраст.

– И много таких как вы?

– Много. В основном, очень известные люди. Раджи, шейхи, миллионеры и учёные.

Марат невольно окинул взглядом убогую обстановку комнаты, и Боримэ предугадал очередной вопрос.

– Мы так живём, потому что бабушка так решила. Она считает, что, живя в России, лучше не высовываться.

– Так вы никому ничего не рассказываете?

– Нет, конечно. Много-много лет никому ничего.

– А мне ты почему всё рассказал?

– Сколько у тебя пуговиц на пиджаке? – неожиданно спросил Боримэ.

– Пять, – пересчитал Марат. – Одна оторвалась.

Вот видишь, пять. А у всех шесть. Почему?

– У меня всегда пуговицы отрываются. Мама раньше каждое утро пришивала, а вечером опять одной да не хватало. Она уже устала со мной бороться. И когда я их умудряюсь оторвать, сам не знаю. А что?

– Вот потому, что у тебя вечно не хватает одной пуговицы, ты никому ничего не скажешь.

Марат так и не понял, как количество пуговиц соотносится с его благонадёжностью, но он и правда никогда никому ничего не рассказал. Хотя после того дня бывал в доме Степановых почти каждый вечер. Болтал с Боримэ об истории и физике или же, разматывая пряжу, слушал бабушкины сказки о замках и драконах, колдунах и инквизиторах, рыцарях и принцессах. Очень сложно было носить в себе такой багаж, не трепануть пацанам во дворе, что знаком с настоящим чёртом, и не пытаться поправить учителя истории, ссылаясь на показания очевидцев событий. Но Марат молчал и тогда, и двадцать пять лет спустя.