Текст книги "(Бес)сердечные"

Инга Максимовская
(Бес)сердечные

Серия 1
Пилот

1.1

Он смотрел и не мог отвести взгляда от пламени, рассыпавшихся по белому снежному покрывалу, волос. И алые пятна, похожие на фантастические цветы, пылающие вокруг распластанного на земле тела притягивали, примагничивали, не давая опомниться и продохнуть. Миллион раз видел смерть, но сегодня… Сегодня было омерзительнее чем всегда. Женщина, слишком молодая для смерти, смотрела в тяжелое небо распахнутыми, аквамариновыми глазами. Нет, скорее изумрудными, драгоценными неживыми кристаллами. Точно. Невероятно глубокими но уже пустыми. Оперу захотелось закрыть их. С трудом поборол свербящее желание.

– Красивая баба. Могла бы стать чьим то счастьем. Капитан, эй, у меня все готово. Можем паковать, – опер Макаров вздрогнул и с трудом перевел взгляд с губ жертвы подернутых инеем, словно сахарной пудрой припорошенных, на эксперта– криминалиста Сему, стоящего рядом.

– Что там? – прохрипел капитан, отбрасывая давно истлевшую сигарету.

– Хрень какая то? – все таки работа накладывает отпечаток на людей, они становятся невосприимчивы к человеческой трагедии. И он тоже стал бездушным. Хотя, сегодня странное что – то творится. Поплыл. Говорят такое случается, только вот с ним еще никогда не было подобного. Никогда, и не нужно. Иначе профнепригодность, алкоголизм, одиночество. Та же самая смерть, только в профиль. – На спине у девки два разреза, от лопаток к пояснице. Зеркальные, идеально ровные. Ни разу не видел таких. На груди, с левой стороны, в районе сердца, клеймо в виде символа. Не знаток я, но вроде какая-то греческая фиговина.

– Тату? – голос Макара прозвучал глухо, будто затерявшись в морозном сумраке.

– Нет, капитан. Клеймо именно. Выжженое. Сейчас много всякой дряни придумали. Шрамирование, еще какие то подвыперды. Но тут именно клеймо. И оно старое. Но девка умерла не от порезов на спине. Скорее от переохлаждения. Замерзла, снегурочка. Точнее патологоанатом скажет, наверняка. Других повреждений нет, разве что…

– Что? – напрягся опер.

– Вот, рядом с телом нашли, – в руке Семы появился пакетик, в котором тускло отсвечивал некрупный изумруд. – Серия, походу. Бриллиант нарисовался опять.

– Да твою ж мать. И почему мне эта дрянь? Он давно на нашей территории не охотился, а тут… – выругался Макар и прикурил новую сигарету, от предыдущей. – Сем, ты когда нибудь видел такие глаза? – ни с того ни с сего, сорвался с его губ в принципе пустой вопрос.

– Какие это, такие? – удивленно посмотрел на опера эксперт. – Обычные достаточно распространенный цвет. Серые, в прозелень.

– Они очень яркие. Почти изумрудные, – Макар снова посмотрел на распластанную женщину и обалдел. Зелень колдовская напрочь исчезла, словно вымылась.

– Капитан ты в порядке? Может отпуск тебе взять? И курить ты бы завязывал, Мак. Сердчишко к сорока годам вообще убьешь. Курить столько вредно. А без пламенного мотора не живут пока, к сожалению. Иначе и я бы с удовольствием морально разлагался. Но, у меня не как у кота, одна жизнь всего. И у тебя тоже.

– Жить вообще вредно Сэмэн, – глухо хохотнул капитан, и в последний раз кинул взгляд на жертву того, кого они никак не могли поймать вот уже целую вечность. Сердце в груди замерло на миг, пропустило удар. Прав эксперт, надо к доктору что ли сходить. Что-то частенько стало прихватывать.

Серийщик, убивал женщин по всему городу, и оставлял возле них драгоценный камень, вот уже два года. Но был как заколдованный. Неуловимый. Ему показлось наверное, но… Глаза покойницы больше не были пустыми. Они смотрели прямо в его душу, выкручивали ее изумрудно-зеленым ужасом. Макар моргнул, отгоняя наваждение. Точно прав Сема, пора отдохнуть, а то и рехнуться недолго. Девка мертва. И зеркала ее души обычные. Он просто устал. Да, от переутомления мерещится всякая чертовщина. – Пакуй. Больше мы отсюда ничего не выжмем. Ребята уже околели, наверное. Да и труповозку вызвали рано. Теперь отписываться затыкаемся.

Он пошел в машину, не желая смотреть, как тело красавицы запаковывают в черный мешок. От дребезжащего звука застегивающегося замка молнии капитана передернуло. Скорее, домой, спрятаться от всех, напиться до чертей. Забыться. До семи еще целых пять часов. А потом снова в бой…

*******

Она с трудом открыла глаза и тут же уперлась взглядом в металлический потолок секционного холодильника. Тело не чувствовало холода и боли, той что могли причинить люди своими малосильными манипуляциями. Даже швы от вскрытия, уже начали затягиваться, а ссадины зарубцевались и исчезли. Но вот боль в спине казалась невыносимой. Черт, это самая неприятная часть работы. Хотя, брезгливость, для таких как она непозволительная роскошь. Неведомое чувство, для тех, кто каждый день имеет дело с человеческими грехами, пороками, порой настолько омерзительными, что хочется содрать с себя шкуру.

Она нашла его. Тридцатилетние поиски, наконец увенчались успехом. В том, что молодой капитан, почти уже переродился, женщина не сомневалась. Она слышала, собственными ушами, умирающее сердце единственной уцелевшей особи мужского пола из ее рода. И это было настоящим чудом. А еще он почти научился видеть… Ее глаза то он рассмотрел.

Женщина повела рукой, и холодильник мелко завибрировал. Спустя пять минут она уже шла по коридору морга. Привычная нагота ее не смущала. Но разжиться одеждой все же было необходимо. Люди слишком консервативны, чересчур ханжи. Но при этом лицемерны и насквозь фальшивы.

Старый сторож, воняющий как винный погреб, на удивление бодрствовал, не смотря на поздний час. Уставился на нее мутными глазами, и словно рыба зашамкал губами, не в силах издать ни одного членораздельного предложения. Замычал, как старый бык, мелко трясясь обрюзгшим телом. Смешно. Жещина ухмыльнулась, оскалив белые, чуть заостренные зубы.

– Мне нужна твоя одежда, – пропела фразу из старого фильма. Ну да, ей нравилось кино. С момента появления синематографа Аля старалась не пропускать новинки. Кино скрашивало однообразие чертовой вечной жизни. А жизни ли? Странно рассуждать об этом, ходя бессердечным покойником по цветущей планете.

– Ааааа, оуу, – прохрипел мужик. Она напряглась, услышав его хаотичное сердцебиение. Страх рвал сосуды в и без того измочаленном «моторе» алконавта.

– Не бойся. Тебе не время еще, – тихо прошептала женщина, ее глаза подернулись белесой пленкой. Сторож вздохнул и откинулся на спинку стула, задышал размеренно и ровно. – Ну и прекрасно. Женщина сняла со щитка ключ от склада. Через пять минут она спустилась с крыльца морга, одетая в курточку с меховым воротником, сапоги на тяжелой подошве и кожаные лосины, обтягивающие ее стройные ноги. Куртка лишь немного была повреждена. Прорезана на груди тонким лезвием, так красиво, что даже крови не выступило у той, кто ее носил, в момент когда ее закололи.

– Повезло, так повезло. Мне повезло, не бедолаге хозяйке тряпок, – под нос себе прошептала беглянка. – Размер идеально подошел.

Она дотронулась пальцами до входящего отверстия, оставленного ножом убийцы. Да уж, проститутке, которой сей наряд принадлежал днем раньше, меньше фортануло. Ну что ж. Вот и работенка. В голове замелькали картинки.

Аля вдохнула ледяной воздух и побрела по протоптанной в снегу тропинке, в сторону никогда не засыпающего городского центра.

**********

– Макар, приехать можешь? – взволнованный голос патологоанатома Левы капитану не понравился. Впрочем, толстяк в принципе всегда был склонен к драматизму. – ЧП у нас.

– Покойники восстали? – хмыкнул Макаров. Лева нехорошо промолчал, и судя по сопению на том конце провода, обиделся.

– Ну, ты не так далек от истины, – наконец промямлил эксперт. – Снегурочка твоя вчерашняя пропала.

– Как это пропала? – остатки сонливости, словно смылись потоком удивления. – У вас что там за бардак. А сторож где был?

– Тут это… В общем… Нужно твое присутствие. Вскрытие я успел провести. Мак, подгребай.

Макаров поднял воротник пальто, замер на ступенях участка с тоской глядя на засыпанную снегом старую машину. Проще до морга пешком дойти, нежели пытаться завести дизельного мастодонта. Мороз, черт бы его побрал. Где была его голова, когда он слушал советы Семы, из которого шофер, как из говна пуля? Взял бы бензиновую коняшку. И сейчас не морозил бы сопли, шляясь по закоулкам.

Капитан спустился с обледеневших ступеней и нырнул в ближайший темный проулок. Так ближе. Дворами, между гаражей, минут десять ходьбы.

Неприятное чувство, обжигающее, режущее, поселилось в районе лопаток. Грудь заломило. Но эта боль в последнее время стала уже привычной. Он уже и внимания не обращал. Отпустит.

А вот другое что-то, похожее на чужой взгляд, постоянно следящий за ним. От этого ощущения он не мог отделаться уже несколько дней.

Макаров пересек пустой двор, ежась будто от ветра. Чужой взгляд, преследующий, не выпускающий.

Люди не смотрят вверх. Аля свесив ноги, сидела на ветке голого дерева. Холод ей не мешал, а вот сапоги казались слишком тяжелыми.

Она скинула проклятые колодки, и медленно скользнула по ветке. Один рывок. Мягко приземлилась на пушистое снежное покрывало. Босые ступни утонули по самую щиколотку. Девушка зажмурилась от удовольствия и сорвалась с места.

Макаров остановился. Показалось, что он слышит за своей спиной легкие шаги. Даже не легкие, воздушные. Сердце пропустило удар. Безлюдно. Слишком даже для этого времени. Хотя. Народ предпочитает сидеть по домам в такую погоду.

Ему показалось, что он увидел огненный всполох, но лишь на миг. Прикрыл глаза, гоня наваждение. Еще метров десять и он на месте. Раз-два-три, начал считать шаги. Его мама учила, давно, в детстве. Когда приближается паническая атака – считать. Макар уж и не помнил, когда начал страдать от приступов страха, скручивающих его душу в тугой узел. Наверное и профессию выбрал, такую, где надо было бояться. Всегда. Постоянно.

Он умирает. Али это чувствовала. Но смерть для таких, как они – всего лишь неизбежность. Это даже не смерть, переход в нормальное состояние. Сущность. Втянула носом сладкий аромат боли. Надо же. Когда она перерождалась, боли не было. И страха не было. Был восторг. А тут…

Макаров толкнул дверь морга в тот самый момент, когда она взлетела на крышу приземистого здания. Точнее, она воспарила. Полеты ей стали недоступны в тот самый момент, когда… Когда…

– Ну что тут у вас? – спросил капитан, глядя на трясущегося мужичка, глядящего безумными глазами сквозь него.

– Сторож утверждает, что снегурочка ушла, – хмыкнул Лева, озадаченно размешивая какое-то лекарство в прозрачной пробирке.

– Как это? Своими ногами? – голос Макарова был не удивленным. Даже на издевку не осталось сил. Грудь снова кольнуло, так сильно, что рука самопроизвольно прижалась к больному месту. Эксперт с тревогой взглянул на опера. – Слушай, этот калдыр скоро белок у вас ловить начнет. Трупы не ходят.

– Одежда исчезла из подвала. Размер подходящий. Вообще, странно очень. Мы камеры просмотрели. Ты должен глянуть. Кстати, девка не замерзла. Умерла своей смертью. Я успел ее вскрыть. Там знаешь…

– Боже, Лева, ты туда же. Не ходят покойники, не воруют одежду, тем более разрезанные.

– Мак ты в порядке? – вид побледневшего опера медику не понравился.

– Да, устал просто. Давай свои записи.

– Слушай. У девки сердца не было почти, – прошептал Лева. – Я такого в жизни не видел. Молодая баба, цветущая. А в груди… Как у старухи, выработанное на сто процентов. А на камерах. Помехи, именно в тот момент, когда она… Хм… исчезла. Слышишь? Макаров. Ты чего?

Ничего. Он почти не слышал голоса Льва. Уставился застывшим взглядом в окно, через которого на него смотрели изумрудные, светящиеся глаза беглянки. Живой беглянки.

1.3

– Сколько вам лет, батенька? – доктор, похожий на врача из записок Булгакова, смотрел на Макарова сквозь стеклышки очков, с каким-то мерзким сожалением.

– Тридцать два. То есть, тридцать три уже, – поправился капитан. – Исполнилось два дня назад.

– Да с, возраст Христа. Отдохнуть вам надо, батенька. В вашем юном возрасте заработать предынфарктное состояние, еще потрудиться нужно. Да с. Хотя, сейчас болячки молодеют. Хорошо товарищ ваш среагировал правильно. На то он и медик. Вам ведь вроде путевки положены. Санатории у МВД прекрасные, прекрасные. Воздух, прогулки пешие, правильное питание, больше времени с семьей, и все у вас будет хорошо. Вот к примеру, чем вы сегодня завтракали, юноша?

Дмитрий Макаров молча начал застегивать пуговицы на рубашке. Завтракал он сегодня кофе, впрочем, как и вчера и каждый божий день. Мерзкой жижей из отделовской кофе машины, которую не мыли, наверняка с момента ее приобретения. Обедал он, в сущности, тем же.

– Нет у меня семьи, доктор. А гуляю я, дай бог каждому.

Семья. Мать давно умерла, а отец. Ну, не сложилось. Он, от чего-то винил сына в смерти любимой жены. Сколько лет уже не виделись. Черт его знает, Макаров давно сбился со счета. А своя семья. Ну какая может быть ячейка общества с его собачьей работой. Так, кажется сказала его бывшая жена, бросив ему в лицо разорванное свидетельство о браке. Он ушел, оставил квартиру, которую получил от МВД, все что нажил. Все оставил. Ждет его только комната в общаге, да единственная выжившая рыбка в аквариуме. Дмитрий скривился в горькой усмешке.

– Вы на больничном. Это не шутки, – наносную интеллигентность снесло с доктора, как гнилой лист с умирающего дерева. – Не остановишься, капитан, будешь не водичку минеральную хлебать на курорте, а примеришь деревянный пинжачок, при чем это лишь дело времени. Очень короткого его промежутка. Документы подпишите в регистратуре. И вот…

Перед Макаровым легла длинная бумажная лента ЭКГ. Хаотичные кривые линии начертанные на ней, извивались, словно ехидные злобные, зубастые улыбки. Опер ухватил со стола чертову кардиограмму, как ядовитую змею и, пошатываясь вышел из кабинета врача.

Замер на месте, пытаясь совладать с удушающей панической атакой.

– Простите, – легкий толчок, спас его от очередного, скручивающего внутренности в узел, приступа.

– Ничего, – даже не глянув на девушку, спасшую его, Макаров дернул ворот рубашки на шее и пошел в сторону регистратуры.

Али улыбнулась озадаченно, проводив взглядом крепкую, но какую-то неухоженную мужскую фигуру. Его страх не был сладким сегодня. И это ее удивило. Врач обманул Дмитрия. Спастись ему не удастся, хоть обгуляйся.

– Девушка, мне бы талончик к кардиологу, – сверкнув улыбкой пропела Али. В кепке с козырьком, закрывающим ее лицо и бесформенном пуховике красавчик ее не узнал. Да он и не смотрел по сторонам особо. Зато она не сводила с него глаз, уже несколько дней. Бросила работу, ради которой бродила по земле, проклятой. – Ой, а кардиологи бессердечных то принимают?

– Всяких принимают, – буркнула тетка неопределенного возраста. – Полис давай.

– Нету у меня, – хихикнула фурия.

– Так вали тогда. Без полиса не принимаем.

– Жаль. Кстати, вы себе запишите, через год примерно артерия у вас закупорится бляшками. Даже ничего не успеете почувствовать. Боль будет кратковременной. Уйдете на рабочем посту как герой. Я бы на вашем месте перестала жрать всякую гадость, в тренажерный зал записалась. И мужика смени, он из тебя жизненные силы пьет, – тихо прошептала Али. Но женщина услышала каждое ее слово.

– Пошла вон, – прохрипела несчастная. – Пошла…

Но Али уже не было возле окошка. Она выскочила на порог поликлиники следом за Макаровым, говорящим по телефону, и обернувшись тенью, легко заскользила за ним. Нельзя терять из виду того, кто сокрыт от любого из их рода. Его тридцать с лишним лет искали, не нашли. А ей повезло. Потерять такое везение, ну уж нет.

Макару все время казалось, что он не один. Словно кто-то незримый присутствует рядом, реагирует на каждое его движение. Сердце от этого вело себя странно. Он задыхался.

– Макаров, у нас труп. Бобер сказал, что без тебя никак, – проорал прямо в ухо его сослуживец. Черт, не надо было снимать трубку. – Диман, слышишь?

– Если бы ты просто вышел на крыльцо отдела и заорал, я бы тебя услышал. Не стоило тратить минуты связи, они денег стоят, – усмехнулся капитан. – Костя, предай Боброву, что я на больничном. Бобик сдох. Все, мой удел кефир, клистир и теплый сортир.

– Ты где?

– В поликлинике.

– В ведомственной, надеюсь, – голос Кости теперь не был возбужденным. Он что, реально переживает? Смешно. Они и не дружили никогда особо. Так, курили вместе на крыльце, да пару раз сыграли в шахматы, в прокуренном насквозь кабинете следаков.

– В районной. Еще вопросы?

– Нет вопросов. Просто… Бытовуха у нас.

– Опера на бытовуху? Ну вы уж вообще. ППСников что ли нет? Участковые, мать вашу.

– Тут, дело говно, капитан. Девчонку несовершеннолетнюю отец из винтовки завалил. Мы все…

Ну зачем, зачем он стал дослушивать? Ведь надо было просто нажать на кнопку сброса, доползти до чертовой комнаты в общаге, свалиться на продавленный диван и… И что дальше? Рехнуться от одиночества?

– Я буду, Кость.

Черт, ну куда он лезет? Хотя… Али облизнула вишневые губки, почувствовав сверхъестественный, дикий голод. И новообращенному, ну почти, будет полезно.

1.4

Пахло смертью. Горькой безысходностью, горем и чем-то до одури сладким. Макаров сглотнул слюну, отвернулся от силуэта маленького тела, накрытого скорбной простыней. В груди снова разгорелся пожар. Он мотнул головой, в надежде прогнать обычную человеческую жалость, мешающую ему сейчас исполнять свой профессиональный долг. Да, бывали моменты, когда он не хотел быть копом. Желание растерзать мужика, обхватившего руками голову и раскачивающегося сейчас на стуле, словно маятник фуко, затмевало мысли о том, что надо собрать материалы, опросить ошалевшую от горя женщину, воющую возле тела дочери на одной ноте. Она наверняка не оправится. Взгляд безумный.

– Девчонке десять лет было. Семья нормальная. Отец в дочке души не чаял. Она у них единственная. Долго не могли родить. Эко сделали. Черт его знает, что случилось, – прошептал Костя. Он, как и все в этой комнате прятал глаза, которые словно магнитом тянуло к пропитывающейся кровью простыне. – Мать ушла в магазин. А этот… На волыну есть разрешение. Охотник, мать его.

– Алкоголь? – односложно спросил Макаров, заранее зная ответ. Не пахло от убийцы спиртным, да и не похож был мужик на алконавта.

– Не пьет он. Больной, что – то с почками.

– Экспресс тест на наркоту провели? Может заторчал папашка, да трип словил? – капитан себя ненавидел сейчас. Этот тон свой деловитый. Затошнило. И вместе с тем вдруг появился голод. Странный, раздирающий.

Али не нравилось в этой квартире все. С самого начала, как только она вошла вслед за Макаровым в эту юдоль скорби, почувствовала присутствие неясного, неопознанного. А от того напрягающего все рецепторы, обостряющего чувства и инстинкты.

Было ощущение, что их специально подманили, как голодных щенков, чтобы… Чтобы что?

– Я не помню. Ничего не помню. Жена ушла в магазин, дочка захотела ягод. Да, ягод зимой, представляете. Захотела до истерики, хотя всегда была покладистой, послушной. Мультики мы сели смотреть. Мультики, – вдруг заговорил мужик, в глазах которого наконец появилось осмысленное выражение.

«На руку его глянь. На руку. Запястье».

Макаров вздрогнул. Тихий шипящий шепот проник в его сознанье. Осмотрелся. Нет. Никто больше не слышал. Черт, галлюцинации что ли начинаются? Наверное действительно нужно отдохнуть.

Грудь снова свело болью. Будто кто-то сжал сердце, впился в него когтями. Макаров упал на стул, стоящий рядом с тем, на котором сидел плачущий убийца. Сладко, горько, чуть солено. Во рту поселился привкус соленой карамели. Сто лет не ел. Из детства что – то.

– Руку покажите, – устало приказал он, стараясь не дышать. Ему уже не хотелось растерзать этого зверя, который уставился на него удивленным взглядом. Хотелось просто сбежать. Позорно, поджав хвост смыться. Не видеть, не слышать.

– Что?

– Я сказал, покажите мне запястье, – прорычал опер, и не дожидаясь ответа, ухватил тварь за локоть, вывернул его кисть наружу. Круглая татуировка, странная. Буквы, начертанные в синей сфере плыли перед глазами, сливались, будто издеваясь меняли очертания. Убийца застонал от боли. Слишком сильно он выкрутил его руку.

– Макар, ты что. Запрещено. Слышишь. Мы все хотим его растерзать, но… – голос Семена, который уже собрал материал, и стоял рядом с ним, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, прозвучал как сквозь ватное одеяло – глухо и бесцветно. – Ему мало не покажется. На зоне не любят детоубийц.

– Откуда у тебя это? – прорычал капитан, проведя пальцами по странной метке. – Секта? Куда ты влез, урод?

– Да что? Там нет ничего, гражданин полицейский. Нет ничего. Ну какая секта. Я атеист. Даже креста не ношу.

Женщина, про которую все забыли, вдруг вскочила на ноги и кинулась к убийце своей дочери, вереща, словно Банши. Макар увидел ее перекошенное яростью лицо, нож в руке, похожий на коготь огромной птицы. Странный, изогнутый. Костя и какой-то незнакомый молодой лейтенант, подхватили ее. Откуда ни возьмись появился скоряк, укол. Страх. Боль. Неприятие.

Капитан снова глянул на руку убийцы и похолодел. Коже была девственно чиста.

– Диман, ты в порядке?

– Да. Сема. Просто устал. Устал.

Али не смогла прочесть вязь. Странные письмена, танцевали, словно огненные саламандры. Такого она еще не видела. Никогда. И сейчас просто не знала, что делать. То, что убийца заслужил кары – непререкаемо. Детоубийство наказывалось безумием и смертью в страшных муках. Она скользнула к приговоренному. Он вздрогнул, почувствовав боль в груди. Клеймо поставлено, не избежать предначертанного. Но… Ее грызло чувство неправильности. Человек убил свое дитя, единственное. И не помнит ничего? Чьей воле он подчинялся? Если его заставили, заслуживает ли кары этот несчастный?

Макаров задохнулся. Ледяной воздух, проникший в его легкие не дал облегчения. Голова гудела. А потом…

– Макар, черт, Макаров, – последнее, что он услышал. А потом наступила тьма. Он не чувствовал боли, от переломов при падении. Не ощущал холода. Он больше не существовал. Тьма, поглотила рвущий его внутренности голод.

– Что – то, как-то слишком быстро. Я думала избранные то посильнее будут. Хиляк, – хихикнула фурия, наблюдая за суетой. Ей не нравилось смотреть, как мучают уже мертвое тело Дмитрия Макарова. Непрямой массаж сердца, несколько разрядов током. Нельзя завести того, чего почти нет. Али посмотрела на небо, поправила козырек кепки и медленно пошла в сторону морга. Не хотелось пропустить веселье. Новообращенные все очень забавные. Глянула на циферблат наручных часов. У нее в запасе двенадцать часов.

1.5

Макаров проснулся в кромешной темноте. Тело казалось даже слишком живым и легким. Не таким, как обычно. Словно пружина внутри него вдруг распрямилась, подарив возможность не чувствовать обычной скованности. Он понимал, что должно быть холодно, но не чувствовал холода абсолютно. И привычной паникой его не накрыло. Последнее, что Макаров помнил, острую боль в груди и последующее за ней блаженство. Страх. Черт, неужели его похоронили живым? Но тогда от чего стены его склепа металлические? Не чумной же он, в конце концов. Капитан с силой ударил руками в низкий свод над своей головой. Грохот показался оглушающим. – Ну зачем же ломать дорогостоящее оборудование? – насмешливый мелодичный голос, слился с металлическим скрежетом. Макаров ослеп от яркого света, потому не сразу смог рассмотреть говорящую с ним спасительницу. – Нужно учиться управлять своими силами. Придется мне заняться твоим воспитанием. – Ты? – прохрипел он, наконец сфокусировав взгляд на улыбающемся женском лице. Том, что совсем недавно было посмертной маской, застывшей под колючим инеем. – Какого…? Я что, умер? Это чистилище? Ты же покойница. Твою мать. Это что, шутка какая – то. Если да, то не смешно.

Макаров вдруг осознал, что лежит перед этой чокнутой совсем голый. – Напрасно ты так. Даже очень смешно. Видел бы ты сейчас свою рожу.

– Ты не ответила на вопрос.

– Ну, теоретически, да. Ты умер. Вчера вечером, от разрыва сердца, прямо на руках у опербригады. Тебя освидетельствовали. А друг твой даже вскрытие произвести хотел. Но не смог. Руки дрожали. Лева, кажется. Прикинь, он плакал. Так смешно. Люди слишком склонны к драматизму, ты не считаешь? – Люди? А кто ты? Ангел смерти? – Дмитрий встал с каталки и схватил простыню, валяющуюся прямо на полу, покрытую пятнами, о происхождении которых думать ему не хотелось. Конечно он жив. Просто впал в какое – то состояние? Или это клиническая смерть, и его разум просто играет с ним странные шутки. А может, как тот же Гоголь…

– Не, сказки все это… – хихикнула чертовка, окатив его взглядом изумрудных глаз.

– Ты о чем?

– Ну про писателя этого. Гоголя. Умер он, не спал. Понапишут стишков всяких, а вы и верите. Ну чего смотришь? Я лично проверяла, – насупилась девка.

– Как ты…? Ты читаешь мысли? – прохрипел капитан.

– Твои не могу, – она сморщила нос, обнажив зубы. Странные, чуть заостренные. – Но у тебя на физиономии написано было, что думаешь ты о Николае Васильевиче. Новенькие, от чего то, все именно его вспоминают в последнее время, во время перерождения. Ничего нового. Ято думала, ты посерьезнее будешь. Ладно, вставай, у нас есть незаконченное дело. Того мужика надо оформит, что девочку застрелил. Одевайся, Дэм. Тебе нужно насытиться. Я представляю, как ты сейчас голоден. Себя вспоминаю… – ведьма бросила Дмитрию тюк с его же одеждой. Только рубахи не хватало. Его любимой.

Он молча натянул на себя вещи, насквозь провонявшие формалином. Нет, он не чувствовал голода. Скорее вихрящуюся в груди ярость. В том самом месте, где обычно трепыхалось испуганное сердце. Но сегодня не было лютого ужаса, скручивающего паникой.

– Меня зовот Дмитрий, – прохрипел, застегивая молнию на куртке. – Не Дэм, не как то иначе. Поняла?

– Я Али. И нет, не поняла. Имя данное тебе при рождении, избранное. Оно неизменно. Таков порядок.

– Я буду откликаться только на имя, данное мне родителями, поняла? – зло выдохнул Макаров, удивляясь сам себе. Он никогда не показывал своих эмоций. Говорил всегда ровно, устало. А тут…

– Так тебе и дали родители имя – Дэймон. Настоящие родители, если можно так назвать силы, производящие на свет таких как мы. Ты не человек, Дэм. И я не человек. А не людей, люди родит не могут.

– И кто мы по твоему?

– Фурии, – дернула плечом Али, или как там ее звали? – Люди. Которые тебя вырастили, никто тебе. Они не могли быть ровней богу. Ну… Почти…

– Врешь. Я не знаю, что ты за тварь. Но я человек, поняла? Я производное моих отца и матери.

– Наверное поэтому твой отец тебя не хочет видеть, – хихикнула мерзкая ведьма, тряхнув копной рыжих волос. – Ты наш, Дэм. Как бы ты этому не противился.

– Пошла вон, – Макаров зашагал к выходу из секционной, не оглядываясь на девку, оставшуюся сидеть на потрескавшемся от времени подоконнике, болтая ногой. – Фурии. Ненормальная.

Куда он шел? Куда ноги несли. На оработу. Это единаственное место, где он еще чувствовал себя нужным. Первый голодный спазм скрутил его внутренности, когда Макар проходил мимо сторожа, вылупившего на него свои красные глаза. Рот опера наполнился сладостью. Такой приторной, но она показалась ему живительной. И он вдруг вспомнил, что чувствовал подобный вкус когда…

– Вкусно? – пропел в его голове тихий мелодичный голосок. – Ты конечно все вспомнишь. И свою первую кару ты осознаешь. Очень скоро, Дэм.

– Возвращайся в ад, – прорычал Макаров, вертя головй. Девки рядом не было.

– Не могу. Не могу, не могу, – отголоском эха, прозвучал ее колокольчатый смех. В тот самый момент, когда Макаров вышел из морга. Его ноги утонули в снегу, и только сейчас он понял, что бос. Холода не было, не было вообще ничего, никаких чувств. Только желание утолить странный, необъяснимый голод. Оперм пошел по знакомой тропинке. Совсем рядом здесь был бар, надо поесть, выпить…

– А дальше что? – спросил он сам себя. Ответа не нашел. Достал из кармана мобильник, чудесным образом оказавшийся в его вещах. Набрал номер, который вот уже несколько лет даже не вспоминал.

1.6

– Мой сын умер.

Макар слушал голос отца, наполненный ледяным равнодушием, и не чувствовал даже злости.

– Я жив, отец. И мне нужно тебя видеть, – прохрипел капитан. – Можно мне приехать?

– Зачем? – даже не удивился старик. – Если это действительно ты, то говорить нам не о чем. Выяснили все давно. Знаешь, я то думал, что тебя настигла божья кара.

– Мне было десять лет. Ты сам то веришь, в то, что это я виновен в смерти матери? – удивительно, но его не накрыло волной панической атаки. Ах, черт, он же умер. А мертвые не боятся, так кажется сказала чертова изумрудо – глазая тварь. – Плевать, что ты не хочешь меня видеть.

– Приезжай, – в ухо Макара понеслись короткие гудки.

– Твой старик просто душка, – хихикнула, плетущаяся за ним по пятам мерзкая ведьма. – Теперь понятно, почему ты такой.

– Исчезни, – зло рявкнул Дмитрий.

– Слушаю и повинуюсь, – Али вдруг начала таять в заснеженном воздухе. Макаров мотнул головой. Этого не может быть. Просто не может. Посмотрел туда, где секунду назад стояла девка. Следы босых ступней на снегу явственно давали понять, что она была здесь, не привиделась в горячечном бреду, в который превратилась его отвратительная жизнь. А судя по тонкому цветочному аромату и сейчас где-то совсем рядом.

– Ты ведь не отстанешь? – выдохнул он вопрос вместе с легким облачком пара.

Ответом послужила звенящая тишина.

Макаров дошел до машины, наслаждаясь странным, повисшим вокруг спокойствием. Раньше, когда его сердце еще было живо, оно всегда замирало в предчувствии встречи с отцом. Сегодня все изменилась. Равнодушие? Скорее просто бесчувствие. Хорошо.

Он завел мотор, решивший именно сегодня не капризничать, откинулся на спинку сиденья и положил руку на грудь. Тишина. Она ему нравилась.

– Мы едем? – черт. Капитан вздрогнул и уставился на чертовку, возникшую прямо из воздуха, сидящую на пассажирском сиденьи.

– Твою мать, меня чуть удар не хватил, – хмыкнул, рассматривая босые маленькие ступни этой надоеды.

– Ой, все, – закатила она глаза. – Смешно, прям умереть не встать. Хотя, это нам почти недоступно.

– Почти?

– Слушай, нам недоступно. Поехали уже. Сидим тут, как два волоска на лысине. Леву твоего вот может что нибудь хватить, если увидит тебя живым. Второй оживший жмур за три дня, ну такое… Вон сторож уже слюни начал пускать. Жаль мужика, ни за что в дурку поедет. Вот скажи мне, Дэм, почему алкаши котят кормят на улице, делят хлеб последний с бедолагой бомжом. А отцы семейств, почетные члены общества, тихие зануды иногда оказываются таким г…