Текст книги "Калипсо"

Глава 15

Осень. Из всех метафор больше всего она не любила эту: осень жизни. Которая наступает вместе со старостью, но иногда врывается как снежная пурга посередине мая.

Именно здесь, в ее кабинете, или в кабинетах других врачей дальше по коридору, и поднимался этот ветер. Врачи как будто прогнозировали погоду, когда сообщали, что, вероятно, головная боль – от чего-то большего, чем просто от стресса. Что свернувшаяся кровь в фарфоровой чашке – признак чего-то другого, чем обычных полипов.

Осень уже наступила. И теперь их ожидает зима.

Бочкообразная дама в халате врача смотрела куда-то поверх голов пожилой пары, сидящей перед ней. На улице в солнечном мерцании бронзой светилась листва, ветер свистел между корпусами больницы, и ледяной воздух задувал в щель в окне, вытягивая запах болезни, мыла и лекарств.

Женщина сидела, склонившись и потирая колени. Муж рукой с изящными, почти женскими пальцами гладил ее по спине. У него было отсутствующее выражение лица, и врач понимала, что он прислушивается к голосам детей за дверью. Там их двоих негромко ругала медсестра.

Как он справится? Один с детьми? Доктор знала, что именно об этом он думает.

– Вы абсолютно уверены?

Врач была уверена.

– Но… – начала женщина.

Ну вот, началось.

– Мы… мы же собирались в Индию. Руар получил работу в посольстве. Мы… мы не сможем поехать? Что я скажу своим детям?

Врач средних лет в подтверждение только покачала головой. Нет. Они не поедут в Индию.

– Мы можем облегчать боли. Обсуждать способы продления жизни. Но никакого лечения нет. Вы должны подготовиться к новой жизненной ситуации. Все вместе.

Потому что ты умрешь. В течение года твое время закончится. Вот что ты скажешь своим детям, подумала врач.

А он довольно сообразительный, этот Руар. Его глаза оживились. Он отреагировал так, как делают те, кто предстал перед смертью. Начал искать выход.

– Но… может быть, нам следует поговорить с другим врачом? Сделать новые исследования? Разве нигде нет никакого лечения? Может быть, в США? У нас есть средства.

– От рака люди умирают и в США тоже, – ответила врач.

Как часто ей приходилось сидеть вот так, за этим столом? Мы, люди, почему-то думаем, что мы такие особенные. Такие уникальные. Но мы не такие. Мы – это просто бесконечная череда причин и следствий с пустым пространством между.

Она считала осень красивой. И было печально, что ее наградили такой метафорой.

Когда пара ушла, она выдвинулась на коляске из-за стола. Подкатилась к окну и открыла его настежь. Откинувшись на спинку, стала бегать глазами по фасадам зданий больницы. Сидела так, пока не задрожала от холода, пока пальцы на руках не побелели, а на ногах не сжались.

Руар с женой, которая никогда не узнает, каково жить в Индии, взяли с собой детей в центральный блок больницы Уллевол. В тихую комнату. Там и прольется свет. Там дети обо всем узнают.

Пока они не вернутся, пройдет какое-то время, и это было ей на руку. Она выкатилась в коридор и подтолкнула коляску к маленькой семейной палате. Открыв дверь ногой, остановила коляску и поднялась. Было больно, но это только на пользу кровообращению. У кровати она подняла трубку с телефона пациентов и позвонила.

– Каин, – ответили на другом конце.

Глава 16

– Холостой выстрел, Фредрик.

Андреас посмотрел на него, криво улыбнувшись, кивнул на магазин, который Фредрик только что опустил в карман. Затем показал на боеприпасы на второй полке стального шкафа.

– А эти боевые.

Фредрик прошел за ним между коричневых деревянных бараков к кабинкам для стрелков, которые находились на стрельбище Левеншолд в Эйксмарка. Узкая, длинная дорога к полю с мишенями и через еловый лес к полям для стрельбы из пистолета, где тренируется полиция Осло. Один из черных фургонов отряда мгновенного реагирования стоял на парковке, и быстрые, шумные автоматные выстрелы грохотали между стволов деревьев. Фредрику это не нравилось. От этого треска он потел, и тяжесть полуавтомата «Хеклер и Кох» на бедре была непривычной.

Надев на переносицу желтые защитные очки, Андреас повернулся к Фредрику.

– Я заходил в аукционный дом, Бьерхе, – сказал он с преувеличенным иностранным акцентом, чтобы подчеркнуть свое презрение к таким изыскам высшего общества. – Все размышлял о каталоге, который патологоанатом нашел в кармане Микаэля Морениуса. – Он резко задвинул магазин в пистолет. – Поначалу они пытались что-то болтать про конфиденциальность, но когда я показал им пару снимков с крупными планами трупа, нам удалось найти общий язык. – Андреас засмеялся. – Мне дали список покупателей, – продолжил он. – В нем нет Микаэля Морениуса. Пока я узнал только то, что некоторые компании зарегистрированы за границей. Одна из них на Каймановых островах. Там налоговый рай.

Он поднял оружие, наклонил голову набок и прищурился, глядя на ствол.

– А что если он отмывал деньги? Покупал антиквариат на наркоденьги? Владельцев таких компаний отследить почти невозможно. Но должна же быть причина, почему этого мерзавца пытали и затем убили. Может, он нагрел не тех людей?

– Возможно, – сказал Фредрик. – А что насчет того зеркала, которое он отметил?

Коллега покачал головой.

– Никто не делал на него ставки.

Андреас считал, что Фредрику пойдет на пользу опустошить пару магазинов по маркерам после посещения изготовителя протезов. Но он был совсем не уверен в том, что они оказались здесь не ради его самого. Коллега уже успел дважды попасть в яблочко, когда Фредрик только собирался выстрелить.

Сделав глубокий вдох и опустив плечи, Фредрик сжал в руке полимерную рукоятку. Попадание. Выстрел. Попадание.

– Хорошо, – сказал Андреас и зацепил защитные очки за рубашку на груди. – Приятнее, чем трахаться, правда?

Фредрик пожал плечами.

– Может быть, ты просто спишь не с теми.

– У меня такое впечатление, что и ты тоже, – ответил Андреас.

На засыпанной гравием короткой березовой аллее, по которой они шли к вилле на Бюгдей, лежал иней. Фредрик приотстал от Андреаса и остановился. Вдыхая ничем не пахнущий ноябрьский воздух, он глядел на женщину, ожидавшую их у красного деревянного здания. На Кафу Икбаль. Она тоже смотрела на них.

Полтора года прошло с тех пор, как Кафа перешла к ним из службы безопасности полиции. Вместе они расследовали дело о бойне в общине Сульру в Маридалене. Он спас ее жизнь. Она спасла его. Такие вещи связывают. Возникли чувства. И в какой-то момент даже он совершенно сошел с ума. Но этим чувствам не суждено было во что-то перерасти. Ни разу не прикоснувшись к ней, даже не поцеловав, он закрыл эту дверь. Потому что его дом был уже полон. Беттина и Элис с Эриком и детьми, вернувшимися из Трумсе.

Есть свои плюсы в том, когда оставляешь все как есть, а не стремишься к переменам. Всем известно, что влюбленность подобна костру. Без топлива он затухает. Он отодвинул Кафу от себя и позаботился о том, чтобы они не работали над одними и теми же делами. Он поднимался, когда она приходила, и возвращался на место, когда уходила.

Но вот он и она оказались тут. У нее на лестнице лежал труп, которого, как она думала, звали Микаэль Морениус. У него был труп в люке, которого действительно звали Микаэль Морениус. Что еще объединяло эти дела, кроме перста судьбы, заставившего их работать вместе?

Огонь в нем все еще тлел. Он почувствовал тепло, стоя перед ней. Эта хрупкая и гибкая пакистанка с быстрым умом и острым языком. Темные волосы лежали волной над добродушными глазами, красивые формы облегала шерстяная куртка.

– Я смотрю, ты выбросил трость?

– На самом деле, я ее потерял.

– Нужно следить за тем, что любишь, – холодно сказала она и провела его в холл.

Он заметил, что Кафа прихрамывает, но предположил, что она все же делает это не из солидарности с ним.

Холл оказался таким же, каким она описала на ориентировке. Темный и почти величественный в приглушенном свете люстры. Гвозди, криво торчавшие из стен, навеяли Фредрику ассоциации со средневековым пыточным орудием, а вонь только усиливала их. Труп уже давно пора было убрать. Очевидно, Кафа поняла, о чем он думает.

– Труповозка приезжала, и все было готово. Но с этим телом в люке…

До Фредрика дошло. Это было первое дело Кафы в качестве главного следователя. И она не собиралась облажаться. Ведь то, что труп все еще лежал здесь, не играло никакой роли. Пока что никто не записался на похороны.

– Так что поэтому он еще здесь. Мужчина, которого мы до этого момента считали Морениусом, – сказала она.

Фредрик поднялся по лестнице к мертвому. Осмотрел разбитую чашку и гниющее тело. Начальница бригады криминалистов, болтливая женщина по имени Тересе Грефтинг, уже собиралась раскрыть мешок, в который погрузят труп.

– Не завидую вам с этой ношей, – сказал Фредрик, подойдя к ней.

Она подняла глаза на него.

– Да, чертов боров. Он здоровенный.

Грефтинг показала на носок, туда, где торчал темный скрючившийся большой палец.

– Он наступил в кофе, – сказала она, проведя пальцем под резинкой капюшона и вытерев пот о полу белого халата. – Ну, что думаете? Поскользнулся и упал? Несчастный случай?

– Знаете, сколько человек умерло в Осло в прошлом году? – Кафа неслышно подошла к ним. – Три тысячи девятьсот пятьдесят шесть. Каждую неделю случаются несчастные случаи подобные этому.

Она посмотрела на Фредрика.

– Но этот был инсценирован, чтобы выглядеть как несчастный случай. Меня вчера ограбили. Тот, кто сбил меня с ног, украл материалы с уликами. Тут было совершено преступление.

Глава 17

Столовая оказалась продолговатой комнатой с оранжевыми гардинами. По пути туда Кафа указала на место, где они нашли оторванный кусочек фотографии, а в столовой их встретил жесткий голос – Андреас лаялся с кем-то по телефону. Звук слегка приглушался висевшими на стенах коврами. Одни с узорами каких-то абстрактных цветов и форм, другие – с пейзажами, религиозными мотивами и животными. Тканые полотна источали запах натуральной шерсти.

Инспектор Косс тоже уже был здесь.

– Тебя ограбили? Что это значит?

Кафа показала свои ладони. Они были ободраны, с еще свежими корками.

– Меня сбил с ног пробегавший мимо. Сначала я подумала, что это просто случайность, что какой-то мешок дерьма просто не заметил меня. Но придя домой и собираясь перечитать папку с материалами по делу Микаэля Морениуса, я обнаружила, что она пропала. Я уверена, что папка лежала в сумке.

– Но почему…

– Я подумала, что это не будет иметь никакого значения. Просто пересмотрю информацию заново. Но не вышло. Теперь в регистре не осталось никакого Микаэля Морениуса. Ни адреса, ни даты рождения, ни семьи… ничего. Все пропало. Удалено.

– Ты шутишь?

Андреас закончил разговаривать по телефону парой крепких словечек. И подошел к коллегам, недовольно ворча.

– Я говорил с патологоанатомом Хайсманном. Его разбудил ночью звонок с ночной вахты из Центральной больницы. Кто-то пришел туда и потребовал выдать все личные вещи Морениуса. Хайсманн мигом сел в машину, но когда он приехал, коробку с вещами уже забрали.

Фредрик, недоумевая, стал хватать ртом воздух.

– Это… это же улики. В деле об убийстве. Никто не может просто взять и…

– Может, – перебил его Андреас. – По решению суда. Я только что говорил с ними. Какой-то там судья первостатейной инстанции, сволочь. Он подтвердил, что решение подлинное. Но он ни слова не хочет говорить о том, кто попросил получить его и на каком основании. Ссылается на статью в законе о безопасности.

Андреас взглянул на Косса.

– Закон о безопасности! Ты же юрист. Закон о безопасности касается терроризма. Госбезопасности. Всего вот этого дерьма. А это что за чертовщина?

Инспектор отреагировал на эту вспышку прохладной миной. Не получив ответа, Андреас продолжил:

– Хайсманн отследил зубную карту Морениуса. Но теперь и она исчезла.

Он сделал шаг назад.

– Вы понимаете что тут происходит? Все следы Микаэля Морениуса вот-вот превратятся в дым, прямо у нас на глазах.

В углу комнаты стоял обеденный стол, покрытый ниспадающей черной в белую полоску гобеленовой скатертью. Косс сделал шаг к столу и наклонил голову набок.

– Что мы вообще знаем об этом Морениусе? – спросил он, явно думая о чем-то другом.

– Немногое, – ответила Кафа. – Он никогда не упоминался в газетах, в соцсетях его нет. Ни работодателей, ни судимостей.

Инспектор повернулся к ним.

– Значит, жил инкогнито, скрываясь за чужим именем. Никто не заявил о его пропаже. Ни жены? Ни родителей, ни детей?

Кафа покачала головой.

– Возникает вопрос, почему так? – сказал Косс. – Почему он так жил? Кем он был?

Фредрик посмотрел на инспектора, перевел взгляд на оранжевые гардины и на мрачный осенний сад на улице. Было два возможных объяснения. Или на Микаэля Морениуса кто-то охотился. Или он сам был охотником.

Бывает, что государство скрывает тех, за кем охотятся. Это могут быть женщины, убежавшие от мужей-насильников. Звезды, которым докучают назойливые преследователи. Политики, которым угрожают.

Адреса, телефонные номера, дети. Все засекречивается так, чтобы только единицы из полиции имели доступ к данным.

Но есть еще и другая категория. Преступники. Бывшие участники террористических организаций, может быть. Военные преступники или члены мафии. У них есть одно общее – все они мелкая рыбешка. Государство защищает их потому, что они сдают крупную рыбу в обмен на более мягкое наказание. Может быть, Андреас предположил правильно? Что Микаэль Морениус отмывал деньги, но стал слишком жадным? Что власти вычислили его и он настучал на старых знакомых?

Фредрик подумал о шрамах Морениуса. Кто-то так разозлился на Микаэля Морениуса, что стрелял в него из дробовика. А позже его сначала пытали и затем убили. Это хорошо вписывается в портрет вероломного преступника. Может быть, его настигло прошлое, и он понес наказание за стукачество?

Но в этой версии был изъян. Ведь какой смысл пытать предателя, если никто об этом не узнает? Пытают, чтобы испугать других, чтобы те держали рот на замке. Так почему же он стал едой для крыс? Мог ли он выдать какую-нибудь террористическую организацию? Наркобанду? Это бы объяснило, почему суд сослался на закон о безопасности. Это объяснило бы, почему испарились все следы, один за другим. Это бы объяснило необходимость скрывать свою личность.

Кто-то защищает его даже после смерти.

Но что тут делали его водительские права? И тогда чей это смердящий труп на лестнице?

– Где вы нашли права? – спросил Фредрик.

– Там, – Кафа показала на пол рядом с глубоким кожаным креслом, стоявшим на ковре с длинным ворсом у окна. Фредрик опустился на четвереньки. Заглянул под кресло, погладив рукой по темному ворсу. Понюхал ее. – Кофе, – пробормотал он, поднимаясь на колени.

– Парень на лестнице ходил по дому в одних носках. Штанах для бега и дырявых носках. Ведь так люди ходят у себя дома, разве нет?

– Да, – ответила Кафа. – Похоже, он здесь жил, – продолжила она. – Остается загадкой, что же случилось с той женщиной, которая должна была тут жить. С Гердой Тране.

Может быть, толстяк ее похитил? Может, он был тем чокнутым подонком, который запирал и насиловал старух? Сдирал с них кожу, дроча и смеясь?

– Конечно, могло быть и вполне правдоподобное объяснение. Но тогда зачем он говорил соседям, что его прислали из коммуны? Если он был другом или дальним родственником, зачем лгал?

– Выясните это, – хмуро сказал Косс. – Обнаружение трупа в люке не просочилось в СМИ?

– Нет.

– Хорошо, пусть так и остается.

Рыжеволосая полицейская, стоявшая в дверях, торопливо подозвала Кафу к себе.

– Подойдите сюда, – сказала она. – Мы обнаружили улику. В саду, под листьями.

Между высокой изгородью из барбариса и задней стеной виллы на траве полукругом лежали камни размером с шары для боулинга. Посреди бок о бок были посажены две березы.

Выглядело это как мемориал.

Глава 18

Капля пота, скопившегося на ладони, быстро соскользнула по запястью и исчезла в темных волосах подмышки. Ладонь была липкой, и Каин хотел закончить телефонный разговор как можно скорее. Он держал мобильный горизонтально у рта. Из плоского аппарата сочились невидимые волны, он знал это. Лучи нагревали клетки мозга, заставляли их вибрировать и срастаться, образуя уплотнения из мутировавшей ткани, тем самым выедали себе путь в голове. И затем встречались с безбожными небесами, высоко над жилым домом на улице Рейхвейнсгате в Рюселекка.

– В пятницу, – тихо сказал он. – Лин приедет к тебе в пятницу.

И положил трубку.

Лин лежала, прижавшись щекой к его голой груди. Она глубоко вздохнула, но Каин не думал, что разбудил ее. Узкая полоса солнечного света нашла путь между штор, и молочного цвета кожа Лин заблестела глянцем апельсина. Взглядом он последовал за полоской. По низкому, в восточном стиле столу и пакету с растолченными в порошок таблетками. По белому дивану с подушками в форме сердец. Фарфоровые куклы на подоконнике, пузырьки парфюма с детским запахом абрикоса и ванили, школьная форма, висевшая на вешалке в шкафу. Да, Лин уже начинает стареть. Даже несмотря на свои тонкие косички.

Вновь толчок внизу живота, и он почувствовал, как поры открылись, и тело стало мокрым от тягучего вонючего пота. Ему пришлось напрячь мышцы живота и сжаться, чтобы не обделаться. Медленно сосчитать до двадцати. Судороги немного отпустили. Кисло-сладкий запах вырвавшихся газов после спидов наполнил комнату и напоминал пережаренный лук.

Скоро все закончится. У него оставалась только пара граммов. И все закончится. Больше никаких амфетаминов.

Осознание пришло, когда Каин стоял в подвале. С серебристого цвета ледорубом в руке по локоть в крови. Прикованный взглядом к зияющей дыре в черепе Микаэля Морениуса.

В отличие от животных, у людей есть способность представлять себя на месте других. Мы ставим себя на место страдающего и чувствуем чужую боль. Это называется сострадание. Но сострадание не существует само по себе. Оно находится в симбиозе с темной стороной человеческой души, которая рождает фантазии о страдании и наши безграничные способности придумывать их. Те самые фантазии, которые подарили нам девятихвостый кнут, вилы для сожжения на костре инквизиции и «стул Иуды».

Удивительно, из чего жестокость может черпать подпитку, подумал он. Эти выпендрежные золотые сигареты. Да за кого эта свинья его держала? И Каин часами отрывался на нем по полной. Ломал пальцы, прожигал окурками, бил и пинал. Он открыл ворота своей хорошо развитой фантазии. Глаза. Он не мог выносить их жалостливого выражения. И он выжег их. Не почувствовав и тени сострадания. Только стук крови, приливающей к барабанным перепонкам, власть и опьянение.

Каин даже не спросил, зачем. Ему дела не было до того, кем тот был. Женат ли? Есть ли у него дети? Он понятия не имел. Только его имя. Того, кто должен умереть, звали Микаэль Морениус.

Это был приход. Амфетамин ограждал человека снаружи, запирая зверя внутри. Психоз. Не он. Он не такой. Каин. Убийца.

Это не я.

– Он не сразу заговорит, – сказал ему брат. – Но в конце концов расколется.

И он оказался прав. Конечно же прав. И они узнали, что остался всего один, кто знал. И это будет последняя жертва. Последняя плата.

Как можно более аккуратно он постарался взять женщину за хрупкие плечи. Снял ее с себя, но, видимо, недостаточно осторожно. Она проснулась, перевернулась на спину и посмотрела на него. Ему стало стыдно за запах, но Лин промолчала.

– У меня кое-что для тебя есть, – сказал он.

И пододвинулся на край кровати, вставил ноги в военные сапоги на полу и запустил руку в карман куртки. Овальной формы украшение размером с детскую ручку переливалось золотым и ярко-красным цветом и позвякивало толстой цепочкой у него в руке. Лин взяла кулон в свой маленький кулачок. Провела пальцем по золотой оправе. Центральная часть была усыпана драгоценными камнями размером со слезу. Лин дотронулась до них.

Каин наклонился вперед и открыл пакет на столе. Насыпал немного белого порошка на мягкую кожу между указательным и большим пальцами и втянул в себя синтетический опиоид. Велюр. Судороги в животе прекратились. Темгезик был его спасением. Это средство ему дала она. Женщина, с которой он говорил по телефону. И это был путь к избавлению от амфетаминов.

Лин погладила его по спине, и он посмотрел на нее. Она села, скрестив ноги, и маленькое сердце на резинке хлопковых трусов перекосилось. Она повесила цепочку себе на шею, и темно-красный кулон закачался между грудей. Он ткнул в него указательным пальцем и дотронулся до ее соска. Тот был темный, почти черный и твердый.

– Я думаю, здесь внутри сокровище, – прошептала она и постучала по украшению коротким ноготком. Потеребила его немного и взяла Каина за руку. – Но я не буду его открывать. Ты купил его мне?

– Да, – солгал он.