Текст книги "Своя ноша"

Инид Джохансон
Своя ноша

Пролог

Обычно они просто болтали о разных вещах, но в этот темный февральский вечер обстановка располагала к большей задушевности и откровенности.

– И вот сейчас, когда мои книги расходятся большими тиражами, я получила возможность иметь все, что захочу. Успешная писательская карьера, гордость за свою работу, прекрасный дом в одном из самых замечательных уголков на свете, преданные друзья. И к тому же гораздо более прочное финансовое положение, чем я когда-либо мечтала. Все, кроме ребенка. Имен но сейчас у меня самый подходящий возраст, но поскольку я не собираюсь снова выходить замуж…

Джоан пожала плечами и отпила вина, что бы заглушить тоску, которую ощущала не только в душе, но даже физически, всем своим женским естеством. Барни не желал становиться отцом. Он хотел, чтобы его женой была обворожительная светская женщина, а не растрепанная, переставшая следить за собой мамаша-наседка, накрепко привязанная к дому и ораве галдящих детей.

– У нас с тобой много общего. – Том пере гнулся через подлокотник большого кожаного кресла, стоявшего напротив камина, и открыл последнюю из трех бутылок вина, привезенных им по случаю прощального ужина. – Ты хочешь ребенка, но боишься и помыслить о замужестве после того, как обожглась на первом браке. – Пробка вылетела из бутылки с громким хлопком, и, хотя Джоан понимала, что выпила уже слишком много, она позволила ему снова на полнить ее бокал.

За последние два года Том часто приезжал сюда, чтобы отдохнуть хоть несколько дней между командировками, в которые отправлялся по поручению одного из известных журналов. Постепенно они становились все более близкими друзьями. В общении с Томом Джоан находила что-то успокаивающее для себя, в то же время не испытывая к молодому человеку никакого сексуального влечения.

Сейчас она дружески улыбнулась ему: совершенно верно, она не хочет выходить замуж и не ощущает в этом необходимости. Первый брак на всегда отвратил ее от подобных экспериментов.

Том пнул ногой полено, край которого высовывался из камина, и принялся смотреть на языки пламени, машинально сжимая в руке опустевший бокал.

– Я тоже против брака, но по другим причинам. При моем образе жизни это невозможно. Кроме того – и в этом я еще никому не признавался, – я никогда не испытывал особенно сильного сексуального влечения. Вот мой брат – другое дело.

Эрвин. Том часто говорил о нем. Его брат жил в их старинном доме в Шотландии и возглавлял семейный бизнес. Судя по всему, он имел стальную хватку в делах. А вот теперь выяснилось, что он еще и охотник до прекрасного пола.

Тем временем Том продолжал рассказывать:

– С юности общение с женщинами было для него своеобразной игрой. Но надо отдать ему должное, он весьма разборчив и никогда не поступает опрометчиво. Конечно, Эрвин когда-нибудь женится, чтобы иметь наследника. Он не захочет, чтобы семейный бизнес умер вместе с ним. Но только не я! Вся моя душевная, умственная и физическая энергия уходит в работу. Лишь когда я оказываюсь лицом к лицу с опасностью, я чувствую, что по-настоящему живу…

Джоан терпеть не могла подобных рассуждений, они всегда ее бесили. Но Том, видимо, этого не замечал.

– Так же, как и ты, я больше всего сожалею о том, что у меня вряд ли когда-нибудь появится ребенок. Мне кажется, что передача своих генов, как бы частички себя, – это единственный вид бессмертия, нам доступный. – В этот момент он повернулся и взглянул на нее. – Знаешь, у нас обоих есть выход. Я был бы счастлив помочь тебе исполнить твою мечту. Лучшей матери, чем ты, для моего ребенка не найти. Я не стал бы вмешиваться в вашу жизнь. Лишь изредка навещал бы вас, если это возможно… Подумай об этом, ладно?

Том поднялся, поставил бокал на низкий столик и, склонившись над Джоан, поцеловал ее в лоб.

– Тебе не придется терять свою свободу и независимость. Или спать с кем-то только для того, чтобы зачать ребенка, – это слишком унизительно для тебя. Не говоря уже о том, что ты можешь заразиться какой-нибудь гадостью. А что до меня, то я получу свою частичку бессмертия. – Том улыбнулся, взглянув в ее широко раскрытые изумленные глаза. – Давай не будем сейчас говорить об этом. Я позвоню тебе завтра утром. Если согласишься, мы вместе поедем Женеву. У меня есть там знакомый профессор, который возглавляет одну частную клиник. Иногда полезно иметь друзей в этой области Спокойной ночи, Джоан. Я ухожу

Поначалу предложение Тома казалось ей совершенно абсурдным. Но чем дольше она размышляла над ним, сидя возле потухающего камина, тем более привлекательным находила.

Да, ей нужен ребенок. Временами желание подержать на руках своего ребенка становилось таким сильным, что доставляло почти физическую боль и вызывало глубокую тоску, которая подолгу не проходила. Каждый раз, когда это случалось – в последнее время все чаще и чаще, – то, чего она достигла в жизни, казалось ей никчемным и бесполезным.

Она никогда снова не выйдет замуж, а идея переспать с кем-то ради того, чтобы забеременеть, вызывала у нее глубокое отвращение. К тому же Том ей нравился и она его уважала. Даже восхищается им…

Когда он позвонил на следующее утро, Джоан ответила согласием.

– Что ты там возишься так долго? – Страстный, полный желания взгляд Эрвина сверкнул сквозь тяжелые полуопущенные веки. Четко очерченный рот дрогнул, и изгиб губ стал более чувственным, когда он добавил: – Ну-ка, скорее в постель, миссис Кросс! И снимите эту вещичку. Она, конечно, очень мила, но без нее вы очаровательнее.

Джоан взглянула на мужа, и у нее пересохло в горле. Он был ее любовью, ее жизнью – всем. Благодаря ему она чувствовала себя особенной, какой-то редкой диковинкой, которую он хранил как зеницу ока.

Под простыней, укрывавшей его тело до пояса, Эрвин был совершенно обнаженным. Шесть футов три дюйма превосходно развитой мускулатуры плюс сексуальный магнетизм, который исходил от него и обжигал Джоан словно огненный вихрь. Этот тридцатишестилетний бизнесмен – «лавочник», как однажды полушутя назвал его Том, – имел тело атлета и лицо, обладающее почти классической правильностью. Единственными недостатками были слегка искривленная переносица – результат удара во время одного регбийного матча – и тяжелая, выступающая вперед челюсть.

Вспомнив о Томе, Джоан едва не вскрикнула. Как можно было быть столь безрассудной? Ей казалось, она знает, что делает, тогда как на самом деле она абсолютно ничего не знала. Просто, как всегда, мчалась вперед очертя голову, желая получить от жизни все.

И как сообщить Эрвину о том, что произошло, пусть даже сгладив острые углы? Внести сумятицу в их идиллическое начало семейной жизни? Нет, она не в силах этого сделать. По крайней мере, сейчас. В конце концов, неопровержимое доказательство появилось всего лишь минут десять назад.

Сердце ее бешено билось, когда она с прерывистым вздохом сбросила халат, скользнула под одеяло и вытянулась рядом с мужем. Прижавшись к нему, Джоан с нежностью прошептала:

– Я люблю тебя… я люблю тебя…

1

– Все еще любишь? После целой недели супружеской жизни?

Веселые огоньки плясали в глубине его слегка сощуренных глаз, когда он ласкающим движением убрал золотистые шелковые пряди волос, упавшие на лицо жены.

– Не смейся надо мной, Эрвин. – Голос Джоан задрожал.

– Я и не думал. – Он мягко улыбнулся, привлек ее к себе, затем уложил на спину и лег рядом, опираясь на локоть так, что их тела соприкасались почти вплотную. Густые черные волосы спадали ему на лоб, и в изгибе его рта читалось заманчиво-соблазнительное обещание, когда он слегка провел пальцем по губам Джоан.

Ее глаза наполнились слезами. Она никогда бы не подумала, что сможет полюбить кого-то так сильно, что это чувство будет причинять ей боль. Или даже вызывать страх. Последние десять лет она никого и ничего не боялась. Всегда твердо знала, чего хотела, и всеми силами старалась это заполучить. И вот сейчас из-за минутного безрассудства, дорогостоящего каприза оказалась на грани катастрофы.

– У тебя что-то случилось, – тихо спросил Эрвин, чуть нахмурившись. – Скажи мне, дорогая.

Нет! Только не теперь. Не раньше, чем она сама разберется во всем. Даже если сейчас это кажется почти невозможным. Презирая себя за эту, хотя и вынужденную ложь, испытывая отвращение к звуку собственного дрожащего голоса, она пролепетала:

– Ничего серьезного… Только… то, что происходит с нами, пугает меня, Эрвин. – По край ней мере, сказанное было правдой.

Прежде это не пугало ее. Она с радостью приняла как должное восхитительный подарок судьбы – его любовь, на которую ответила взаимностью. Но сейчас Джоан испытывала страх, потому что боялась потерять ее. Она сомневалась, что любовь Эрвина окажется настолько сильной, чтобы смириться с тем, что она собиралась сказать ему.

Неужели ее счастье исчезнет с такой же лег костью и быстротой, как и появилось? Джоан была столь безоглядно счастлива в последнее время, что не могла даже представить себе такую возможность.

С трудом сдерживая слезы, она старалась рас смотреть в темноте выражение лица Эрвина. Затем еле слышно произнесла:

– Понимаешь, я все еще не могу поверить, что ты полюбил тридцатилетнюю разведенную женщину. Ведь ты мог выбрать любую! – Джоан попыталась улыбнуться, но это ей не удалось, и она закрыла глаза. Сердце учащенно забилось, когда она почувствовала, как губы Эрвина осушают слезы на ее мокрых ресницах.

– Мне не нужна была другая, – сказал он, и голос его слегка дрогнул. – Я захотел тебя с того самого момента, как впервые увидел. Правда, это произошло при очень тяжелых обстоятельствах, но у меня было такое ощущение, что я давно тебя знаю. Возможно, потому, что Том много рассказывал о тебе. Едва взглянув, я понял, что мечтаю провести с тобой всю оставшуюся жизнь…

Это произошло полтора месяца назад на похоронах Тома. Несмотря на угнетающую обстановку, которая неизбежно возникает вокруг подобного печального события, Джоан было достаточно одного взгляда, чтобы понять: Эрвин – единственный человек, способный заставить ее нарушить обет, данный самой себе. А ведь она решила никогда больше не поддаваться эмоциям, которые могут привести к зависимости от какого бы то ни было мужчины.

Только один взгляд, но он изменил всю ее жизнь. Она сама изменилась.

Эрвин с нежностью привлек ее к себе и обнял так, словно бы она была самой большой драгоценностью на свете.

– Я не хотел ни одну из тех выхоленных гарпий, которые постоянно твердят о возвышенном, а у самих нет ни души, ни ума. Обычно первое, что они стремятся узнать о мужчине, – сколько у него на счету в банке. Я хотел тебя. Ты талантливая, преуспевающая женщина, которая сама все го добилась. Плюс настоящая красавица. Не говоря уже о том, что ты еще и потрясающе сексуальна, – это как завершающий штрих, как шоколадная глазурь на бисквите или лента на подарочной упаковке. С твоих слов я знаю, что ты разошлась с человеком, за которого вышла замуж, когда была почти ребенком. Сколько тогда тебе исполнилось лет? Девятнадцать? Дорогая, каждый в этой жизни сделал хотя бы одну ошибку.

Одну ошибку? А как насчет другой, более поздней? Сможет ли Эрвин отнестись к ней с таким же пониманием?

Если бы только они так не поспешили с женитьбой, если бы она верила, что совершенное ею и Томом пройдет безнаказанно! В ужасе отгоняла она мысли о возможных последствиях той ночи, когда вино, будоражившие кровь ароматы ранней весны, смутное ощущение, что ей чего-то недостает в преуспевающей жизни, и переизбыток сентиментальности, соединившись вместе, привели к тому, что могло навсегда отравить ее отношения с Эрвином. Человеком, раскрывшим в ее душе такую глубину и силу чувств, на которые она раньше считала себя неспособной.

Джоан повернула голову и принялась лихорадочно целовать мужа, проводя пальцами по жестким волосам на его груди и слегка сжимая небольшие твердые соски. Она ощущала жар, исходящий от его кожи, и то, как мускулы его живота внезапно напряглись. Слышала его не ровное участившееся дыхание, чувствовала, как его тело отвечает на ласки.

Джоан с трудом подавила слезы. Она не должна плакать. Ни в коем случае! Ведь наверняка им осталось совсем мало таких восхити тельных минут.

Когда его губы жадно прильнули к ее рту, она ответила на поцелуй с неистовой страстностью, словно пытаясь передать ему свою любовь и восхищение. Она оплела ногами тело мужа, открываясь ему полностью, принимая его, растворяясь в нем.

Джоан почувствовала всю силу его страсти, когда он вошел в нее, и забыла и о себе, и о своем страхе на то время, такое долгое и упои тельное, пока они занимались любовью, посте пенно доводя друг друга до экстаза. Потом Джо ан снова принялась осыпать поцелуями лицо Эрвина, затем прильнула губами к его шее и, проведя рукой по груди, ощутила бешеное биение его сердца. Она замерла, словно желая навсегда сохранить этот момент в своей памяти. Вполне возможно, что сегодня они любили друг друга в последний раз.

Несмотря на то что Джоан вышла босиком, Эрвин, должно быть, услышал звук ее шагов, когда она спускалась по ступенькам из дома во внутренний дворик, выложенный белыми каменными плитами. Или просто почувствовал мое присутствие, подумала она, и в душе ее вспыхнула радость. Сама Джоан всегда догадывалась о его приближении еще до того, как он появлялся.

Эрвин был в черной футболке и темно-серых джинсах. В этой одежде он выглядел гибким, стройным и по-мужски привлекательным. Джоан ощутила невольный трепет, когда муж обернулся к ней. До этого он стоял к ней спиной возле низкой каменной ограды, за которой начинался крутой склон, ведущий к расположенному ниже саду, залитому солнцем.

– Чтобы ты не считала меня бездельником, который к тому же скупится на расходы в медовый месяц и использует дом своей жены вместо роскошного отеля, я сам приготовил завтрак.

Кофе, свежие фрукты, румяные булочки и блюдо с оливками. Джоан была тронута как его стараниями, так и теплом его улыбки. Но более того тем, что он явно не собирался скрывать, что голоден. Однако никакие яства не могли утолить этот его голод.

– Хотя я, вообще-то, мог бы обойтись и без завтрака, – тут же подтвердил он ее догадку. – Ты слишком красива, чтобы отвлекаться на еду в твоем присутствии. Ты вполне удовлетворяешь другим аппетитам, которые я с удивлением у себя обнаружил. Они гораздо сильнее.

Он действительно так любит меня? Глаза Джоан цвета морской волны встретили его взгляд, и на ее высоких скулах проступил легкий румянец. Каждое мгновение сейчас было для нее вдвойне ценным, каждое слово, произнесенное Эрвином, ей хотелось сохранить в памяти.

Проснувшись и приняв душ, Джоан надела шорты и старую белую футболку. Ее совершен но не заботило, как она выглядит, потому что мысли были заняты только тем, какое решение ей лучше всего принять. Она с ужасающей ясностью понимала, что нет смысла больше ждать благоприятного момента для того, чтобы как-то смягчить внезапное появление змея в этом райском уголке. Такой момент никогда не на ступит. Чем дольше она будет скрывать правду, тем хуже он станет думать о ней впоследствии.

Но сейчас, едва она ощутила на себе взгляд Эрвина, скользнувший по ее телу и остановившийся на длинных, стройных, слегка загорелых ногах, как замерла словно парализованная. Презирая себя за слабость, но не в силах справиться с ней, Джоан подумала об одной из его фраз и ухватилась за нее как утопающий за соломинку. Хотя бы еще несколько часов! Тогда она наверняка соберется с силами.

– Не напрашивайся на комплименты, – сказала она с деланно беззаботным видом, разливая кофе. – Я никогда не считала тебя бездельником! И потом, я сама едва ли не насильно заставила тебя провести здесь медовый месяц.

Джоан могла вполне законно гордиться своим домом под Ольяном. Она купила эту старинную алгарвийскую ферму на часть доходов от первой из своих книг, ставшей бестселлером. Они с Эрвином уже решили, что сохранят ее и будут приезжать сюда отдыхать. Это и впрямь было надежное убежище, где можно время от времени передохнуть от забот, связанных с положением главы фирмы, которое занимал Эрвин. Фирма имела филиалы во многих странах и на протяжении почти двухсот лет сохраняла верность семейным традициям. Она занималась поставками драгоценных камней и изделий из них и приносила значительный доход.

Однако Тома тяготил семейный бизнес. И он занялся фотожурналистикой, в которой добился большого успеха. Едва лишь подумав о Томе, Джоан постаралась сразу же выбросить его из головы, но вдруг Эрвин, словно прочтя ее мыс ли, сам заговорил о брате:

– Я понимаю, почему Том в свободное время так часто сюда наведывался. Здесь жизнь течет совсем по-иному, природа восхитительная», и солнце светит круглый год. Однажды он сказал мне, что это единственное место на свете»! где он чувствует себя умиротворенным.

Эрвин налил себе еще кофе и, слегка наклонив кофейник над чашкой жены, вопросительно изогнул бровь. Джоан покачала головой. Она знала, что не сможет сделать ни глотка. Слушать, как Эрвин говорит о брате, было невыносимо. Нервы Джоан напряглись до предела. Почему он вспомнил о Томе именно сейчас?

Эрвин отодвинул чашку и взял апельсин из голубой керамической вазы. Затем снова заговорил слегка изменившимся голосом:

– За последние два года он побывал в самых опасных точках земного шара. Хотя это и позволило ему разбогатеть, я думаю, он был благодарен судьбе за время, которое мог проводить здесь. С тобой. Он так много рассказывал о тебе. Должно быть, вы были очень близки.

У Джоан перехватило дыхание. Эрвин в последнее время редко упоминал о Томе, буквально считанные разы со дня похорон. Но сейчас его горе словно прорвалось наружу. У него было мало общего с братом, но они любили друг друга. Однако в голосе Эрвина слышалось что-то еще, абсолютно для него не характерное. Нотка ревности, может быть, даже злости?

– Он был хорошим… другом, – ответила Джоан, чуть запнувшись перед последним словом. Она смотрела на длинные сильные пальцы мужа, счищающие апельсиновую кожуру. Внезапно ей почудилось что-то безжалостное в его движениях. Действительно ли я знаю его так хорошо, как мне казалось до сих пор? – неожиданно пронеслось в ее мозгу.

Она вздрогнула, снова услышав голос Эрвина:

– Мне казалось, он всегда сожалел о моем решении «исполнять свой долг», как он это называл, – то есть заняться семейным бизнесом и возглавить фирму после смерти отца. По-моему, он даже немного презирал меня за это.

– Нет! – вырвалось у Джоан. Она не могла позволить ему так думать. – Том всегда восхищался тобой – порой даже против собственной воли – за то, что ты взялся за дело и так хорошо с ним справляешься. Однажды Том сказал, что его всегда пугала твоя деловая хватка и что именно поэтому он предпочел уйти, чтобы не казаться бледной тенью на твоем фоне.

Эрвин посмотрел на нее долгим внимательным взглядом, словно бы взвешивая в уме ее слова и пытаясь угадать, насколько они прав дивы. Наконец он медленно произнес:

– Я не знал об этом. Вероятно, мне не следовало раздражаться из-за того, что он выбрал более легкую жизнь, как мне тогда казалось. – В уголке его рта появилась горькая складка. – На верное, я многого о нем не знал. Разумеется, за исключением того, с какой теплотой он относился к тебе. Когда он приезжал домой из командировок, то постоянно о тебе рассказывал. Он дал мне одну из твоих книг и сказал, что это должно произвести на меня впечатление. Думаю, нет необходимости говорить, что так оно и случилось, – добавил Эрвин бесстрастным тоном. – Помимо всяких ужасов в твоем романе было достаточно тонких психологических наблюдений и философских замечаний. Это выгодно отличало его от прочих произведений такого рода, где нет ничего, кроме потоков крови и нагромождений трупов.

Да уж! – подумала Джоан, а вслух произнесла:

– Спасибо.

Но все-таки в голосе Эрвина было что-то, чего она никогда раньше не слышала. Что-то зловещее. Она встала из-за стола и, прислонившись к каменной ограде, принялась разглядывать вид, который всегда успокаивал ее нервы. Однако сейчас этот способ оказался бездейственным.

Дом стоял на холме, поднимавшемся над небольшой деревушкой с почти игрушечными домиками, сложенными из белого камня. Солоноватый морской бриз, смешанный с запахом хвои, овевал открытую возвышенность, делая палящее майское солнце не таким жарким.

Джоан закрыла глаза и постаралась точно так же закрыть свое сознание для всего, кроме мягкого ветерка, ласкающего ее лицо. Еще несколько минут покоя, и она расскажет Эрвину обо всем. Он узнает правду еще до того, как день закончится. Удастся ли ей объяснить, почему она тогда так поступила? Джоан испытывала отчаяние при мысли, что это окажется невозможным.

После того как ее первый брак закончился разводом, она отказывалась от отношений, которые могли бы поработить, подчинить ее, предпочитая своими силами бороться за успех, который обеспечил бы ей независимое существование. Но это… это было чем-то совершенно другим…

– Ты совсем ничего не ешь. – Эрвин подошел к ней и встал рядом, не дотрагиваясь до нее. Но Джоан все равно вздрогнула, ощутив жар, исходящий от его тела. – Ты не голодна? Или вдруг потеряла аппетит?

Его мягкий тон привел Джоан в еще боль шее смятение. Что, если он уже обо всем дога дался? Нет, конечно же нет! Как бы он смог? И тут Джоан снова почувствовала презрение к себе за все новые и новые отсрочки, которые придумывала с самого утра. Она повернулась к мужу и заставила себя улыбнуться, но улыбка вышла слишком лучезарной, чтобы быть искренней.

– Нет, просто не хочется. – Джоан вернулась к столу. – Знаешь, хорошо бы сегодня прогуляться вдоль берега. – Она отщипнула несколько виноградинок от роскошной кисти, заманчиво свисавшей из вазы с фруктами. – Мы уже целую неделю никуда не выбирались.

Испытывая неловкость оттого, что Эрвин не переставая смотрит на нее, Джоан положила в рот виноградину, но едва не поперхнулась, услышав его слова:

– У нас ведь и без того было чем заняться, не так ли?

Она наконец справилась с виноградиной, которая едва не застряла у нее в горле, В словах Эрвина, хоть и произнесенных небрежным то ном, чувствовался некий упрек. У них действительно не было необходимости выбираться из дома. Все, что им было нужно, – они сами. Не большие прогулки по саду или в сосновой роще, пикники в увитой розами беседке – все это делало еще более привлекательным их уединение, медленные, упоительные часы, когда они занимались любовью. Вдвоем, вдали от всех.

– Да, конечно. – Голос Джоан слегка охрип из-за охватившей ее паники. Восхитительное ощущение близости, ощущение того, что они созданы друг для друга, покинуло ее. Она знала, что однажды это случится. И случится в тот – момент, когда она расскажет Эрвину правду. Но никак нельзя было позволить этому произойти именно сейчас. Она не чувствовала трещины между ними до тех пор, пока они не заговорили о Томе. – Я сказала Кармен, чтобы она привела все в порядок и наполнила холодильник перед нашим приездом. – Джоан старалась говорить как можно более беззаботно. – Но сейчас все наши припасы подходят к концу, и я подумала, что мы могли бы совместить приятное с полезным – пройтись по магазинам и заодно полюбоваться окрестностями.

– В самом деле?

Эрвин следом за нею отошел от ограды и уселся напротив, засунув руки в карманы джинсов. Его серо-стальные глаза пристально изучали лицо жены. А голос прозвучал сдавленно, и в нем послышалась печаль, когда он снова заговорил:

– Мы с Томом были очень разными людьми, но я любил брата. Его смерть меня потрясла. До того как я приехал сюда, в это место, где он был счастлив, где наслаждался уютом и покоем, я не мог до конца разобраться в своих чувствах. Но сейчас мне кажется, что ты не хочешь говорить о нем. Тебя раздражает даже звук его имени. В чем дело?

Джоан схватила свою чашку с давно остывшим кофе и залпом осушила ее, вновь едва не подавившись.

– Вы были любовниками? – Казалось, что слова даются Эрвину с трудом. – В этом причина?

Сердце Джоан пронзила боль. Впервые с того момента, как они повстречались, она сожалела о почти невероятной способности Эрвина угадывать ее мысли. Она сложила руки на коленях и попыталась улыбнуться:

– Почему ты об этом спрашиваешь? Только не говори, что хочешь поссориться со мной! – Прозвучало ли это достаточно шутливо, как она надеялась? Или же слова стали прямым признанием вины?

– Я спрашиваю потому, что все мои разговоры о Томе тебе неприятны. Раньше я об этом не думал, но теперь мне пришло в голову, что Том провел здесь в общей сложности достаточно долгое время. К тому же он был привлекательный мужчина. Если прибавить сюда склонность к риску – не чета какому-то там «лавочнику»! – и присутствие чертовски красивой женщины, чьим писательским талантом он всегда восхищался, то что мы получим в результате? – Эрвин чуть приподнял бровь. – Я повторяю свой вопрос.

Джоан пробрал озноб. Хотя Эрвин прилагал все усилия, чтобы казаться спокойным и безразличным, лицо его словно окаменело. И в то же время Джоан не была уверена, что до конца понимает его мысли и чувства.

То, что она уже была однажды замужем, не имело для него никакого значения. В свое время он даже не захотел говорить с ней об этом. «Это было ошибкой, о которой следует забыть», – сказал он, отказавшись от всех дополнительных разъяснений Джоан.

Но Эрвин не только считал ее брак с Барни Бленнером чем-то не заслуживающим внимания, он даже никогда не спрашивал, был ли в ее жизни еще какой-либо другой мужчина. Казалось, единственное, что его занимало, – это их будущее. Его и Джоан.

Но сейчас, когда он заговорил о Томе, что-то очень похожее на вспышку ревности или гнева промелькнуло в его глазах, в которых до этого Джоан читала только любовь, нежность и неистовое желание.

Неужели только из-за того, что Том был его братом? Неужели поэтому возле чувственных губ Эрвина сейчас появились горькие складки? Ирония, с которой он произнес слово «лавочник», говорила о том, что обида, нанесенная братом, не забылась до сих пор.

Действительно ли Том был красив? Сейчас, оглядываясь назад, Джоан должна была признать, что это было так. Ниже брата и не столь мощного телосложения, он обладал густыми каштановыми волосами, ярко-голубыми глаза ми и тонкими чертами лица, неуловимо напоминая аристократов прошлого века. Да, он был красивее брата, но уступал ему в главном. В нем не было той притягательной мужественности, которая всегда вызывает ответную реакцию у женщин.

– Джоан, я должен об этом знать! – Теперь в голосе Эрвина звучал неприкрытый гнев, которого она никогда раньше не слышала. Несколько часов назад Джоан, возможно, еще смогла бы переубедить его. Но сейчас эта задача казалась ей почти непосильной. Тем не менее следовало попытаться.

– Впервые я встретила твоего брата на вечеринке, которую устроила, чтобы отпраздновать заключение сделки с одной кинокомпанией, собиравшейся снять фильм по моей книге. – Джоан старалась сосредоточиться на подробностях, полагая, что это единственный способ все объяснить. – У меня было много друзей в этих кругах, в том числе и иностранцев. Том пришел вместе с университетским приятелем Ларри Олкоттом и его женой Энн. Он останавливался погостить у них на несколько дней…

Джоан взглянула на мужа и увидела, что его брови по-прежнему нахмурены, а рот плотно сжат. Похоже, пока он считал ее слова несущественными, стремясь узнать лишь одно. Однако она должна была рассказать обо всем именно так, как решила, или не говорить вовсе.

– Это произошло около двух лет назад, – продолжала Джоан, желая, чтобы он представил себе картину событий целиком. – Ты ведь знаешь, что Том часто приезжал сюда, на побережье, когда ему хотелось расслабиться. Обычно он останавливался у Энн и Ларри…

– Но не всегда?

– Не всегда, – подтвердила Джоан, прилагая все усилия, чтобы оставаться спокойной, и стараясь не обращать внимания на то, что у нее все трепещет внутри. – Постепенно мы с Томом сблизились и стали получать удовольствие от общения друг с другом. Часто он приезжал сюда по вечерам и мы подолгу разговаривали. А иногда, если было уже слишком поздно возвращаться, он ночевал здесь, в одной из гостевых комнат. Ты спрашиваешь, были ли мы любовниками… – Хрупкие плечи Джоан вздрогнули. – Том однажды признался мне, что у него проблемы с сексом… возможно, связанные с эмоциональными и физическими перегрузками, которых постоянно требовала его работа. Он превосходно осознавал риск, которому подвергался, добывая новости в горячих точках земного шара. Он много рассказывал о тебе, о вашей матери, о вашем доме… Чувствовалось, что он гордится своей семьей. Он говорил еще, что никогда не женится, потому что из этого не выйдет ничего хорошего при том образе жизни, который ему приходится вести. Но он сказал, что – ты наверняка это сделаешь. Тебе нужна будет женщина, которая родит детей, чтобы они продолжили семейный бизнес. Сказал, что твоя жена никогда не пожалеет о том, что вышла за тебя. Но при этом добавил, что ты очень разборчив. И не принимаешь скоропалительных решений…

Джоан слишком поздно спохватилась, что ей не следовало говорить об этом. Она хотела обойти стороной вопрос Эрвина – по крайней мере, не отвечать на него сразу, напрямую, – а вместо этого косвенно обвинила его в том, что он деловой расчетливостью оценивал женщин, чтобы выбрать одну из них на роль будущей жены. Напряжение, повисшее в воздухе после ее слов, казалось, еще больше отдалило ее от Эрвина.

Холодное, почти презрительное выражение его лица ясно давало понять, что он догадался о намерении жены и понимает, чем оно вызвано.

Внезапно Джоан почувствовала резкий приступ тошноты, которая мучила ее с самого утра, то появляясь, то исчезая. Она вскочила и, прижав руку ко рту, устремилась через весь дом к ванной.

Естественно, Эрвин последовал за ней, но ей было уже все равно. Когда ее желудок изверг наружу все, что она съела утром, Джоан в изнеможении прислонилась к кафельной стене, сознавая абсолютную невозможность своей мечты: повернуть время на три месяца назад.

– Джоан! Что с тобой? – Эрвин приблизился к ней и осторожно поднял на руки. Джоан поло жила голову на его плечо, ощущая сильное тело сквозь нагретую солнцем ткань. Она бы хотела, чтобы это мгновение длилось вечно, но эта мечта была так же неосуществима, как и предыдущая.

На лице Эрвина отражались забота и сострадание, но даже это не могло сейчас помочь Джоан. Наоборот, ей стало еще хуже, потому что она понимала, что не заслуживает такого отношения с его стороны. И когда он повторил: «Что случи лось? Ты больна? Я отвезу тебя в клинику», – Джоан поняла, что должна во всем признаться. Сегодня утром тест на беременность окончательно подтвердил ее подозрения. У нее будет ребенок!