Текст книги "Женщина в голубом"

Глава 11
Дождь в парке. Часть вторая

Они смотрели друг на дружку. Лара с оторопью, Монах – загадочно улыбаясь и пропуская бороду через пятерню.

Наконец он кивнул и сделал приглашающий жест, указав на стул около себя.

Лара, чувствуя смущение, на негнущихся ногах подошла и опустилась на стул. Мелькнула мысль, что она примчалась сюда, словно знала, что ее ждут. Ни с того, ни сего, выскочила из дома и побежала в парк, даже зонт не взяла. Как школьница…

– Это вы меня… – она запнулась.

– …вытащил из дома? – догадался Монах. – Я. Послал флюид: приходи! Люблю начало осени. Безвременье, туман, листья желтеют. Кофе? Мороженое?

– Кофе, пожалуйста.

Монах встал, едва не опрокинув стол, и подошел к стойке. Вернулся и протянул Ларе стаканчик.

– Спасибо!

– Как ваши дела, Лара? – спросил, рассматривая ее. – Пришли в себя после гостей?

– Пришла. Интересные люди…

– Да, мы такие. Не жалеете, что уехали? Наш патриархальный город не идет ни в какое сравнение с метрополией, его надо любить, к нему нужно привыкнуть. Не скучаете?

– Скучаю, – не сразу ответила Лара. – Не потому, что патриархальный, а потому что чужой.

– Можно пойти работать? Вы кто по профессии?

– Учительница музыки, класс фортепиано. Я думала, но Кирилл против. Он считает, что жена должна обеспечивать уют.

Они помолчали.

Лара вдруг улыбнулась:

– Я видела ваш сайт. Там вы такой… решительный! Нет безвыходных ситуаций, приходите, обсудим… Вы действительно думаете, что все можно решить?

– Не думаю. Но попробовать стоит. Зависит от характера.

– Как?

– Можно сунуть голову в песок и ничего не менять. Можно рвануться…

– А если будет хуже?

Монах развел руками.

– А почему «Бюро случайных находок»? Разве бывают неслучайные находки?

– Бывают. Вы потеряли ключи, ищете, а их нигде нет. Проверили все карманы, ящики, даже под диваном. Нет! И тут вдруг натыкаетесь на них в замочной скважине с той стороны. Вот вам яркий пример целенаправленной находки. А если нашли на улице кошелек, то это счастливая случайность.

– Я прочитала, что вам пишут… – Она рассмеялась.

– Нет пророка в своем отечестве, – сокрушенно сказал Монах.

Он смотрел на нее, откровенно любуясь. Лара почувствовала, как загорелись кончики ушей и вспыхнули скулы.

– Знаете, Лара, если честно, я и думать забыл об этом сайте. Но однажды мне удалось помочь хорошему человеку. Она нашла мой сайт, как вы, и позвонила. Была зима, много снега… красота! Я позвал ее в парк, сюда, сказал, что буду ждать около пятой пушки. Этот павильон был заколочен. Я сидел на скамейке, смотрел на реку, а она опаздывала. Я понял, что она не придет. Вернее, не подойдет. Не решится…

– Не подойдет? Так она пришла, но не решалась подойти? Как вы узнали?

– Почувствовал. – Монах ухмыльнулся. – Если бы я был женщиной, я бы так и поступил. Пришел бы и смотрел издали. Любопытство, как говорят на Востоке, сгубило кошку. Я оглянулся и увидел ее.

– Вы сразу поняли, что это она?

– В парке больше никого не было.

– А что было дальше?

– Я подошел и… – Монах замолчал, интригуя.

– И что? Это была она?

– Да.

– Она передумала?

– Да. Есть вещи, о которых сложно говорить.

– Понятно. Она была… красивая?

Монах пожал плечами.

– Она разводила золотых рыбок. А еще у нее был ручной скат. Его звали Нептун[4]4
  Подробнее читайте об этом в романе Инны Бачинской «Маятник судьбы».


[Закрыть].

– Золотые рыбки? – Лара рассмеялась. – Скат? А где она брала морскую воду?

– Это был речной скат.

– Не знала, что в реке водятся скаты. А ваш друг, журналист, тоже детектив? Вам же нужно с кем-то обсуждать и советоваться.

– Да, мы действуем на пару. Кстати, познакомились именно из-за этого дела…

– С золотыми рыбками?

Монах ухмыльнулся и кивнул:

– И придумали детективный союз… гм… толстых и красивых любителей пива. И ринулись в пучину дедукции, так сказать.

Лара рассмеялась.

– А как же полиция? Не мешает?

– Нам? Нет. А вот они считают, что мы путаемся у них под ногами. При этом с удовольствием пользуются плодами наших усилий. Это называется у нас «вставить фитиля правоохранительным органам».

– Получается, вы более успешны, чем они? Почему?

– Именно так и получается. Почему? На сотню, а то и больше преступлений… э-э-э… «неинтересных», так сказать бытовых, случайных, по-пьяни, вдруг попадается одно, которое не лезет ни в какие ворота. Ни подозреваемых, ни мотива… Ничего!

– Глухарь!

– Именно. И мы с Лешей начинаем копать. Как правило, до пятого колена, и непременно что-то вылазит. Понимаете, любой индивидуум таскает всю родословную на спине, как улитка ракушку, образно выражаясь. Как говорили древние, омниа меа мекум порто[5]5
  Omnia mea mecum porto (лат.) – «Все мое несу с собой».


[Закрыть]. А там полно темных пятен, секретов и скелетов в шкафу. Иногда до крайностей не доходит, пережито, забыто, а иногда стреляет. Вот так, живет человек, ничто не предвещает неприятностей – вдруг: бах! Открылся злосчастный ящик, и полезло зло. – Он помолчал. – А вообще, любое преступление решается по определенным схемам… или почти любое. Нужно правильно расставить фигуры и найти связи. Причем там, где их на первый взгляд нет… – Он оборвал себя: расхвастался, распустил хвост в лучших традициях Леши Добродеева. Что значит красивая женщина.

Лара кивнула и спросила:

– А эта женщина, с золотыми рыбками, где она сейчас?

– Наверное, в городе, – сказал после паузы Монах. – Вышла замуж, все у нее хорошо.

– Она вам нравилась?

Монах задумался; пропустил бороду сквозь пальцы. Вспомнил, как она стояла у оградки с видом на реку в своей норковой шубке, вспомнил синий шелковый шарф…

Друг детства Жорик до сих простить ему не может, что он тогда удрал… попросту удрал в Непал. Когда все закончилось и ему удалось вытащить ее из ямы.

Испугался? Он не знал. Он представлял себе весы с качающимися чашками – на одной она, на другой – пампасы.

Что-то ведь было, искра проскочила, а он сбежал. Он всегда сбегает.

Однажды он ответил себе почему. Свобода, должно быть. Независимость. Сила. Любые отношения – слабость и страх. Еще обязательства. Несвобода. Как-то так.

– Козел ты, Монах, – сказал Жорик, – такая женщина!

– Да, – сказал наконец. – Она мне нравилась.

Они смотрели друг дружке в глаза.

Лара отвела взгляд первой. Пауза затягивалась.

– А вы, Лара… – Монах запнулся. – Как вы приживаетесь у нас? – Он на лету изменил вопрос, он хотел спросить о ней…

Лара поняла:

– Я замужем шесть лет, – сказала. – Мужа вы видели. Был крупный бизнес, руководил Андрей, брат Кирилла. Он умер четыре года назад, и теперь дела не очень. Потому мы здесь. Кирилл очень самоуверен, никого не слушает, Андрей многое ему прощал. Пивзавод прибыльный, но дело нужно знать и любить. Володя Речицкий, говорят, жалеет, что продал. Я думаю, он не простит Кириллу, да и с лошадьми у него все плохо. Иногда мне кажется, что мы тут ненадолго…

– А раньше вы тоже так чувствовали? Или только здесь?

– Раньше? – Она задумалась. – Нет, наверное. Возможно, переезд, чужие люди. Там у меня было много подруг, мы встречались. Правда…

Она замолчала, но Монах понял: муж не приветствует! Ревнует. Его можно понять, а каково ей? Ревность утомляет, унижает, заставляет оправдываться. Издержки статуса, ничего не попишешь…

– Лара, вас что-то тревожит? – вдруг спросил Монах.

– Меня? Нет! – поспешно сказала она. – Мне нечего бояться.

Новая пауза. Оба вздрогнули от аккордов «Маленькой ночной серенады».

Лара поспешно схватила айфон, поднесла к уху.

Монаху показалось, она испытала мгновенное облегчение, и мысленно выругал себя за дурацкий вопрос: нечего лезть в душу!

– Да, Кирилл! Нет, я вышла пройтись, надоело дома… – Ее словно подменили, она улыбалась и радостно щебетала. – Дождь перестал, и я вышла. Где? В парке, там, где пушки, здесь красиво, видна река… Даже солнце появилось. Конечно! Через пятнадцать минут на площади!

– Нужно бежать? – спросил Монах, когда она отложила телефон.

– Кирилл пригласил в кафе на площади, где пианино стоит… настоящее.

– «Паста-баста»! Знаю. У них фантастические блинчики с апельсиновым вареньем и с мороженым. Называются «Сюзетта». Очень рекомендую. Кофе не хотите допить?

Но она уже не услышала – убежала.

Он смотрел ей вслед. Она стремительно летела по боковой аллее к деревянной лестнице – так было ближе. Она спускалась по ступенькам – мелькнули плечи, легкие каштановые волосы, взметнулся легкий шарфик, и она исчезла.

Монах смотрел на пустую террасу, на пустую лестницу.

Солнце спряталось за тучу, и снова невесомый мелкий дождик зашуршал в листьях…

«От чего или от кого она так бежит? – подумал Монах, отпивая остывший кофе. – И сайт разыскала зачем-то. Красивая девочка. Актриса, однако. Муж позвал, она побежала, но не к мужу. От чувства вины, что сидела в парке с чужим мужчиной. Хотя, казалось бы… тоже мне, грех. И щебетание, и наигранная радость тоже от чувства вины».

Он представил себе, что его жена пьет кофе в парке с кем-то, почти тайно, не собираясь рассказать ему…

И что? Черт его знает. Может, ничего.

Ревность – чувство иррациональное, кто бы спорил, но если припечет, то никакие доводы рассудка не помогут.

Он попытался вспомнить, ревновал ли он кого-нибудь, но так и не вспомнил. Нет вроде. Наверное, это зависит от массы.

Он почесал под бородой, выдохнул и втянул живот.

Пробормотал: «А не попробовать ли стать вегетарианцем?» И далеко ходить не надо, на фабрике полно чаев для похудения. Они с Добродеевым за час настрочили с десяток рекламок и аннотаций, где клялись, что клиент через две недели становится стройным, как кипарис.

Вспомнил чью-то фразу: «Я не доверяю толстым вегетарианцам», и хмыкнул.

Вспомнил, как она сказала: «Мне нечего бояться»… С чего бы?

Глава 12
Убийца

 
Быть или не быть, вот в чем вопрос.
Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье…
 

В. Шекспир. «Гамлет». Акт III, Сцена I. Монолог Гамлета. Перевод Б. Пастернака

Они договорились встретиться у Реброва в девять. Он хотел где-нибудь на стороне, но Ребров сказал: «У меня никто не помешает». И хмыкнул иронически.

Ну что ж, диктует он. Жадная сволочь! Ведь обдерет до копейки. И никуда не денешься.

У него мелькнула мысль, что Ребров блефует с его дурацкими открыточками и «кровавыми» постерами… Или это намек на кровавую баню?

Этому шантажисту платят те, кому есть что терять. Репутация, имя, связи… Он нащупывает больную точку и бьет.

Ходят слухи, что с его девочками засветились очень высокие лица… Сволочь! А еще говорят, на него работает армия осведомителей, и он в курсе всего, что творится в городе.

Все знают, что такое его конкурсы красоты! Уважаемый человек, меценат, столп общества, торгует мордой направо и налево, со всеми на «ты», всюду принят. Гибкий, как сколопендра с ядовитым хвостом. А теперь дошла очередь до него…

Интересно, он всех обхаживает картинками или это ему одному выпало такое счастье?

Он брился, рассматривая себя в зеркало.

«Как на свидание к женщине», – подумал, ухмыльнувшись.

В раскрытую дверцу шкафчика ему были видны флаконы, тюбики, тубы с дезодорантами. Он протянул руку, чтобы закрыть дверцу, но рука замерла в воздухе. Он достал маленький стеклянный пузырек с черной жидкостью, уставился, вспоминая, что это.

Четыре года назад, Тунис, восточный базар… Он словно услышал разноголосый гомон пестрого крикливого человеческого сборища, торговцев, хватающих за руки и предлагающих свой товар, повозок, ослов, рядов с женскими украшениями, пряностями, от которых начинаешь чихать, зелий от всяких хворей и для мужской силы.

Солидный бородатый торговец на смеси языков, помогая себе пальцами, все время повторяя «мужжин» и «мэн» и хлопая себя внизу живота, объяснил и показал, как пользоваться зельем.

Взял пипетку, накапал три капли в сомнительной чистоты стакан и долил воды.

«Три» – он показал три пальца и резанул себя ребром ладони по горлу.

Три капли, не больше, а то каюк.

– Они все тут колдуны, – сказал подошедший соотечественник, – не сомневайся, сработает почище виагры.

Как сработает, он так и не проверил, побоялся, а вдруг какую заразу подцепишь.

Он застыл с пузырьком в руке, потом взболтал и убедился, что зелье живое, не испарилось.

Вытащил пробку, понюхал и ощутил слабый запах плесени. Поднял взгляд и увидел в зеркале свое лицо – напряженное, с нахмуренными бровями; вспомнил энергичный взмах рукой по горлу бородатого торговца и вдруг понял, что он это сделает…

…Ребров открыл, он вошел.

– Ты пунктуален, хвалю! Точность – вежливость королей. Проходи!

Хозяин не потрудился одеться, остался в купальном халате; он все время взмахивал головой, отбрасывая назад мокрые после душа длинные волосы.

Гость прятал глаза, ему казалось, что ненависть полыхнет через край и этот догадается. Он чувствовал себя неуклюжим и неловким, ему казалось, что тело отказывается ему повиноваться, ему было трудно дышать.

Хозяин достал из бара бутылку виски и два стакана. Разлил. Взял один из стаканов и кивнул гостю – тот взял свой.

Они выпили.

– Ты нашел толковую схему, – сказал Ребров, – беспроигрышный вариант. Не бог весть что, но капает нехило. Не буду ходить вокруг да около. У меня есть доказательства, могу предъявить. Думаю, сойдемся на половине. Точка.

Гость молчал, глядя в стол.

Ребров потянулся за бутылкой, снова разлил. Халат распахнулся; он смотрел на гостя, не стесняясь своей наготы, – великолепный самоуверенный длинноногий самец. Это было еще одним унижением.

Вдруг он поднялся:

– Сейчас! Принесу зажевать.

Он вышел из гостиной. Гость достал из кармана пузырек и опрокинул над стаканом хозяина. Движения его были скупы и осторожны, он принял решение и ни о чем не жалел. Сунул пузырек обратно в карман и с силой провел ладонями по лицу, распрямляя гримасу.

– Не заскучал? – спросил Ребров, расставляя на столе вазочку с орешками и блюдце с нарезанным лимоном. – Поехали! За успех!

– Зачем ты прислал мне Марата? – спросил гость.

Ребров рассмеялся.

– Шутка! Надеюсь, ты не обиделся? А неплохо придумано, скажи? Я очень смеялся. Представил, как ты вскрываешь конверт и… – он ввернул неприличное словцо.

– Неплохо, – согласился гость с улыбкой. – Я тоже очень смеялся. До сих пор смеюсь, – добавил он со странной интонацией.

– За успех! – повторил Ребров. – Между прочим, я не против поучаствовать в бизнесе, могу даже помочь с клиентами.

Гость неопределенно улыбался. Они выпили.

– У тебя хорошие картины, – сказал гость, рассматривая картины.

– Иконостас! – хохотнул Ребров. – Почти все местные. Толковые ребята. Не могу удержаться, уже вешать некуда, придется… – Он вдруг замолчал на полуслове, рванул халат. – Жарко!

Гость с любопытством наблюдал…

…Он смотрел на потерявшего сознание Реброва, испытывая…

А что же он испытывал? Торжество и мстительную радость победителя? Радость от унижения врага? Он его переиграл! Хитрого, подлого, сильного врага.

Ребров вдруг шевельнулся и застонал, и он вздрогнул. Ему пришло в голову, что зелье могло не подействовать, что этот проспится и… ничего! Что же делать?

Он лихорадочно думал, не сводя взгляда с Реброва. Он больше не чувствовал ненависти. Он трезво взвешивал «за» и «против» и спрашивал себя, готов ли он довести начатое до конца? Покончить раз и навсегда с шантажистом, который уже не выпустит его, как не выпускал других, кому не посчастливилось попасться ему в лапы.

Слухи недаром ходят, их город невелик, все у всех на виду. Дошутился, паяц. Шут гороховый.

Он вспомнил, как открыл большой плотный конверт, вытащил «Смерть Марата» и с оторопью увидел, что у заколотого была его собственная физиономия, вырезанная из фотографии!

Он почувствовал, как взмокла спина и затрепыхалось сердце – не там, где ему положено быть, а в горле, и перехватило дыхание.

Шутка? Или угроза?

Вряд ли, ему некому угрожать. Значит, шутка из тех, что ударяют под дых; жертва корчится, а шутник похлопывает ее по плечу и говорит: «Ты что, обиделся? Это же всего-навсего шутка!»

Он прекрасно понял, кто шутник.

Но это было не все. Это была пристрелка, так сказать, удар ниже пояса, начало, игра в кошки-мышки. С целью унизить и поиздеваться. А настоящая игра началась несколько дней спустя.

Ребров позвонил и пригласил его на разговор.

…Он не помнил, сколько просидел так. Он не колебался, он был собран и уверен в правильности выбора. Собственно, и выбора-то не было, если он даст слабину, он потеряет все. Значит, он пройдет эту дорогу до конца. Глядя на Реброва, он прикидывал, как он проделает… это.

Он нашел ванную комнату, включил свет и открутил кран с горячей водой. Стоял и ожидал, пока ванна наполнится. Закрутил кран и пошел за Ребровым. Перенес его в ванную, сдернул халат и опустил в воду. Открыл зеркальный шкафчик над раковиной, увидел опасную бритву и усмехнулся: это понадежнее, чем нож.

Придал телу позу, как на картине, – шутить, так шутить!

Удерживая безвольную левую руку Реброва, он полоснул ее бритвой чуть выше запястья и опустил в горячую воду. Проделал то же с правой и расположил ее на краю ванны. Отметил тускло блеснувший серебряный перстень и то, как кровь медленно и тяжело стала капать на белый коврик. Мельком удивился, что прошло без сучка без задоринки, как будто он всю жизнь только тем и занимался, что резал чужие вены.

Постоял, наблюдая за красными клубами в воде; поднял взгляд и увидел себя в зеркале. Не узнал и вздрогнул. Не взглянув на человека в ванне, пошел прочь…

Надев тонкие резиновые перчатки, он снял со стены подходящую по размеру картину, вытащил из рамы; достал из портфеля постер и стал прилаживать вместо картины.

Через пятнадцать минут он закончил и повесил постер на место картины. Нагнулся, присматриваясь, и усмехнулся удовлетворенно: теперь в ванне вместо жертвы Шарлотты Корде лежал шутник Ребров.

Еще примерно минут тридцать он уничтожал следы своего присутствия, повторяя себе, что горят на мелочах.

Когда он уже был готов уходить, он услышал скрежет ключа в замочной скважине.

Он замер на долю секунды; взглянул машинально на старинные напольные часы в углу; они показывали двенадцать пятьдесят семь.

Он едва успел подхватить портфель и метнуться за тяжелую штору, как женский голос позвал Реброва.

Женщина с длинными белыми волосами на осколок секунды застыла на пороге гостиной и побежала дальше по коридору, продолжая звать хозяина. Он услышал, как она вскрикнула, видимо, заглянув в ванную.

В следующий миг она бросилась вон по коридору, еще раз вскрикнула, и вслед за этим раздался звук падения. Настала тишина.

Не веря в удачу, он выбрался из-за портьеры. Она лежала в прихожей лицом вниз; длинные белые волосы разметались по полу. Он понял, что она поскользнулась на коврике, упала и, видимо, ударилась головой о край тумбочки. Он заметил кровь на ее пальцах…

Анфиса! Любимая женщина покойного.

Убийца собирался перешагнуть через нее и уйти, но тут женщина вдруг шевельнулась.

Он отшатнулся, бросившись за дверь гостиной. Он видел, как она приподнялась, опираясь на тумбочку, неловко встала на ноги и бросилась вон из квартиры…

…Он, ухмыляясь, рассматривал пятна крови на полу в прихожей. Не повезло девочке! Интересный поворот намечается…

«Убирайся, – приказал он себе, – она сейчас приведет полицию!»

Глава 13
Горечь и трагизм бытия

Около десяти утра немолодая женщина с девочкой лет трех или четырех поднялись на лифте на пятый этаж. По дороге они разговаривали: женщина объясняла малышке, что лифт – это машина, только ездит не по дороге, а вверх-вниз.

– А почему не ездит по дороге? – спрашивала девочка.

– А по дороге не ездит, потому что нет колесиков.

Они добрались до нужной двери, и женщина вытащила из сумочки ключ. Отперла дверь, и они вошли в прихожую.

– Мама! – закричала девочка. – Мы пришли!

– Сними туфельки, – сказала женщина, и первой прошла в гостиную.

Она застыла на пороге, издав невнятный горловой звук, и закрыла рот ладонью.

– Стой там! – крикнула, видя, что ребенок бежит к ней. – Не иди сюда. Пойдем, Милочка, отсюда, мамы нет дома. Мы подождем ее во дворе.

Она подхватила девочку на руки и выскочила из квартиры.

Дверь громко захлопнулась. По подъезду прокатилось гулкое эхо…

Майор Мельник со товарищи приехали через тридцать две минуты.

Женщина с девочкой ожидали во дворе. Ребенок возился в песочнице, женщина сидела на лавочке, бледная, застывшая, стиснув в руке носовой платочек. Она поднялась им навстречу.

– Что случилось? Вы кто? – спросил майор, здоровенный хмурый детина.

– Я Галина Михайловна, смотрю за Милочкой, – женщина кивнула на девочку в песочнице. – Вчера она ночевала у меня, Аня попросила, у нее были гости. Сегодня я звонила, а она не ответила. Мы пришли, а она… – женщина всхлипнула и снова покосилась на девочку.

– Идемте, расскажете на месте. Гена, побудешь с ребенком.

Она с трудом отперла дверь, так дрожали руки. Вошла первой.

Они затопали следом.

Она встала на пороге, взмахнула рукой:

– Вот!

В гостиной был беспорядок. Сброшенные на пол диванные подушки, пара перевернутых стульев, глянцевые журналы, грязные десертные тарелки и бокалы на длинном журнальном столике, пустые бутылки и пепельницы, полные окурков. Запах остывшего табачного дыма и винный кислый.

На диване полулежала молодая женщина в черном вечернем платье. Голова ее была запрокинута, белые волосы разметались по спинке. Туфелька с левой ноги отлетела к журнальному столику.

– Кто это? – спросил майор.

– Аня Трепакова.

– Живет одна?

– Одна. Они развелись уже два года. Владик… муж иногда берет Милочку. Он бы ее забрал насовсем, но Аня не давала.

– Где она работала?

– В модельном доме, показывала одежду. Вон журналы с ее фотографиями, – Галина Махайловна кивнула на разбросанные по полу журналы.

– Паспорт ее где, не знаете?

– В спальне, с другими документами. Сейчас принесу!

– Просто покажите лейтенанту. Леня, сходи посмотри.

Майор наклонился и поднял один из журналов, пролистал.

Анну Трепакову он узнал сразу. Яркая улыбающаяся блондинка смотрела на него со страниц журнала.

Насмотревшись, майор спросил:

– Лисица, что там?

Лисица, судмедэксперт, небольшой, подвижный, как всегда пребывающий в самом прекрасном расположении духа, отрапортовал:

– Удушение шнуром, явно видны следы. Примерно около двенадцати-четырнадцати часов назад, то есть… – Он завернул манжет рубахи и взглянул на часы: – Около двух-трех ночи.

…Анна Степановна Трепакова, тридцати трех лет, разведена.

Майор пролистал ее паспорт. Поднял взгляд на заплаканную женщину, стоящую рядом, и предложил:

– Давайте поговорим. Где лучше?

– Можно на кухне, – сказала Галина, с ужасом рассматривая мертвую хозяйку. – Что с ней случилось? Сердце?

В ходе беседы майор узнал, что Аня была хорошей, доброй, правда, несдержанной, а с мужем Владиком, Владиславом Андреевичем Трепаковым, они часто ссорились, он ее ревновал, она часто встречалась с друзьями и приходила поздно, у нее много друзей, а он домосед. Работает на дому по компьютерам. Он тоже хороший, очень спокойный, все время в компьютере.

Опять женился. Аня говорила, что его новая – толстая корова, и не давала ему Милочку, а он ее очень любит. Она по его просьбе приводила Милочку в парк, и они встречались, а она боялась, что Милочка расскажет маме, и наказывала не говорить про папу.

Но ребенок есть ребенок. Аня узнала, был страшный крик, она ее выгнала. Через три дня позвонила и попросила прощения, и она вернулась, потому что любит Милочку и деньги никогда не лишние. Иногда, если у Ани гости, Милочка ночует у нее, она вдовая уже восемь лет. Вообще-то Аня называет… называла себя Анфисой.

Друзей много, всех и не упомнишь. Один часто бывает, вроде они встречаются и давно знают друг дружку, зовут Яник, фамилии не знает. Очень представительный. Красиво одетый, на руке кольца, длинные волосы гладко зачесаны и шарф на шее. Вроде артист из театра. В альбоме есть фотографии.

Близкая подруга Олечка Полторак, работает в техникуме, хорошая, приветливая, всегда Милочке принесет то конфетку, то игрушку, она ее очень любит.

Кто был в гостях вчера, Галина Михайловна не знала. Они с Милочкой закупили продуктов, она сделала жаркое, и часа в четыре они ушли. Аню вчера она видела только утром, та вручила список продуктов, попросила прибраться в квартире и забрать Милочку на ночь, потому что у нее гости. Была веселая, радостная, надела новое платье…

Майор Мельник слушал, угрюмо насупившись. Не потому, что имел претензии к Галине Михайловне, как к свидетелю, как ей казалось, и отчего она торопилась и сбивалась с мысли, а потому что был вообще угрюм и насуплен по жизни. Такое выражение лица у него было. При росте под метр восемьдесят, прическе ежиком и пудовых кулаках это производило тягостное впечатление даже на коллег. Майор Мельник редко улыбался – почти никогда, был молчалив, задумчив – стороннему наблюдателю казалось, что он видит, как ворочаются в голове майора мыслительные шестеренки: неторопливо и целеустремленно.

Словом, более неподходящий объект для возможных приколов и гогота коллег трудно себе представить, если бы не странный бзик майора, выраженный в невероятно точном чувстве времени. Так, майор выходил на семь минут перекусить, выскакивал на четыре минуты к кофейному автомату, заканчивал очередной рапорт через тридцать четыре с половиной минуты. А кто по незнанию заключал пари, что майор не уложится, проигрывал.

Подсмеивались, подтрунивали, конечно, но осторожно, так как майор не понимал шуток. Говорили, у него нет чувства юмора. Какое, спрашивается, чувство юмора, если человек пьет кофе три минуты сорок пять секунд?

Если бы это сказал любой другой человек, это приняли бы за шутку. Но майор Мельник, когда говорил, что закончит пить кофе через три минуты сорок пять секунд, не шутил.

Чувство юмора у майора все-таки было, но очень своеобразное, как считал Леша Добродеев, хорошо знакомый с ним и которому майор первому по дружбе «сливал» дозволенную информацию о резонансных преступлениях.

Леша же в свою очередь доносил до ушей майора городские сплетни и всякие бульварные новости. Журналист рассказывал, что однажды майор долго смеялся над его анекдотом, что доказывало наличие у него чувства юмора.

Анекдот, с точки зрения Монаха, был не просто глупым, он был попросту идиотским.

Судите сами: «В Лену никто не бросал монетки, потому что она не фонтан».

Можно смеяться.

Монах был уверен, что майор смеялся не над анекдотом, а над Лешей, потому что как можно не смеяться над человеком, который рассказывает такие дурацкие анекдоты.

– Где ты его откопал? – спросил он.

– Наш айтишник поделился, – ответил Добродеев. – Паренек совершенно оторван от реальности.

– Молодой?

– Лет восемнадцати. Самоучка, но справляется. Вроде Эрика. Помнишь Эрика? – Добродеев хихикнул. Монах насупился. – Такой же неадекват.

Монах не любил, когда вспоминали историю с Эриком, который чуть не убил его, застав в спальне покойной бабушки[6]6
  Подробнее читайте об этом в романе Инны Бачинской «Маятник судьбы».


[Закрыть].

– А майору зачем подсунул?

Добродеев задумался.

– Черт его знает, – сказал он после паузы. – Интересно было, как он отреагирует. Вроде эксперимента. Говорят, у него нет чувства юмора. Он очень смеялся. Получается, есть?

– А на какую реакцию ты рассчитывал? – дотошно выяснял Монах, в котором проснулся психолог.

Добродеев пожал плечами.

– А ты сам смеялся?

– Я? – удивился Добродеев. – Конечно, нет. Идиотский анекдот!

– Думаешь, майор дурнее тебя?

Добродеев снова задумался…