Текст книги "Хищная птица-любовь"

Глава 9. Суета вокруг елки

 
Трудно в такое поверить, ребята, –
Снег был цветным, а не белым когда-то.
Был изумрудный, оранжевый, красный…
 

С. Островский. Разноцветный снег

…И тут вдруг повалил снег! Вы не поверите, но ночью вдруг температура упала до минус пяти и сыпанул настоящий забытый уже снег! Утром все проснулись и не узнали город. Снег засыпал тротуары, машины и троллейбусы, он кружил, свинчиваясь в тугие вихри, танцевал и стучал в окна; заставлял жмуриться. Сверху на буйство ветра и снега смотрело, словно не веря, бледное заспанное солнце. Пахло свежестью и крахмальными простынями. Белые деревья стояли привидениями. Алексей Добродеев, он же Лео Глюк, золотое перо местного бульварного издания, газеты «Вечерняя лошадь», разразился восторженной статьей о белом Новом годе, причем ликовал так бурно, хлопал крыльями, настырно призывал всех вспомнить, что именно он, Лео, предсказывал мороз и снег, что казалось, погода вняла наконец его просьбам и подкинула добрых перемен. Или он ей просто надоел и она уступила.

Целый день до вечера валил снег, конца-краю не было видно. Ранний вечер, синее небо, на тротуарах полно людей, на дорогах светящиеся автомобильные реки. Ожидание перемен, предчувствие радости, толпа со стаканчиками кофе и горячего шоколада вокруг елки. Елка украшена гигантскими шарами и засыпана снегом. В снегу маленькие живые лошадки с бумажными розами в гривах, запряженные в тележки, теремки, большая карусель и сцена, по которой ездит громадной лопатой тощий мужчина в оранжевом жилете.

Федор Алексеев совершенно случайно забрел на площадь и увидел, что в центре стоит елка. Весь день на лекциях он смотрел в окно, за которым шел снег. Настроение у всех было приподнятым, учни возбужденно перешептывались, переписывались и плевались жевательной резинкой, уговариваясь махнуть куда-нибудь, пока не растаяло. Он подумал, что сейчас как раз время выбраться на лыжах на Магистерское, разжечь костерок, запечь картошку, достать припасы и сидеть до глубокой ночи, разговаривая. Устроить себе роскошь общения, а потом уснуть в спальниках под звездами.

Можно там же встретить Новый год, пока снег, потому что никто не поручится, что это не последний снег в наших широтах. А что? Прекрасная идея! Капитан Астахов с удовольствием сбежит от Ирочкиного сброда, как он называет коллег гражданской жены из дома моделей кутюрье Рощенко, для своих Рощика, отпетую, безбашенную, пестро разряженную компанию, погрязшую в сплетнях и выдумках, донимающую капитана бредовыми измышлениями и пересказом идиотских детективных сериалов, как будто мало ему своего горя и бабских книжек Савелия Зотова. Он лопухнулся, конечно, в минуту слабости пообещав Ирочке…

Ну вот как это у нее получается, у этой кнопки? Загадка. Федор считает, что капитан видит в ней несмышленую малолетку, которую нужно опекать и воспитывать. Ирочка не протестует, пропуская зудеж капитана мимо ушей, а он, высказавшись, бросает косточку, так и быть, на, лови, умница! Купи себе это чертово платье, эти чертовы туфли, эти чертовы билеты в Молодежный… Куда? Ты не говорила! Я согласился? Я?! В театр? К этому придурку Вербицкому? Так и с Новым годом, скорее всего. Согласился в минуту слабости, потерял бдительность… пропади оно все пропадом. Но если вдруг всплывет Магистерское… Да, да, тысячу раз да! Какой Рощик с его додиками! Фиг вам, я с друзьями на Магистерское, на лыжах с ночевкой, у нас традиция. И отвяжитесь от меня все!

Федор вдруг рассмеялся, представив, что вся компания Рощика выберется с ними на озеро. Эти могут. И обязательно кто-то потеряется, провалится под лед, обожжется, упьется в хлам и поскандалит, а то и подерется. И все это с воплями, поцелуями и плясками. Балаган. Роскоши общения не получится, увы.

Он не стал задерживаться в бурсе и выскочил в снежную метель, полный самых радужных ожиданий. Снег ударил ему в лицо, и он задохнулся, свернул в переулок, уворачиваясь от ветра. Ноги сами принесли его на площадь, и Федор попал в радостно гомонящую толпу. Народное гулянье было в разгаре, все соскучились по снегу. Маленькие лошадки, теремки, карусели и горки, запах кофе и горящего мяса, визг малышни. А в центре гигантская елка, под ней Дед Мороз и Снегурочка! Давно забытое детское чувство радости охватило Федора; он купил обжигающий кофе у девушки в окошке теремка, грел пальцы о стаканчик, уворачивался от толпы и отхлебывал на ходу.

Видимо, он потерял бдительность, потому что столкновения избежать не удалось. Здоровенный лось, пятясь, с ходу налетел на Федора, толкнул, и он вылил на себя остатки кофе.

– Извини, чувак, поскользнулся! – пробасил лось, оборачиваясь. – Федя?! – проревел он радостно. – Философ? Сколько лет, сколько… Дай я тебя! – Он обнял Федора, прижимая к богатырской груди и обдавая сложным запахом алкоголя и мяты.

– Иван? Денисенко? – Федор освободился из объятий верзилы. – Пришел на елку посмотреть?

– Ну! И снег сфоткать, говорят, завтра все к чертовой матери растает, надо ловить момент. А ты тут один? Гуляешь? Погодка какова, а?

– Гуляю. Погодка классная, согласен.

– Ой, ты кофе облился! – Иван потянулся перчаткой к плащу Федора. – А мы сейчас снежком, будет как новенький.

– Не нужно, я сам! – Он отступил. – Ерунда. Хочешь кофе?

– Кофе? Ты чего, Федя? Какой кофе? Тут около шашлыков глинтвейн наливают, угощаю! Пошли!

И они развернулись в сторону здоровенного мангала, откуда раздавался запах горелого мяса и тянулся шлейф синего чада.

Иван Денисенко – дипломированный мастер фотографии, лауреат международных конкурсов и участник многочисленных выставок. Известен в кругах профессионалов как дома, так и за рубежом. Чего стоит первая премия на выставке в Торонто! Федор ценил Ивана за творческие озарения и нестандартный подход к темам. Весь уходящий год Иван работал над свалками. Да, да, вы не ослышались! Он запечатлевал свалки, в самом широком смысле слова. Т. е. большие, маленькие, стихийные, урбанистические и деревенские. Особое место в коллекции занимал строительный мусор, кучи обломков снесенных домов, остатки мебели, забытые на стене фотографии, рваные обои, разбитая посуда. Особое место опять-таки занимали детские игрушки: сломанные машинки, лысые куклы, медведи с оторванными лапами и погремушки. Иван сумел придать обломкам такой пронзительный и трагический вид, что у посетителей выставки надолго портилось настроение и появлялись мысли о бренности. Девиз выставки гласил: «Сик транзит глориа мунди»[2]2
  Sic transit gloria mundi (лат.) – так проходит слава земная.


[Закрыть]. С многоточием.

– Федя, смотри, какая фемина! – Иван вдруг пихнул его локтем. – Это же с ума сойти! Смотри! Да вон же, около Снегурочки!

Федор посмотрел и увидел высокую тонкую девушку в белой шубке с длинными светлыми непокрытыми волосами.

– Пошли! – Иван схватил Федора за руку и потянул к девушке. – Станешь рядом, я вас сфоткаю! У меня новая тема: «Задумано на небесах». Парные портреты. Знаешь, как в старых альбомах? Жена сидит, он стоит, или наоборот. Хозяин и его женщина. На лицах уверенность в завтрашнем дне. Его рука на ее плече. Излучают достоинство, Федя, до-сто-ин-ство! То, чего нам с нашей всеядностью не хватает. Ты никогда не обращал внимания, насколько вокруг полно охренительно красивых или уродливых пар? Или смешанных? И я часто думаю: ну вот что их, черт подери, держит вместе? Что заставляет красивого здорового мужика держаться за овцу, ни рожи, ни кожи? И по стойке смирно. Или наоборот. А бывают просто неадекваты, ты не представляешь себе, какие сумасшедшие попадаются типажи! А ты с ней будешь смотреться супер. Давай, подгребай поближе!

– Иван, прекрати! – Федор рассматривал девушку в белой шубке. – А если она не одна?

– Одна! Посмотри, рядом никого. Станешь слева, вроде она тебе никаким боком, типа, проходил мимо и мы сами не местные. Посмотришь в сторону, потом станешь поближе, глянешь на меня и лыбу на тридцать два, как ты умеешь, вроде приглашаешь посмотреть на нее. Если получится, подмигни. Этакий ухарь! Потом посмотришь на нее и протянешь руку, как будто хочешь потрогать или сказать, откроешь рот… можешь сказать что-нибудь… неважно! Потом вытянешь руку, как будто хочешь снять шар. У нее над головой, понял? Задрал голову, а другой рукой придерживаешь шляпу. Как д’Артаньян… таким жестом… ух! Жаль, пера нет. И снова на меня в упор! И сразу пойдем тяпнем по стаканчику. Интересно, кто такая… Давай, философ, жми в темпе!

– А может, просто попросить разрешения и сфоткать? – Федор попробовал урезонить Ивана, играть он не умел вовсе. – Девушки любят фотографироваться.

– Не-е, Федя, не тот случай, – помотал головой Иван. – Мне нужна непосредственность, а она сразу начнет рожи на публику корчить и вы… э-э-э… это самое! Выделываться. А когда не подозревает, самое то. Уж поверь профи. Самые удачные фотки, когда застукаешь врасплох.

Чувствуя себя участником сомнительного предприятия, Федор, тем не менее, пошел к девушке, от души надеясь, что она сейчас уйдет – не может же она стоять там вечно! Федор и сомнительное предприятие? Вы шутите! Снегопад навеял, не иначе, и вспомнилась молодость…

– В темпе! – шипел ему в спину Иван.

Федор стал слева от девушки и обернулся на Ивана. Тот показал оттопыренный большой палец – в порядке, мол, – и приник к камере. Отступил, потом сделал шаг вперед, потом снова назад и щелкал при этом как заведенный. Потом махнул рукой: давай! Федор вытянул правую руку к шару, одновременно разглядывая девушку. Вспомнил, что нужно придержать шляпу и поднял левую, не удержал равновесия, поскользнулся и невольно ухватил девушку за плечо. Он тут же в ужасе отскочил и пробормотал:

– Извините ради бога!

Девушка отшатнулась, в свою очередь поскользнулась и стала падать на Федора. Он подхватил ее, но не удержал, и они смачно шлепнулись в снег. Иван в полнейшем восторге прыгал вокруг, продолжая снимать. Федор вскочил, протянул ей руку. Она ухватилась за него, и он помог ей подняться.

– Извините! – повторил он, все еще держа ее за руку. – Скользко! Мы отвыкли от снега. – И добавил зачем-то: – Не успели почистить…

– Это я… мои каблуки не для снега, – сказала девушка. – Спасибо! Мария.

– Федор.

– Этот человек нас снимает! Смотрите! Надо полицию.

– Не бойтесь, Мария. Это местный фотограф, он всех снимает.

– А! Знаю. У нас тоже есть такие, а потом хотят денег. Но это неправильно, так нельзя. Я хочу фотографию, где я упала, можно?

Федор махнул рукой, и Иван с готовностью подскочил к ним.

– Классные фотки! Ну вы и свалились, ребята! – Он заржал в полном восторге. – Я даже не ожидал!

– Мария, это Иван. Иван – Мария.

Иван схватил руку девушки, поднес к губам и громко чмокнул:

– Очень рад! Пошли, пропустим по стаканчику, я угощаю. За знакомство!

– Мария, не отказывайтесь, – сказал Федор. – Иван обидится.

– У вас так принято? Знакомство на улице?

Иван и Федор переглянулись. Иностранка?

– Нет, просто вы мне понравились, – брякнул Иван. – Не ушиблись? Ну и ладушки. Пошли! – Ухватив их за руки, он как бульдозер врезался в толпу.

Они подошли к чадящему мангалу, около которого наливали.

– Что они делают? – спросила Мария.

– Жарят собак! – загоготал Иван.

– Иван шутит, не бойтесь, собак у нас не едят, – поспешил Федор. – Это мясо. Иван приглашает на глинтвейн.

– Я не пью вина. Мне воды.

– Воды? – удивился Иван. – Откуда здесь вода?

– Приглашаю всех в «Песню кукушки»… – вмешался Федор.

– Как? – переспросил Иван. – «Песня кукушки»? Не слышал. Ресторация?

– Кафе-кондитерская, они недавно открылись. Там есть вино, – добавил он для Ивана. – За театром. Мария, вы еще не были в наших кафе?

– Была в ресторане. Вы сказали «Песня кукушки», да? Разве кукушка поет?

– Не так, как соловей, конечно, – фыркнул Иван. – Но звуки какие-то издает. Образно выражаясь, тоже пение. Как умеет.

…Маленькое кафе было пусто. Мягко сияла витрина с десертами, пахло ванилью. Им навстречу вышла девушка в кружевном передничке.

– Нам воды, вина и что-нибудь легкое… пирожные?

– Я не ем пирожные, – сказала Мария, расстегивая шубку. – Мне только воды.

– Может, кофе? Или сок?

– Кофе поздно. Только воды.

Теперь Федор мог рассмотреть Марию поближе. Узкое лицо, тонкий нос, крупный рот, гладкие светлые волосы. Узкие глаза. Зеленые? Красивой не назовешь, но незаурядна. Возможно, за счет манеры держаться – девушка была серьезна, статична, перед тем как ответить, думала, словно переводила с одного языка на другой. Не хватает живости и… и… кокетства, пожалуй. Любая другая на ее месте, была бы оживленной, улыбчивой, охотно смеялась. Это Федор, «снимавший» девушек в ранней юности, прекрасно помнил. Он улыбнулся, подумав, что они с Иваном пристали к незнакомой девушке на улице, умыкнули ее и… что теперь? Удивительно, что она пошла с ними. Ладно он, Федор, но нетрезвый Иван, у которого вид забулдыги?

Иван, пожиравший незнакомку глазами, воскликнул:

– У вас необыкновенное лицо, Мария! Вы похожи на женщин Модильяни.

– Я знаю, – ответила она серьезно, и Федор невольно улыбнулся.

– Откуда вы свалились? Вы… необыкновенная! Я сделаю ваш портрет!

– Я хочу, когда я упала под елкой. Никогда не падала. Когда-то на сцене…

– Вы актриса? – спросил Федор.

– Я танцовщица. Танцую в мюзик-холле в Лондоне.

– В Лондоне? Танцовщица? – загорелся Иван. – То-то вы как натянутая струна. Давайте завтра ко мне в студию! Согласны?

Мария посмотрела на Федора, тот кивнул.

– А откуда язык?

– От родителей. Папа латыш, мама украинка, встретились в Лондоне. Мама танцевала в театре оперетты.

Приехал их заказ. Официантка слегка перестаралась, и они получили три бокала вина, три чашки кофе, бутылку минеральной воды и вазочку с крошечными разноцветными пирожными. Иван потер руки, достал из кофра плоскую фляжку, долил оттуда в свой бокал; взглядом спросил Федора, тот покачал головой. Иван поднял бокал и сказал:

– За знакомство!

Мария посмотрела на Федора, и он снова кивнул. Между ними словно установился негласный своеобразный контакт – она спрашивала: можно? – он отвечал. Она нерешительно взяла бокал, пригубила.

– До дна! – выскочил Иван. – Пей до дна! – Он подмигнул Федору. В тепле лицо его побагровело, на лоб свесились влажные прядки. Он сиял, он был счастлив.

Они выпили. Мария тоже выпила залпом. Иван снова подмигнул Федору. Лицо девушки порозовело, она вдруг рассмеялась:

– Я пьяная! О, пирожные! Можно мне голубое? Я никогда не пробовала пирожные!

– А говорила воду, – отечески попенял Иван, махнул официантке и ткнул пальцем в пустой бокал.

Они хорошо сидели. Иван травил глупые анекдоты, которых Мария не понимала, а Федор, как мог, объяснял, но она все равно не понимала. Иван выспросил у нее, с кем она тут, с мужем или… с кем? С бойфрендом?! Он из нашего города? Давно уехал, а теперь вернулся? Надолго? А как вам наш город? А где вы уже были? За рекой? По пешеходному мосту? Еще нет? А по льду? Кайф! Видно рыбу! А в зимнем лесу?

Он до того раздухарился, что окончательно перешел на «ты».

– Я покажу тебе мои свалки! – кричал Иван. – Это философский шедевр! – Он запнулся и сказал: – Кстати, Федор у нас философ.

– Философ? Учитель?

– Бери выше! Целый профессор в универе. Книжки пишет.

Мария смотрела на Федора, и было что-то в ее взгляде – удивление, недоверие, радостное узнавание…

– Да? Вы пишете книжки?

Федор кивнул.

– У меня есть книжка Монтеня! – воскликнула девушка. – Я всегда читаю. Задумаю, открою на всякой странице и читаю. Он всегда подскажет.

– Здесь? С собой? Посмотри, что он говорит про нашу встречу. А вдруг фатум. Федя подарит тебе свою книжку.

– Здесь нет, в Лондоне, – с сожалением произнесла Мария. – Подаришь?

Она тоже перешла на ты; посмотрела ему в глаза, и он кивнул.

– Придешь завтра? – повторил Иван. – Федя проводит! Ко мне… э-э-э… в студию. Федя знает. Согласна? С утречка, часиков в двенадцать, придете? – Он задумался, глядя на пустой бокал; и сказал после паузы: – Почему я никогда не работал с балеринами? Всех перебрал, а танцовщиц пропустил. Как этот… Дега! А что? У него «Голубые танцовщицы», а у меня… можно… Синие! Или белые. Нет, белые не комильфо, слюни, тускло… разве что, резко… черно-белые? Чтобы по мозгам. Да! Сине-черно-белые! Фламинго! Точно! Серия «Фламинго». И закрытые глаза… Как в гробу!

Иван был изрядно пьян, язык у него заплетался, он нес уж совсем запредельное – бог весть, сколько он принял за вечер. Федор подумал, что им, пожалуй, пора.

Они усадили Ивана в такси, и Федор пошел провожать Марию до «Братиславы».

– Почему ты в гостинице? Если твой друг отсюда…

– У него в квартире ремонт. Он там, я здесь.

Возникла пауза, они не знали, что сказать, и расходиться не хотелось.

– Я пьяная, – вдруг сказала Мария, серьезно глядя на Федора. – В первый раз в жизни. И пирожные в первый раз. Я танцую с четырех лет… Ничего нельзя.

– Ну что ты, слабое вино, один бокал…

– Да! Ты умный, все в жизни знаешь… как Монтень. Тебе легко жить.

– Ну что ты, далеко не все, – слегка смутился Федор. – И не всегда легко.

– Философы не живут, они… сидят и смотрят. Как это… созерцают! Не делают движений, жизнь их несет как река. А они смотрят по сторонам. Да?

– Ну почему же, иногда делают… – пробормотал Федор, взял ее лицо в ладони и поцеловал в губы.

Они смотрели друг на дружку; Мария облизнула губы и сказала:

– Мне пора.

– Завтра в одиннадцать?

Она улыбнулась, пожала плечами и ушла. А Федор остался, глядя ей вслед.

Не умеет кокетничать, говорите? А что это тогда было, по-вашему?

Глава 10. Раздумья. Вдвоем с кошкой

 
Игралище судьбы, волнуемый страстями,
Как ярым вихрем лист, – ужасный жребий твой
Бороться с горестью, болезньми и собой!
 

В. Жуковский. Человек

Раиса Витальевна рылась в Интернете, Мирка сидела на столе рядом. Иногда она открывала желтый глаз и внимательно смотрела на хозяйку, и Раисе Витальевне чудилось в ее взгляде осуждение.

– А что ты бы делала на моем месте? Покусала бы? Кого? Обоих? Ты бы покусала, ты боец. А я…

Удивительно, но она не тяготилась одиночеством. Ей недавно пришло в голову, что она одинока. Были какие-то подруги… скорее, приятельницы, еще при жизни Гриши собирались, много смеялись. А после его смерти все как-то отодвинулись. Осуждали ее? За что? Или она испытывала чувство вины за то, что выскочила за Гришиного помощника? Головой она понимала, что чувство дурацкое, никому нет дела до ее замужеств, но вот поди ж ты! Да и Максу были неприятны Гришины друзья… наверное. И друзья постепенно исчезли. Появились новые, которые тоже в конце концов исчезли. Она спросила себя, почему. Наверное, ему не хотелось с ней на людях… так получается? В итоге она сидит дома, ни с кем не встречается, подруг у нее нет… У нее никого нет! У нее нет даже мужа, у которого своя жизнь. И Кошка! У всех кто-то есть, а у нее только Мирка и цветы.

Даже Шура… хороший человек, но никогда не скажет ей, что у Макса любовница, хотя не может не знать. Все знают. Она вспомнила их взгляды и поежилась. Эта интриганка позвонила, и она полетела! Влезла в старое платье, которое все время нужно поддергивать, чтобы не топорщилось, и получила по морде. Убедилась в отношениях мужа и Кошки, которые как на ладони. Такое затевают с одной целью – отбить! Вызвать на скандал. Пройти точку невозврата. Замуж захотела, дрянь? На готовое? А ты поторгуй овощами на базаре, как она, Раиса Витальевна, когда они только становились на ноги! По семь часов на жаре и на морозе, да потаскай ящики с огурцами и бананами, да не смей послать привередливую покупательницу! Почти два года базара… Он ей еще долго снился. Но у нее был Гриша, который тоже вкалывал, они собирали по крупинке, во всем себе отказывая… И теперь все отдать? А что делать? Не держать же силой! А дом? А цветник? Оранжерею тоже отдать? Или выторговать… Макс не отдаст! Она не позволит.

Раиса Витальевна запустила поиск: «У мужа любовница, что делать?» Получила подробные инструкции, что, как и в каком порядке. Она даже растерялась. Оказывается, проблема насущная и животрепещущая, она не одна, таких, как она, много, и кошек-хищниц тоже. Ей стало немного легче. Самое главное, она не одна! Запомните главное, поучала блогер с ником «Риорита», делиться никто не хочет – ни прожитые совместно годы, ни наличие детей не удержат бывшего от попытки вас ободрать. Сильный всегда обдерет слабого. А потому, девочки, будьте готовы к борьбе. Пока он не догадался, что вы в курсе, составьте список недвижимости и счетов. Даже если связь несерьезная, это полезно знать. Прикиньте, на что вы можете рассчитывать. Как можно скорее бросайтесь к профи, сами вы не потянете. Принимайте меры защиты уже на этой стадии.

«Голубица» призывала спросить себя: готова ли я его простить. Если да, то не делай резких телодвижений, после которых все окончательно пойдет наперекосяк. Не показывай вида. Может, у него просто бзик, кризис среднего возраста или бес в ребро. Будь мудрой и кроткой, не надо скандалов, не подталкивай его. Главное, осторожность и трезвость. И немедленно отсканируй имущественный статус! Не опоздай.

И эта туда же, подумала Раиса Витальевна. Имущество, раздел, боевая готовность…

Она сказала, трезвость? Раиса Витальевна покосилась на полупустую бутылку. Не та трезвость, успокоила она себя. Хотя надо бы завязать, конечно. От вина толстеют. Она вспомнила злосчастное белое платье и подумала, что не нужно было идти… Гуляет, и черт с ним! Наверное, не первая и не последняя кошка в его жизни. Но ведь все когда-нибудь кончается, сказал кто-то внутри, и права «Риорита», лучше подготовиться. «Голубица» тоже права: не нужно делать резких телодвижений и бить в лоб.

Идем дальше. «Монако»… Что советует «Монако»? Как интересно, это не пришло бы ей в голову. «Монако» упирала на любовницу: кто она, откуда взялась, есть ли общие знакомые, где их змеиное совокупительное гнездо. И главное, необходимо продумать, что делать, если вы случайно столкнетесь на улице, в кафе… где угодно! Не позволить застать себя врасплох! Не выглядеть униженной, жалкой, растерянной. Ни криков, ни драки, ни физиономии больной коровы с выражением «как ты мог?» Мог. Смог. Они всегда могут. А потому – достоинство, высокомерие, сдержанность. Та женщина будет торжествовать, супруг растеряется, а вы королева! Главное, не выглядеть глупо. Муж будет сравнивать, и ваша перекошенная физиономия навсегда врежется в память. Продумайте, как будете держаться и что скажете. Ни угроз, ни оскорблений, чтобы не дать ему козырей. Вы леди, помните это.

Раиса Витальевна налила себе вина, выпила залпом. Мирка взглянула неодобрительно, и она сказала: «Пошла вон! Тебя еще тут не хватало! Все вы одинаковы… Брысь!» Она представила себе картинку: идет по улице, а те двое навстречу. Лоб в лоб. И что дальше? Она – леди, та… прошмандовка! Обе в норковых шубах, она по закону, та… по сути в украденной из семейного бюджета. Фу, глупость, о чем ты! Какая-то шуба… Значит, лоб в лоб. Моделируем ситуацию. У Макса забегают глазки, он отодвинется от этой… чисто инстинктивно и начнет соображать, что соврать. Она, Раиса Витальевна, будет молчать, улыбаться и смотреть. Улыбаться… как? Презрительно? Хищно? Радуясь, что застукала? Нет, нет и нет! Приветливо. Именно: приветливо.

Они останавливаются. Побагровевший Макс, заикаясь, лепечет, что вот это Леночка, Людочка, Светочка, в смысле коллега по работе, вышли перехватить кофейку, заработались, конец года, отчетность, цифры… сама понимаешь. Она, Раиса Витальевна, величественно кивает, конечно, понимаю, а еще верю, люблю, надеюсь. Может, вместе выпьем, спрашивает. Мы с тобой сто лет никуда не выбирались… «Я пойду» – Леночка, Людочка, Светочка делает попытку ускользнуть, но она ее мягко удерживает, ну что вы, девушка, говорит, мне будет приятно, не отказывайтесь. Те как на раскаленных углях, а она – в белом. Леди. Уф!

Перед мысленным взором Раисы Витальевны замельтешили картинки одна другой интереснее: те выходят из машины, а тут она! Или из кафе, из ресторана, из подъезда городской квартиры. Опа! Снова она. Тут не отвертишься. Она смотрит на них мягко и благожелательно, а Макс начинает нервно лепить про то, что привел потенциальную жиличку посмотреть квартиру, ты сама, мол, давно хотела сдать…

И так далее. Усилием воли Раиса Витальевна остановила себя: хватит, тут более или менее ясно – не превращаться в базарную бабу.

Значит, так: финансы, не дергаться, ничем не выдать, что в курсе, и быть готовой к случайной встрече. Продумать вплоть до первой фразы. Ладно, продумаем.

А что, если устранить ее… Не надеясь на результат, Раиса Витальевна отстукала запрос: «Как избавиться от любовницы мужа?» и получила кучу полезных советов. Оказывается, ответ есть. Это как, мелькнуло у нее в голове. Устранить на самом деле? Неужели?.. Раиса Витальевна невольно оглянулась на окна и снова потянулась за бутылкой.

Все оказалось проще, никакого криминала. В наше время супружеская измена не повод для трагедии, если раньше по причине измены разводилась треть пострадавших, то сейчас всего-навсего десять процентов. Причина? Нарастание сексуальности в обществе, ни одна из сторон не может удержаться от прыжков налево. А потому не надо сломя голову лететь менять прическу и покупать кружевные трусики, чтобы соблазнять супруга. Как сказал поэт: кто прогорел, того не подожжешь… как-то так. Да и горел ли – вопрос. Она представила себя в кружевных трусиках, пытающуюся соблазнить Макса, и фыркнула. Сегодня брак скорее партнерство, пишет… как ее? «Амазонка». Запомните: муж ничего не решает! В наше время свободные женщины берут мужчин нахрапом.

Как эта… Кошка, подумала Раиса Витальевна. Интересно, озадачилась она, а что же делать? Да просто! Надо познакомиться с соперницей, подружиться, раскрыть ей глаза на этого пьяницу, хама, старого козла, импотента с язвой желудка, который дико храпит и не пропускает ни одной юбки. Сообщить, что квартира записана на нее, а муж при разводе получит шиш. Вызвать к нему жалость и брезгливость. Убедить, что он лузер. Не стесняться читать его письма, эсэмэски, следить и подглядывать. Противно? Цель оправдывает средства, дорогие дамы, чистоплюйство не прокатит.

Раиса Витальевна представила, как доверительно сообщает этой, что Макс… ну, все вышеперечисленное. Держит ее за ручку и рассказывает, что Макс импотент. Раиса Витальевна даже рассмеялась: уж эта знает о Максе в плане секса гораздо больше, чем она, законная супруга! В понятии той – Макс денежный мешок и статус, а остальное фигня. Даже если городская квартира ее, Раисы Витальевны, то остальное – совместно нажитое. Значит, раздел, и сильный обдерет слабого. А что носки неделями не меняет, храпит, боится летать на самолете… Господи, какая ерунда!

Раиса Витальевна чувствовала, что голова у нее идет кругом. Одна пишет «вы леди», другая советует подглядывать, врать и «на войне как на войне». Она налила в бокал вина, снова выпила залпом и твердо сказала себе, что ничего такого делать не будет. Унизительно. А те эсэмэски прочитала случайно.

«А вызнала, где эта живет, тоже случайно?» – спросил кто-то внутри и гадко хихикнул. Торчала у офиса, поджидала, потом следила; тормознув частника, преследовала маршрутку… Насмотрелась сериалов. Причем даже не была уверена, что это Кошка. Просто почувствовала, что она. А потом стояла под домом, ожидала, пока зажжется свет в окнах. Затрапезный занюханный трехэтажный домишко позапрошлого века с толстыми стенами и крохотными окнами в закопченном заводском районе. Купеческий лабаз! Что такое «лабаз», Раиса Витальевна точно не знала, но догадывалась, что «оно» имеет отношение к торговле. Лавка, одним словом. Конечно, переехать отсюда в их красивый дом, где все такое родное ей, близкое – оранжерея, цветы, – со своим жалким скарбом – все равно, что выиграть в лотерее миллион, и уж эта своего не упустит.

Дрянь! Шиш тебе, а не дом!

Раиса Витальевна вытряхнула в бокал последние капли вина и выпила. Она так разволновалась, что пришлось достать из тайника новую бутылку…

Ладно, сказала она себе, успокойся, хватит соплей, подбиваем бабки. Значит, так. Подсчитать нажитое. Ладно, это нормально, подсчитаем. Сходить к адвокату и морально подготовиться к неожиданной встрече. Сходим и подготовимся. Простить? Готова ли она простить? Измученная дурными мыслями и нерадужными перспективами Раиса Витальевна подумала и ответила себе честно: готова. Они и так три года не спят вместе, и спальни у них разные… Черт с ним, пусть гуляет.

Тут она вспомнила, как те двое танцевали, и сжала кулаки. Все переводили взгляд с них на нее, всем было интересно, понимает ли она, что происходит… Дрянь! Позвонила и сообщила… Интриганка! Молодая гибкая с блестящими волосами… Раису Витальевну обдало жаром, когда она вспомнила бессовестные послания… этой. Можно только вообразить, что она говорит о ней, Раисе Витальевне, и какими словами ее называет. Она представила себе, как Кошка переедет сюда, а она со своими вещами на выход: Мирку под мышку и в старую городскую квартиру, в любовное гнездышко этих, где все будет напоминать о них. Не хочу, сказала она себе. Ни за что! Дело не в Максе, а в ней, Раисе Витальевне. Мое. Не отдам!

…Она тяжело упала на диван. Мирка негодующе мяукнула и спрыгнула на пол. Не выносит запах вина… цаца! Раиса Витальевна подумала, что Мирка не захочет с ней в городскую квартиру, она останется с ними. Предательница! Ей стало жалко себя, и она заплакала…

…И приснился ей странный сон, тревожный, скомканный, дерганый. Она увидела громадную черную тень на стене с громадным мясницким ножом в руке. В этой тени Раиса Витальевна узнала себя и поняла, что сидит в засаде, ожидая, когда та выйдет из дома. Толстые стены, окна-бойницы, нечистый двор, полутьма, полусвет… Она видит, как входная дверь, глубоко утопленная в стене, начинает открываться – томительно, медленно, нехотя, – и крепче сжимает нож. Никто не узнает, мелькает в голове. Никто не узнает, бьется жилка на виске. Никого нет. Ее никто не видел. Никто не знает, что она здесь. Не узнает, не узнает, не узнает… Она напряженно вглядывается в растущую щель, вот сейчас, сию минуту появится та…

…Раиса Витальевна очнулась, словно от толчка. Голова раскалывалась, тело ломило. Мыслей не было, голова пуста и тяжела. Она не чувствовала своего тела, она казалась себе выпотрошенной; подняла руку, сжатую в кулак, – ножа не было. Она почувствовала облегчение; с силой провела ладонями по лицу и окончательно проснулась. С трудом поднялась, опираясь о спинку дивана, и потащилась в кухню варить кофе…