Текст книги "Кто там прячется во мраке?"

Глава 8. Возвращение домой

 
Будто в зыбке я качаюсь,
      засыпаю без снов…
Возвращаюсь, возвращаюсь
      под родимый кров.
 

В. Тушнова. «Еду я дорогой длинной…»

За окном машины проносились деревеньки, поля, громадные, торчащие посреди пустоты павильоны торговых центров, окруженных обширными парковками. На полях еще лежали латки снега, от которого Оля отвыкла. Она рассеянно смотрела на сменяющиеся, как картинки в калейдоскопе, пейзажи, не узнавая, не испытывая ничего, кроме озабоченности и печали. Возвращение домой не радовало. Последний раз она приезжала два года назад – хоронить отчима, дядю Пашу…

Она так и не смогла назвать его папой. Он был хороший, добрый, покупал ей игрушки и красивые платья, но она все равно не смогла. Стеснялась. Язык не поворачивался. Мама умерла, когда ей было тринадцать. Оле кажется, что она осталась там, маленькая девочка, потрясенная и растерянная… Милочке было три года, она мало что понимала. Оля помнит, как стояла у гроба мамы, а вокруг было много цветов, они пахли надрывно и печально. Дядя Паша плакал. Держал на руках Милочку и обнимал ее, Олю. Она не плакала, застыла, просто смотрела на мамино бледное лицо. Позже она пыталась вспомнить события того дня, но не смогла. Перед глазами возникала только одна картинка: она стоит у гроба мамы, вокруг какие-то люди, много цветов, глубокая яма и горка черной земли. И одна мысль: маме там будет страшно!

Дядя Паша был хороший, она благодарна ему. Он так и не женился после смерти мамы. Иногда появлялись какие-то женщины, но надолго не задерживались. Домом заправляла Алевтина: «прислуга за все». Дядя Паша горел на работе, возвращался за полночь. Позже она поняла, что работа была для него допингом, манией, алкоголем, она заменила ему многое. Работа и любовь к дочери. Когда он смотрел на Милочку, у него было такое лицо…

Милочка была принцессой, а она, Оля, сестричкой принцессы. Алевтина учила Олю жизни и житейским премудростям: учись, детка, у тебя светлая голова, ты должна быть сильной, никто ничего не даст даром, манна на голову на посыплется; и выше нос, смелее, спинку прямо, подбородок кверху, смотри гоголем. Оля не знала, кто такой гоголь. Оказалось, смешная птичка-уточка с большой головой и короткими лапками. А Милочка – белый лебедь…

«Милка у нас – красавица, – говорила Алевтина, – ей обломится и без учебы, а ты учись! Носом рой, поняла? И не реви, глазки испортишь». Оля никогда не ревела, стеснялась, робела, но не плакала. Алевтина передавала общий настрой и давала установку: не реветь! «Смотри людя́м в глаза и улыбайся! Ласковое теля двух маток сосет, как ты к людя́м, так и они к тебе. Милка-то наша недобрая, злыдня. Уже сейчас видать, хлебнет в жизни, одна радость, что ей плевать на все, переступит и пойдет дальше по головам, а ты не такая, тебя можно убить словом, сильно нежная, надо быть попроще, ну да уж какая уродилась. Значит, надо учиться, чтобы зарабатывать на хлеб, а то будешь вроде меня по чужим хатам на старости лет, бесприютная».

«Ты не хотела учиться? – спрашивала Оля. – Не могла, поднимала двух сестричек, учила, замуж выдавала, а сама кругом опоздала. Ты везучая, и твоя мама была везучая. Повезло вам с Павлом Ивановичем, редкой души человек, а мог оказаться извергом, мало ли таких. А то, что Милку больше жалует, так это ж нормально: своя рубашка ближе к телу. И тебя не забывает. Вон, сережки золотые прикупил что тебе, что ей, да и одежку, все поровну, и на учителей не жалеет… репетиторов! Только учись! Кто знает, что впереди, на Милку расчету нет, а ты всегда долг отдашь, ты добрая и благодарная, не забудешь».

Алевтина готовила, прибиралась, мыла посуду и говорила, говорила… Наставляла, приводила всякие примеры из собственной жизни. Оля помнит, как делала уроки под ее негромкий глуховатый голос. Когда Оле было восемнадцать, Алевтина ушла от них нянчить внуков – детей одной из племяшек, «не чужим же людям отдавать», сказала. Они посидели, выпили вина, поплакали…

Новые экономки несильно приживались, в основном из-за Милочки – уходили одна за другой. Она, Оля, поступила на экономический. Дядя Паша гордился и радовался, говорил, что смена растет. Она работала в его компании до самого отъезда… Два года назад он умер, и Оля часто думает, что свой долг ему она не отдала. Не успела.

Милочка встретила ее в аэропорту, они обнялись. Сестра стала красавицей! На нее оглядывались – казалось, когда она шла своей размашистой походкой, и развевались белые одежды – вокруг сразу же образовывался вакуум и завихрялось пустое пространство. Она приехала на красивой красной машине. Моя «Альфочка», сказала небрежно и потом всю дорогу рассказывала, что работает в Доме моды… пока здесь, но с прицелом на Европу, мосты уже наведены. Об отце она не вспоминала. Вскользь заметила, что он умер внезапно от сердечного приступа, и есть завещание… «Хочешь, возвращайся, тяни бизнес, он всегда повторял, что ты умная, а я красивая!» – рассмеялась она.

– Ты, Олька, скучная и одета, как старуха! – Милочка смерила Олю критическим взглядом. – Пошли к нам, я тебя приодену, знаешь, какие у нас модели! Наш кутюр-дизайнер учился в Париже! Негр, между прочим, фантазия дикая!

…Она уехала сразу после похорон, отказавшись «тянуть» бизнес. Ей было душно в родном доме. На похороны пришла Алевтина, постаревшая, располневшая, седая. Сказала: «Слава богу, свиделись, а то я думала, что так и помру, не повидавшись».

– Павла Ивановича жаль, хороший человек был. А ты как, не останешься? Не тяжко на чужбине, домой не надумала?

– Не надумала, – ответила Оля коротко.

– Ну, коли согрела место… Наследство-то он как поделил? Поровну или своей поболе оставил?

Оля пожала плечами и ответила, что не знает, ее это не интересует.

– Ну и дурочка! – всплеснула руками Алевтина. – Не поумнела. Он же от сердца, а лишнее не помешает. Не вздумай отказаться! Имеешь право. Тебе на пользу пойдет, а эта… – Она запнулась и добавила: – Все просвистит! Машину ее видела? Миллионы стоит! Заграничная. Моду показывает, в журналах фотографии, так и написано: Снежана! И по телевизору. Новое имя себе придумала… Ну, девка! Говорят, крутит подолом направо и налево, новые хахали каждый день. Так и просвистит отцовы деньги, копейки не заработавши. Поняла?

Милочка представила ее своему бойфренду, немногословному накачанному красавчику, не то тренеру, не то гонщику. «Шикарный мужик и в постели класс, – сказала, – но слишком ревнивый». Пообещала приехать в гости – «давно хотела побывать в Дубровнике. Поедем путешествовать по твоей Хорватии, посмотрим, что ты выбрала. Не жалеешь, что уехала?»

О том, что произошло десять лет назад, они не говорили…

Зимой Милочка написала, что вскоре выходит замуж. Возможно – еще не решила, а жених настаивает. «Нормальный мужик, небедный, влюблен как мальчишка. А я еще не знаю: то «да» скажу, то «нет», а он прямо с ума сходит. Ревнивый страшно! Везет мне на ревнивых мужиков. Обещает медовый месяц в Мексике, рядом с пирамидами…»

Три дня назад ей позвонили и сообщили, что сестра погибла…

Глава 9. Осиротевшие

 
…Ах! Лучше б умерла Елизавета —
бельгийская старушка-королева.
 

В. Уфлянд. «Смерь любимой»

Игорек Нгелу-Икеара принес Регине цветы… Скажи ему кто-нибудь еще недавно, что он подарит розы этому крокодилу, он рассмеялся бы этому кому-то в лицо. Не просто цветы, а кремовые розы необыкновенной красоты. Регина отперла дверь и уставилась на розы. Перевела глаза на Игорька. Лицо ее сморщилось, и она заплакала. Собачка, маленький мопс по имени Чапи, поднял голову и тонко взвыл.

Игорек протянул розы:

– Это тебе, Региночка. Можно?

Регина взяла цветы, прижала к лицу. Они были холодными и влажными…

…Они сидели на диване; на журнальном столике в высокой хрустальной вазе стояли розы. Чапи сидел на ковре, переводил взгляд с хозяйки на гостя и время от времени вздыхал с подвывом.

– Чумаров дарил мне розы, – сказала Регина. – В этой вазе они стояли в последний раз, когда он умер. Подарил и умер. Красные. Попросил прощения и ушел[5]5
  Подробнее об этом читайте в романе Инны Бачинской «Лучшие уходят первыми».


[Закрыть]. Чапи похож на него, как посмотрю, так прямо Чумаров перед глазами…

– Он был хороший человек, – заметил Игорек.

– Он был слабак и трус, но не злой, добрый. В гости ходили, в театр, у себя принимали, на дачу ездили… Поверишь, я с тех пор была там всего два раза. Крыша прохудилась, дверь осела. Крыльцо тоже… Рядом скамейка, которую он сбил своими руками, я еще смеялась, что руки не оттуда растут. Порвала штаны, там гвоздь торчал… обругала его, а он стоял такой расстроенный, покраснел весь, руки опустил. Не стоила этого проклятая скамейка! Но понимаешь только потом, когда уже поздно…

Они помолчали.

– Хочешь виски? – спросила Регина. – Надо помянуть. Вроде есть еще…

– Я принес, – сказал Игорек. – Помянем. Ты когда ела?

– Когда? – Регина задумалась. – Утром пила кофе.

– Мясо будешь? Пошли на кухню, посидим по-домашнему.

– Не понимаю, – сказала Регина. – Почему? Кто ее убил? Всю голову сломала. И Федя молчит, на него только и надежда. Эти ни хрена не найдут, слишком много народу. И главное, все на виду, все свои! Я любила ее, ты знаешь…

Игорек кивнул.

– Не знаю, как сказать, только не смейся, – Регина посмотрела на Игорька, он кивнул. – Она была мне как сестра! Сильный характер, независимая, ничего не боялась. Или как дочка. Я боялась, что она уедет с этим аферистом Ленькой Маркиным, прямо душа болела. Думаешь, я ничего не знала? Знала! А потом вдруг появился Руслан, и у меня отлегло от сердца. Порядочный, умный, правильный… сейчас таких не делают. Ты бы позвонил Даньке Драге, как он там… еще повесится с горя!

– Типун тебе на язык! – воскликнул Игорек. – Он звонил позавчера, хотел с тобой поговорить, что-то по налогам, но ты себя… э-э-э… плохо чувствовала. – Игорек ухмыльнулся.

– А чего не сказал? Удивительное дело, пацан, клоун, а голова варит! Может, он чего знает. Поверишь, не могу забыть, как она идет… плывет! Платье колышется, стразы сверкают… и все встают! На радостях подарила ей, это было ее платье… твоя «Голубка». Она обрадовалась, мы расцеловались. Блеснула наша звездочка в последний раз и погасла. Визг этой заполошной до сих пор в ушах! Мне все время звонят… соболезнования, сопли, охи, ахи, а сами аж лопаются от любопытства. Я перестала брать трубку. Все из рук валится, за что ни возьмись…

Игорек разлил виски, поднял стакан:

– Царствие небесное!

Они выпили.

– Федя не звонил? Хоть что-нибудь уже есть?

– Звонил, уточнял кое-что. Много народу было, ты права. Как назло, видеокамера внизу накрылась, а та, что в зале, захватывает только часть. Она попрощалась и пошла за шубой, а Сандра прибежала через двадцать пять минут. Вне подозрения только те, кто засветился на камере в это время. Алиби. А остальные… народу прорва, внизу и в зале… кто где был, когда ушли, куда пошли… установить нельзя. Среди гостей ее бывшие, могли быть претензии. Колье пропало… и сережка. Я зайду к нему, узнаю, что и как…

– Зайди. Господи! Двадцать минут! Каких-то двадцать минут… И никто ничего не видел!

– Он мог услышать шаги Сандры и спрятаться в гардеробной, а потом выскочить и спуститься по лестнице. Или смешаться с толпой, когда все ломанулись смотреть!

– Ты хочешь сказать, что он был среди нас?

– Он мог быть среди нас. Куда-то же он делся, правда? Они даже не знают, женщина или мужчина…

– Женщина? Почему женщина?

– Соперница. Или не устояла перед камешками. Или месть… Если ее задушили, незачем было разбивать лицо… уже мертвой. Это ненависть.

Регина поежилась:

– Месть? Ненависть? Ты хочешь сказать, что у нее были враги?

– У всех нас есть враги, – не сразу сказал Игорек. – Ей многие завидовали…

– Тамарка Голик! – перебила Регина. – Говорят, Бродский сначала встречался с Тамаркой. Она никогда мне не нравилась, что-то в ней змеиное.

– Откуда ты знаешь?

– Вера Васильевна, главбух, сказала. Может, это она ее? А теперь замутит с Русланом. Для нее это самое то: и деньги, и положение. Сколько она у нас еще продержится? Год, два… Возраст! А потом снова в менеджеры, корячиться за копейки?

– Тамара умная… – сказал Игорек. – Не думаю.

– Думаешь, убивают одни дураки?

– Я имел в виду, что надежды вернуть Руслана у нее нет… почти нет. Она больше теряет, чем приобретает. И риск страшный… Я бы не смог.

Регина хмыкнула:

– Ты бы не смог, а она смогла. В состоянии аффекта – потому и лицо разбила. Такое у меня внутреннее чувство. А цацки? Каких деньжищ стоят! Она даже не заплакала, когда мы говорили об убийстве. Ее подругу убили, а у нее ни слезинки! Она ей завидовала. Снежана – принцесса, а эта… никто, шавка. Я думаю, она теперь уйдет от нас…

– Если это она. Я не верю. Мое внутреннее чувство молчит. Кто угодно мог, совершенно чужой человек… Тот же Леон Маркин. Ты ее просто не любишь. Ревнуешь к Снежане?

– Что ты мелешь, какая, к черту, ревность! Ленька? Из-за свадьбы? – Регина задумалась. – Вряд ли. Он аферист, а не убийца.

– Убийца ненавидел ее. Сама говоришь, он действовал в состоянии аффекта. Или она. Бывает, человек и мухи не обидит, а в состоянии аффекта… способен на все.

– Может, Алина? Все внутри, все прячет. Как уставится, у меня аж мурашки бегут. Без улыбки, молчит, слова не скажет. В глазах презрение. Мы для нее – язычники, а она – истинно верующая. Пришла-ушла, ни с кем не дружит… Будда! Снежана ее боялась, сама мне говорила. Кто-то рассыпал ее чай, и она на нее так зыркнула, что Снежана, бедная, выронила косметичку. Твоя протеже, между прочим. Да и Сандра… та еще ведьма! У меня последнее время голова болит, не иначе как иголок в куклу навтыкала. Тоже твоя. И Анька с ушами… И Юлька недоделанный! Паноптикум! Одна Снежана была нормальная… Где-то она сейчас, наша девочка…

Игорек снова разлил, и они выпили.

– Я хотела сказать… – Регина запнулась. – Это шоу… Фантастика! Я даже не ожидала! Хорошо, что не показал заранее, я бы костьми легла… Старая стала, чутье уже не то.

Игорек подумал, что с чутьем у Регины всегда было туго, она так и осталась хозяйкой ателье с топорными и дешевыми одежками…

– Спасибо. Я суеверный, сама знаешь, потому и не показал. Согласен, получилось свежо и необычно. Все в Интернете, видела? Прекрасные отзывы…

– Не могу. Везде она, красивая, живая… Не могу. Ты ее не любил! – Она взглянула на Игорька в упор.

– Любил, не любил… Она была лучшей! Гибкая, схватывала с полуслова, прекрасная походка, сумасшедшая пластика… Стать! Для меня это главное. Мы потеряли, Регина. Заменить ее некем. Да, я ее не любил, но не убивал! Мотива не было. А вот у тебя… Ты боялась, что она сбежит с Маркиным. Ты собственница, моя дорогая, и ты бы ее не отпустила.

– Дурак! – фыркнула Регина. – Ну что ты мелешь? Уж скорее замочила бы Леньку. И рука бы не дрогнула, та еще падла. А ты… ну вот что ты имел против нее? Сам говоришь, она была лучшая…

– Ничего не имел. Не было искры, вибрации не совпадали. С Сандрой искра есть, даже с Алиной… с Тамарой меньше, но тоже ладили. Я чувствую их. А ее не чувствовал… представил однажды, как она в детстве сбрасывает кошку с десятого этажа, – кошка летит, а она смотрит с любопытством. Или ткнет иголкой и смотрит: как тебе, больно? Это даже не жестокость, это… даже не знаю! Социопатия?

– Тебе к психиатру надо, родной, – фыркнула Регина. – Нормальная девка, капризная, согласна, знала себе цену, а ты развел тут… Все вы, художники, с вывертом. Давай за нее!

Глава 10. Друзья

По-видимому, на свете нет ничего, что не могло бы случиться.

Гипотеза Марка Твена

– Послушай, ну сколько можно! Ты теряешь клиентов, тебе все пофиг… Ты даже на работу перестал ходить! Злой, депрессивный… Секретаршу зашугал, зареванная ходит! Пить начал… Посмотри, на кого ты похож! Возьми себя в руки, пока не поздно… Как друг говорю!

Даниил Драга… Даня, Данька! пытался привести в чувство друга Руслана Бродского. Руслан реагировал слабо, вернее, вовсе не реагировал, так как был пьян. Лежал с закрытыми глазами и, казалось, дремал. Даниил сидел в кресле напротив, и рот у него не закрывался. На журнальном столике стояли полупустая бутылка виски и два стакана.

– Ты же понимаешь, что ничего у вас не получилось бы, – говорил Даня. – Она – львица, а ты – рабочая лошадь. Вол! Считай, что вмешалась судьба…

– Заткнись! – выкрикнул Руслан, открывая глаза.

– Ладно, ладно… – Даня скорчил испуганную рожу и поднял руки, словно сдавался. – Как скажешь. О тебе беспокоюсь, дурак. Тебе, между прочим, полезно послушать мнение человека со стороны. От несчастья никто не застрахован, это я тебе как юрист. То кирпич на голову, то пожар, то вообще убийство! Ни одна собака не застрахована от подлянок судьбы, поэтому все документы должны быть в ажуре… я всегда говорю. А то мало ли! Руслик, слышишь меня? – Он потряс друга за плечо. – Жизнь продолжается! – Он разлил виски, подтолкнул стакан: – Давай, за упокой нашей жар-птицы! Пей!

Руслан взял стакан. Выглядел он плохо – осунувшийся, небритый, с глубокой синевой под глазами. Они выпили. Не чокаясь.

– Жизнь продолжается, – повторил Даниил. – Ты не один, я с тобой. Никогда не забуду, как ты помогал мне с алгеброй. Недавно подумал почему-то… что-то навеяло, а ведь я ни одного проклятого примера не решил сам, мозги переставали работать на фиг… как увижу эти иксы, игреки… тоска! Все у тебя передирал. Ты на цифрах повернут, а я – гуманитарий. Эх, Руслик, ты за любовью света не видел! Мы собирались на рыбалку с ночевкой… помнишь? Еще в конце лета! Или осенью, пока тепло. Ушица, луна, звезды… Рыба плещет, ночная птица кричит… А поплавать под луной? Плывешь на луну, вода теплая, а ты кричишь: «Э-ге-ге! Я здесь! Я живой!» Любовь приходит и уходит, а дружба остается. Может, махнем?

Руслан молчал. Он полулежал, откинувшись на диванные подушки; глаза его снова были закрыты.

– Если хочешь знать, я с самого начала не верил… Вы с Томкой сколько были вместе? Два? Три года? Нормальная деваха, замуж хотела, а ты ее… – Даня цыкнул зубом. – Если бы был с ней… сам понимаешь. И подарки за миллион тоже, извини меня, как-то не комильфо. Я верю в судьбу! А тут не судьба, я с самого начала чувствовал. Пролетела, как комета, опалила, обожгла. Я ее побаивался, честное слово! Ее бы под стекло да в музей. Создаст же природа такое… чудо! И вдруг узнаю, что мой дружбан Руслан Бродский хапнул джек-пот, поймал жар-птицу за хвост! Прямо охренел! – Он расхохотался. – Не поверишь, я все время ждал… сам не знаю! Хребтом чувствовал… как будто тигра дикая на тебя из кустов целится… Понимаешь, все время! Смотрю на нее и думаю: это же охренеть, какая фемина! Царица! Интересно, какая она… Красивые телки, как бревно, по себе знаю. Ладно, ладно, молчу. – Он налил себе виски и спросил: – Будешь? – Не получив ответа, выпил один, резко вдохнул и сказал: – А эти… хоть за что-нибудь зацепились? Или, как всегда, топчутся на месте? Сериальные следаки… такая чушь! Нет уже старых сыскарей с чутьем, повывелись как класс… Спорим, не найдут! Хапнут первого попавшегося, влепят срок и давай звездочки делить. А как же, такое сложное дело, прямо охренеть! Или висяк. И главное, время выбрал, подлец! Полно народу, все подшофе, глаза в кучу свести не могут… И камешки пропали! Я как узнал, сколько ты за них выложил прямо… Не пожалел! Вот это я понимаю – высокое чувство! – Он фыркнул. – Не найдут, помяни мое слово. Он умнее их всех, вместе взятых. Красиво рассчитал! Надеюсь, тебя не подозревают? А то всегда виновен муж или любовник… классика! Вокруг таких, как… она, всегда зависть, ревность, злоба… Народ злой, особенно бабы, удавить готовы за модную тряпку или мужика… уж я насмотрелся. Поверишь, до сих пор вижу, как она идет, вся в белом, сверкает… плывет! Даже снилась. Между прочим, я на свадьбу себе прикидец присмотрел… Хорошо, что не взял. Теперь он мне и даром не нужен. Судьба.

Даня говорил и говорил, корча гримасы и размахивая руками. Его мальчишеское лицо раскраснелось, вихры стояли дыбом. Ему было жарко, он стащил свитер и сидел в футболке с короткими рукавами. Время от времени наливал себе виски и залпом выпивал. Про Руслана он, похоже, забыл…

Глава 11. Скользкий тип

Если вы попали впросак, напускайте туману.

Решение Халгрена

Капитан Астахов постучал в дверь номера триста пять. Люкс, между прочим. Никто не спешил им открывать. Они переглянулись. «Сбежал!» – было написано на лице капитана. Он постучал сильнее. Легкий шелест за дверью и тишина.

– Откройте, полиция! – страшным голосом произнес капитан.

Дверь распахнулась, и их глазам предстал французский гражданин Леон Маркин. Аккуратно причесанный, при полном параде и благоухающий парфюмом.

– Господин Маркин? Капитан Астахов, – капитан раскрыл удостоверение. – Консультант Алексеев. Мы можем поговорить?

– Прошу! – Маркин отступил внутрь. – Я вас ожидал, господа. Прошу садиться. – Он повел рукой на диван и кресло; сверкнул массивный серебряный перстень. – Поверите, я до сих пор в шоке! Сет орибль![6]6
  C’est horrible! (фр.) – Это ужасно!


[Закрыть] Ужасно! То, что случилось, беспрецедентно! Зверское убийство на дефиле… это импоссибль! У нас в Париже это невозможно! Такой скандал! Разумеется, я расскажу все, что видел.

У него оказалась неприятная манера растягивать слова и тонкий голос. Дверь в спальню была полуоткрыта, и там виднелась королевских размеров кровать – на ней стоял чемодан с откинутой крышкой.

Капитан и Федор сели на диван, Маркин поместился в кресло; он смотрел вопросительно и выжидающе.

– Куда-то собираетесь? – Астахов кивнул на спальню.

– Домой, в Париж. Пора, знаете ли. Я вас слушаю.

– Вы присутствовали в Доме мод во время убийства… – сказал капитан. Маркин кивнул. – Возможно, что-то бросилось вам в глаза?

– Бросилось в глаза? – тот задумался. – Ну, все было, как всегда, – сказал после паузы. – Я у них не в первый раз. Шикарные модели, что просто удивительно для такого небольшого города, красивые девушки… Новенькая, с ушами, просто очаровательна! И эта находка, зебра и кенгуру… Игорек превзошел себя! Я предлагал ему переехать в Париж, обещал познакомить с нужными людьми… раньше еще, но он отказался. Глупо, конечно, здесь его все равно не оценят. Художник должен расти, а расти можно только в Европе.

– А вы здесь в каком качестве, в гостях или по делу? – спросил Федор.

– И то, и другое. У меня антрепренерское агентство, я бываю в разных странах, ищу перспективные лица, приглашаю, помогаю найти себя. Например, ваша землячка, Саша Гросс, с моей помощью сделала блестящую карьеру…

– Наслышаны, как же, – сказал Федор. – Снежану вы тоже приглашали в Париж?

– Приглашал, это не тайна. Все знают. Летом мы обсуждали ее карьеру, строили планы, а сейчас я вдруг узнал, что она выходит замуж. Весьма неожиданно.

– От кого вы узнали, что она выходит замуж? – спросил капитан.

– От ее подруги Тамары… рыженькая такая, вы ее, должно быть, знаете. Мы столкнулись на улице, и она рассказала.

– А со Снежаной вы не говорили?

Маркин, казалось, колебался.

– Говорили, – сказал наконец. – Мы встретились, посидели в каком-то кафе…

– О чем, если не секрет? Вы сделали ей деловое предложение? Возможно, привезли контракт?

Маркин облизнул губы:

– Это была встреча скорее добрых друзей, бизнес мы не обсуждали. Она свой выбор сделала, не о чем говорить.

– То есть, если бы она захотела поехать с вами, вы бы пристроили ее в модельный бизнес? – спросил капитан. – В какой, если не секрет? – Он достал из кармана бумажку и старательно прочитал: – Диор? Нина Риччи? Шанель?

– Вы как-то не так все понимаете…

– То есть никакого контракта не было? Куда же вы собирались ее пристроить? – вопрос прозвучал двусмысленно.

– Капитан хочет сказать, что возможный мотив убийства – отъезд Снежаны или наоборот… – поспешил вставить Федор. Фраза получилась туманной и плохо вязалась с тем, что сказал капитан, но, тем не менее, прозвучала многозначительно. – Так собиралась она с вами в Париж или нет?

– Она же выходит… выходила замуж! Нет, не собиралась.

– А раньше собиралась? – давил капитан. – Летом?

– Летом… Ну да, мы обсуждали ее возможную карьеру… там.

– Поэтому вы вернулись? И узнали, что она выходит замуж? Вас это очень… – Астахов запнулся.

– Вас это очень разочаровало? – подхватил Федор.

– Вы поссорились? – спросил капитан.

– Что за инсинуации! Мы не ссорились, просто поговорили как старые добрые друзья.

– Кто платит вам комиссионные? Девушка или модельная компания? Или оба? Приличная сумма набегает, должно быть.

– Вы что, подозреваете меня в убийстве? Из-за денег? Вы с ума сошли! Я требую консула! Немедленно. Я – гражданин Франции! Я не скажу больше ни слова. Вы не имеете права!

– Понятно, – сказал капитан. – Права не имею, но настоятельно рекомендую не покидать город. Консула мы вам предоставим, а как же. Наверное, во Франции еще не знают, что вы замешаны в убийстве.

– У меня самолет сегодня в пять.

– Поменяйте билет, а то придется разыскивать вас через Интерпол.

Это был блеф чистейшей воды, и Федор с трудом удержался от улыбки.

– Вы не понимаете! Мы встречались, она сказала, что уедет со мной! Я влюбился, хотел увезти ее, показать Европу, Париж…

– Вы женаты?

– Какое это имеет значение? У меня семья, да, но мы с женой давно чужие люди.

– То есть речь шла о частной поездке? – спросил Федор. – А как же модельный бизнес?

– Понимаете, есть нюансы… – На Маркина было жалко смотреть. – Если бы раньше… Ей было двадцать четыре… почти двадцать пять, это слишком много, понимаете? Саше Гросс было девятнадцать. Кроме того, стандарты… Понимаете, у нас другие стандарты! Классическая внешность вышла из моды, сейчас нужны… ну вроде этой молоденькой девушки с ушами. Изюминка нужна, понимаете?

– Ей вы ничего не предлагали?

– Нет. Мы даже не разговаривали, она какая-то дикая.

– Понятно. Значит, вы предложили Снежане… А что, собственно, вы ей предложили? Не модельный бизнес, не замуж, а просто поехать посмотреть Европу? Или все-таки бизнес, где любят блондинок и не присматриваются к возрасту? В Париже или в какой-нибудь другой стране? Как называется ваше агентство?

– «Вернисаж». Модельный бизнес, театр, эстрада…

– Порнофильмы? Картинки?

– Что вы себе позволяете?! – вскричал Маркин, вскакивая. – Я отказываюсь отвечать. Немедленно уходите!

– Снежана ушла из зала в десять пятьдесят семь, это доказано. Там есть видеокамера. Вы – через семь минут. – Это было чистой воды вранье, камера не зафиксировала Леона выходящим из зала по той простой причине, что не захватывала выход. Капитан часто пер напролом, чего не одобрял Федор. – Вы пошли за ней… зачем?

– Ну пошел, и что? – воскликнул Леон. – Я ее не убивал! Хотел поговорить еще раз! Сказать, что она делает ошибку, этот человек… ее жених… Что он мог ей дать? Дети, дом, кухня… это не для нее! Она… она жар-птица, она должна блистать… была. Я любил ее! Представлял, как увезу, покажу мир… Даже подумывал развестись, честное слово! Я потерял голову, вы даже не представляете себе, какая она была! Я был готов на все и…

– Поговорили? – перебил капитан.

– Нет, – сник Леон. – Не поговорил.

– Почему? Передумали?

– Она была не одна.

– А с кем?

– Я не знаю. Я его не видел. Просто услышал голоса и… – Леон пожал плечами.

– И?..

– И ушел.

– Вот так сразу взял и ушел? И ничего не услышал? И не подождал, пока тот выйдет, чтобы посмотреть на него?

– Если бы я знал, что ее убьют, я бы посмотрел! Да, сразу ушел.

– Это был мужчина?

– Кажется… не знаю! Снежана смеялась и говорила… что-то вроде: мы же друзья, я тебя люблю, мы друг друга понимаем… Как-то так.

– И вы ушли, не дослушав? Не заглянули?

На лице Леона промелькнуло сожаление.

– Там дамская комната рядом, вышли две женщины… пришлось уйти. И свет слабый…

– И куда же вы пошли?

– Вернулся в зал. Минут через двадцать или больше поднялся крик, все побежали… Никогда не забуду! Она вся в крови… лицо, платье…

– Снежана навещала вас в гостинице? – наугад спросил Федор. – Мы, конечно, можем выяснить у персонала…

– Навещала, – сказал Маркин. – Ну и что? Она совершеннолетняя!

– Еще увидимся! – капитан поднялся. – Насчет билетов мы договорились?

… – Вербует девочек для борделей, сволочь! Модельный бизнес! А жертва тоже хороша! Свадьба на носу, а она по гостиницам шастает.

– Ты заметил, он сказал, что она совершеннолетняя?

– И что?

– Он мог сказать, что она приходила поговорить…

– То есть она приходила потрахаться? Оговорочка получилась. Полиция врывается в номер, а мужик на автомате орет из койки, что девочка совершеннолетняя.

– Примерно. А если это любовь? Он переживает, это видно.

– Вот только не надо разводить тут… любит он! На нем клейма негде ставить.

– Игорек сказал, что Маркин – аферист, он предупреждал Снежану. Тамара уверена, что свадьба не состоялась бы, так как Снежана собиралась в Париж. Так ей показалось.

– Думаешь, Руслан узнал? Если да, то это мотив.

– Вряд ли. За полчаса до убийства им кричали «горько» и он, судя по всему, был счастлив. Такое не сыграешь.

– Думаешь, Маркин способен на убийство? Допустим, подписался на доставку товара, показал фотки, взял деньги и облом?

– Деньги взять мог, а убить… – Федор пожал плечами. – Кишка тонка. Вряд ли. Да и мотив слабоват. Даже если он подрядился доставить девушку и взял деньги… вернет и все дела.

– А если заказчики – серьезные люди? А так никаких претензий – несчастный случай. Убийца ее ненавидел, ты сам сказал. В состоянии аффекта вполне мог. Он обо всем договорился, а барышня соскочила.

– В состоянии аффекта мог, – согласился Федор. – Я бы присмотрелся к гонщику, Егору Шеремету. Они встречались два года назад, до его отъезда. Он явился в Дом, причем в очень плохом настроении. Зачем-то он пришел туда, правда? Мода вряд ли его интересует. И еще. Девушки ее не очень жаловали, она была высокомерна, могла обидеть. Зависть тоже нельзя скидывать со счетов, это мощный стимул…

– Тем более колье! Думаешь, кто-то из них?

– Трудно сказать. Это была ярость! Но смущает кровь. Женщины боятся крови, сам знаешь. Сережку вырвали из уха… вряд ли женщина. Вот если бы яд… Снежана была девушкой популярной, часто меняла любовников, расставалась не очень красиво. Среди гостей были ее бывшие. Кто-то из них попытался застать ее одну, пошел следом, стал выяснять отношения. Нужно еще раз поговорить с Тамарой Голик…

– Ты бы пошел? – спросил капитан.

– Я? Нет, конечно. Ненавижу выяснять отношения и не вижу проблемы: сегодня меня бросили, завтра – я.

– Конечно, ты же у нас философ. А если у тебя любовь, а она с другим?

– Нельзя терять лицо, Коля.

– Ну да, ну да, главное, чтобы лицо. Если бы я не взял его на понт, хрен бы он выложил, что жертва была не одна. И главное, не сунулся посмотреть, бабы ему, видите ли, помешали! Это мог быть кто угодно, та же любимая подруга. И еще чертова камера внизу! Подгадала в масть. Тусовался в зале – засветился, спустился – тоже засветился, все на виду. А теперь хрен его знает, куда кто пошел из зала: гулять по коридору или в сортир. Думаешь, он не врет?