Текст книги "Соус бешамель и высокие технологии"

6. Женино знакомство

Удивительную историю поведал ей отец, неслыханную. Всю свою жизнь Женя видела в маме учительницу, маму, подругу, а не возлюбленную отца. Тот в Жениных глазах всегда был работник, хозяин, добытчик, человек дела, а не слова, и дочери в голову не могло прийти, что у него была другая жизнь, другая семья, высшее образование, наконец! И ни за что бы она не поверила, если б не слышала сама, как рассказывает о любви этот немолодой крепкий мужчина. Всю жизнь Женя думала, что они местные: она-то здесь родилась, выросла, и к родителям отношение у деревенских было, как к местным, а не пришлым – одна мама-учительница чего стоила! Да и отец не отстал.

Первое время Женя погрузилась в историю своих молодых родителей, многократно её прокручивая, припоминая, стараясь найти несоответствие или фантазии отца – печалился о матери тот нелицемерно. В её жизни и мама, и папа выглядели совсем иначе: старше, строже, основательнее, совсем не романтичными, как в рассказе отца. В маме, например, не было никакой утончённости, на которой настаивал отец, наоборот, прозаичнее, проще и юморнее женщины трудно было бы сыскать – это подтвердил бы любой в деревне, кто хотя бы дважды разговаривал с ней. Глядя на мать, девочка впервые и стала пытаться готовить – лет девять ей было, не больше. Мама не учила её специально, лишь показывала, как надо. У Жени ничего не выходило: и к тесту руки по локоть прилипали, и тонкие печенья становились толстыми и горькими, а сколько раз её пугала расшумевшаяся каша! Мама пробовала всё, что мастерила девочка, и хвалила, а ей, Жене, было стыдно до слёз своих трудов.

И, конечно, Женя не могла видеть в маме хрупкую, застенчивую девушку, которой в своё время пленился отец, потому что к тому моменту, как девочка стала себя сознавать, мама была красивой статной женщиной с прекрасными волосами, нежной улыбкой и материнскими всевидящими глазами. И громким, звучным голосом.

Рассказ о маме был редким подарком, как прикосновение к волосам ладони той, чьё незримое присутствие согревало этот добротный дом. Не только отец тосковал по маме! И Жене не хватало её насмешливого разговора, сочувствия, поддержки. И само собой вышло, что история о маме и папе вошла в душу дочери как откровение.

Несколько спустя Женя стала сравнивать историю родителей со своим знакомством с Кириллом. Её проигрывала, особенно финал.

У них с Кириллом было не так. Спокойнее, проще, обиходнее, что ли, без страстей, по-бытовому. Попросту говоря (как если бы ответить на прямой вопрос Васьки), молодой человек, Кирилл, то есть, оказался неравнодушен к её стряпне – сейчас, издалека было отчётливо видно, что именно это перевесило все остальные Женины достоинства. Отчего же сейчас-то она это углядела? А раньше? Раньше Женю это не волновало, настолько упоительно развернулась жизнь: наконец-то кто-то её полюбил, кроме мамы и папы!

Мама умерла не разом, не скоропостижно, о болезни Женя знала, но к потере всё равно была не готова, и коротнуло её незаметно – Женя перестала смеяться, улыбалась, но не смеялась. Она сама обратила на это внимание, когда Кирилл своим простодушием сумел рассмешить её. А дело было так.

У него в гостях Женя приготовила макароны с соусом – прямо скажем, не деликатес, – и восторгам Кирилла не было конца, пока она, смеясь, не заметила:

– Да это соус бешамель, простой соус.

– Делай мне его всегда, Женя!

И Женя вновь рассмеялась, вспомнив, что давно, больше года ей было не до смеха.

Ну, и конечно, её страх и лютая ненависть к технике любого вида сыграли своё дело: Кирилл заставлял её в своём присутствии включать шумные электроприборы, вроде машинки для волос или электрической мельницы и держать в руках хоть немного, показывая, что ничего в них нет страшного; учил перезагружать компьютер, чтобы в следующий раз, если случится с ним что, Женя не искала спасения на стороне. Получалось, что она для Кирилла была диковинная зверушка, не особо нужная, но способная развлечь.

Когда друг предложил ей переехать в квартиру, которую он недавно снял, разъехавшись с приятелем, первое, что пришло Жене в голову – до чего же не вовремя: она училась последний год и в это время как раз готовилась к экзаменам, и вести хозяйство и создавать уют – а зовут её именно для этого, в этом не было сомнения, – было некогда. Финансовый аспект тоже не был последним – придётся платить половину квартплаты, откуда бы взять деньги, да и зачем, если она вполне себе неплохо живёт в общежитии? И вёл в последнее время Кирилл себя не так, как обычно, даже перестал приучать её к электроприборам – устал, наверное, – а всё больше водил гулять, «проветрить мозги», как он выражался, и девушке хотелось спросить: а чьи, извините, мозги? Потому что эти прогулки Женю больше напрягали, чем успокаивали, пару раз ей пришлось сказаться больной, чтобы лишний раз не взвинчивать себя, так Кирилл забеспокоился и потащил её в поликлинику! В тот момент Жене очень хотелось, чтобы он уехал – уезжал же куда-то до этого, вот уехал бы, «проветрил мозги», приехал бы – и было бы всё по-прежнему: без предложений жить с ним в одной квартире, без смутных прогулок, повышенного к ней внимания и прочего сумбура.

Но поскольку молодой человек не уезжал, а ждал ответа, то Женя решилась отказаться от столь лестного предложения, ради этого она в его новой квартире приготовила праздничный обед (соус в этот раз был грибной). Думалось, что сытый Кирилл отказ примет спокойнее.

Стоило девушке переступить порог его квартиры, и Женя поняла: ей не будет легко. Кирилл был с иголочки одет – вообще-то, нетипично для него, обычно он носил что-нибудь откуда-нибудь – но на их прогулках и сейчас, в день новоселья, манера одеваться резко и положительно изменилась. Только не радовала Женю такая перемена – для неё ведь расфуфырился. Его торжественно-подавленный вид заставил девушку нервничать, уже не было приятельского лёгкого чириканья между ними, напряжён был и Кирилл.

И вот, накрыв на стол, Женя сидела напротив хозяина, который ел, вежливо похваливал то одно, то другое, а ей кусок в горло не лез. Она прикидывала, что приятель может возразить на её отказ. То, что Кирилл начнёт возражать, именно сейчас становилось очевидным.

– Надо готовиться к экзаменам? – например, переспросит он, – так вон у тебя и стол свой будет, готовься на здоровье. И с нетом твоим что случится, бежать не надо, я рядом.

Они впервые встретились в справочном отделе библиотеки, где Женя подрабатывала летом. У неё с компьютером было что-то не так, и Кирилл за минуту спас её из отчаянного положения, довольно насмешливо на неё поглядывая.

– …я рядом, – услышала Женя угрюмое.

Она подняла на него взгляд, приятель смотрел не с лёгкой насмешкой, как когда бы разбирался в её технических проблемах; и не с благодарностью, когда она его угощала то одним, то другим; по-иному смотрел, словно привязывая, отчего Жене становилось не по себе. Ответа ждал. Девушка не выдержала.

– Кирилл, я не смогу жить с тобой, – сказала она не своим голосом и сжалась, увидев, как стало меняться его лицо, – мне надо готовиться к экзаменам, а несколько дел я делать не могу…

– Понятно… – только и выдавил из себя молодой человек, тут же порывисто вскочил, подошёл к окну, повернувшись спиной к девушке.

До обидного легко отделалась Женя, поэтому, убрав со стола, понемногу она начинала закипать, а потом подошла к безмолвному другу и строптиво поинтересовалась:

– Что тебе понятно, Кирилл? Могу я узнать? Мои слова тебе кажутся пустым звуком?

И в этот горячий момент резкий неприятный звук из кухни (напор воды в старых водопроводных трубах) заставил девушку бросить воспитательный момент на полдороге и инстинктивно зайти за спину Кириллу. Тот встрепенулся на миг по-прежнему: мол, что струхнула? Привычно обнял: сколько раз так делал, не давая ей разнервничаться, и как всегда, отметил её особенность – необычайную хрупкость. Пока не обнимешь, не догадаешься, и в голову не придёт, что источник силы столь нежен. И Женя не впервые прильнула к нему с облегчением в ещё не прошедшем испуге. Что же ему так неспокойно тогда? Может, потому что подруга заглядывает ему снизу вверх в глаза – по-детски беспомощно, доверчиво, но и по-женски притягательно?

– Я не понял, Жень, при чём тут экзамены? Мне ехать скоро, готовься, сколько влезет.

– Кирилл! – почти умоляюще встрепенулась девушка, и ему пришлось мягко удержать её в руках, – я же тебя совсем не знаю. Ты торопишься.

– Очень тороплюсь, – хмуро подтвердил тот и неловко погладил её по голове.

На званый обед Женя сделала высокую официальную прическу, и под рукой Кирилла шпильки посыпались из головы девушки. Словно это стало сигналом для обоих, и был забыт обед, предстоящие экзамены и прочая ерунда, не имеющая к ним никакого отношения. Спор потерял основу.

Ей бы тогда узнать причину спешки Кирилла, да до того ли было! Последующее явилось следствием происшедшего, наверно, с того дня думать о Кирилле стало привычно для Жени.

Когда она закончила университет, вопроса, где трудоустраиваться, не возникло, – конечно, в городе, ведь следующим летом они поженятся. Так что обошлось в Жениной жизни без цветов, признаний и страстей – к счастью, поскольку, как выяснилось, это ужасно напрягает. В своей жизни они старались решать вопросы вместе, насколько позволяли отлучки Кирилла. Кто же знал, что их жизнь была шутка, в которую она по простоте душевной поверила…

7. Разбирательство Коротова

– Бьёт её? – уточнил тучный мужчина при галстуке, наливая себе минеральной воды и широкой спиной слушая доклад подчинённого. Только этого не хватало. Убить скотину.

– Нет, что вы, Геннадий Викторович, – наблюдатель чуть не замахал руками.

– Виктор Геннадьевич, – поморщившись, поправил Коротов. Подчинённые всегда путали его батюшку, чаще всего величали хозяина Владимировичем. Впрочем, современная молодежь вообще никого не признаёт и ничего не умеет, – в этом Коротов убеждался из года в год, управляя компанией, на две трети состоящей из «достойнейших из достойных» и «нашего будущего».

– Так что тогда? – требовательно переспросил он, глядя на мнущегося в дверях молодца.

– Ругает её, – как партизан на допросе и под пытками цедил тот несмело, – скандалы у них. Готовить заставляет, убираться. Не живёт с ней, только ездит проверять, сделала она, как велено, или нет.

У Коротова от таких вестей непроизвольно открылся рот. Собеседник у двери переместил взгляд в сторону и приготовился к худшему.

– И давно у них так? – опамятовавшись, спросил наниматель.

– Со дня свадьбы, – бесцветно отрапортовал наблюдатель, – как приехали на квартиру, начали скандалить, и муж Татьяны Викторовны, зять ваш, тут же уехал…

– Раньше почему не сказал? – с нажимом спросил хозяин, показывая неудовольствие, но парень не сдался:

– Вы говорили – оповещать, если от Татьяны Викторовны жалобы будут. Запись идёт аккуратно, можете проверить.

Точно, так он и сказал – не беспокоить зря, докладывать по требованию или по жалобе дочки.

– А жалоб не было?

– Отслеживали каждое слово. Ни одной.

Помедлив, парень выдал:

– Её, похоже, устраивает.

– Что устраивает? – не понял отец.

Подчинённый поднял и опустил брови:

– Что с ней так обращаются.

– Ты психолога из себя не строй! Оставь материалы. Свободен.

Оставшись один, Коротов не знал, что и думать. Включив записи видеонаблюдения, он несколько часов смотрел, как молодые, его дочь и этот Алешечкин, проводили свои дни вплоть до нынешнего.

Квартира, купленная Таньке, была напичкана камерами. Это было сделано намеренно, так как бедовый характер дочери был непредсказуем, а контролировать её Коротов не мог, поэтому и платил деньги, чтобы быть уверенным, что в квартире Танька в безопасности.

Этим летом Танюшка захотела замуж сильнее, чем в прошлом; ничтожество, на котором сошёлся клином свет, было немного знакомо ему и казалось безобидным… В общем, дочь уезжала незамужняя, а вернулась через день уже замужней женщиной, контора гуляла, Танька меняла наряды и фотографировалась, пока молодые не поехали к себе, то есть к ней на квартиру. Зять работал два года на него, но разглядел Коротов одного «из достойнейших» только на гулянке.

Кстати, всё оказалось не так плохо. По мнению начальника отдела, зять был перспективный малый, и к той ультрасовременной и полезной вещице, что их компания ставила на поточное производство, молодое дарование руку приложило или идею кинуло, – словом, выгоду принёс. Коротову недосуг было с ним поговорить, у них с Танюхой, в конце концов, своя жизнь, а он, Коротов, и так много для него сделал: позволил жениться на его дочери, впустил в её квартиру. Опять же работа не какая-нибудь, зарплата – дай Бог любому; поди, работая у него, плечи и расправил.

Увиденное, а точнее, подсмотренное не выходило у тестя из головы, и самое странное – вместо желания убить нового родственничка появилось неподдельное восхищение – как это у него выходит так действенно добиваться результата с его дочерью?

Смотрящий не врал: Танюхе нравились его придирки, иначе как объяснить, что поначалу она отругивалась и лила слёзы, потом отмалчивалась, и наконец, ворча и сопя выполняла, что требовалось – а зять, Алешечкин этот, ещё критиковал и браковал! Шутка ли, отказался от услуг домработницы, запретил заказывать готовую еду и тратить деньги на СПА-процедуры, – и Танька не только не взбеленилась, но даже не рассердилась! Заставил дочь следить за домом до его прихода, а когда муж появлялся, понемногу рассказывала, что делала, кому звонила, где и почём купила то-то и то-то. Внимательно выслушивая, тот давал разнарядку на следующий день и уезжал, а Танюха в его отсутствие, если забывала что-то, звонила ему и переспрашивала…

Чем объяснить подобное поведение дочери, Коротов не знал. Любит, что ли, она его так сильно? Или Алешечкин этот умеет с ней, как надо?

8. Главная женщина Коротова

Коротов всю жизнь работал на успех, на доход, держал нос по ветру, знался с нужными людьми, и с Людмилой, дочерью крупного функционера, познакомился с намерением, и через нужный отрезок времени женился на ней если не по любви, то по предпочтению: ему было к тому времени немного за сорок, и он как раз начинал период, когда уже чувствуешь силу, и женщин он интересовал, благодаря приобретённой силе – мужской и деловой. Людмила, блондинка, образованная и воспитанная, затмила всех его случайных женщин, да и пора было жениться.

Они прожили без проблем восемь лет – ни разу не поссорились. В начале их жизни Людмила без обиняков дала понять: ни детей, ни животных не нужно, в их доме будет уют, покой, одухотворённость. Так, наверно, и было; ему, во всяком случае, завидовали.

Потом умерла тёща, и Людмила ушла от него. На его потерянный вопрос ответила бесповоротно:

– К папе ухожу. Всю жизнь ты мне испортил!

Это был тупиковый вариант: тесть в новых временах растерялся и не имел прежнего веса, Коротов ждал, что Людмила опомнится и вернётся – он-то набирал силу, а успех, он знал, Людмиле был небезразличен. Не вернулась… Не побоялась начать с чистого листа, лишь бы без него. Виктор Геннадьевич переживал, долго и болезненно (хоть в деньгах и связях ничего не потерял), и неожиданный уход, и ненависть супруги.

Вот в такой невесёлый период жизни Коротова и подвернулась одним невзрачным днём ему девчонка-нескладёха, на улице предлагая купить какие-то нелепые самодельные украшения, с первого взгляда распознав, что у этого дяденьки водятся деньги.

– Ты кто? – невпопад спросил он.

– Таня. А что? – девчонка подозрительно шмыгнула носом.

Так состоялось их знакомство. То, что девочка-подросток детдомовка, Коротов узнал от неё через пять шагов их общего пути. Шёл ей пятнадцатый год, была она беспечна и бестолкова.

Оформив над ней опеку, Виктор Геннадьевич окружил девочку штатом женщин, понимая, что у той явные пробелы в воспитании и образовании, надеясь, что платная обслуга будет заниматься ею как следует. Сам он воспитывать не умел, детей обходил стороной, не знал, что вообще с ними делать. Да и работал Коротов. И чем больше шёл в гору, тем сильнее гордилась им его дочь – она сама себя произвела в его дочери, на третий раз общения откинув холодное «Виктор Геннадьевич», сказала твердо – папа. Это была первая его семья, первый опыт сближения с чужой душой без меркантильных расчётов – тошно было коптить на свете одному. Таня Коротова, его дочь, заняла в его жизни своё место по праву.

Кое-как девочка закончила школу, поступила и довольно скоро бросила университет, зато успела завести подруг, перед которыми демонстрировала то цвет волос, то макияж, то маникюр, то бельё. Коротов немного другого ожидал от деятельности воспитательниц, репетиторов и наёмных учителей, и при претензии нанятые специалисты утверждали, что они сделали всё, что в их силах, но надо учесть возраст девочки, наклонности, физиологические потребности, потерю матери, краткое общение с отцом, – и Коротов чувствовал себя полным профаном в воспитании и готов был извиняться перед светилами педагогики.

Как-то очень быстро Танечка стала превращаться в красивую современную девушку, и склонность к блеску и вниманию отец считал столь простительным для такой бесхитростной души. Мало ли что ей довелось пережить, пусть красуется перед такими же глупышками. Как бы там ни было, Танюха – его гордость, красавица, а усилий он для этого приложил – тьфу! На выходки её Коротов часто улыбался и молчал, извиняя и поощряя дочь: Коротова же!

Он очень боялся, что с наступлением переходного возраста девочка кем-нибудь увлечётся и выйдет из-под его контроля, но Тане понравился не прыщавый ровесник, а молодой мужик, его шофёр, который при случае напрямик его спросил – что делать, шеф?

Виктор Геннадьевич решил поговорить с ней, как со взрослой – дело-то нешуточное – догадываясь, что Татьяна не обрадуется его неуклюжим попыткам сунуть свой нос в её жизнь. Он долго говорил, что она юная девушка, а предмет, который она выбрала себе, недостоин её, он взрослый мужик, но её зацепили только слова, сказанные им вскользь – мол, если шофёр переспит с ней, придётся уволить его с позором, да ещё и дело заведут…

У неё тут же загорелись глаза неподдельным восхищением:

– Папа! Ты – Бог! Всё можешь…

И Коротов тут же простил ей все неприятности в прошлом, настоящем и будущем, потому что никто и никогда не испытывал к нему благодарного искреннего чувства – ни разу в жизни… Теперь вот сподобился.

И ещё его ждал подарок, к которому отец сперва не знал, как и отнестись. На его остальные слова Танечка без хитрости «успокоила» его:

– Да я, пап, давно женщина. Ещё когда с бабушкой жила…

И дочь поведала живым, уличным языком (репетиторы в ту пору ещё только вошли в дом Коротова), как какой-то дядя Кеша, что приехал к соседке, любил купаться, и Танечка от нечего делать составляла ему компанию, и однажды купанием не ограничилось, причём, если правильно понял ошеломлённый Коротов, инициатором взрослых отношений была девочка! Более того, отношения эти длились до тех пор, пока дядя Кеша не отчалил, взяв с неё клятву не рассказывать никому ничего, пока они не встретятся во взрослой жизни…

Целую палитру чувств вызвал рассказ Тани в душе Коротова; но в тот момент перекрыла всё бесшабашная ядовитая мысль, что будь здесь Людмила и слушай доверчивое повествование девочки, жена бы стала возмущаться неприличию самой ситуации, а что касается содержания… Виктор Геннадьевич мог выслушать дочь, в отличие от своей воспитанной и образованной, утонченной супруги.

– Я, папа, всегда буду только с тобой, – в заключение своей жизненной повести сказала Танечка.

Это была клятва верности, не меньше, и Коротов принял эту клятву близко к сердцу.

– А шофёр твой мне уже неинтересен, он подневольный, – закончила она их разговор. И правда, с тех пор смотрела на шофера, как на пустое место.

Почему Танька выбрала «подневольного» изобретателя его фирмы, осталось для отца загадкой.

9. Укротитель хищных зверей

– Вызывали, Виктор Геннадьевич? – парень глядел настороженно.

– Хочу узнать, как отец… – без предисловий начал Коротов.

«Почему не спишь с моей дочерью?» – чуть не сорвалось с языка у него.

– Почему не живёшь с женой? – нашёлся тесть.

– Каким образом?

– Как – каким? Как все. Или ты что – голубой?

Зять вздохнул с таким видом, будто Коротов сказал несусветную чушь.

– Там везде камеры – и в спальне, туалете, ванной. Я не извращенец.

– Это в целях безопасности, – начал оправдываться тесть, потому что в воздухе висел вопрос зятя: «А вы, часом, не любитель…?» – я тебя не знаю, мало ли…

– Согласен, – миролюбиво перебил Алешечкин (ну и фамилию себе Танька приобрела!), – вы меня не знаете, я вашу дочь толком не знал. Я к вам, Виктор Геннадьевич, в зятья не набивался, но вашему решению о конкурсе благодарен…

Коротов, поймав прозрачную мысль собеседника, глянул на него почти уважительно: здравый парень – не жалуется, не ругается и склонен сделать предложение. В бизнесе самое место. Виктор Геннадьевич чуть заметно усмехнулся и с интересом ждал.

– Благодаря вам я выиграл конкурс, а вы получаете прибыль, – парень беззастенчиво и прямо глядел тестю в глаза, – теперь мне нужна помощь в приобретении патента…

– Что-то новое? – вскинулся Коротов.

– Да, но только моё, – основательно отрезал Алешечкин, и было ясно: да, есть стоящее. Перспективный малый!

– А взамен?

– Ваша дочь ужасная жена, – вздохнул новоиспечённый муж, – ничего не умеет. У меня вначале было чувство, что её всю жизнь кормили сырым мясом.

– Ну, ты…

– Я возьму на себя роль укротителя хищных зверей и заставлю её делать элементарные вещи, а вы…

Во-первых, Коротов всегда судил по себе, а во-вторых, лучшие свои сделки он совершал по-горячему:

– Составить договор на приобретение патента, – велел он по телефону.

Родственники не покидали кабинет, пока не появился юрист с бумагами. Внимательно изучив документ, Алешечкин поставил под ним свою подпись. Коротов расписался удовлетворённо – совсем не дорого, а Татьяна будет в надёжных руках, не то, что у этих учёных баб, которые не пойми, чему могут научить, а деньги дерут немалые.

– Ну, ты всё же не живёшь с Татьяной… – решил дожать зятя Коротов.

– Когда уберёте все камеры, – вместо прощания пообещал тот.

Нет, в муже Танюха не прогадала, выбрала удачно!