Текст книги "Анатомия мира. Как устранить причины конфликта"

Ави оглядел своих слушателей.

– Поведение, безусловно, очень важно, – сказал он, – но большинство проблем и дома, и на работе, и в мире – это провалы не стратегии поведения, а способа бытия. Как мы уже обсуждали, когда в наших сердцах война, мы не видим ситуацию ясно, не можем относиться к чужой позиции достаточно серьезно, чтобы решить сложные проблемы, и провоцируем в других вредоносное поведение.

Если у нас глубокие проблемы, то потому, что мы не можем найти самых глубоких решений. И, не добравшись до этого самого глубокого уровня, мы навлекаем на себя неудачи.

Глава 5. Шаблон конфликта

– На самом деле, – продолжил Ави, – когда в наших сердцах война, мы не только навлекаем на себя неудачи: мы активно вкладываемся в них. Позвольте привести пример.

Однажды в субботу, – начал он, – я вернулся домой примерно в 17:45, за пятнадцать минут до встречи с другом, с которым я договорился поиграть в теннис. Но была одна проблема: я обещал своей жене Ханне, что постригу газон.

В комнате послышались понимающие смешки.

– Так вот, я побежал в гараж, вывез газонокосилку и быстро-быстро постриг газон. А потом убежал домой, чтобы переодеться для игры в теннис. Пробегая мимо Ханны, я пробормотал что-то о том, что собираюсь поиграть в теннис с Полом. Я уже почти дошел до лестницы на второй этаж, и тут Ханна спросила меня: «А края подстригать ты не собираешься?»

Я остановился как вкопанный. «Края подстригать не нужно, – сказал я. – Не в этот раз».

«А по-моему, нужно», – ответила она.

«Да ладно тебе, – запротестовал я. – Думаешь, кто-то пройдет мимо нашего дома и скажет: ой, смотри, Мардж, Розены не подстригли края газона? Не будет такого!» Это, впрочем, ее нисколько не убедило, так что я добавил: «К тому же я заехал колесами газонокосилки на бетонные дорожки, когда косил возле краев. Все выглядит нормально».

«Ты сказал, что подстрижешь газон, – сказала она. – А это значит, что и края тоже».

«Нет, не значит! – возразил я. – Газон – это газон, а края – это края. Подстригать края каждый раз, когда косишь траву на газоне, не обязательно. Это просто смешно. И вообще, я уже опаздываю на теннис. Хочешь, чтобы Пол там стоял и ждал, да?»

Я решил, что теперь-то уже ей предъявить нечего, но тут она сказала: «Ладно, хорошо, тогда я сама подстригу края».

Снова послышались понимающие смешки.

– Давила на совесть, да? – впервые заговорил Мигель, хриплый голос которого вполне соответствовал внешности. Его жену, Риа, эти слова явно не слишком порадовали.

– Именно, – ответил Ави. – Мне не хотелось, чтобы она этим занималась, так что я сказал ей, что, может быть, подстригу края, когда вернусь. Потом переоделся в теннисную форму и ушел.

Домой я вернулся уже затемно. Я впервые обыграл Пола и был этому очень рад. Я прошел на кухню, открыл холодильник и налил себе стакан апельсинового сока. И, едва сделал большой глоток, вошла Ханна. Я быстро убрал стакан ото рта и уже собирался сказать «Я обыграл Пола!», и тут она спросила: «Ты собираешься подстригать края?»

Радость тут же улетучилась, сменившись тем же раздражением, в котором я пребывал пару часов назад.

«Ты что, все эти два часа сидела и думала только о том, достригу ли я газон? – насмешливо спросил я. – О, как трогательно».

«Но ты же сказал, что подстрижешь края, когда вернешься», – ответила она.

«Я же сказал: может быть, подстригу, – возразил я. – Я же не думал, что когда вернусь, будет уже так темно».

«Но ты же обещал».

«Ты что, хочешь, чтобы я себе глаз выколол, или что? – спросил я. – Ты этого хочешь, да? На улице и без этого хоть глаз выколи. Я не смогу надеть темные очки».

«Тогда я сама подстригу края», – сказала она.

– Черт возьми, ну и пусть стрижет тогда! – воскликнул Лу. – Если уж ей так этого хочется, пусть стрижет газон сама!

Несколько человек усмехнулись, особенно громко хмыкнул Мигель. Кэрол сжала губы.

– Я поступил иначе, Лу, – ответил Ави. – Я поднял голову, словно в молитве, сделал глубокий вдох и сказал: «Хорошо. Я подстригу газон, чтобы сохранить мир в семье». После этого я ушел в гараж, вытащил триммер и подстригал края газона целых два часа. Хотела подстриженные края – будут ей подстриженные края!

Снова послышались смешки. Мигель так энергично фыркнул, что чуть не подавился воздухом.

– Но подумайте вот о чем, – продолжил Ави. – Сохранила ли моя работа мир в семье, когда я вернулся домой?

Все дружно помотали головами. Даже Лу, хотя сам этого не заметил.

– А не сохранила она мир в семье по одной простой причине: мое сердце по-прежнему хотело воевать с Ханной. Она казалась такой узколобой, невнимательной, требовательной, нерассудительной и холодной – причем вне зависимости от того, достриг я газон или нет. Мое поведение изменилось, а вот мои чувства к ней – нет. Собственно говоря, чем дольше я подстригал газон в темноте, тем хуже она мне казалась. Когда я ткнулся лицом в живую изгородь, потому что в темноте ничего не было видно, я даже почувствовал странную радость. Для меня это стало лишним доказательством того, насколько неразумно повела себя Ханна.

Как вы наверняка уже себе представили, когда я вернулся домой, наши чувства друг к другу проявлялись в каждом слове, взгляде и жесте. Собственно, мы уже даже менее вежливо разговаривали друг с другом, чем раньше – и это меня раздражало еще больше. Я только что, рискуя зрением, выполнил ее ничем не оправданное требование – а она все равно на меня злится! «Вообще-то могла бы и спасибо сказать, – твердил я себе. – Но нет, ей невозможно угодить!»

Мигель закашлялся от смеха и поднес ко рту бочкообразный кулак, чтобы хоть немного приглушить извержение звуков.

– Что такое, Мигель? – спросил Ави.

Мигель вытянул руку перед собой, прося Ави чуть подождать, пока он не придет в себя.

Ави и сам широко улыбнулся, наблюдая, как здоровяк пытается справиться с попавшей в рот смешинкой.

Прокашлявшись, Мигель наконец ответил чуть сдавленным голосом:

– Простите. Ваш рассказ мне кое о чем напомнил, – сказал он. – Это случилось позавчера.

Риа уставилась на него, широко раскрыв глаза.

– Мне пришлось вымыть посуду. Я знал, что Риа разозлится, если я ее не вымою. Хотя мне рано утром надо вставать на работу.

Лу едва заметно улыбнулся, представив, как этот детина, наклонившись над раковиной, послушно моет посуду.

– А потом, – продолжил Мигель, – когда я закончил, она пришла на кухню и стала шнырять глазами туда-сюда. Хотела проверить, правда ли я все сделал.

– Неправда! – энергично запротестовала Риа. Даже слишком энергично.

– Правда. Ты всегда так делаешь.

– Я просто пришла, чтобы взять что-нибудь поесть.

– Ну да, ну да, – засмеялся он. – Конечно, ты искала в раковине еду.

Теперь засмеялся уже и Лу.

Риа покраснела.

– Знаешь, я бы так не делала, если бы ты всегда убирал за собой, как должен, – парировала она.

Мигель покачал головой.

– Полагаю, вы рассказали об этом, Мигель, – вмешался Ави, – потому что ощущали те самые воинственные чувства, о которых мы говорим?

– Верно. Но кто бы их не почувствовал, правильно? Она же сама призналась, – сказал он, показывая на Риа. – Все время нависает надо мной. Проверяет, что я делаю. Думает, что у меня все получается плохо.

Кэрол встрепенулась.

– Может быть, она не нависает над вами, Мигель? Может быть, ей просто надоело делать все самой?

Лу ошеломили эти слова – отчасти потому, что он чувствовал в Мигеле родственную душу, отчасти потому, что это было так непохоже на Кэрол: ставить кого-то на место.

– Что Мигель тебе сделал, Кэрол? – спросил он. – Может быть, этой женщине стоит поблагодарить мужа, что он находит время помыть посуду, несмотря на то что на нем лежит еще и груз семейного благополучия?

– О, значит, женщины не несут свою долю груза, да, Лу? – заговорила незнакомая женщина, которую Лу заметил, когда они только вошли в комнату. Ей, похоже, надоело слушать, как Лу постоянно лезет во все разговоры, и она решила наконец высказаться.

– В том числе и карьерного груза? – продолжила она. – Вы хотите сказать, что только мужчины знают, каково это? Если уж на то пошло, может быть, вы женщин и по именам-то не называете? Вот эта женщина, вон та женщина. Или, хуже того, я – вон та черная женщина. Вот так все у вас, да? Мы должны быть счастливы лишь потому, что можем что-то сделать для вас? У вас дома и в вашей компании тоже все так устроено?

Вопрос показался Лу совершенно неожиданным. Он уже готов был запротестовать, но Ави успел заговорить раньше.

– Мы сейчас говорим о войне в наших сердцах, – сказал он. – Гвин, Лу, Кэрол, Мигель, Риа, все остальные, вы понимаете, о чем я говорю? Как мы все сейчас смотрим друг на друга? Как на союзников? Как на врагов? Это все чувства, связанные с войной.

Лу посмотрел на свою обидчицу, сидевшую с другой стороны от Элизабет. «Значит, ее зовут Гвин», – подумал он.

Ави ненадолго замолчал.

– Давайте, осмотритесь, – сказал он. – Мы видим вокруг людей или объекты?

Большинство присутствующих старались не смотреть друг другу в глаза, несмотря на просьбу оглядеться.

– Когда мы начинаем смотреть на других как на объекты, – продолжил Ави, – мы провоцируем их: сделайте нашу жизнь еще труднее. Мы буквально просим других усложнить нашу жизнь. Мы провоцируем в других именно то, что нам больше всего не нравится.

– Как это? – спросил Лу.

– А вы разве этого не чувствуете? – спросил Ави. – Эмоции выходят из-под контроля, и мы начинаем провоцировать друг друга на враждебные замечания и чувства.

Лу пришлось признать, что он действительно это чувствует.

– То же самое произошло и в моем конфликте с Ханной, – продолжил он. – Давайте попробуем изобразить это схематично и, полагаю, вы поймете, что я имею в виду.

Для начала, – сказал он, – Ханна попросила меня подстричь края газона, правильно? А потом начала жаловаться и изводить меня, когда я отказался.

Он нарисовал на доске схему.

– Почему вы называете это «коллизией»? – спросил Петтис.

– Через несколько минут вам станет ясно, – ответил Ави. – Обязательно напомните, чтобы я к этому вернулся, хорошо?

Петтис кивнул.

– Когда Ханна попросила меня подстричь края газона, – продолжил Ави, – что, по вашему, я о ней подумал?

– Что она требовательная, – ответил Мигель. Покосившись на Риа, он добавил: – И неразумная.

Ави записал это в таблицу под пунктом 2.

– Давайте по-честному, – сказал Лу, – она же пилит его. Нет, я не хочу сказать, что она всегда такая – готов поспорить, Ханна чудесная женщина. Но в этом случае она могла просто сделать все сама и перестать жаловаться.

– Так, хорошо, Лу, – усмехнулся Ави, дописав в таблице «пилит меня». – Будет ли справедливым сказать, что я относился к ней как к объекту?

– Как к препятствию. Определенно, – ответил Лу.

Ави дописал в таблицу и это.

– Итак, когда я увидел, что Ханна меня пилит – и прочее, что мы перечислили во втором пункте, – как я себя повел? Что я сделал?

– Вы стали протестовать, – ответила Гвин. – Считали, что не должны это делать, и так ей и сказали. Вели себя довольно по-детски, хочу заметить.

Ави доброжелательно улыбнулся.

– Да, спасибо, Гвин.

– О, всегда пожалуйста, – ответила она не без стали в голосе.

– Итак, я запротестовал, – повторил Ави, записывая это в третий пункт таблицы. – Что я еще сделал?

– Я бы сказала, что вы попытались помочь ей более разумно взглянуть на ситуацию, – высказалась Элизабет. – И, кстати, я не считаю, что вы вели себя по-детски, – добавила она. – Вы, конечно, были недовольны, но это не детская обида. В конце концов, вы же подстригли газон, хотя очень спешили. Вы лишь хотели вовремя успеть на встречу.

– Да, на свою встречу, – сказала Гвин. – В этом-то и дело. Может быть, у нее тоже были свои планы. Что она хотела сделать? Это разве не важно?

– Хорошо, Гвин, – вставил Лу. – Скажите мне, ради каких своих планов Ханна заставила Ави стричь газон, да еще и немедленно? Как это связано с ее планами, если предположить, что они вообще у нее были?

– Если предположить, что они вообще у нее были? – насмешливо переспросила Гвин. – Что, у женщин не бывает планов, Лу?

– Конечно, у них бывают планы. Я не об этом. Но не надо делать меня частью вашего плана. Не пытайтесь управлять моей жизнью, а потом вести себя так, словно я нарушил ваши гражданские права, если я не сделаю в точности то, что вы от меня хотите.

– О, так вы еще и расист, – протянула Гвин и кивнула, словно говоря: «Я так и думала».

– Расист? О чем вы вообще? Что с вами такое, леди? Что я вообще вам сделал?

– Гвин, Лу, – умоляющим тоном сказал Ави, – давайте на этом остановимся. Мы можем быть не согласны друг с другом по самым разным вопросам, но многое зависит от того, как именно мы не соглашаемся. Если мы начнем видеть друг в друге объекты, то в конечном счете дойдем до того, что начнем считать друг друга недоговороспособными, а не просто не согласными друг с другом. А после того как это произойдет, мы начнем провоцировать друг друга – точно так же, как я и Ханна. Давайте не будем попадать в ту самую ловушку, суть которой мы хотим понять, чтобы избежать ее.

Эти слова, как и предложение Ави несколькими минутами ранее, похоже, немного снизили градус враждебности в комнате. Но Ави знал, что по большей части это иллюзия. Гнев – или, если точнее, война – уже вскипали прямо под поверхностью и угрожали полностью захватить их мысли и эмоции.

– Давайте вернемся к нашему рассказу, – сказал он.

– Итак, сначала я спорил с Ханной, – сказал он, показывая на третий квадрант таблицы, – потом попытался поучать ее. А потом, конечно же, я в результате все-таки докосил газон. Собственно говоря, косил я с прилежанием, граничившим с яростью. Так сказать, с настроем.

Почти все кивнули.

– Учитывая, как я себя вел и что думал о Ханне, каким, по-вашему, она видела меня?

– Эгоистичным, – ответила Гвин.

– И невнимательным к ней, – сказала Риа.

– И незрелым, – добавила Гвин.

– Так, хорошо. Спасибо, наверное, – иронично улыбнулся Ави, заполняя четвертый квадрант. – Итак, давайте рассмотрим эту ситуацию, – сказал он и отошел от доски.

– Если Ханна видит меня таким, как мы описали в четвертом пункте – эгоистичным, невнимательным и незрелым, – то меньше или больше она будет склонна настаивать, чтобы я делал так, как она говорит, и жаловаться, когда я этого не делаю?

– Больше, – хором ответили все.

– Соответственно, она будет и дальше поступать так, как описано в пункте 1, я, соответственно, буду видеть то, что описано в пункте 2, и поступать так, как в пункте 3, она увидит меня таким, как в пункте 4, и снова вернется к пункту 1! И мы так и будем дальше ходить кругами, провоцируя друг в друге именно те качества, на которые жалуемся.

Он немного помолчал, давая остальным возможность обдумать эти слова.

– Мы оба провоцируем то самое поведение, которое, по нашим же словам, мы друг в друге ненавидим!

– Но это же безумие, – заметил Петтис.

– Да, Петтис, это безумие. И поскольку так оно и есть, мы называем это коллизией, а не просто конфликтом.

Петтис задумался.

– Не очень понимаю разницу.

– Слово «конфликт» пассивно, – ответил Ави. – Это то, что происходит с нами. Например, то, что мы называем конфликтом, может быть результатом недопонимания. Но многие конфликты совсем не такие. Многие конфликты развиваются именно так, как рассматриваем мы: это ситуации, где стороны активно способствуют сохранению проблем. В таких случаях мы уже не пассивные жертвы недопонимания: мы активно его поддерживаем. Слово «коллизия» описывает этот элемент активного участия намного лучше, чем «конфликт», так что мы используем его для описания конфликтов, в которых стороны навлекают на себя те проблемы, с которыми пытаются бороться.

Ави снова начал писать на доске.

КОЛЛИЗИЯ

Конфликт, в котором стороны навлекают на себя те самые проблемы, с которыми борются.

– И вы правы, – продолжил Ави, – это чистое безумие. Тем не менее этим безумием пронизаны самые разные области нашей жизни. Оно описывает то, что происходит между супругами, которым трудно вместе, между враждующими родителями и детьми, между конкурирующими коллегами, между воюющими странами.

Ави оглядел своих слушателей.

– А еще оно описывает то, что происходит в этой комнате, верно ведь? Мы начинаем провоцировать других на те самые слова и поступки, в которых их обвиняем.

Несмотря на все безумие, этот шаблон межличностного и внутреннего насилия нередко начинает управлять нашей жизнью и жизнью организаций и стран, в которых мы работаем и живем. И это безумие пытается распространяться.

Давайте я покажу вам, как.

Глава 6. Эскалация

– Осмотритесь вокруг, – снова предложил Ави. – С кем бы вы хотели постоять и пообщаться, если мы объявим перерыв? Не стесняйтесь, осмотритесь, – повторил он.

Гвин покосилась на Риа и Кэрол. Мигель быстро глянул на Лу, но отвел взгляд, когда тот повернулся к нему. Лу вопросительно взглянул на Элизабет, но она притворилась, что не замечает его. Похоже, ей вообще не хотелось участвовать в этом упражнении по разделению на пары.

– А о чем бы вы хотели поговорить с этими людьми? – спросил Ави.

В комнате повисло молчание, но все по-прежнему продолжали оглядываться. Ави сразу стало ясно, что мысленно они ответили на его вопрос.

– Гвин, – сказал Ави, нарушив тишину, – если вы простите мне такую смелость… С кем бы в этой комнате вы хотели поговорить, и чему был бы посвящен ваш разговор?

– О, наверное, с Риа. И, может быть, с Кэрол. А о чем нам говорить? Наверное, об их мужьях, – сказала она с кривой усмешкой.

– О мужьях? А о чем именно? – спросил Ави.

– Хочу узнать: они всегда такие шовинисты или только на публике?

– Смотрите, что происходит, – успел сказать Ави, до того как Лу дал очередной залп. – Гвин собирается говорить с Риа и Кэрол. И о чем? О том, как с ними несправедливо или нечестно обращается кто-то другой. Мы привлекаем союзников – настоящих, воспринимаемых или потенциальных – чтобы оправдать наши обвинения в адрес других. Из-за этого конфликты пытаются распространяться.

Он дорисовал к схеме на доске еще несколько элементов.

– Вот так.

– То, что начиналось как конфликт между двумя, превращается в конфликт целого ряда людей, когда обе стороны привлекают на свою сторону других. Все начинают вести себя так, что заставляют противников проявлять те самые черты, на которые они жалуются! В последние минуты именно так все происходит в этой комнате. Именно так все произошло и в нашем с Ханной доме, когда мы попытались перетянуть на свою сторону детей. Я, например, демонстративно закатывал глаза, когда Ханна от меня что-то требовала. А потом я сочувствовал детям, когда мне казалось, что она к ним слишком строга. Я призывал детей на свою сторону, чтобы они чувствовали себя такими же обиженными, как и я.

– Это ужасно, – сказала Гвин.

– Да, – согласился Ави, – так и есть. И я готов спорить на любые деньги, – продолжил он, – что организации, в которых вы работаете, выглядят так же: сотрудники призывают на свою сторону коллег и других людей, рассказывая им всяческие истории, и в результате организации разделяются на несколько враждующих частей: одна из них беспрестанно жалуется на другую, другая отвечает тем же. В конечном счете ваши организации полнятся людьми, которые тратят большую часть своей энергии на поддержание конфликтов – то, что мы называем коллизией, – и, соответственно, не полностью сосредоточены на достижении продуктивных целей организации. Я прав? – с нажимом закончил он.

Вслух Лу ничего говорить не стал, но ему пришлось признать, что в «Загруме» видел такое сплошь и рядом. Да и с Кори он, похоже, крутился практически в таком же колесе. Чем строже он относился к Кори, тем больше тот бунтовал, а чем больше Кори бунтовал, тем сильнее на него давил Лу. Лу, конечно, не закатывал глаза, как Ави, но тоже «набирал себе союзников», жалуясь другим на Кори и Кэрол.

– Получается, многие конфликты на мировом уровне – тоже коллизии, – проговорила Элизабет. – Например, конфликт в Северной Ирландии, если брать мой регион. Обе стороны сами навлекают на себя то, против чего борются.

– То же самое можно сказать и о конфликте израильтян с палестинцами, – согласился Ави. – На самом деле концепция коллизии помогает объяснить, почему этот древний личный конфликт сейчас угрожает всему миру. Вспомните историю Авраама и двух его сыновей, Исаака и Измаила. Божьим повелением, как гласит Священное Писание, эти сыновья стали родоначальниками целых народов: Исаак – израильтян, а Измаил – арабов. Соответственно, они занимают особое место в религиозных верованиях евреев, христиан и мусульман всего мира.

Евреи и христиане считают, что Исаак был избранным сыном и в связи с этим он и его потомство имеют особые права – в том числе и права на землю. Они считают, что Бог приказал Аврааму принести Исаака в жертву, чтобы тем самым проверить, насколько крепка его вера. Согласно Ветхому Завету, ему следовало принести эту жертву «в земле Мориа» – сейчас она находится на территории Иерусалима. Много веков спустя царь Соломон построил храм на холме в Иерусалиме, где, как считается, и должно было свершиться это жертвоприношение; гору называют Мориа – и именно в честь нее и назван наш лагерь – «Мориа». В современную эпоху на этой горе стоит мечеть Аль-Акса, которую построили мусульмане после первого завоевания Иерусалима, которое мы уже упоминали ранее. Знаменитое на весь мир святилище, известное как Купол Скалы, стоит на территории храмового комплекса, на том самом месте, где, как верят мусульмане, вознесся на небо пророк Мухаммад во время своего ночного путешествия. На этом же месте, как считается, Авраам собирался принести в жертву своего сына.

А теперь поговорим об Измаиле.

Хотя Коран напрямую не подтверждает и не опровергает этого, многие мусульмане верят, что Аврааму было приказано принести в жертву на горе Мориа именно Измаила, а не Исаака. А еще мусульмане верят, что это Измаил, а не Исаак был избранным сыном. И, наконец, они верят, что именно Измаил, а не Исаак получил право владеть этой землей. Так что у нас возникает имущественный спор между потомками братьев – одни верят, что избранным был Исаак, другие – что Измаил. И обе стороны считают, что имеют право на владение этой землей и на наследие и благословение пророка Авраама.

Ави показал на схему коллизии.

– Вместо моего имени можете подставить «Исаак», а вместо имени Ханны – «Измаил», и суть от этого совершенно не изменится. Верующие с обеих сторон провоцируют именно такое жестокое обращение со стороны противника, на которое жалуются.

– Но что, если одна из версий истинна, Ави? – вставил Лу. – Вы хотите сказать, что все стороны любого конфликта одинаково неправы, даже если утверждения одной стороны – откровенная ложь?

– А чьи именно утверждения здесь откровенная ложь, Лу?

Все присутствующие резко повернули головы. Этот вопрос задал Юсуф, который незаметно вернулся в комнату пару минут назад.

– Ну, Юсуф, – ответил Лу, смерив его взглядом, – я думаю, что ваши.

– Мои?

– Да.

– И какие же из этих утверждений мои?

Лу тут же пожалел о своей самонадеянности, из-за которой позволил себе так легко подставиться.

– Ну, я, пожалуй, не знаю ваших личных взглядов, Юсуф, – сказал он, пытаясь как-то защититься от контратаки. – Я говорил о взглядах вашего народа.

– Да? И о каком же народе идет речь?

– О потомках Измаила, – с напускным безразличием ответил Лу. – Об арабах.

Юсуф кивнул.

– Еще одна характерная черта подобных конфликтов, – сказал он, показывая на доску, – это склонность демонизировать противников. Один из способов демонизации – распихивание других по безличным категориям: например, белые шовинисты, или ленивые чернокожие, или грубые американцы, или высокомерные европейцы, или жестокие арабы, или хитроумные евреи, и так далее. Поступая так, мы превращаем огромные массы незнакомых нам людей в объекты, а многих из них – еще и в наших врагов.

– Я не делаю никого своими врагами, Юсуф. Я лишь называю тех, кто объявил себя моими врагами.

– А это сделали все арабы? – спросил Юсуф. – Они назвали лично вас, Лу Герберт, своим врагом?

В первый момент этот вопрос показался Лу ударом под дых, но потом он расслабленно отклонился на стуле. В его глазах вдруг загорелся огонек вернувшейся уверенности.

– Почему вы так настойчиво пытаетесь сменить тему?

– Мне так не кажется, Лу.

– А мне кажется, – возразил Лу. – Вы отвечаете на любой мой вопрос своим вопросом, не связанным с темой. Вы не хотите идти в направлении, в котором ведут мои вопросы, поэтому постоянно уводите разговор в сторону.

Юсуф ничего не ответил.

– Вот что я вам скажу, Юсуф. Я отвечу на ваши вопросы, когда вы ответите на мои.

– Справедливо, – откликнулся Юсуф. – На какой вопрос вы хотите получить ответ?