Текст книги "Творения, том 2"

БЕСЕДЫ О СТАТУЯХ, ГОВОРЕННЫЕ К АНТИОХИЙСКОМУ НАРОДУ

Знаменитые беседы к Антиохийскому народу о статуях произнесены святым Иоанном Златоустом в святую четыредесятницу 388 года. Поводом к их произнесению послужил страшный мятеж, произведенный в Антиохии уличной чернью, которая оскорбила и разбила императорские статуи. Первая беседа была произнесена еще до мятежа, но вторая уже после мятежа, о чем ясно говорит и ее содержание. Всех бесед было произнесено 21, и в них с поразительной живостью изображается состояние Антиохии в это страшное время.

Слышали вы апостольский голос, небесную трубу, духовную лиру? В самом деле, (голос) как труба, которая, подавая страшный боевой сигнал, пугает врагов, поднимает упавший дух своих, возбуждает в слышащих великое мужество и делает их непобедимыми для дьявола, или как лира, которая, приятно услаждая нас, укрощает волнения нечистых помыслов и вместе с удовольствием доставляет нам и великую пользу. Итак, слышали вы сегодня, как Павел беседует с Тимофеем о многих важных предметах? Так он писал ему в послании о рукоположении: «рук ни на кого не возлагай поспешно, и не делайся участником в чужих грехах» (1 Тим. 5:22), и представил тяжкую опасность такого беззакония, показав, что за грехи одних подвергнутся наказанию вместе с ними и другие, так как через хиротонию они сообщают силу нечестию. Затем он говорит: «употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов» (1 Тим. 5:23). Он беседовал с нами сегодня и о повиновении слуг, и о безумии сребролюбцев, и о безрассудности богатых, и о многом другом. Так как всего зараз изъяснить невозможно, то, что из сказанного пожелаете вы, чтобы мы взяли для беседы с вами, возлюбленные? В прочитанном, как будто на лугу, я вижу множество разнообразных цветков, обилие роз, фиалок и лилий, – повсюду рассеянный разнообразный и обильный плод духа и великое благоухание. Вернее же сказать, чтение божественных писаний есть не только луг, но и рай, потому что цветы эти имеют не одно лишь простое благоухание, но и плод, который может питать душу. Так что же из сказанного желаете вы, чтобы мы представили вам сегодня? Желаете, чтобы мы занялись теперь тем, что кажется самым легким и удобопонятным для всякого? Я согласен, да и вам, как хорошо я знаю, понравится это. Но что, легче прочего? Что же иное, как не то, что представляется и легким для всякого и кратко может быть высказано? Что же это такое? «Употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов». Итак, употребим всю беседу на это изречение.

Не по честолюбию делаем мы это, и не из стремления похвалиться даром слова, потому что мы говорим не свое, а то, что внушает благодать Духа; говорим для того, чтобы возбудить беспечных из слушателей и убедить, сколь великое сокровище Писаний как не надежно и не безопасно проходите их без внимания. В самом деле, если случится, что это легкое и ясное изречение, которое, как многим кажется, не заключает в себе ничего необходимого, послужит нам причиной великого богатства и поводом к высочайшему любомудрию, то гораздо больше те (изречения), которые и сами по себе показывают свое богатство, наполнят бесчисленными сокровищами внимающих им. Не будем поэтому пренебрегать и теми мыслями Писаний, которые почитаются маловажными, потому что и они от благодати Духа; благодать же Духа никогда не бывает малой и скудной, а великой, удивительной и достойной щедроты Давшего. Итак, будем слушать их не поверхностно. Ведь и очищающие руду, когда бросят ее в плавильную печь, вынимают не только одни куски золота, а с великой тщательностью собирают и маленькие крупинки; так как и мы очищаем золото, извлеченное из апостольских рудников, не в плавильню бросая, а влагая в помышления вашей души, не пламя возжигая, а воспламеняя огонь духа, то будем тщательно собирать и маленькие крупинки, потому что хоть и кратко изречение, но велико значение. Как драгоценные камни получают свою цену не от тяжести составного вещества, а от красоты, так точно и чтение божественных Писаний. Языческая наука, раскрывая много пошлостей и внушая слушателям много пустяков, отпускает их с пустыми руками, ни много, ни мало не приобретшими себе чего-либо хорошего. Благодать же Духа не так, а совершенно напротив: немногими словами она внушает любомудрие всем, кто внимает ей, и часто бывает достаточно взять отсюда одно только речение, чтобы иметь средства на весь путь жизни.

2. Если таково богатство, то воспрянем и трезвенной мыслью воспримем то, что будет сказано, так как я намереваюсь далеко углубиться словом. Многим кажется, что вышеуказанное наставление и не нужно, и излишне. Говорят: разве Тимофей сам по себе не мог знать, чем надо пользоваться, а ожидал узнать это от учителя? Неужели учитель не только дал повеление, но и запечатлел письменами, вырезав его как бы на медном столбе в данном ему послании, и не постыдился написать об этом в послании ученику, назначенном для народного чтения? (Это для того сделано), чтобы тебе знать, что наставление не только не излишне, но и необходимо и чрезвычайно полезно. И это, – т. е. что оно было не сказано только, а изложено в письме и через послание передано всем грядущим поколениям, – не дело Павла, а благодати Духа. Перейду сейчас к самому доказательству. В самом деле, наряду с указанным некоторые не меньше недоумевают и относительно еще другого, спрашивал себя: для чего допустил Бог, чтобы муж, имевший такое дерзновение, муж, кости и останки которого изгоняли демонов, подвергся такой болезни? В самом деле, он не просто болел, а всегда и беспрестанно, непрерывно следовавшими друг за другом недугами, не дававшими ему отдыха даже на краткое время. Откуда видно это? Из самых слов Павла. Он не сказал: «ради недуга», но: «ради недугов», и не просто «недугов», но указал и на их непрерывность, говоря: «частых твоих недугов». Пусть выслушают это те, которые, подвергшись продолжительной болезни, сетуют (на свои страдания) и изнемогают. Но вопрос заключается не в одном лишь том, что он (Тимофей) болел, будучи святым, и болел так беспрестанно, а в том, что ему вверены были и общественные дела. Если бы он был одним из тех, которые удалились на вершины гор, поставили свою хижину в уединении и избрали жизнь, чуждую общественных занятий и трудов, то вопрос не был бы так затруднителен. Но подвергнуть узам недуга человека, поставленного на служение общественное, человека, которому вверены заботы о стольких церквах, который с таким рвением и старанием устраивает целые города, народы и всю вселенную, – это больше всего способно смутить того, кто не относится к этому с надлежащим вниманием. В самом деле, ее уже не ради себя самого, то, по крайней мере, ради других необходимо было, чтобы он был здоров. Он был доблестнейшим вождем. Война у него была, говорит (Писание), не только с неверными, но и с демонами, и с самим дьяволом. Все эти враги нападали с великой силой, рассевая войско и захватывая в плен; а он мог обратить к истине бесчисленное множество, и был немощен. Если от болезни, говорит, и не происходило никакого еще ущерба для дела, то все же она одна способна уже была сделать верных более боязливыми и беспечными. Если воины, видя своего вождя прикованным к постели, становятся унылы и нерешительны в битве, то гораздо более естественно было, чтобы и верные, видя тогда своего учителя, совершившего столько знамений, в постоянных недугах и телесных страданиях, испытали нечто свойственное людям. Но не одно только это, а и нечто еще другое служит вопросом для сомневающихся, именно – почему, если Тимофей находился в таком состоянии, ни сам он не исцелил себя, ни его учитель. Они пробуждали мертвых, изгоняли демонов, вполне властвовали над смертью, а одного немощного тела не исцелили; показав столь великую силу и при жизни и по смерти на чужих телах, не восстановили пришедшего в упадок желудка. Но самое главное в том, что Павел, после стольких и таких знамений, которые он совершил одним простым словом, не совестился и не стыдился писать Тимофею, чтобы он прибегал к услугам вина. (Представляется это особенно важным) не потому, что постыдно пить вино, – да не будет! это учение еретиков, – а потому, что он не почитал стыдом того, что без помощи вина нельзя исправить болящего члена, и так был далек от стыда за это, что выставил даже это (наставление) на вид всем будущим поколениям. Видите, до какой глубины мы довели свое слово? Видите, как кажущееся ничтожным изобилует бесчисленными вопросами? Приведем же и решение. Я для того и сошел в великую глубину, чтобы, возбудив ваш ум, подготовить наши мысли.

3. Но позвольте мне прежде, чем привести решение этих вопросов, сказать кое-что о добродетели Тимофея и заботливости Павла. Что, в самом деле, было нежнолюбивее того, кто, находясь на столь дальнем расстоянии и будучи занят множеством дел, так беспокоился о здоровье желудка ученика и так заботливо писал об излечении болезни? Что, с другой стороны, равно было добродетели Тимофея? Он так презирал роскошь и смеялся над пышным столом, что впал даже в недуг от слишком сурового образа жизни и чрезмерного поста. Что он был таким не от природы, а постом и употреблением воды разрушил силу желудка, послушайте, как сам Павел определенно говорит об этом. Он не просто сказал: «употребляй немного вина», а, сказав наперед: «впредь пей не одну воду», затем уже присоединил совет употреблять вино; словом же: «впредь» он обозначал, что до того времени Тимофей пил воду и вследствие этого стал болен. Кто не подивится его любомудрию и строгости? Он достиг самых небес, взошел на вершину добродетели, и это свидетельствует о нем его учитель, говоря: «послал к вам Тимофея, моего возлюбленного и верного в Господе сына» (1 Кор. 4:17). А когда Павел называет его чадом, и чадом верным и возлюбленным, то этих слов достаточно, чтобы показать всю его добродетель, потому что суждения святых не зависят ни от расположения, ни от вражды, но чужды всякого пристрастия. Тимофей не был бы так достоин удивления, если бы был чадом Павла по естеству, как он дивен теперь, потому что, не будучи нисколько родным ему по плоти, он усыновил себя ему через сродство по благочестию, тщательно сохраняя во всем черты его любомудрия. Как телец, сопряженный с волом, он влачил вместе с ним по всей вселенной ярмо и нисколько не ослабевал вследствие своего возраста, а был полон стремления соперничать в трудах с учителем. И этому свидетель опять сам Павел, который говорит: «никто не пренебрегай его: ибо он делает дело Господне, как и я» (1 Кор. 16:10–11). Видишь, как свидетельствует он о равной ему самому ревности (Тимофея)? Затем, чтобы не показалось, будто он говорит это по расположению, он самих слушателей делает свидетелями добродетели своего сына, говоря: «его верность вам известна, потому что он, как сын отцу», так «служил мне в благовествовании», вы узнали добродетель его и испытанную душу (Филипп. 2:22). И, однако, поднявшись до такой высоты совершенства он и тогда не был самонадеян, а оставался робким и чрезвычайно боязливым, почему он строго и постился, и не испытал того, что бывает со многими теми, которые, подвергнув себя лишь на десять или двадцать месяцев посту, тотчас же оставляют все. А он не потерпел ничего подобного и не сказал даже себе чего-нибудь в роде следующего: что мне за нужда теперь поститься? Я победил, стал господином страстей, умертвил свое тело, демонов устрашил, дьявола отогнал, мертвых воскресил, прокаженных очистил, я страшен для супротивных сил. Что мне теперь за нужда в посте и в той безопасности, какую дает он?

Ничего подобного он ни сказал, ни подумал, но чем больше преисполнялся бесчисленных заслуг, тем более боялся и трепетал. И такому любомудрию он научился у учителя, ибо и тот, будучи восхищен на третье небо и вознесен в рай, слышав неизреченные глаголы и став участником таковых таинств, и как бы на крыльях обтекая всю вселенную, говорил в послании к Коринфянам: боюсь, «дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным» (1 Кор. 9:27). Если же Павел страшился после совершенных им столь славных и великих дел, Павел, который мог сказать: «для меня мир распят, и я для мира» (Гал. 6:14), то гораздо больше следует бояться нам, и тем – именно – больше, чем больше приобретаем мы совершенства потому что и дьявол становится тогда лютее, тогда делается более свирепым, когда видит, что мы заботливо устраиваем свою жизнь. Когда видит, что грузы добродетели сложены и изобильно накоплены, тогда-то и старается причинить более тяжкое крушение. Ибо человек ничтожный и презренный, если и поскользнется и падет, приносит обществу не столь большой вред; а тот, кто стоит наверху добродетели с великой славой как бы на какой высоте, будучи виден и известен всем и составляя у всех предмета удивления, когда падает, подвергшись искушению, причиняете великое разрушение и вред; не потому только что он сам пал с высоты, но и потому еще, что он сделал более беспечными многих из тех, кто взирал на него. И подобно тому, как в теле не бывает еще большого вреда, когда разрушен какой-нибудь иной член, а когда выколоты глаза или повреждена голова, то все тело становится бесполезным, так следует сказать тоже и о святых и людях с великими заслугами: когда они гаснут, когда причинят себе бесчестие, то приносят всецелый и непоправимый вред и остальному телу.

4. Тимофей, зная все это, отовсюду защитил себя. Так он знал, что юность трудна, что она легко воспламеняема, легко поддается обольщениям, легко попадает на скользкий путь и нуждается в очень крепкой узде, потому что она есть как бы костер, который захватывает все лежащее вне его и легко воспламеняется; и он тотчас же отовсюду оградил его, чтобы умерить его, и всячески старался погасить этот пламень; и коня без узды и удил укрощал он с великой силой, пока совершенно не усмирил его бешеных прыжков, пока не сделал его покорным удилам и предал руки разума обуздывающего его с великой силой. Пусть немоществует, говорил он, тело, но пусть не ослабевает душа; пусть обуздывается плоть, но да не будет препятствий для течения души к небу. Но вместе с этим, больше всего можно удивляться в нем еще тому, что, будучи столь немощным и борясь с таким тяжелым недугом, он не не радел о делах божественных, но повсюду летал больше, чем здоровые и сильные телом, то в Ефес, то в Коринф, часто в Македонию, в Италию, повсюду являясь с учителем на суше, на море, принимая участие во всех его подвигах и непрестанных опасностях; и слабость тела не поругалась над любомудрием души. Такова ревность по Боге, столь легкие крылья дает она. Как людям, имеющим сильные и здоровые тела, нет никакой прибыли от здоровья, если душа презренна, беспечна и ленива, так и обессиленным нет никакого вреда от слабости, если душа благородна и находится в бодрствующем состоянии. Некоторым кажется, что это наставление и совет дают оправдание для более беззастенчивого употребления вина. На самом деле не так. Если кто-нибудь тщательно исследует это изречение, то увидит, что наставление предписывают скорее пост. Заметь, в самом деле, что Павел дал этот совет не сначала и не с первых шагов, а посоветовал тогда только, когда увидел, что все силы (у Тимофея) уже подорваны. И тогда он не просто посоветовал, а с некоторым предварительным ограничением; не просто сказал он: «вино употребляй», а: «немного вина»; не потому, что Тимофей нуждался в таком наставлении и совете, а потому, что мы нуждаемся. Написав послание ему, он ставит нам меру и пределы употребления вина, повелевая пить столько, сколько надо для того, чтобы восстановить ослабевшие силы, сколько требуется, чтобы доставить здоровье телу, а не новую еще болезнь, потому что неумеренное питье вина не меньше, чем и чрезвычайное употребление воды, даже гораздо больше причиняет тяжких болезней и душе и телу, производя борьбу страстей, внося в ум бурю нечистых помыслов, расслабляя и расшатывая силы тела. Не так разрушается земля, обременяемая постоянным обилием вод, как расшатывается, расслабляется и исчезает сила тела, постоянно затопляемая питьем вина. Будем поэтому избегать крайностей с той и другой стороны, заботясь и о здоровье тела и сдерживая его необузданные порывы. Вино дано Богом не для того, чтобы мы упивались до пьяна, а чтобы были трезвыми, чтобы веселились, а не скорбели, ибо «вино», говорится, «веселит сердце человека» (Пс. 103:15), а ты делаешь его причиной печали. И действительно, чрезмерно упивающиеся бывают мрачны духом, так как над умом их разливается великий мрак. Наилучшее лекарство – когда ты соблюдаешь полнейшую умеренность. Это – полезная нам твердыня и против еретиков, клевещущих на создание Божье; потому что если бы вино было одним из запрещенных предметов, то Павел не дозволил бы его, не сказал бы, что надо употреблять вино. Да не только против еретиков, а и против более простых из братьев наших, которые всякий раз, как видят, что некоторые вследствие пьянства ведут себя непристойно, забывая порицать этих последних, поносят данный Богом плод, говоря: да не будет вина! Скажем поэтому им: да не будет пьянства, потому что вино дело Божье, а пьянство – дело дьявола. На вино производит пьянство, а невоздержание производит пьянство. Не поноси творения Божия, а порицай безумие со-раба. А ты, оставив без наказания и исправления согрешающего, оскорбляешь Благодетеля?

5. Итак, когда услышим, что кто-нибудь говорит подобное, то заставим его молчать, потому что не пользование, а неумеренность производит пьянство, пьянство – корень всех зол. Вино дано для того, чтобы восстанавливать силы слабого тела, а не для того, чтобы разрушать силу души, чтобы устранять немощь плоти, а не вредить здоровью души. Не доставляй поэтому своим неумеренным пользованием даром Божьим поводов (к порицанию его) людям неразумным и бесстыдным. Что, в самом деле, достойно большего сожаления, чем пьянство? Пьяница живой мертвец; пьянство – демон самозваный, недуг, не имеющий прощения, падение, лишенное оправдания, общий позор рода нашего. Пьяница не только бесполезен в собраниях, не только в делах частных и общественных но и по одному просто виду противнее всех, дыша зловонием. Изрыгания, позевания и крики пьяных неприятны и противны, и тем, кто видит и присутствует вместе с ними, внушают крайнее отвращение. Но верх зла в том, что этот недуг делает для пьяницы недоступным небо, и не дозволяет достичь вечных благ, так что вместе с позором здесь и там ожидает страдающих этим недугом тягчайшее наказание. Посему уничтожим эту дурную привычку и послушаемся слов Павла: «употребляй немного вина». Да и самое это употребление в небольшом количестве он позволил ради немощи, так что, если бы не было этой изнуряющей немощи, он не заставил бы ученика принимать и малого количества. Так и данные нам необходимые для жизни пищу и питье мы всегда должны измерять временем и необходимостью, никогда не переходить за пределы необходимости и ничего не делать безрассудно и беспорядочно. Теперь, когда мы узнали заботливость Павла и добродетель Тимофея, направим беседу на самое решение поставленных вопросов. В чем же эти вопросы? Необходимо повторить их снова, чтобы яснее было решение. Для чего (спрашивают), допустил Бог впасть в недуг такому святому и совершавшему столь великие дела, и почему ни сам он, ни учитель не могли устранить болезни, а возымели нужду в помощи вина? В этом состоял вопрос. Самое же решение нужно привести так, чтобы не только если бы кто-нибудь подвергся такой болезни и недугу, но и если бы кто-нибудь из людей святых, великих и достойных удивления подвергся бедности, голоду, узам, истязаниям, обидам, клеветам и всем вообще бедствиям настоящей жизни, то и относительно их в том, что будет сказано сегодня, можно было отыскать точную и яснейшую защиту против желающих обвинять (за это Бога). Вы ведь слышали, как многие спрашивают: почему, в самом деле, один, будучи человеком смиренным и кротким, каждый день привлекается в суд каким-нибудь преступником и злодеем, терпит множество бедствий, – и Бог допускает это? Почему другой, ложно обвиненный, умер несправедливо? Один, говорят, потоплен, другой низринут со скалы; и мы могли бы назвать многих святых, живших и в наше время и при наших предках, которые потерпели много разнообразных и разнородных мучений. Чтобы понять смысл всего этого, и ни самим не смущаться, ни других не допустить до соблазна, обратим тщательное внимание на то, что будет теперь сказано.

6. Я могу указать вашей любви восемь причин всякого рода и вида бедствий святых. Поэтому все усиленно напрягите ваше внимание, зная, что нам не будет уже никакого извинения и оправдания, если мы будем соблазняться приключающимися бедствиями, если, при существовании стольких причин, станем смущаться и тревожиться, как будто бы (их) не было ни одной. Итак, первая состоит в том, что Бог попускает им терпеть беды, чтобы они вследствие величия своих заслуг и чудес не впадали скоро в гордость. Вторая в том, чтобы другие не думали о них больше, чем свойственно человеческой природе, и не полагали, будто они боги, а не люди. Третья, – чтобы сила Божия являлась могущественной, побеждающей и умножающей проповедь через людей слабых и связываемых узами. Четвертая, – чтобы яснее обнаружилось терпение их самих, как людей, которые служат Богу не из-за награды, а являют такое благомыслие, что и после великих бедствий обнаруживают чистую любовь к Нему. Пятая, – чтобы мы любомудрствовали о воскресении. В самом деле, когда ты увидишь, что муж праведный, исполненный великой добродетели, терпит без конца бедствия, так и уходит из этого мира, то ты невольно вынужден будешь подумать о тамошнем суде, потому что если люди не дозволяют трудящимся за них уйти без награды и воздаяния, то гораздо больше Бог не захочет когда-нибудь отпустить не увенчанными тех, кто столько потрудился; а если Он никогда не захочет лишить их воздаяния за труды их, то необходимо должно быть какое-нибудь время после здешней смерти, в которое они получат воздаяния за здешние труды. Шестая (причина) в том, чтобы все, подвергающиеся несчастиям, имели достаточное утешение и облегчение, взирая на них и помня о случившихся с ними бедствиях. Седьмая, чтобы, когда мы призываем вас (подражать) добродетели их и каждому из вас говорим: «подражай Павлу и соревнуй Петру», вы, по причине чрезмерной высоты заслуг, не подумали, что они были людьми иной природы, и не отказались боязливо от подражания. Восьмая, чтобы, когда нужно ублажать и сожалеть, мы знали, кого нужно почитать блаженным, а кого жалким и несчастными. Таковы причины. Но их все надо подтвердить из Писаний, и с точностью показать, что все сказанное не изобретение человеческих размышлений, а мысли божественных Писаний. Тогда и слово наше будет заслуживать большего доверия, и глубже западет в ваши души. Что скорби содействуют святым к тому, чтобы быть кроткими и смиренными, а не надмеваться от знамений и заслуг, и что поэтому Бог попустил быть им, послушай, как относительно этого самого говорят и пророк Давид и Павел. Первый говорит: «благо мне, что я пострадал, дабы научиться уставам Твоим» (Пс. 118:71), а второй, сказав, что восхищен был на третье небо и вознесен в рай, прибавил: «и чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился» (2 Кор. 12:7). Что яснее этого? «Чтобы я не превозносился», говорит он, – по причине этого Бог допустил ангелам сатаны мучить меня. Ангелами же сатаны он называет не каких-либо демонов, а людей, служащих дьяволу – неверных, тиранов, язычников, которые постоянно его теснили и постоянно гнали. В словах же его смысл такой: Бог, как бы так говорит он, мог прекратить непрерывные гонения и притеснения; но когда я восхищен был на третье небо и вознесен в рай, то, чтобы из-за чрезмерности этих откровений я не возгордился и не стал высокомерен, Бог допустил эти гонения и дозволил ангелам сатаны мучить меня гонениями и скорбями, чтобы я не превозносился. Хотя и святы и достойны удивления сподвижники Павла и Петра, и все, кто ни есть такие, но все-таки они люди и нуждаются в большой осторожности, чтобы не впасть легко в гордость. И святые больше всего (нуждаются в этом); потому что ничто так не влечет к гордости, как сознание заслуг и дерзновенная душа. Чтобы они не потерпели ничего подобного, Бог и попустил быть искушениям и скорбям, которые могли бы смирять их и побуждать во всем соблюдать меру.

7. А что бедствия святых много содействуют и к проявлению силы Божьей, об этом послушай у того же апостола, который сказал то раньше. Чтобы ты не говорил, как думают неверные, что Бог, допускающий эти бедствия, бессилен, и что, не имея власти избавить своих (чтителей) от опасностей, допускает им постоянно бедствовать, посмотри, как показал Павел, что происходящее не только не свидетельствует о Его бессилии, но еще более являет всем Его силу. Сказав: «дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня», и указав этими словами на непрерывные искушения, он присовокупил: «трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня; но Господь сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12:8–9). Тогда, говорит, обнаруживается Моя сила, когда вы в немощи, и через вас, когда вы кажетесь слабыми, растет и всюду распространяется слово проповеди. Так, когда после бесчисленных ударов он отведен был в темницу, то пленил темничного стража. В колоде были ноги, в цепях руки, но темница потряслась в полночь, когда воспели (апостолы).

Видишь ли, как сила Его в немощи совершается? Если бы Павел был свободен и поколебал темницу, то случившееся не было бы так удивительно. Поэтому Бог и говорит: оставайся в узах, и да потрясутся отовсюду стены, и да разрешатся от оков узники, чтобы больше видна была сила Моя, когда через тебя связанного и скованного, освобождаются все узники. И темничного стража поразило тогда именно то самое, что, будучи содержим так крепко, Павел одной только молитвой мог потрясти основания, растворить двери темницы и разрешить всех узников. Но не здесь только, а и с Петром и с самим Павлом, и с остальными апостолами, можно видеть, что постоянно случается это, что (т. е.) благодать Божия всегда обнаруживается в преследованиях, является в утеснениях и громко возвещает о своей силе. Поэтому Он говорил: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». А что многие склонны были бы часто предполагать о них (святых) больше, чем свойственно человеческой природе, если бы не видели их терпящими такие бедствия, послушай, как страшился этого Павел. «Если захочу», говорит он, «хвалиться, не буду неразумен, но я удерживаюсь, чтобы кто не подумал обо мне более, нежели, сколько во мне видит или слышит от меня» (2 Кор. 12:6). Что значат его слова? Я мог бы, говорит он, указать на гораздо большие чудеса, но не хочу, чтобы величие знамений не внушило людям обо мне большого мнения. Поэтому и бывшие с Петром, когда исцелен был хромой и все с изумлением смотрели на них, успокаивая народ и убеждая, что они ничего не обнаружили сами от себя и своей силой, говорят: «что смотрите на нас, как будто бы мы своею силою или благочестием сделали то, что он ходит» (Деян. 3:12)? Опять и в Листрах были не только поражены, но и привели украшенных венками быков и хотели принести жертву Павлу с Варнавой. Заметь коварство дьявола: через кого Господь хотел искоренить во вселенной нечестие, через тех самых он старался ввести его, опять убеждая признавать людей богами, что он делал и в прежние времена. И это его дело больше всего дало начало и корень идолослужению, потому что многие и счастливо окончившие войны, и водрузившие трофеи, и построившие города и совершившие иные какие-нибудь подобного рода благодеяния для тогдашних людей признаны были богами, почтены храмами и алтарями, и весь список языческих богов состоит из этих людей.

Чтобы не случилось этого и со святыми, Бог попустил им быть постоянно гонимыми, принимать бичевания, подвергаться недугам, чтобы крайняя телесная немощь и обилие искушений убеждали живших тогда, что совершавшие столь великие чудеса были все же людьми и ничего не приносили сами от себя, а все совершала через них, одна лишь благодать. Ибо если, те сочли за богов людей, совершивших незначительные и ничтожные дела, то гораздо более заподозрили бы они этих, творивших такие дела, каких никто никогда не видал и не слыхал, если бы последние не испытывали ничего, свойственного людям. Если, даже не смотря на то, что они подвергались бичеваниям, низвергались, заключались в узы, изгонялись, сталкивались каждый день с опасностями, некоторые все-таки впали в это нечестивое мнение, то гораздо больше они подумали бы, если бы те не терпели ничего, свойственного людям.

8. Такова третья причина бедствий. Четвертая же состоит в том, чтобы не думали люди, будто бы святые служат Богу по надежде на настоящее счастье. В самом деле, многие, живя распутно, будучи часто упрекаемы многими и призываемы к подвигам добродетели, и слыша о похвалах святым замужество в бедствиях, начинают на них клеветать по этому поводу. И не только люди, а и сам дьявол заподозрил то же самое. В самом деле, когда Иов владел большим богатством и наслаждался полным изобилием, то злой тот демон, будучи за него упрекаем Богом, не имея ничего сказать, ни оправдаться в своих преступлениях, ни набросить сомнение на добродетели праведника, тотчас же прибегает к этой защите, говоря: «не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него» (Иов. 1:10). За награду, говорит он, – наслаждаясь таким изобилием, – он добродетелен. Что же Бог? Он, желая показать, что не за награду служат Ему святые, лишил его всего богатства, предал бедности и допустил подвергнуться тяжелой болезни. Затем, укоряя дьявола, что он напрасно заподозрил, говорит, что (Иов) «доселе тверд в своей непорочности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его» (Иов. 2:3). Для святых достаточной наградой и воздаянием служит самое служение Богу, как и для любящего довольно и той награды, чтобы любить, кого любит, так что он и не ищет ничего сверх того, и не думает, чтобы что-нибудь было больше этого. Если же так бывает в отношении к человеку, то гораздо больше в отношении к Богу. Поэтому и Бог, желая показать это, дозволил больше, чем требовал дьявол. Тот говорит: «простри руку Твою и коснись» его (Иов. 2:5), а Бог не так, но говорит: «вот, он в руке твоей» (Иов. 2:б). Подобно тому, как на мирских состязаниях сильные и здоровые телом атлеты являются не тогда, когда бывают окутаны увлаженной маслом одеждой, а выступают на арену, сбросив ее, нагими, и тогда поражают зрителей полной соразмерностью всех членов, когда ничто уже не скрывает их тела; так и Иов: когда окружен был всем тем богатством, то для многих неизвестно было, каков он; когда же бросил его подобно тому, как атлет снимает одежду, и вышел нагим на подвиг благочестия, то в таком обнаженном виде, так поразил всех зрителей, что и само воинство ангельское, зревши это, громко воскликнуло, видя твердость души его, и рукоплескало победителю. Как я сейчас сказал, он не тогда виден был людям, когда владел всем тем богатством, а тогда, когда, сбросив его, подобно одежде, оказался нагим посреди вселенной, как бы в театре, и все были поражены хорошим состоянием души его; и не только благодаря этой наготе он выказал себя, но благодаря также и борьбе и терпению в болезни.