Текст книги "В дебрях Кара-Бумбы"

Синий турман

Новая жизнь у Миши началась в тот день, когда он, возвращаясь из школы, увидел в Петровском переулке необычную картину. Под липами стояла какая-то женщина с мешочком в руках и, отмеривая стаканчиком ячмень, продавала его прохожим. Мужчины и женщины охотно покупали зерно и тут же веером рассыпали его по переулку. А на асфальте пировало целое голубиное царство. Серые, чёрно-белые, сине-жёлтые, малиновые – короче говоря, всех цветов и оттенков голуби весело толкались, как на базаре, и моментально склёвывали всё, что им бросали. В сторонке от них сидел воробышек и незаметно потюкивал не принадлежащее ему зерно. Машины в переулке замедляли ход. Зобатые птицы степенно, вперевалку расходились по сторонам.

Миша тоже купил себе стаканчик за пять копеек и, чтобы продлить удовольствие, бросал ячмень по щепотке. Голуби окружили его, вертелись у самых ног, и Миша мог схватить одного и засунуть под курточку – ведь голуби были дикие, – но вокруг толпились люди, и неизвестно, как бы они отнеслись к этому.

С этого дня Миша решил сделать у себя кормушку. За окном на железном карнизе он насыпал хлебных крошек и стал ждать. Первый гость явился тут же. Это был воробей.

Он поглядел на Мишу одним глазком – дескать, не тронешь, а? – и, схватив крошку, бросился наутёк.

Потом Миша вместе со своим приятелем Борькой устроил сетчатую ловушку. Чуть дёрнешь за верёвочку, ловушка хлоп – и птичка наша!

Садясь к подоконнику читать книжку или делать уроки, Миша обязательно к своей ноге привязывал верёвку от ловушки. Но, конечно, он всегда отпускал пойманных птиц. Подержит, подержит в руках, покажет маме, соседям на кухне и выпустит.

Однажды на карниз уселся голубь. Не глядя на крошки, он важно прошёлся, словно капитан по капитанскому мостику. Ноги у него были четырёхпалые, нос – короткий, вздутый, с двумя чёрными щёлочками. Он был надменный, с умной шаровидной головкой и с крыльями цвета воронёной стали. Их синева отливала жемчужными красками. Но главное было другое: лапку голубя обматывала – хм, вот любопытно! – какая-то бумажка.

Миша вовремя дёрнул ногой.

Рыжеволосый Борька ворвался в комнату как по боевой тревоге. Когда ему по телефону сообщили о таинственном голубе, он притащил из дома увеличительное стекло и медицинский пинцет.

Борька осторожно пинцетом разорвал белую нитку, накрученную вокруг пушистой лапки, и развернул бумажку. Почерк в ней был аккуратный и круглый, будто принадлежал какому-нибудь отличнику учёбы. Только буква «П» была написана как печатная.

Борька долго и так и сяк вертел бумажку в руках и пристально, через лупу, изучал единственную в ней строчку:

«Прошу сообщить, кто кормит этого голубя, кроме меня».

– М-да… – наконец промолвил он. – По моим данным, это письмо загадочное. И тут, видно, дело нечистое.

– Почему? – опешив, спросил Миша.

– Видишь ли, у бумажки неровные края, и, следовательно, когда её вырывали – торопились. Значит, кто-то взывает о помощи…

Таким заявлением Миша совсем был сбит с толку.

– Подожди, – сказал он. – Эта бумажка из тетради в клеточку, и почерк тут как у школьника. Значит…

– Ваше наблюдение верное, – вдруг почему-то переходя на «вы», сказал Борька. – Но меня интересует сейчас другое: кому и зачем понадобились такие сведения о голубе? А голубь – известно ли это вам? – штука военная… А? Что скажете?

Борька прищурил свой жёлтый глаз и бросил лупу на стол.

– Нам нужны доказательства, – твёрдо сказал он.

У Миши совсем опустились руки.

– Какие доказательства? – упавшим голосом спросил он.

– Ну как – какие? Такие… – загадочно ответил Борька. – Сам должен понимать… И надо нам сейчас такой ответ написать, чтобы этого человека не вспугнуть. Ответ должен быть очень тонкий и вежливый. Пиши!

Миша взял бумажку.

– «Милостивый государь! Вашего пернатого друга кормит один ваш покорный слуга. Сообщите ваши координаты»…

– А как пишется «координаты» – два «о» или два «т»? – спросил Миша.

– Пиши два «т», а впрочем, это неважно. Это как раз и будет тонкостью в нашем письме. Мы сразу сможем установить образование этого человека.

– А может, не надо – «Милостивый государь!»?

– Нет, надо, – убеждённо ответил Борька. – Он сразу поймёт, что имеет дело с интеллигентными людьми… Понял?

Через день Борька был снова вызван по боевой тревоге. Миша прижимал к груди знакомого голубя.

– Опять прилетел, чертяка? – изумился Борька.

– Прилетел! И бумажка опять…

– И что он повадился сюда, непонятно! А ну-ка, что тут написано?

Борька через лупу осмотрел ножку и установил, что сейчас нитка была уже не белой, а чёрной, а бумажка уже не тетрадная, а клочок газеты. Текст был странный:

«Благодарю ваше сиятельство зпт ждите дальнейших указаний тчк Координаты через два «о» сообщить пока не могу тчк».

– Ну, Мишка, дела-а! – присвистнул Борька. – Он за каких-то графов нас принял. И, видно, тут будет крупная перестрелка.

В перестрелке Мише участвовать почему-то не очень хотелось, и он решил себя подбодрить:

– Да брось ты, Борька, выдумывать. Тоже мне догадался: раз чёрная нитка – значит, перестрелка.

– Ну хорошо. А что же это, по-твоему, тогда значит: «ждите дальнейших указаний» или вот эти буквы – «зпт» и «тчк»?

– По-телеграфному: запятая и точка.

– Ерунда! Телеграфом в этой записке и не пахнет. ЗПТ – это шифр и означает что-то вроде: «Запрячьте подальше тело» или «Зайдите, пожалуйста, тотчас», а ТЧК можно так расшифровать: «Тайные чемоданы киньте».

– Уж нагородил, нагородил: и про чемоданы, и про тело! Чепуха какая-то! – решительно сказал Миша. – А вот насчёт «Зайдите, пожалуйста, тотчас» – это, может быть, и правильно. И зайти мы сможем.

– А как адрес узнать?

– Очень просто…

В этот вечер голубь не получил ни зерна, ни хлебной крошки. Миша посадил его на антресоли и поставил рядом с ним блюдечко с водой.

На следующий день с театральным биноклем – его Борька достал у мамы – друзья полезли на крышу своего пятиэтажного дома. У Миши из-за расстёгнутого воротника рубашки выглядывала голубиная головка.

Когда Борька около кирпичной трубы поднял к глазам бинокль и скомандовал: «Воздух!» – Миша подбросил голубя вверх.

Расчёт действительно был очень простой. Голубь за ночь проголодался, и, так как Мишина кормушка пуста, он полетит к неизвестному «милостивому государю».

Голубь сразу пошёл в небо, сделал крутой вираж и вдруг исчез за Мишиным домом.

– Тьфу, собака! – сказал Борька. – Он, наверно, опять к тебе сел?

– Что же делать? – спросил Миша. – В комнату побежать?

– Не надо, мы его отсюда пугнём. Ползи за мной на животе.

– Смотри, как бы нам отсюда, с пятого этажа, не закурлыкать.

– Ничего, пострахуем друг друга за ноги. Хватайся за пятку.

Друзья подползли по-пластунски по наклонной кровле к самому краю и стали отчаянно свистеть. Но голубь на них не обращал никакого внимания.

– Эй, ты! – кричал Борька. – Кому говорят!

– Давай отчаливай! – вторил Миша. – Тебе говорят или нет?

– Не сходит, гадюка, – вздохнул Борька. – Чем бы пугнуть, Мишка? А ну-ка брось в него фуражкой!

– Фуражкой? Ты что?! Она у меня новая.

– Пожалел, да?

– Конечно, пожалел. Только вчера купили.

– Ладно. А мне для дела ничего не жалко, – сказал Борька и, сняв с ноги ботинок, метнул его вниз.

Ботинок пролетел мимо голубя и хлопнулся в двух метрах от тележки с газированной водой.

– Не вышло, – вздохнул Борька и вдруг завопил: – Эй, дядя, это мой ботинок! Куда потащил? Он у меня случайно упал!

Прохожий покачал головой и бросил ботинок к водосточной трубе.

– Теперь твоя очередь, – сказал Борька.

Миша снял с головы фуражку, оглядел её, новенькую, с лакированным козырьком, и швырнул.

Фуражка сбила голубя, он вспорхнул и всё круче и круче стал забираться в небо. Он летел над лесом телевизионных антенн, над разноцветным скопищем крыш и, казалось, не спеша выглядывал знакомое местечко. Но вот он превратился в точку, и эта точка опустилась за бульваром, за серым десятиэтажным домом.

Миша должен был одновременно смотреть и за голубем, и за валявшимися в переулке фуражкой и ботинком и поэтому самый момент голубиной посадки прозевал. Но Борька уверенно оказал: «Идём, я засёк!» – и, громыхая по железной крыше, побежал к пожарной лестнице.

За десятиэтажным домом стоял дом поменьше – шестиэтажный, и, когда ребята вошли во двор, они сразу увидели на четвёртом этаже на карнизе широкого окна голубиную кормушку. И в ней ходил их голубь!

– Тихо, – сказал Борька, – делай вид, что зашёл сюда случайно, и больше не смотри туда. Какое примем решение?

– Пойдём на четвёртый этаж и узнаем, кто там живёт, – отвернувшись от дома, сказал Миша.

– А если сначала повести наблюдение?

– Что ж, весь день тут будем торчать?

– И поторчим, если для дела надо. ТЧК не просто так пишется…

Однако Миша двинулся к парадному.

С затаённым дыханием они стали подниматься по лестнице. Один раз даже прижались к стене – в чьей-то квартире раздался телефонный звонок.

На четвёртом этаже на дверях, обитых чёрной клеёнкой, были наклеены заголовки газет: «Правда», «Известия», «Литературная газета», «Вечерняя Москва», а слева под звонком висела табличка:

Туманян – 1 звонок

Гершензон – 2 звонка

Сизов – 3 звонка

– Кто же из них голубей гоняет? – задумчиво прошептал Миша. – Туманян или Гершензон?

– Наверно, всё-таки Сизов, – отозвался Борька. – Сизов, Сизарь, Почтарь… Понял?

В это время за дверью кто-то прошёлся и кашлянул, и ребят как ветром сдуло.

Но всё-таки уходить со двора, когда уже был найден ключ к разгадке, им не хотелось. Они уселись на деревянную оградку, окружавшую клумбу, и сделали вид, что на песке решают какую-то геометрическую задачу.

К парадному подкатил сверкающий полированными боками автомобиль, и из него в чёрных чулках вышла, видно, домработница с авоськой, набитой яблоками. Потом во дворе появился старьёвщик с мешком.

– Старьё берём! – гортанно крикнул он и, тоскливо осмотрев окна, снова повторил: – Старьё берём!

И вдруг из парадного, держа за ошейник овчарку, выскочила… девчонка. Она была в лыжных брюках и в красном свитере с белой спартаковской перекладиной на груди. Лицо у неё было худенькое, скуластое, глаза – большие и синие. Она отцепила овчарку и, заложив два пальца в рот, пронзительно свистнула вдогонку и побежала через ворота в сквер.

– Джек! Джек! – кричала она.

Мишка с Борькой переглянулись.

– Видел?! – вырвалось у Миши. – Вот кто! Помнишь листок из тетради?

И тут же все Борькины загадки, разгадки, перестрелки пошли побоку. Мише стало ясно – и как он, дурак, раньше не догадался! – что он переписывается с этой девчонкой! Она свистит в два пальца – значит, гоняет голубей!

Борька был спокоен. Он прошептал:

– Это ещё не установлено. Будущее покажет.

Но что бы ни показало будущее, Миша теперь всё понял. Это она, вот эта стриженная под мальчишку девчонка, специально послала ему с голубем письмо.

Мише уже давно хотелось дружить с девочкой, и он представлял, что она будет как Бекки Тэтчер из «Тома Сойера» – в пелеринке, в белом платье с широкой юбкой, с голубыми глазами и золотыми волосами. Но и эта, впрочем, подходила. И у неё мировая овчарка! Пусть она похожа на мальчишку, но зато спортсменка. И Борька ещё позавидует!

– Дальше здесь оставаться бесполезно. Темнеет, – заявил Борька. – Наблюдение откладывается на завтра…

Вечером Миша мечтал. Она, конечно, однажды увидела Мишу на улице и захотела с ним познакомиться. А так как на улице неудобно подходить к людям и говорить: «Давайте дружить», то она, выследив Мишу и заметив на его окне кормушку, решила начать издалека – подослать голубя. Ну что ж, это Мише очень нравится. А этот Борька – лопух. «Запрячьте подальше тело»! Придумал тоже. Татка давно уже на него поглядывает и даже в классе зовёт при всех: «Рыжик!» – а ему хоть кол на голове теши. «Будет перестрелка»!

И вдруг Миша решил написать письмо.

«Здравствуйте, – начал он. – Я знаю тебя, кто ты. Вчера ты гуляла с собакой, а я ходил рядом. Её зовут Джек, а как тебя? Ты думала, что я тебя не найду, а я нашёл. Пиши. С пионерским приветом! Миша».

Нового прилёта голубя Миша ждал уже как манны небесной. Он теперь стал по утрам гладить пионерский галстук, смачивал волосы водой и аккуратно – волос к волосу – зачёсывал их назад. А спал он, повязав голову косынкой.

И своего он добился. На уроке Татка как-то сказала, что Миша очень изменился внешне, и в лучшую сторону. Значит, и та, с овчаркой, могла бы заметить то же самое.

Миша не раз думал о том, а как всё-таки зовут эту девчонку: Катя, Соня или Вера? Ему почему-то хотелось, чтобы её звали Катя. А вот бы здорово было, если бы ехал автомобиль и с него упал бы ящик с конфетами! Миша обязательно подарил бы его Кате. Ешь, не жалко… И вообще, если в вашей квартире что-нибудь испортилось… зовите меня. Я всё сделаю. Или, если хотите, дров нарублю…

Почта пришла через неделю. И как раз в тот момент, когда у Миши находился Борька. Мише не хотелось распечатывать при Борьке письмо, потому что оно было адресовано только одному ему, но Борька бесцеремонно схватил голубя за лапку, перевернул его кверху ногами и сорвал нитку.

– «Уезжаю сегодня на Кавказ тчк Убедительно прошу ваше сиятельство обязательно кормите турмана тчк», – прочёл Борька и воскликнул: – Опять эти ТЧК! Этот человек, наверно, заметает следы! Что же делать?

– А вдруг… а вдруг… она ещё не уехала? – сказал Миша. – Ведь написано: «сегодня», а сегодня-то ещё продолжается.

Борька понял друга, хотя слово «она» пропустил мимо ушей.

Когда Миша бежал к шестиэтажному дому, он сожалел только об одном: почему он раньше не послал ей своё письмо…

Двор был пустой, никто здесь с собакой не гулял. В воздухе одиноко кружил жёлтый тополиный листок.

И снова, пока ребята сидели на деревянной оградке, к парадному подкатила машина, и из неё вылезла домработница в чёрных чулках. Вместо старьёвщика по двору прошёлся человек в кепке – видно, водопроводчик. На плече он нёс батарею парового отопления. Всё было здесь по-старому. Разве только – к дому подкатило такси с красной крышей, и в него сел какой-то смешной старик с чёрным треугольником бровей и в каракулевой кубанке. Он вынул из кармана платок, и оттуда посыпались какие-то крошки, оглядел свой дом с балконами и вот этой голубой кормушкой, взглянул на чистое небо и, высморкавшись, уселся рядом с шофёром.

Борька понял всё сразу: вот этот старик и есть тот самый «милостивый государь», который переписывался с ребятами.

А Миша подумал о своём: «Не успели!» И как узнать, надолго ли уехала Катя? Когда она вернётся? А может быть, на Кавказе она и совсем останется? И видно, никогда-никогда она уже не узнает, что Миша её всё-таки открыл, нашёл, несмотря ни на какие эти ЗПТ. И не только нашёл, но и увидел её – в лыжных брюках, и узнал, что она умеет свистеть.

Мише было очень и очень грустно. Вот познакомился с девчонкой, а она и уехала. И только голубя своего оставила…

Но тут Миша с Борькой вздрогнули от раскатистого собачьего лая. На них прыжками неслась знакомая овчарка.

– Мишка, тикай! – крикнул Борька и метнулся в парадное.

Но Мишка застыл на месте.

– Джек! Назад! – услыхал он в подворотне «Катин» голос и тут же радостно поддержал её:

– Джек! Джек! Свои!

Джек действительно обнюхал Мишу как своего и кинулся к парадному, где за стеклянной дверью торчало испуганное Борькино лицо. Потом это лицо исчезло, и Миша подумал, что Борька уже несётся по лестнице на шестой этаж.

– Здравствуйте, – улыбаясь, сказал Миша проходящей мимо него девочке. – А это вы здорово придумали с голубем!

– С каким голубем? – остановилась девочка.

– Ну, с тем… который с письмами…

У девочки в недоумении вытянулось лицо.

– Ты что, с луны свалился? – улыбаясь, спросила она. – Голубями дядя Миша занимается: вот он сейчас на курорт уехал – видел? А я – нет…

– А что лучше – голуби или собаки? – вдруг, не растерявшись, спросил Миша.

– Не знаю. Я, например, люблю собак, а кошек ненавижу.

– Я тоже их ненавижу, – сказал Миша. – А ваш Джек лапу даёт? – И, не дожидаясь ответа, Миша присел на корточки со словами: – А ну-ка, Джек, дай лапу!

Джек, высунув розовый и мокрый язык, послушно подал правую лапу.

Борька, стоявший за дверью парадного, немел от удивления. Он не понимал, что происходит во дворе.

Янтарный мундштук

Родителей дома не было. Папа ещё утром ушёл на работу, а мама совсем недавно. Она ушла в библиотеку и пробудет там, наверно, долго.

Пока мама одевалась в передней, Серёжа делал вид, что усиленно занимается уроками. Он то морщил лоб, то поднимал глаза к потолку и что-то бормотал про себя, то вдруг, хлопнув рукой по лбу, облегчённо вздыхал и усердно скрипел пером.

Но только захлопнулась наружная дверь, Серёжа бросил ручку и потянулся.

Наконец-то ушла. Дома никого. Делай что хочешь!

Но Серёжа знает, что именно он будет делать. Он полезет в папин шкаф. Ух, сколько там интересных вещей! Но только почему папа не даёт посмотреть, например, на пишущую машинку? Ведь она не поломается. А зато как здорово выходит: ударишь пальцем по клавише, а там буква выскакивает. И звонок есть! Как валик сильно отойдёт в сторону, так он дзинь! – нельзя дальше! И Серёжа двигает его обратно. А однажды валик застрял. Ну и пришлось же тогда помучиться! Без футляра машинку в шкаф не положишь, а футляр не надевается: валик мешает.

У Серёжи пот выступил на лбу. И нажать посильнее на валик страшно – вдруг что-нибудь там согнётся! А тут ещё телефон зазвенел.

– Серёжа, чем ты занимаешься? – спросил папа.

– Уроки делаю, – хотел было бодро сказать Серёжа, да вышло, видно, как-то неубедительно, потому что папа снова спросил:

– А почему у тебя голос дрожит?

Но всё-таки валик на место встал.

И ничего хитрого там не было: просто нужно было на одну кнопку нажать.

А ещё у папы в шкафу спрятаны цветные карандаши и краски. Краски лучше карандашей. Они лежат в деревянной лакированной коробочке. Когда открываешь крышку, из коробки на двухэтажных полочках поднимаются все краски. Серёжа уже не раз слюнявил палец и тёр им по краскам. Палец делался или синим, или красным и смешными узорчиками отпечатывался на бумаге. Эти краски подарят Серёже, когда ему исполнится тринадцать лет.

Вот радость – три года ждать! Как будто сейчас рисовать не хочется.

Вообще папа только обещает. А чтоб сразу подарить – жалеет. Говорит, поломаешь.

А что Серёжа – маленький, что ли? Вот не поломался же бритвенный прибор, когда на него посмотрели? Не поломался. А приборчик совсем новенький и весь блестит, как зеркало. Даже смотреться можно. Лицо какое-то чудное становится – длинное и тонкое, как у лошади. И машинка для точки бритв тоже Серёжина будет. Она жужжит, когда её крутишь.

Ещё папа обещал, что через десять лет подарит мундштук. Он, наверно, думает, что Серёжа курить будет. Только он ошибается.

Серёже не нравится этот горький дым. От него чихать хочется и голова болит.

Мундштук достался папе от дедушки. Серёжин дедушка был кавалеристом. В русско-японскую войну он однажды с командиром своего эскадрона выехал на разведку. По дороге они наткнулись на японцев. Их было больше, и они тоже были на конях.

Размахивая саблями и стреляя на ходу, они погнались за русскими разведчиками.

Под командиром эскадрона убило лошадь. Она с размаху упала на землю и придавила командиру ногу. Японцы приближались, но дедушка не растерялся. Он помог командиру выбраться из-под убитой лошади, посадил к себе на лошадь, за спину, и рванул поводья.

Вечером на привале к костру, где сидел дедушка, подошёл командир. Он обнял дедушку, поцеловал его в губы и сказал:

– Вот, возьми на память мой мундштук. За смелость дарю.

С тех пор дедушка берёг этот мундштук, потом своему сыну, то есть Серёжиному папе, подарил. И тоже велел беречь. И совсем не обязательно из него курить. Он может и просто так лежать. Но зато у кого он будет храниться, тот всегда должен быть смелым.

Ведь не зря папа про мундштук говорил, что он ему очень дорог. А посмотреть – так чего ж тут дорогого! Был бы из золота, тогда дело другое. А то из камня, из янтаря, но всё же очень красивый, а если посмотреть на свет – такой жёлтый-жёлтый.

У толстого конца его, куда папироса вставляется, вырезаны чудны́е животные – не то олени, не то быки – и какая-то женщина с рыбьим хвостом, а около тоненького конца – серебряное колечко. На колечке какие-то закорючки нарисованы, а может, что и написано.

Только одна закорючка на букву «Ж» похожа, а другие, как ни читай, всё равно не разберёшь.

А всё же, наверно, приятно из него курить!

Папа вставляет в него папиросу только после обеда и когда гости приходят. Остальное время мундштук лежит в чёрненьком футлярчике в шкафу и ещё под замком. Вот как берегут его!

У папы два ордена, он с фашистами воевал. И он как-то рассказывал, что даже на войне берёг драгоценный мундштук, боялся, чтобы он как-нибудь не выпал из кармана.

Серёжа вертит в руках мундштук. Смотрит через него в окно. Красивый какой! И во рту приятно подержать, как барбариску. Барбариска с дырочкой, и мундштук с дырочкой. Только он чересчур табаком пахнет, и даже на языке горечь.

Серёжа сплёвывает на пол.

Что случилось? Серёжа не верит своим глазам. Как это произошло? Он взял мундштук в рот. Во рту стало горько. Серёжа сплюнул, и… мундштук лежит на полу. Он лежит, освещённый солнцем, такой красивый, но уже короткий.

Кончика нет? Да вот он, кончик!

Серёжа тупо смотрит на мундштук, приставляет к нему кончик. Тот легко входит в серебряное колечко, но там уже не держится.

Что делать? Может быть, самому починить можно, как тогда машинку починил? Склеить его, что ли? Клея нет. Да простой клей, наверно, всё равно янтарь не возьмёт. Тут нужно особенным, а где его взять? И ведь только секунду назад всё так было хорошо. Зачем он полез в шкаф? А папа тоже хорош: раз прячет ключ от шкафа, так надо прятать, чтоб его никто не нашёл. А то положил под бумагу на письменном столе…

Что делать? Позвонить папе на работу? Маме рассказать? Ох и влетит!

Но Серёже уже не страшно, что ему попадёт. Он готов даже к тому, что его убьют. Но ему жалко до слёз янтарного мундштука.

Он вспомнил, как берёг его папа, как прочищал его ваткой, как в спирту обмывал. А ещё жалко, что в двадцать лет у него уже не будет такого подарка. Мундштук дедушка передал папе, папа в боях с ним бывал, и он не разбивался, а теперь?

«Папочка, милый, что делать? Я больше не буду лазить к тебе в шкаф!»

Дрожащими пальцами Серёжа складывает мундштук с отбитым кончиком в чёрненький футлярчик и запирает шкаф.

Солнечного апрельского дня для него больше не существовало. Он плохо обедал и всё время молчал. Мама тоже ни о чём не расспрашивала. Но Серёже казалось, что она уже всё знает о разбитом мундштуке и ждёт, пока он сам расскажет. А он не может рассказывать. Не может! И что тут говорить, если он папу расстроит? А может, лучше рассказать обо всём? Надо быть смелым, как дедушка. Вот сейчас подойти к маме и сказать: «Делайте со мной что хотите – мундштук разбил я». Пойти или не пойти?

Серёжа до вечера не находил себе места. Ребята звали играть в футбол, но он не пошёл.

А когда за окном зажглись фонари, он лёг в постель. Болела голова.

Мама положила ему на голову холодный компресс, но Серёжа снял мокрую тряпку.

Пусть болит, так и надо…

Проснулся он ночью.

Мама ходила вокруг стола и, потирая пальцами виски, взволнованно шептала:

– Не брала я мундштука, не трогала. Пойми же, кому из нас вдруг понадобился этот мундштук? Серёже? Серёжа в шкаф не полезет. Я за него ручаюсь. А если бы он заглянул туда, то сказал бы.

Нарочно поворачиваясь к стенке, Серёжа ещё раз на секунду приоткрыл глаза.

Папа сидел за столом и держал в руках разбитый мундштук.

– Да я ни на кого не сержусь, – грустно говорил он, – мундштук ведь у меня ещё на фронте разбился. Его осколком задело. В каком-то, уж не помню, городе я отдал его в мастерскую. Там на склеенное место вот это серебряное колечко положили. Только не понимаю, когда он успел опять расклеиться? Видимо, я как-нибудь неосторожно положил.

Тёплые слёзы медленно покатились у Серёжи по щекам. Он тяжело вздохнул и тихонько всхлипнул.

А мама сказала папе:

– Тише! – И, приложив палец к губам, кивнула на Серёжу: – Не разбудить бы…