Текст книги "Авдотья и Пифагор"

Она же теперь его жена на вечные времена, так что дождется. Что касается дурацких мыслей о муже, который в командировке, то они Марата никак не тревожили. Дуняха никогда не посмеет променять его на кого бы то ни было. А даже если бы зародились в ее хорошенькой головке подобные мысли – рядом отец и Ванька Озеров.

Как говорится, нравится – не нравится – спи, моя красавица.

Вторая встреча была с людьми пожиже. Но тоже на их территории. Правда, не в европейского вида офисе, а в маленьком китайском ресторанчике, не в самом роскошном районе города.

Ресторан был забит, причем в основном китайцами – их в Приморье становилось с каждым годом все больше. Не надо было быть большим стратегом, чтобы понять: когда Поднебесная захочет прибрать эти земли к рукам, воевать ей уже не придется. Половина деток и так будут китайчатами. К тому же жить они будут, в отличие от второй половины, в непьющих семьях.

Нельзя назвать эти время от времени посещавшие Марата мысли приятными – он не хотел бы жить среди узкоглазых соседей, – но и особенно переживать по этому поводу Кураев-младший не собирался. Для него, в отличие от его отца, домом было то место, где лежали его деньги. А деньги у него были по всему свету – сейчас для перегонки средств курьеры без надобности. Равно как и возможность общаться на английском, которым Марат владел не хуже русского. Пожалуй, даже лучше – ко второму возвращению в Россию русский пришлось подтягивать.

– Здравствуйте, мистер Кураев, – приветствовал его Ли Чжень. – Разрешите вас чем-нибудь угостить?

Марат с большим удовольствием перекусил бы чем-то из рациона белых людей. Однако организм, почуяв обеденное время, затребовал свое, и Кураев не стал отказываться.

И не зря. Кухня оказалась просто отменной.

Курицей в кисло-сладком соусе ни в одном китайском ресторанчике не удивишь. Как и карпом, запеченным целиком – лишь слегка надрезанные бока его чуть вздымались над блюдом, разжигая и без того не слабый аппетит. А вот морепродукты оказались не просто чудесного – но восхитительного качества.

– Утром еще плавали, – хитро улыбнулся Ли Чжен.

«Ну, это вряд ли, – подумал Марат, любящий точность во всем. – А вот ночью точно плавали».

Он так увлекся, что не стал обсуждать за едой тонкости предстоящей сделки. Обсудили уже после обеда.

Тонкостей было немного. Главная – сидела напротив: мужичонка бомжеватого, или, как здесь говорили, бичеватого, вида. Звали мужичка заковыристо, Никифор. Он маялся насморком и время от времени громко сморкался во взятую с обеденного стола салфетку, что тоже не улучшало отношения к нему Марата.

Идея финансируемого бизнеса была предельно простой. Китайцы обожали лягушачьи лапки. Особенного вида лягушек, изолированно живущего вдоль двух затерявшихся в глухой тайге речушек. Там водились особи размером с полкурицы и ценой как десяток лягух из других мест. Проблема заключалась в том, что лягушки жили, а речки, соответственно, текли в заповеднике. То есть проблема-то как раз в другом: для того чтобы егеря не обращали внимания на Никифора и десятки китайских ловцов под его руководством, егерям надо было платить, и немало. Платить следовало и работникам ДПС, которым сразу станет лениво шмонать внедорожники отдельно взятых путешественников, и работникам таможни, иммиграционной службы и так далее – в этом антигринписовском бизнесе имелись десятки звеньев, каждое из которых без своевременного подмазывания становилось слабым.

Бизнес же мог стать довольно крупным, и его колесики должны были вращаться безостановочно. Особенно с учетом специфики товара: пара дней безденежья – и уже отловленная живность бездарно протухнет, украв таким образом у бизнесменов изрядную толику денег.

– А зачем мне все ваши подробности? – задал вопрос Марат Станиславович, но не ранее, чем досконально в этих подробностях разобрался.

– Ну, вы же должны знать, куда инвестируете, – умильно улыбнулся Ли Чжень.

– Давайте договоримся сразу, – сухо сказал Марат. – Я никуда не инвестирую. Инвестируете вы. Доверяете товарищу Никифору – замечательно. Вы его знаете, я – нет. А за деньги отвечаете передо мной лично.

– Конечно, конечно, – закивал головой Ли Чжень. – Мы просто берем в долг ранее оговоренную сумму. Под ранее оговоренные проценты.

– Совершенно верно, – на этот раз согласился Кураев-младший.

– Отлично, – обрадовался китаец. – А по последнему вопросу с миграционной службой тоже получается?

– Думаю, да, – ответил Марат. – Окончательно скажу вечером. Сумма вас устроила?

– Как в прошлый раз, – кивнул головой Ли Чжень.

– Нет, – сказал Марат. – Как в этот раз. Вы мне напишете расписку в получении денег, по первой части разговора. А я выполню условия второй части. Деньги в этом случае гонять не придется.

– Как не придется? – чуть не взвыл Ли Чжень. – Сумма кредита на тридцать процентов больше стоимости услуг. Да я вам еще и передал вчера… – Фразу он не закончил, нарвавшись на холодно-брезгливый взгляд.

– Что бы вы хотели выяснить? – спокойно спросил Кураев.

– Услуги выросли в цене? – зло спросил китаец.

– Может, услуги выросли, – усмехнулся Марат. – А может, кредит подрос. Одно из двух. Если вы не согласны – отказываемся от сделки. Я еще ничего не начал. Вчерашнее верну немедленно.

– Нет, не отказываемся, – угрюмо согласился Ли Чжень. – Это называется – выворачивание рук.

– Вы отлично овладели русским языком, – сомнительно похвалил его молодой банкир.

– А вы – семейными навыками, – ответил китаец.

– Благодарю вас, – церемонно раскланялся Кураев. – Ну, мы пойдем?

Он взял расписку и удалился со Знобиным под сверлящим взглядом Ли Чженя и безразличным – сопливого Никифора. Документы, которые он должен был продвинуть своими каналами, китаец привез ему еще вчера. Вместе с одним интересным мешочком.

Холщовый такой мешочек. Тяжеленький. Внутри – золотой песок, несколько мелких самородков и один довольно крупный.

Можно было бы, конечно, заставить его расплатиться более привычными средствами, но почему-то Марату захотелось мешочек взять и привезти его Дуняхе, своей женщине. Пусть знает, с кем связала судьбу.

На сегодня оставалась последняя и, возможно, самая важная встреча.

Прошла она удивительно быстро и буднично. Снова в ресторане. Довольно простецком, зато с непрозрачными стенками, надежно разделяющими столики от нескромных взглядов соседей.

Мужчина за столиком казался типичным представителем власти: красноватое лицо, уверенный взгляд маленьких, широко расставленных глазок, серый богатый, хоть и плохо сидящий костюм.

Марат подумал, что такие правили Русью вечно: и при Владимире, и при татарах, куда ж без них, и при царе-батюшке, и при большевиках… Собственно, менялись только декорации, суть власти на Руси не менялась никогда. Да и сословий, по большому счету, было только два: баре да холопы. Причем, в отличие от идей Станислава Маратовича, в жизни баре почти всегда одновременно были еще и холопами – перед вышестоящими барами. А холопы почти всегда были барами: у самого нищего селянина имелась еще более бесправная жена, а у той – невестка. Невестка же могла гонять детишек. Ну а тем оставалось только попинать дворовую жучку да помахать прутиком перед гусями.

– Андрей Степанович, документы я принес.

– Сколько там китаез? – лениво спросил начальник, опрокинув первую запотевшую рюмку.

– Около двухсот.

– А сколько в лесу будет околачиваться?

– Половина. Но кто ж их в лесу посчитает?

– Найдутся желающие, – хмыкнул представитель власти. – Ладно, сделаю. Давай бумаги.

Марат подвинул к нему два пакета с папками. Деньги лежали там же.

– Ну, я пойду? – спросил Кураев.

– Погоди! – Собеседник уже шумно хлебал горячий борщ. – Тут проблемы некие нарисовались, – наконец сказал он. – В Счетной палате. Отцу скажешь при личной встрече. В прошлый раз он разрулил.

– Хорошо, – пообещал Марат. – Но я деталей не знаю.

– Тебе и не надо, – невежливо ответил начальник. – Передай отцу, и все. Я в Москве буду через две недели. Пусть он не ждет, начинает. Приеду – расплачусь сразу.

– Хорошо, – снова повторил Марат.

Вышел из ресторана со смешанным чувством.

Краснолицый дядька был необходим в их здешнем бизнесе, но не стал от этого более приятным в общении.

Впрочем, Марату с ним детей не крестить, и в отличие от Кураева-старшего у него нет мессианских планов на будущее России. Честно говоря, у него вообще нет совместных с Россией планов. Родина – не Родина, для Марата все эти пафосы – пустой звук. Зарабатывать здесь классно, что он и делает.

А вот жить…

Марат вовсе не был уверен, что останется здесь надолго, тем более навсегда. И его будущий сын, возможно, будет иметь с этой страной еще меньше общего, чем он сам.

На вечер планов никаких не было. В номер тоже пока не хотелось. Друзей здесь Марат так и не завел, хотя летал довольно часто.

Отец как-то намекнул, что молодому мужчине не грех и развлечься в долгой командировке, но с этим тоже были проблемы: секса ему хотелось только с Дуняхой. Вот же приворожила. С детства как зельем опоенный.

Он попросил Знобина отвезти его в отель. Поужинает в одиночестве, пойдет пройдется вдоль моря, потом поплавает в бассейне, потом попорхает по Сети – а там уже и спать пора, под неудовлетворенные мужские мысли.

Все намеченное к вечеру осуществил. Правда, придя с гулянья – удалось даже полюбоваться лунной дорожкой на черной глади океана, – пережил что-то вроде легкого шока.

Зашел из полной темноты в неполную, в слабо освещенное фойе, и наткнулся взглядом на… Дуняху.

Даже не сразу сообразил, что как-то не так одета: те же полные, но не толстые плечи, налитая, но не обвислая грудь, и глаза серые, большие, Дуняхины.

Вышибли из наваждения черные чулки в крупную сеточку. Они отлично обтягивали и демонстрировали главный товар девицы, очень наглядно и сексуально. Да уж, Дуняха такие никогда не наденет!

Ну так эта дама – на работе: вместе с двумя другими недешевыми шлюхами она каждый вечер приходила в их отель.

Красивые девахи, ничего не скажешь. Можно было бы оторваться, если бы так чертовски не хотелось к жене.

Он полазил по Интернету, даже поиграл в какую-то дурацкую стратегию. Потом принял душ и лег спать. Выключил свет, полчаса провертелся. Решившись, встал, быстро оделся и спустился вниз, в фойе.

Повезло. Девка сидела там же и пока в одиночестве. Или – уже в одиночестве? На такую мужики должны западать.

Второй вопрос: повезло ли, что он ее застал? Ладно, чего теперь думать.

Он подошел к девушке, сел рядом.

– Свободна? – получилось грубовато, но наплевать: она опять колдовским образом стала превращаться в Дуняху. – Пошли со мной.

Девица оценивающе посмотрела на Марата. Похоже, удовлетворилась.

– На час? На ночь? – деловито спросила она.

– На ночь, – буркнул Марат.

В лифте она встала лицом к двери, спиной к Марату.

Ему нестерпимо захотелось раздеть ее прямо здесь.

Едва вошли в номер, даже дверь не закрыли, он схватил девушку и стал грубо срывать с нее одежду.

– Ты что, спятил? – возмутилась та. – Порвешь же!

Освобожденные от лифчика груди мягко колыхнулись в такт словам.

– Плевать! – бросил Марат. – Плачу за все!

Он опрокинул ее на кровать, сорвал остатки белья – разодрав-таки тонкую ткань, – и, не обращая внимания на протесты испуганной девушки, раздвинул ей полные бедра.

«Дуняха», – только и успел подумать Марат, как все кончилось, едва начавшись.

Счастья не получилось, даже в эрзац-варианте. Открыв глаза, он поразился, как мог представить свою Дуняху в образе этой… дамы.

– Надо было резинку надеть, – зло сказала девица.

– Иди в ванную, – буркнул Марат.

– Вообще-то туда и вначале ходят, – всхлипнула она.

Впрочем, девушкин испуг быстро проходил: она уже поняла, что ничего страшного с ней не произойдет, а с прочими возможными осложнениями как-нибудь справится, не маленькая.

– Какие вы, мужчины, нетерпеливые. – Теперь молодая женщина уже слегка кокетничала, приняв душ и вышагивая перед Маратом в чем мать родила. – Ну, что замолчал? Может, полежим?

– Уходи, – тихо сказал Марат. – Одевайся и уходи. Сколько я тебе должен?

Слегка обиженная девица назвала сумму, хорошо прибавив за порванную деталь туалета.

Марат отдал деньги, закрыл за девушкой дверь.

Потом пошел в душ.

Пуская попеременно то горячую, то холодную воду, наконец отвлекся от своих дум, как оказалось, ненадолго.

Потом подумал о случившемся кратком эпизоде и впервые за вечер улыбнулся. Прямо как в пионерском анекдоте: акт с женщиной – жалкое подобие онанизма.

Ладно. Что сделано – то сделано.

Просто в следующие командировки он будет стараться ездить с женой.

7

До океана оказалось неблизко.

Маленький автобус тяжко пыхтел на подъемах, извергая дымок из давно прокопченной выхлопной трубы. Но пока вроде тянул, отдыхая на длинных спусках.

Горы тем временем становились все круче, хотя по-прежнему не дотягивали до привычных Кавказа или Альп. Даже пропасти на серпантине не казались особенно пугающими, потому что изрядно заросли огромными, с обширными зелеными кронами, деревьями. И ощущения, что можно, сорвавшись с узкой дороги, насмерть убиться, все-таки не было.

Наконец перебрались через последний перевал, и вот он – океан. Ленивый, бесконечный, набегающий на пологие языки пляжей невысокими и длинными, до горизонта, волнами.

Некоторое время автобус пробирался вдоль побережья: справа – совсем невысокие холмы, слева – бескрайняя синяя гладь воды. Деревьев стало поменьше, зато попадались по-настоящему большие. Появились и высоченные гиганты со впечатляющими, похожими на зеленую дыню-торпеду, только шишковатыми, плодами. В памяти Пифа почему-то всплыло хлебное дерево. Что это было на самом деле, история умалчивает.

Еще через час свернули с прибрежного пыльного шоссе влево, к самой воде. Здесь, на границе бескрайнего пляжа, угнездился маленький пансионат: два двухэтажных белых дома с колоннами и несколько совсем крошечных, тоже белых, одноэтажных коттеджей.

В один из них, отделанный мрамором и красным деревом, заселили Богдановых, Пиф же получил ключ от комнатки квадратов на восемь и с земляным полом, дверь которой выходила прямо на улицу. В комнатке стояла деревянная узкая кровать, напротив нее – маленький холодильник, на стене висел старый телевизор. Кран с чугунной раковиной имелся там же, чуть правее. Прочие удобства размещались на улице, что никак не напрягало Пифа.

И метров, и мебели более чем достаточно для одинокого неизбалованного молодого человека.

«Хирургическую» процедуру с Александром Федоровичем Николас провел еще утром, в Багио. Теперь, дав пациенту отдохнуть после дороги, хилер отправил к нему Луиса и Августина – ребята также проделали весь путь в синем автобусе.

Богданов чувствовал себя на удивление хорошо. Ольга Николаевна в связи с этим тоже взбодрилась и повеселела.

После массажа Николас повелел всем залезть в бассейн.

Впрочем, бассейном назвать это гидротехническое сооружение было сложно: в самом глубоком месте вода была по пояс стоящему взрослому человеку, а в самом мелком – по щиколотку.

Однако никто в бассейне и не стоял. Человек десять отдыхающих либо сидели, либо лежали, практически полностью погрузившись в теплую воду: в голубом, отделанном плиткой, полу были сделаны специальные ложементы для удобного времяпрепровождения.

Пиф оглядел собравшихся – кроме них, европейцев не было. Все были сильно нездоровы. Пожалуй, оживший в последнее время Богданов выглядел одним из самых сохранных.

Две пожилые полные тетеньки, похожие друг на дружку как сестры, вообще глаз не открывали, пребывая в полуотключке, худой ссохшийся азиат тоже принимал ванну, практически не шевелясь, еще несколько человек были в состоянии получше, но все равно плачевном. Наблюдали за процессом три строгие монахини в белом – две пожилые и одна молодая. Они то и дело поправляли руки, ноги или головы больных, принимавших ванну.

«Да это же местный хоспис!» – дошло до будущего доктора Светлова. Неплохая идея: лица больных выражали абсолютное удовлетворение тихой жизнью.

Вода явно была лечебной: через десять минут пребывания в ванне у здорового и полного сил Пифа начали смежаться веки, причем засыпать было приятно и сладко. Он даже, расслабившись, чуть слегка не хлебнул водички, однако опытная рука монахини-медсестры мгновенно и бережно приподняла ему голову. Так же расслабились и Богданов с Ольгой Николаевной, и даже присоединившийся к ним Николас.

В лечебной ванне пролежали больше часа, после чего хилер позвал их на ужин.

Удивительно: Александр Федорович дошел до столовой сам, не только без коляски, но даже без помощи Пифа и Ольги.

Ресторанчик тоже оказался своеобразный: крыша имелась, дожди с апреля по ноябрь здесь лили мощные, тропические, а вот стен не было. По столбам и по крыше с внутренней стороны во множестве бегали ящерки, привлеченные включившимся электрическим светом – естественный быстро угасал. Время от времени они сваливались на стол, на что никто не обращал никакого внимания; непуганый местный житель встряхивался и, исполненный достоинства, покидал обеденную зону.

Кормили обильно и с хорошим выбором. Можно было заказать мясо, рыбу и любое количество овощей или фруктов.

Впрочем, Пифу было не до еды. Он оказался лицом к океану, в воды которого быстро стекало огромное красное солнце. Красным же был залит весь горизонт. А невысокие и смуглые местные мужички ловко вытаскивали из воды на песчаный берег свои странные лодки: узкие, черные, стремительные. Казалось, в них едва может усесться один человек нормального телосложения, но садились, один за другим, двое и даже трое. А ведь там еще был мотор! Не опрокидывалось это хрупкое и быстрое сооружение из-за обязательно имевшихся противовесов: еще двух худосочных бамбуковых корпусов, сопряженных с основным бамбуковыми же тонкими стержнями и веревками.

– Хорошо здесь, – сказал Богданов, с аппетитом доев свою порцию и откинувшись в удобном плетеном шезлонге.

– Очень, – согласилась обрадованная Ольга Николаевна; пожалуй, впервые за последнее время муж был доволен жизнью.

Остальные больные тоже ожили. Сейчас они не производили впечатления умирающих: тихо разговаривали друг с другом и с монахинями, читали книги, просто смотрели на расцветший красками океан.

– Дима, может, еще лекцию забабахаем? – обратился к Пифу Александр Федорович.

– Давайте, – согласился Светлов. Не то чтобы ему сильно хотелось сменить эту красоту на занятие по международному банкингу, но желание больного – закон для обслуживающего медперсонала.

В итоге больше часа проговорили про всякие суетные вещи. Пифу жаль было отвлекаться от заката, однако постепенно он увлекся: мир банковских операций, финансовых потоков и перетоков при ближайшем рассмотрении тоже оказывался непростым и полным драматических возможностей. К тому же разобраться со всякими лизингами, факторингами и эквайрингами было не так сложно, учитывая незаурядные математические способности юноши.

Тем временем роскошный закат очень быстро сменился абсолютной, почти чернильной темнотой, изредка рассекаемой светом ламп с мачт рыбацких суденышек, вышедших на ночной лов.

Отдыхающие постепенно разошлись по своим коттеджам и номерам. Остались лишь Ольга Николаевна с Александром Федоровичем и Пиф.

– Дима, – вдруг спросил его Богданов, – а чего ты в последнее время такой печальный?

Вопрос был неожиданный. Пиф, скорее всего, вряд ли стал бы отвечать откровенно, задай его кто-нибудь другой. Но спрашивал Богданов. Ольга Николаевна тоже повернулась к Пифу, подтверждая и свой интерес к теме.

– Я люблю одну девушку, – неожиданно для себя признался Пиф. И замолчал.

– А она тебя? – спросил Александр Федорович.

– Надеюсь, тоже, – прозвучал ответ после секундной паузы.

– Тогда повторяю вопрос: чего ты такой печальный? – улыбнулся Богданов. – Если все заинтересованные стороны друг друга любят.

– Не все, – уточнил Светлов. Он уже явно не мог, да и не хотел, остановиться (когда-то же надо выговориться?). – Есть еще ее муж.

– Это хуже, – огорчился собеседник. – А он в курсе ситуации?

– Да, – вздохнул Пиф. – Последние десять лет.

– Дим, тебе десять лет назад сколько было? – мягко спросила заинтригованная Ольга Николаевна; женщины просто не в состоянии не заинтересоваться драматической любовной историей.

– Я ее всегда любил, – тихо проговорил Пиф. – И десять лет назад, и пятнадцать.

– А муж – немолодой и богатый? – Мысли Богданова катились по традиционному руслу.

– На три месяца младше меня, – объяснил Пиф и зачем-то добавил: – Его зовут Марат.

– Как все сложно, – расстроился Александр Федорович. – А почему она за него вышла, если любит тебя? Ты извини, что в душу лезу. Но я ведь сразу объяснил – у меня на тебя виды.

– Я думаю, Дуняша просто устала, – подумав, ответил Пиф.

– От чего, Дим? – Это уже Ольга Николаевна.

– От неустроенности, от вечного испуга своей мамы одинокой, от бедности, от того, что мне еще было три года учиться, от того, что я не хотел в хирурги. А еще она Марата всегда боялась.

– А ты? – серьезно спросил Богданов.

– Я – нет, – так же серьезно ответил Пиф.

– Отец Марата – в бизнесе? – Александр Федорович, похоже, начал просекать ситуацию.

– Да. В крупном. Марат тоже. Он очень умен. И решителен.

– И твою девушку сильно любит?

– Болезненно, – снова подумав, ответил Пиф. – Он без нее не может.

– А ты? – спросила Ольга Николаевна.

– Я тоже.

– Как все запутано, – после паузы повторил Богданов. – Но ты же не собираешься от нее отказываться?

– Нет, конечно, – Пифу даже странно было такое предположить. – Я хочу увезти ее куда-нибудь. Подальше от Москвы.

– Куда, например?

– Например, в Израиль.

– Куда-а? – Теперь Богданов удивился по-настоящему. – Ты-то какое имеешь отношение к Израилю? У тебя там родственники?

– Ни одного. Просто моя бабуля оказалась еврейкой. Я случайно узнал, пару месяцев назад. До этого никогда не обсуждалось. Мамина мама. А у них такая фишка, что раз по материнской линии, то и я получаюсь еврей.

– И что это тебе дает? – так и не врубился Александр Федорович.

– Право на репатриацию. Израиль – единственная страна, где меня примут с Дуняшей. А там – не пропаду. Да я нигде не пропаду, просто там можно будет прикрыться от Марата. А в Москве у них все схвачено.

– Ты думаешь, его семья будет тебя преследовать? – спросил Богданов.

– Конечно, – уверенно ответил Пиф. – Станислав Маратович ничего не пускает на самотек, Ну, а Марат со временем покруче папы будет.

– У тебя уже был конфликт с его отцом? – вмешалась в интересную беседу Ольга Николаевна.

– Нет, – покачал головой Пиф. – Вообще-то, это он платит за мое обучение. На бесплатное было не попасть.

– Ничего не понимаю! – Богданов аж головой затряс. – Он платит за обучение злейшего врага своего сына?

– Он не считает меня врагом, – уточнил Пиф. – Я слишком мелок для этого. Так, песчинка на дороге, к тому же полезная.

– А чем ты ему полезен?

– Он… – начал было Пиф, но задумался, подбирая слова. – Понимаете, Станислав Маратович все вокруг себя преобразует. Разумеется, с пользой для семьи. И всем интересуется.

– Так чем ты ему полезен? – повторил вопрос Богданов, теперь явно желая во всем разобраться досконально.

– Я буду хорошим доктором, – просто ответил Пиф. – А еще я их бабушку выхаживал после инсульта и их животных. У Марата дорогая собака от чумы умирала, мы в четвертом классе тогда были, все ветеринары отказались, а я выходил. Вот Станислав Маратович меня и приметил. Я ж говорю, он все вокруг примечает и все к делу пристраивает. К тому же он сначала не хотел, чтобы Марат женился на Дуняше.

– А это почему? – теперь уже удивилась Ольга Николаевна.

– Станислав Маратович считал ее неинтересной партией для Марата.

– И Марат ослушался? – недоверчиво спросил Богданов. В его представлении ослушаться такого папу довольно необычно.

– Марат не может ослушаться, – улыбнулся Пиф, – потому что ему никто не может приказать.

– Даже отец? – Схема отношений в этой семье продолжала оставаться Александру Федоровичу непонятной.

– Даже отец, – подтвердил Пиф. – Марат всегда был самодостаточной личностью, и Станислав Маратович это всегда понимал.

– А каковы твои отношения с Маратом? – тихо спросила Ольга Николаевна.

– Никаких отношений, – вновь улыбнулся Пиф. – Он пока меня терпит. И тоже не считает соперником. Да, кроме Дуняши, он, по-моему, вообще никого не любит, разве что своих родителей и бабушку.

– Ты сомневаешься в том, что он любит своих родителей? – не понял Богданов.

– Марат – очень своеобразный человек, – вздохнул Пиф. – Я знаю его с самого детства – и то мало что могу о нем сказать. Дуняшу он любит, по крайней мере, пока она с ним.

– Последний вопрос, Дим, – помолчав, сказал Богданов. – Если не хочешь – не отвечай.

– Спрашивайте, – спокойно согласился Пиф.

– А почему ты уверен, что эта твоя Дуняша уйдет с тобой? Один раз она уже сделала другой выбор. Ты уж извини.

– Ничего, – честно простил Богданова Пиф. И так же честно ответил: – А я и не уверен, – сказал он. – Я же сказал, надеюсь.

– Понятно, – вздохнул Богданов. – В общем, тебе надо срочно разбогатеть.

– Вы неправильно о ней думаете, – мягко поправил Пиф. – Она очень-очень хорошая. Просто не всем же быть сильными.

– Санечка, ну что ты пристал к парню? – укорила мужа Ольга Николаевна. – Можно подумать, я для тебя в свое время была лучшая партия.

– Ты для меня в любое время – лучшая партия, – серьезно ответил Александр Федорович. А потом неожиданно жестко продолжил, причем так, как будто Пиф не сидел рядом с ними. – Этот парень мне нужен, – четко сказал Богданов, глядя на Ольгу Николаевну и говоря о Светлове в третьем лице. – И я сделаю все, чтобы он работал со мной.

Сейчас он почему-то здорово напомнил Пифу Станислава Маратовича, только играющего на его стороне. Возможно.

– А хочешь, пойдем погуляем? – резко сменив тему, вдруг предложил Богданов жене.

– А ты не устанешь? – обрадовалась она.

– Мне значительно лучше, ты же видишь, – еще больше порадовал он супругу.

Они встали из-за стола и, оставив Пифа в гордом одиночестве, неторопливо направились в сторону океана.

Вернулись лишь минут через сорок. И снова пациент приятно удивил будущего эскулапа: выглядел бодрым и совершенно не уставшим. Ай да хилер!

– Спать совсем не хочется, – сказал Богданов. – Пойдемте еще куда-нибудь завалимся. Есть же здесь какие-нибудь ресторанчики?

Заведение, в котором они ужинали, уже закрылось. Пансионат с хосписным уклоном явно не предназначался для изысканных вечерних развлечений. Ольга было забеспокоилась, что скажет Николас, но тот сам к ним подошел и, выяснив, в чем вопрос, дал добро на вечернюю тусовку. Даже направление указал – по тому шоссе, по которому они приехали, только не в обратную сторону, а как бы двигаясь дальше, в сторону городка Сан-Педро.

Богдановы и Пиф зашагали в обещанный ирландский паб – это было прикольно, особенно с учетом того, что, кроме них, европейцев было не заметно.

Идти пришлось по неудобьям: тротуары вдоль шоссейки оказались не предусмотрены. Слава богу, хоть пылью особо не надышались, поскольку машин проезжало мало: раскрашенные джипни уже все разъехались по гаражам, и мимо путешественников, грохоча, изредка проносились только ободранные пикапы да мотоциклетки-такси со смешной, слегка прикрытой пластиковой крышей коляской на двоих.

– Оленька, смотри, ногу не подверни, – остерег жену Александр Федорович.

Это было немудрено, когда встречные авто напрочь ослепляли идущих. Радовало только то, что сам Богданов, казалось, не устал вовсе, спокойно вышагивая впереди.

Вот и нарисовалась неоновая вывеска паба с изображенной на ней огромной красной пивной кружкой и совсем уж гигантским, почему-то ядовито-зеленым, лобстером.

Зал был небольшой, с потемневшей от времени некрашеной деревянной мебелью. И с открытой верандой, выходящей прямо к черневшему невдалеке океану. Народу полно, вновь пришедшие с трудом нашли себе свободный столик.

К ним тут же подошла официантка – милая девчонка-метиска, как потом выяснилось, дочка хозяина бара.

– Вы предпочитаете местную кухню или европейскую? – спросила она на безупречном английском.

Есть не хотелось. Ольга и Пиф ограничились зеленым чаем с пирожными, Богданов попросил пива. Ольга Николаевна вопросительно посмотрела на Пифа. Тот разрешающе кивнул: он получил исчерпывающие инструкции на этот счет от Николаса. Они сводились к единственному правилу: пусть делает все, что хочет, – имеет право.

Затем подошла жена хозяина, невысокая красивая филиппинка-тагалка лет сорока, стройная, с по-прежнему точеной фигурой. Она принесла чай, пирожные и темное пиво в тяжелой стеклянной кружке. Богданов с наслаждением погрузил губы в прохладную пену.

Потом отметился и сам хозяин, пожилой толстый ирландец, минимум лет на тридцать старше супруги. Он поинтересовался, всем ли довольны гости. После чего пожелал Богданову удачи и сказал, что Николас – несомненно, самый умелый после бога. Похоже, секреты в здешней местности недолго оставались секретами.

Оглядевшись, гости быстро поняли своеобразие местного сообщества. Почти все собравшиеся были семейными парами, причем идентично подобранными: европеец или гринго-муж и азиатка-жена. Как и в случае с владельцем бара, средний возраст жен был лет на двадцать пять – тридцать меньше среднего возраста мужей. Многие пары пришли с детками – веселыми, в основном белокожими детишками, но с заметно миндалевидными черными глазами. У детей тоже сложилась своя оживленная тусовка, и очень к тому же горластая.

– Забавно, – заметил Богданов.

– Да, необычно, – согласилась жена.

Она вспомнила, что читала про это в самолете. Многие белые мужчины, закончив к шестидесяти или даже семидесяти свою прежнюю, часто неудачную, личную жизнь, приезжали на острова за новой. Здесь они сразу становились завидными женихами, причем женщины вовсе не являлись хищными охотницами за их не столь уж великим для Европы или Штатов состоянием. Просто в этих местах царил культ семьи и детей, а также культ почитания мужчины и уважения к женщине. Филиппинка получала полноценную и весьма состоятельную по местным меркам семью, а немолодой белый – нередко ранее недостижимое семейное счастье. Так что это вовсе не походило на распространенный в Юго-Восточной Азии секс-туризм. То есть, наверное, он на Филиппинах тоже присутствовал, но в данном конкретном баре явно не доминировал.

Посидели еще минут тридцать или сорок. Ни о чем не говорили, ничего не обсуждали. Просто наслаждались вкусной едой, напитками, обществом, совсем не мешавшим шумом собравшихся, приятным монотонным гулом океанских волн.

А еще Богдановы наслаждались тем, что пока что оба живы. Юный Пиф остро понимал это.