Текст книги "Я сам себе судья"

История с пропиской родственников

Моя опала длилась больше года. А затем я вновь появился на голубых экранах, и мои песни стали крутить по радио. На концертах меня по-прежнему объявляли: заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР. И в этом статусе в 1968 году я стал лауреатом конкурса «Золотой Орфей», проходившего в Болгарии. А до этого, в 1966 году, я стал лауреатом Всесоюзного конкурса исполнителей советской песни.

Помню, в 1968 году мама, сестра и Батя без предупреждения приехали в Москву. Я-то думал: погостить, а они продали наши полдомика в Днепропетровске и приехали насовсем. В буквальном смысле слова, свалились мне, как снег на голову. Мама просто не представляла, что это для меня может значить. Она была уверена, что ее сын достиг таких высот и такого положения, когда вообще не может быть по жизни особых проблем. Поэтому она и приехала, ничего предварительно не сказав мне.

И вот я возвращаюсь с гастролей, а у меня в доме – мама, папа и сестра. Я говорю: «О! Какая радость, Батя. Молодцы, что приехали. Давно не виделись… Какой же я счастливый человек!» И тут мама моя загадочно так говорит: «Сынуля?» Я говорю: «Что?» – «Ты действительно счастливый человек?» – «Действительно, мамуля!» И тогда мама моя объявляет: «Мы приехали к тебе навсегда…» – «Чего? Как это навсегда?» – у меня аж челюсти свело. После такой моей реакции все удивились еще больше. Они даже не могли себе представить, что значит в Москве получить прописку, да еще сразу для трех человек, когда я сам еле-еле получил ее для себя одного. Лишив сами себя прописки в Днепропетровске и, не имея прописки в Москве, они обрекали себя на подвешенное и во многом бесправное состояние.

Потрясающая это была история. Я был в шоке от создавшегося положения. «Господи, что же мне теперь с ними делать?», – спрашивал я себя. И что я только не вытворял, чтобы прописать их! Я развел мать с отцом… Какие слезы были! А как я организовал брак сестры со своим конферансье?!! Их же нужно было всех легализовать в столице. Казалось, это абсолютно невыполнимо. Но я все это сделал.

К тому времени я уже купил двухкомнатный кооператив на Проспекте Мира. Туда и прописал всех своих родственников. Но до этого, чтобы получить московскую прописку, пришлось фиктивно выдать замуж сестру, да и Батя тогда все никак не мог понять, зачем им с мамой разводиться!

Второй брак

Хотя первый брак не принес мне ничего хорошего, в 1969 году я решился на второй актерский брак и женился на Люсе… Прошу прощения, на Людмиле Марковне Гурченко!

И опять приключилась та же история. Только, конечно, Людмила Марковна была женщиной намного более серьезной. Во всех смыслах. Женщина с характером! Ты ей слово, она тебе – десять. И она, естественно, требовала ответственности перед семьей, перед домом. И очень остро реагировала на какие-то, так сказать, деликатные вещи, которые возникали по жизни. Как и с первой супругой, из-за гастролей мы стали мало видеться и быстро отдаляться друг от друга по причине разности характеров и темпераментов. Короче говоря, не сложилось до такой степени, что потом мы никогда даже не здоровались друг с другом, хотя и прожили вместе три года… Наши отношения с Людмилой Гурченко – это не несчастная любовь и не счастливая, а, скорее, несостоявшаяся. Она уезжала на съемки, я – на концерты, виделись мы крайне редко, и поэтому ситуация складывалась неразрешимая. Может быть, если бы у нас появился общий ребенок, это изменило бы наши взаимоотношения. Хотя у нее была очаровательная дочь Мария, к которой я относился очень хорошо.

Когда мы поженились, родители Людмилы еще жили в Харькове, и Маше приходилось трудно. Мама довольно грубо с ней обходилась, хотя и любила по-своему дочь. Не знаю, насколько Маша меня любила, но у нас были вполне дружеские отношения. Я ее проводил в первый класс. Она слушалась меня и, когда у них с Людмилой возникали конфликты, всегда бежала ко мне. Я всегда ее защищал. Но после того, как я ушел от Людмилы, с ней больше не общался. Но до сих пор считаю ее талантливой актрисой и человеком невероятных способностей, который мог справиться с любой задачей. На фортепиано научиться играть, на гитаре – пожалуйста, писать стихи или музыку – нет проблем, петь – ради Бога.

Сама Людмила уже после расставания в интервью газете «Комсомольская правда» признавалась, что союз со мной был для нее ошибкой. И как вспыльчивая и стихийная дама в телепередачах, куда ее приглашали, могла наговорить обо мне бог знает что. Например, однажды в передаче Леонида Парфенова назвала меня «темным пятном» в своей жизни. Господи, но я был у нее четверым мужем… Официальным! Ни об одном муже – а после меня у нее еще два официальных было! – она не отозвалась хорошо.

Нельзя так скверно относиться к окружающим! Она даже дочь свою не щадила: отсудила квартиру, хотя у той двое детей. Когда Марк, внук Гурченко, погиб в 1998 году от передозировки наркотиков, Людмила Марковна даже не пришла мальчишку похоронить, не появилась и на похоронах своей мамы. Такой эгоцентризм просто в голове не укладывается. И я сказал себе: «До семидесяти молчу, а потом вынужден буду сказать: «Люся, нельзя так! Мне не в чем перед тобой оправдываться, но если для тебя я «темное пятно», то почему для другой женщины вот уже столько лет – светлое? Ну, не получилась у нас жизнь, так разве мы должны быть врагами до конца своих дней?» Но она до конца дней ненавидела меня за развод. Но не потому, что хотела видеть рядом с собой меня. Просто не любила одиночество. Я случайно встретился с ней на телевидении и все-таки решил поздороваться: «Добрый день, Людмила Марковна!», а она заорала на весь коридор: «Ненави-и-ижу!!!» Я только плечами пожал: «Значит, любишь до сих пор, дура!» И пошел себе дальше.

Ничего плохого я ей в этой жизни не сделал. Наоборот, приобрел квартиру для ее бывшего мужа Саши Фадеева, чтобы она не разменивала их общую, помог перевезти из Харькова родителей, хорошо относился к Маше… А то, что у нас жизнь не складывалась, это естественно. Она на съемках, я на гастролях… И образ жизни, и возраст приводили к каким-то встречам, которые очень, наверное, оскорбляли, хотя это было взаимно. Видимо, поэтому мы и разошлись.

Давно это было, но журналисты до самой ее смерти считали своим долгом спросить у Гурченко о Кобзоне, а у Кобзона – о Гурченко. Естественное, конечно, любопытство, тем более что Людмила Марковна не один раз высказывалась обо мне неблагоприятно…

Вот, например, жадным она меня называла. Жадным!? Ну, во-первых, начнем с того, что когда я был на ней женат, она ни в чем себе не отказывала. Работал я всегда много, и в артистическом мире считался весьма обеспеченным человеком. Поэтому жаловаться на отсутствие каких-то средств и говорить, что я был скупым, по-моему, не может никто из тех людей, с которыми я общался. Я никогда не смотрел на деньги как на средство, которое поддерживает в этой жизни. Я всегда относился к ним легко. Хорошо, конечно, когда они были. Но если их не было, я тоже чувствовал себя нормально.

* * *

Кстати, мы познакомились с Людмилой Марковной в 1967 году совершенно случайно в ресторане ВТО. К тому моменту после «Карнавальной ночи» прошло уже более десяти лет. Так получилось, что мы с ней вместе посмотрели фильм «Шербурские зонтики», и я сразу же уехал в Питер. Наутро созвонились, и у нас начался телефонный роман.

Потом я был на гастролях в Куйбышеве, теперь это Самара. И ко мне прилетела Людмила. Мы уже жили тогда вместе, но расписаны еще не были: как-то все времени не хватало, да и не считали это обязательным. И вот после ужина в ресторане, в первом часу ночи, поднимаемся ко мне в гостиничный номер (кажется, это была гостиница «Центральная»), а дежурная нас не пускает. Я говорю: «Я – Кобзон». Она отвечает: «Вижу». – «А это, – говорю, – Людмила Гурченко, известная киноактриса, моя жена». – «Знаю, – отвечает, – что актриса, но что жена – в паспорте отметки нет. В один номер не пущу. Пусть снимает отдельный и там живет». Смотрю, у Людмилы Марковны истерика начинается, слезы ручьем. Что делать? Звоню среди ночи домой директору филармонии Марку Викторовичу Блюмину: так мол и так, извините, едем в аэропорт, гастроли придется отменить. Он выслушал: «Приезжайте ко мне». Переночевали у него. Утром, после кофе, он везет нас в филармонию, ведет к себе в кабинет, а там уже ждут – дама из загса, свидетели и все такое. Так он нас с Людмилой Марковной и поженил.

Это было время расцвета моей популярности, а вот для нее этот период был достаточно тяжелым. Она пребывала в страшной депрессии: ее популярность сильно упала. Но тем не менее, Гурченко оставалась Гурченко: она пробовалась в один театр, в другой. Со съемок возвращалась с истерикой. И каждая из них почему-то заканчивалась словами: «Это невозможно! Не успеешь заявить о своем желании сняться или сыграть роль, как тебе сразу же лезут под юбку и тащат в ресторан!» Она очень хотела играть в театре, но куда бы она ни обращалась, режиссёры сразу же предлагали ей «койку». А она очень болезненно реагировала на подобное поведение: оно ее унижало. В такой момент я и подставил ей плечо. А она сказала в интервью «Комсомолке»: «В браке с Кобзоном ничего хорошего не было. Он умел сделать мне больно. Начинал подтрунивать: «Что это все снимаются, а тебя никто не зовет?» После этого брака я осталась в полном недоумении, и мне открылись такие человеческие пропасти, с которыми я до того не сталкивалась…». Иногда не сдерживался. А в остальном… Мне странно. Мы ведь особенно в первое время мы были очень увлечены друг другом. Поэтому насчет «ничего хорошего не было» я не понимаю… Во времена нашего брака с Людмилой Гурченко я был молод, популярен, имел много поклонниц. Но мне нравилось и то, что я официально был женат на актрисе, которую знала вся страна. Но, не смотря на то, что Людмила Марковна была ко всему прочему и замечательной хозяйкой, брак с ней не стал для меня тылом. Скорее, он был линией фронта. Мы сами «обостряли» наши отношения своим накалом страстей, который неизбежно должен был привести к разрыву. Однажды во время ее гастролей ей донесли про мою якобы измену, она тотчас отбила телеграмму: «Горбатого могила исправит. Косточка». Я ее называл «Косточка». Я ей ответил: «Каким был, таким и останусь. Горбатый». И мы развелись. После Людмилы у меня был страшно тяжелый год – не то что поисков и раздумий, а, скорее, мощных депрессивных настроений. Тяжело мы с ней расставались.

И еще что важно. Моя мама не была довольна моим выбором невест. Ни первым, ни вторым. Кстати сказать, особенно она была недовольна вторым выбором. Она не любила Людмилу Марковну. Как раз в 1967 году мама переехала ко мне в Москву, так что лично познакомилась с невесткой. Мы с Гурченко жили в квартире на Маяковке, которая ей досталась от предыдущего мужа, сына писателя Фадеева. Помню, как мы с Люсей приехали к маме знакомиться. «Мама, это моя жена». Пауза. Потом: «Как это?» – «Так это!» Мама с Люсей внимательно друг друга оглядели, составили свое мнение и промолчали. В мое отсутствие встречались один-два раза, между ними происходили нелицеприятные разговоры… В общем, потом каждая мне высказывала недовольство. Мама, естественно, всегда защищала интересы своего сына.

Обычная жизнь: гастроли, записи, съемки…

С начала 1970-х годов я строил сольную карьеру. И самый первый выпуск «Песни года» (1971) открывал песней Оскара Фельцмана и Роберта Рождественского «Баллада о красках» в моем исполнении.

Я был на вершине. Лауреат, победитель… Я тогда себе даже американский автомобиль купил – старый «Бьюик». Я его купил, пижонства ради, когда мы расстались с Гурченко. Мне хотелось показать ей свою независимость. Только вот он ломался через каждые сто метров, зато внешне был удивительно красивый…

Но проблем чисто бытовых было много. Как я уже говорил, мне все-таки удалось развести мать с отцом и привезти из Днепропетровска справку, добытую, конечно, «левым» путем, о том, что мама у меня одинокая. Так маму я прописал к себе. А в Пушкино, в Московской области, где у меня жил старший брат Исаак, мы прописали батю. Однако… то ли все это на него плохо подействовало, то ли силы были уже не те, но в 1970 году Бати не стало, хотя мы все его так любили… Любили, как самого родного человека…

А вот чтобы прописать сестру Гелену, ее пришлось выдать замуж за моего конферансье Гарри Гриневича. Дело в том, что он как раз нуждался в отдельной квартире, но купить ее на одного тогда было нельзя. И поэтому и ему понадобился фиктивный брак, какой они и заключили с моей сестрой. А я ему купил за это квартиру. Сестру прописали у него, хотя все продолжали жить, как и жили, у меня в двухкомнатной.

Вот так мы и стали опять жить вместе. Жить-поживать и добра наживать.

У меня шла обычная жизнь: я гастролировал восемь-девять месяцев в году, а когда возвращался, вновь был до предела загружен записями и съемками. И на гастролях я выкладывался по полной. Я, можно сказать, родоначальник этого зверства, когда артист давал два-три, а то и пять-шесть сольных концертов в сутки. Причем, всегда работал живым голосом. Тогда вообще не знали, что такое фонограмма.

Здесь стоит вспомнить, как и сколько тогда певцы зарабатывали себе на жизнь. Если сейчас каждый зарабатывает столько, за сколько договорится, то в советские годы об этом можно было только мечтать. А кто пытался устраивать договорные или так называемые «левые концерты», кончал обычно плохо. Эта участь с плохими последствиями особенно грозила Магомаеву, Лещенко, Леонтьеву и Пугачевой. За ними был особый глаз. И если не они сами, то их директора основательно погорели, а администратор Муслима, кажется, и вообще получил срок за «левые дела» в Норильске. Сам же Муслим, как в свое время и я, был около года под запретом.

Что толкало названных «звезд» на такие нарушения? Да, прежде всего то, что их заработки ни в какое сравнение не шли с доходами государства от их концертов. Скажем, Алла Пугачева собирала по рублю за место целые стадионы, а получала за концерт всего 62 рубля 50 копеек. Ну, как тут не задумаешься о дополнительных доходах?

У меня необходимости в «левых концертах» не было, так как я, во-первых, получал за концерт 202 рубля 50 копеек (у меня была самая большая ставка в СССР), а во-вторых, как я уже говорил, я очень много работал, редко ограничиваясь одним концертом в день.

Без лишнего хвастовства могу сказать: однажды я дал рекордные двенадцать концертов в день, а мой самый длинный концерт длился одиннадцать с половиной часов. Я до самого последнего времени совершал свыше сорока перелетов в месяц, записал около трех тысяч песен…

Кто-то скажет – безумие… Я и сам на эту тему люблю пошутить, когда читаю, к примеру, что мой достаточно близкий друг Шарль Азнавур очень много работает. В свои «девяносто с лишним» он в замечательной форме, и вот в прессе сообщение промелькнуло, что он вошел в Книгу рекордов Гиннесса, дав четыреста концертов в год. Очень рад за него, и хотя никогда на место в этой книге не претендовал, если бы этим вопросом серьезно занялся, по многим показателям мог бы туда попасть. По количеству концертов на протяжении жизни, по числу совершенных перелетов и протяженности маршрутов…

Не было, уверяю вас, уважаемый читатель, в Советском Союзе ни одного города, который бы я не посетил. Почему? Хотелось в каждый уголок заглянуть, и я сам составлял маршруты. Ну, скажем, курс – Прибалтика, значит, должен объехать все города в Эстонии, Латвии и Литве, потом – Средняя Азия: побывать нужно в каждой из ее пяти республик… А комсомольские стройки!? Север, Урал, Сибирь, Дальний Восток, Камчатка, Сахалин… Вдобавок я 106 стран мира объездил. И в Соединенных Штатах Америки, куда уже давно не пускают, я был раз тридцать. Если все эти данные восстановить, одной страницы в Книге рекордов Гиннесса явно не хватит.

Поэтому, кстати, я и был одним из самых богатых людей в стране. Кроме меня, еще несколько десятков артистов, в том числе и человек пять из Большого театра, имели такие большие гонорары.

Третий брак

С моей третьей женой, Нинель Михайловной Дризиной, мы познакомились в доме у моих друзей Радовых, куда Нелю привезла на вечеринку подруга хозяев. Семья Радовых любила принимать гостей. У них устраивались многие важные знакомства того времени. Радовы держали салон или, как тогда говорили, «варили салон».

Думаю, знакомство с Нелей было не случайным: дамы предполагали нас познакомить. Они видели, что я весь в переживаниях, в свои тридцать три года очень одинок. А Неле тогда не исполнилось и двадцати – торопиться, как понимаете, некуда.

В доме известного конферансье Эмиля Радова тогда собралась модная компания: артисты, известные люди, «золотая молодежь», короче говоря, бомонд. И кандидатов в тот вечер было хоть отбавляй. Дело в том, что маме очень не нравился Нелин ленинградский кавалер: он жил на зарплату советского инженера в коммунальной квартире. К тому же в то время была популярна шутливая формула: ленинградки выходят замуж за москвичей, а москвички – за иностранцев.

Нелли была безумно хороша. И понравилась мне сразу. Я пригласил ее на следующий день пообедать, а перед рестораном повел попить кофейку к моей маме.

Мама для меня – мой Бог, моя религия, моя вера. И ее тоже очень угнетало отсутствие у меня семьи. У всех моих братьев уже были дети, а у меня – один развод, другой развод, неприятности в ЦК КПСС, меня перестали выпускать за границу. Ведь я был человеком, которого семья не связывала, поэтому потенциально мог сбежать. ЦК это очень тогда беспокоило. Словом, я познакомил маму с Нелей, и они друг другу очень понравились. Отсюда началось мое телефонное ухаживание: Неля жила в Ленинграде. Потом мы встретились на юге и приняли решение быть вместе.

Свадьба была пышная. Я привез в Ленинград два вагона друзей и гостей. Привез весь свой оркестр, двадцать человек. Они приехали с женами. Приехали родственники с Украины, родные братья. Конечно, были и Нелины друзья и родственники. В общем, свадьба получилась очень веселой.

Познакомились мы с Нелей в марте 1971 года, поженились 3 ноября того же года. На первую брачную ночь нам сняли в гостинице «Европейская» номер, а потом мы отправились в Прибалтику. Это мне в Москонцерте сделали гастроли по Прибалтике – со всем оркестром. Неля тогда сказала: «Иосиф, ну все-таки это наш медовый месяц. Как ты будешь работать?» А я ответил: «Мы будем приезжать, останавливаться в хорошей гостинице, утром будем гулять по городу, смотреть всякие красоты. А вечером будет концерт, и после концерта у нас будет много свободного времени». Неле ничего не оставалось делать, как только согласиться. Когда мы приехали в первый город (никогда не забуду, это был Каунас), мы вышли из вагона, нас встретила местная администрация с цветами и говорит: «Здравствуйте, Иосиф, у нас сегодня три концерта». Неля смотрит на этого администратора и говорит: «А мы по три концерта работать отказываемся». На что все музыканты засмеялись, а я сказал: «Ты никогда больше не будешь вмешиваться в рабочий процесс».

Такое вот это было рабоче-свадебное путешествие, когда я работал, а Неля отдыхала…

Женившись, мы с Нелей в первый, в самый медовый, месяц нашей брачной жизни прожили с помощью академика и моего друга Палеева Николая Романовича в клинике МОНИКИ… в больничной палате, которую он нам выделил. И жили так, пока я лихорадочно искал кооперативную квартиру.

Потом мы с Нелей переехали на Переяславку в трехкомнатную квартиру, а двухкомнатную на Проспекте Мира оставили сестре и маме. Позже там же я купил маме однокомнатную квартиру.

Мама моя тогда очень переживала, что сын все никак не определится. Встретив Нелю, я понял, что поиски мои закончились навсегда. У меня за плечами были два развода, и я на собственном опыте убедился, что прочный семейный очаг может создать только девушка нетворческой профессии. Так оно, собственно, и вышло: только что мы отметили сапфировую свадьбу (45 лет), у нас двое детей.

Для меня мама и Неля – идеалы женщины. Но они похожи только тем, что для обеих семейный очаг и дом – основа всего. Я обратил на это внимание сразу. Казалось бы, у Нели было другое воспитание, свои университеты. Но, тем не менее, после своего переезда в Москву она очень многое взяла от моей мамы. Как и она, Неля никогда не просыпалась позже меня, если, конечно, мне не надо было в три утра ехать в аэропорт. И никогда не ложилась вечером, не дождавшись моего возвращения. О домашних делах я уже молчу. У нас ведь никогда не было домработницы. Иногда я не выдерживаю и начинаю с ней ссориться, потому что вижу, что она устает. Прошу: «Возьми домработницу. Не хочешь домработницу, возьми женщину, которая просто будет приходить два-три раза в неделю. Ты же бываешь на всех театральных и музыкальных премьерах. Тебе надо думать о маникюре». А она: «О каком маникюре?! Я от плиты не отхожу!» Но она не хочет видеть в доме посторонних людей. Изредка приглашает женщину для генеральной уборки, а так, чтобы кто-то ухаживал за ней, мной и детьми, – нет.

Неля – удивительная женщина, умная, начитанная. Она ведь сначала закончила техникум общественного питания, а потом ВТМЭИ – Всероссийскую творческую мастерскую эстрадного искусства. И сейчас так хорошо разбирается в моей профессии, что я на нее очень часто ориентируюсь. И не только в творчестве, потому что понимаю: она любит семью и любит меня.

Неля на меня вообще действует как-то успокоительно. Когда, например, мне плохо, мне хочется поскорей домой. Даже не общаться, а просто побыть с женой рядом. Приду, лягу в постель и начинаю молча смотреть телевизор. Но знаю, через пятнадцать-двадцать минут жена подойдет и спросит: «Папочка, тебе что-нибудь принести?»

Неля меня всегда очень хорошо понимала. Она всегда знала, что, когда мне плохо, я могу нагрубить, поэтому делала все, чтобы не раздражать. Она с первых дней нашей совместной жизни очень заботлива. Я чувствую, что защищен. Защищен морально, да и физически тоже, потому что у Нели нет чувства страха. Однажды мы ночью въехали во двор, и она увидела, как кто-то подбирается к чужой машине. И, представляете, бросилась на него! Потом я ей сказал: «Неля, как ты могла? А если бы у него в руке оказался нож или пистолет?» Но она ничего не боится.

Моя жена для меня до сих пор непредсказуема. И нам вместе до сих пор интересно. У нас даже сейчас, после стольких лет брака, происходит притирка характеров! Это ведь что-то эмоциональное. И мы очень дорожим достаточно свободными отношениями.

Когда она хотела ходить в гости, дружить с тем, кто мне не очень нравился, – пожалуйста. У нее очень много друзей, которые представляют для нее интерес, и я с этим считаюсь.

Я не вмешиваюсь и в ее траты. Неля, прожив со мной столько лет, не обвиняет меня в жадности.

Я всегда говорил и говорю об одном: у меня никогда не было и мысли оставить Нелю. Да, она меня ревновала. Но не в склочной манере: «Мне сказала эта, мне сказала та». Она человек очень скрытный. Есть вещи, о которых она совершенно спокойно может мне не рассказывать. И когда я ей говорю: «Ты же это знала, почему не сказала?» – она отвечает: «Зачем мне было тебя беспокоить?» У нее чутье вообще развито больше, чем у меня. Мы уже настолько хорошо знаем друг друга, что, например, я думаю о ком-то или о чем-то – и она мне задает вопрос именно на эту тему. Просто какая-то телепатическая связь.

Меня часто спрашивают, балую ли я свою жену? Ну, чем я могу ее побаловать? Парфюмерией… Тем, что, когда выезжаем за рубеж, пройдусь с ней по магазинам, чтобы она купила себе какие-то вещи… Но, вообще, для меня мука – ходить с женой по магазинам. Ужас! Несмотря на то, что Неля никогда не отчитывается передо мной за свои траты, она не может решиться на покупку, особенно дорогую, без моего совета. И всякий раз тащит меня в магазин. Я пытаюсь сопротивляться: «Ты же знаешь, если тебе нравится, я скажу – бери!» А она отвечает: «Ну, ты все-таки посмотри». И мы идем…

А вот цветы у моей жены – каждый день. Я всю жизнь любил дарить женщинам цветы. Этим, кстати, и покорил свою тещу. Когда я еще только ухаживал за Нелей, то позвонил ей из Москвы и предупредил, что завтра приезжаю знакомиться с ее мамой. И Неля потом рассказала: сидели они, ждали моего приезда, и мама ее говорит: «Он – артист. Конечно, избалованный и намного старше тебя. Ну, если он сейчас с цветами придет, это охарактеризует его как человека, который уважительно относится к своей будущей жене, а если без цветов, то я сделаю соответствующие выводы». И когда она увидела охапку цветов, за которой не видно было меня самого, вопрос решился еще на пороге.

И свои концертные букеты я тоже постоянно раздаривал: брал их в гостиницу, где жил на гастролях, и раздаривал на всех этажах. Покупал тоже часто… Я вообще люблю дарить подарки. Иной раз человеку, которому нужно подарить дорогой подарок, потому что у него все есть, я специально дарю незначительный. А человеку скромному, которому много чего не хватает, наоборот, дарю подороже. Что же касается моей жены, то у нее никогда не было никаких ограничений. Все от нее зависело, она могла приобрести себе любую вещь. Сам я тоже делал ей подарки, каждый раз пытаясь удивить.

Она любит носить сережки и колечки, которые я подарил ей на нашу свадьбу. Причем они совершенно незначительные по сравнению с теми, что появились у нее потом. Скромные, девичьи… Но красивые. А в принципе ни она, ни я не больны вещизмом. Хотя, не скрою, я тоже люблю получать подарки. Вот, например, накануне моего юбилея я спросил: «Неля, что ты мне подаришь?» Она говорит: «А что ты хочешь?» – «Ничего не хочу, я просто тебя спрашиваю». Ну, прошел юбилей, было очень много подарков, мы их все разобрали, я спрашиваю: «А твой-то подарок где?» «Как, ты разве не обратил внимания? – удивилась она. – Он в спальне. Телевизор новый». «Это же для нас с тобой, а не для меня лично». А она отвечает: «Ну, хочешь, я не буду его смотреть?» Остроумно! Этим, кстати, она меня до сих пор удивляет. Иногда в обществе бросит такую реплику, что всех приводит в восторг. При этом никогда себя не выпячивает.

Я раньше часто бывал на гастролях, теперь у меня другие поездки. Трудно в таких условиях сохранить семью. Как моряку, как рыбаку, как спортсмену. Как мы решали проблему? Когда Неля могла, ездила со мной. Когда носила и кормила детей, конечно, сидела дома. Тогда мы каждый день перезванивались: я рассказывал, как у меня прошел день, она – что нового дома. То есть все время связь держали и держим. И, не смотря на то, что мне нравятся красивые женщины, я на них смотрю только платонически, наслаждаюсь эстетически. Хотя хочется иной раз просто пококетничать. Пофлиртовать – это совсем другое. Боюсь даже думать об этом, ведь флирт подразумевает ухаживание, которое рано или поздно приводит к определенным результатам. Мысль потерять семью меня просто страшит.

Я уже говорил, что моя мама полюбила Нелю с первой же минуты. Как только ее увидела, сразу же сказала: «Вот это девочка!» И вот что интересно: если мама в моих первых браках грудью защищала меня, то на протяжении нашей жизни с Нелей, наоборот, всегда брала ее сторону.

Неля знала, как я люблю мамину кухню. И поэтому сама всегда старалась меня удивить кулинарными изысками. И внешне Неля мне сразу же очень понравилась, тем более, что она младше меня на 13 лет. Она до сих пор молодая, красивая и просто шикарная женщина с очень редкими качествами характера. Неля мне создала теплый дом, фантастический уют, родила прекрасных детей. Она меня слушает, старается понять, прощает, жалеет, создает условия для творчества… И она всегда рядом: и в счастье, и в беде!

Сразу же после свадьбы я привел ее к директору Москонцерта и сказал: «Это моя молодая жена. Мы не хотим разлучаться, поэтому прошу устроить ее моей костюмершей». Помню, буквально на второй день нашего брака мы собрались в гости, и я решил посоветоваться с женой, что надеть. Неля говорит: «Я же не знаю, что у тебя есть. Давай посмотрим». Я открыл шкаф, а там несметное количество невероятных костюмов: один с серебряными лампасами, другой с жабо и брошкой, третий в блестках и так далее в том же духе. И она мне говорит: «Знаешь, Иосиф, а тебе надеть-то нечего». И через некоторое время, благодаря ее стараниям, в моем гардеробе появился классический костюм из коричневого габардина, который здорово меня выручал на серьезных мероприятиях.

Сейчас у меня давно нет проблем с тем, что надеть, потому что каждый день Неля узнает о моих планах на завтра и все подготавливает сама. Утром необходимые костюмы, рубашки и галстуки висят на отдельной вешалке.

А тогда пошли бесконечные гастроли. Параллельно она окончила Всероссийскую творческую мастерскую эстрадного искусства, и в дипломе у нее написано: «артистка разговорного жанра». Неля вела мои концерты, читала стихи Евтушенко, Рождественского. Мы ездили на гастроли по Сибири, Якутии, были в Омске, Красноярске. Ее даже стали приглашать вести другие концерты, и я тогда в шутку говорил: «Мне не нужна жена Сара Бернар».

Я хотел, чтобы у меня была жена. Не артистка эстрады, не кинозвезда, а жена! Неля с этой задачей прекрасно справилась. И, кстати, когда я еще за ней ухаживал, то сразу предупредил: «Если хочешь, чтобы у нас был полноценный брак, мы не должны расставаться, мы должны всегда быть вместе».

И вот мы вместе уже 45 лет!

Я даже сам такого не ожидал. И эти годы пролетели как-то незаметно. И не надо никому подражать, изучать чьи-то секреты, надо по-своему жить. В любви нет советов, есть только слово «любовь». Недавно мы были в Юрмале, после репетиции я побежал на рынок, чтобы купить Неле букет ее любимых цветов – душистого горошка. Точно знал, что она будет в хорошем настроении целый день. Считаю, всегда нужно на равных общаться, не делить обязанности по принципу «я – мужчина, ты – женщина, я – дедушка, ты – бабушка».

Недавно был у себя в Забайкальском округе неделю без Нели. Но буквально каждый час звонил жене: «Куколка, как дела?» Вроде бы все там было хорошо, состояние рабочее, а Нели все равно не хватало. Сейчас, конечно, расставаться легче. Появилась мобильная связь: когда звонишь, вроде ощущаешь, что вместе. А раньше нужно было заказывать разговор телефонистке, ждать два часа. Я специально заводил подружек среди старших телефонисток. На концерты их приглашал, подарки вручал, и они меня быстрее соединяли с моей любимой.

С Нелей все как-то сразу образовалось, да и дети сцементировали наш союз. И, слава Богу…