Текст книги "Шанталь книга первая"

Ирада Нури

Аннотация:

Франция, XVII век. Блистательный двор короля-солнце Людовика XIV. Юная боравская принцесса Шанталь Баттиани оказывается в центре борьбы за трон. Интриги, покушения, борьба за власть, месть – лишь немногое из того, что ей предстоит преодолеть на своём пути. О том, как сложится судьба героини, вы сможете узнать из первой книги серии «Шанталь».

«Шанталь»

Часть первая

Бунтарка.

Глава 1

Франция, Сен-Жермен-ан-Ле, 1667 год.

– Ах, Луи, будьте же благоразумны! Вы вынуждаете меня капитулировать прежде, чем объявили войну, – женщина игриво стукнула его пальчиками по плечу.

– Но, именно это вам и нравится во мне, мадам, – мужчина вновь куснул её за ушко.

Смех и страстные стоны нарушали полумрак просторных покоев, сейчас освещаемых лишь тусклым светом, льющимся из горящего камина. Несмотря на раннюю осень, ночи были весьма прохладны.

Мужчина и женщина сплелись на огромной широкой кровати, слегка прикрытой широким бархатным балдахином. Опочивальня новой фаворитки была под стать её запросам: много золота, шёлка, бархата.

Кто-то поскребся в дверь. Мгновенно вскочив, тот, кого возлюбленная звала Луи, недовольно повысил голос:

– Кто посмел?!

За дверью раздалось робкое покашливание, а затем, мужской голос почтительно произнёс:

– Прошу прощения, Ваше Величество, но боюсь дело, из-за которого я осмелился побеспокоить вас в столь поздний час, совершенно не терпит отлагательств и требует немедленного вмешательства.

Луи чертыхнулся про себя. Вопреки распространённому мнению, он не так часто имел возможность расслабиться и уединиться с одной из интересующих его дам, которых согласно молве, у него были– сотни. Однако, Бонтан ни за что не осмелился бы нарушить его покой, если бы не случилось что-то из рук вон выходящее. Следовательно, медлить было нельзя.

Слегка разочарованно, он наклонился к роскошной обнаженной женщине, сейчас приподнявшейся на локте и томно наблюдающей за ним из-под прикрытых век. Блеск синих глаз соперничал с сапфирами и бриллиантами в великолепном ожерелье, что он любезно преподнёс ей в знак своего особого расположения нынче ночью. Поцеловав её в кончик носа, он прошептал:

– Мне жаль, мадам, но дела прежде всего.

Накинув парчовый халат, он уже собирался открыть дверь, когда женщина, капризно надув губы, окликнула:

– Луи, вы не смеете оставлять меня одну, сейчас…

Страстный любовник, что ещё совсем недавно смеялся вместе с ней, исчез. Вместо него, стоял король, которого весь свет почтительно называл -Солнце. Чуть прищурив глаза, как делал всегда, когда был чем-то недоволен, он, чётко произнося каждое слово, отрезал:

– Милая Атенаис, вы, вероятно ещё не так давно при дворе, если не знаете о том, что король смеет, а что нет. Советую вам привести себя в порядок, вдруг ненароком здесь появится ваш ревнивый супруг. Мне бы не хотелось, чтобы он лишил нас удовольствия лицезреть в ближайшем будущем вашу неземную красоту.

Женщина побледнела. Она поняла, что несколько перешла черту дозволенного. Практически выросшая при дворе, будучи представительницей одного из древнейших родов Франции, она, как никто другой должна была знать, что король никогда не будет принадлежать ей одной. И всё же, несмотря ни на что, она безумно ревновала своего царственного любовника не только к другим женщинам, но и к его постоянным государственным делам, куда несмотря на все старания, ей доступа не было.

Тем временем, король развернулся на каблуках и подойдя к двери, распахнул её. За ней его ожидал главный камердинер, а по совместительству тайный поверенный всех его дел– Александр Бонтан.

Приложив указательный палец к губам в знаке призывающим к молчанию, слуга пошёл впереди, освещая государю путь. Только тогда, когда они, миновав целый лабиринт узеньких коридоров, оказались в рабочем кабинете короля, камердинер осмелился заговорить:

– Простите мою дерзость, сир, но случилось кое-что ужасное. Пять дней назад в Боравии произошёл военный переворот. Мятежный генерал Миклош Айван собрал под своим командованием армию таких же головорезов, как и он сам, и узурпировал трон короля Максимилиана.

– Что?! Как это возможно? Что с королём?

– Боюсь, сир, мои новости окажутся неутешительными. Король Максимилиан был предательски убит в спину. Весь парламент жестоко вырезан.

– О, Боже! А что королева? – Луи нервно расхаживал взад и вперёд, заложив за спину руки.

– Вашей кузине удалось пересечь границу и сбежать во Францию, ваше величество, но она ранена. Её величество прислала человека с просьбой о встрече.

– Где она?

– Недалеко отсюда. Её приютили монахини-кармелитки. Сир, если вы хотите застать её в живых, боюсь, нам придётся поторопиться.

– Ты прав, Бонтан. Распорядись, что бы через десять минут лошади и сопровождение были готовы, и помоги мне одеться. Бедняжка Клоранс, я помню её в день собственной свадьбы. Ни до неё, ни после, ни разу не встречал женщины более красивой, чем она и так безумно влюблённой в собственного супруга, – глаза короля затуманились при воспоминании о событиях четырехлетней давности. – Однако, поспешим.

Уже через час, небольшая кавалькада, на полном скаку ворвалась во двор монастыря. Король, переодетый по такому случаю в костюм капитана мушкетёров, бросив поводья коня, мигом взлетел по лестнице наверх. Монахини, предупреждённые о визите столь высокого гостя, почтительно склонив головы, расступились.

Ворвавшись в небольшую келью, Луи застыл поражённый. На небольшой походной кровати, лежала молодая женщина лет тридцати, белизной кожи соперничавшая с простынями, которыми была укрыта почти до самой шеи. Великолепные золотистые волосы, что всегда были предметом зависти французского двора, рассыпались шатром по подушке. Лицо несчастной выражало муку. Бескровные губы едва шевелились, будто бы она что-то говорила в забытье. Под прикрытыми глазами пролегли фиолетовые тени. Заострившиеся черты лица и впалые щёки всё, что осталось от некогда блистательной Клоранс, урожденной д'Арси, герцогини Одемар.

Женщина умирала. Все познания и усилия монахинь были тщетны, ранение было крайне тяжелым. То, как она продержалась пять дней труднейшего пути без помощи лекарей, было удивительным, но и смертельным для неё. Несмотря на недавно сменённые простыни, алое пятно снова начало проступать из-под сложенных на груди рук несчастной.

– Мадам, – в волнении, Луи бросился на колени перед умирающей. Она была старше его всего лишь на год. Видя, как умирала истинная красота, он, как никто другой преклонявшийся перед всем прекрасным, испытывал сейчас сильнейшую душевную муку. Взяв руку несчастной в свои ладони, король тихо позвал:

– Клоранс, вы слышите меня?

Женщина вздрогнула и открыла глаза. Яркие, зелёные глаза, что прежде, придворные поэты наперебой сравнивали с чистейшими изумрудами, теперь потускнели. С величайшим трудом, отбирающем последние силы, она сфокусировала взгляд на прибывшем:

– Луи… вы пришли.

– Да, Клоранс, я здесь. Клянусь, что сделаю всё, чтобы помочь вам, кузина.

– Поздно, сир… мне уже ничем помочь нельзя, но… – она закашлялась, отчего пятно на груди проступило ещё сильнее.

Луи почувствовал, как слёзы наворачиваются ему на глаза. Когда-то он был влюблён в юную кузину, и был ранен в сердце её отказом.

– Что? Клоранс, вы сказали "но"?

– Моя дочь, сир… Спасите Шанталь… ей всего три… Она не должна попасть в руки мятежников. Трон её отца принадлежит ей по праву… верните его ей.

– Мадам…

– Обещайте, Луи… Дайте своё королевское слово, что позаботитесь о ней.

– Слово короля, мадам! Отныне, ваша дочь будет под моей защитой.

Женщина попыталась улыбнуться, но вместо этого вышла только болезненная гримаса. Собрав все силы, она сжала пальцы короля:

– Теперь, я спокойна… вверяю вам её… Проща…

Несчастная дёрнулась и затихла. Одинокая слеза скатилась по пергаментной щеке, и королева Боравии отошла в мир иной.

Словно по команде, комнату наполнили монахини. Позаботиться об усопшей, было их задачей.

Всё ещё не придя в себя, Людовик поднялся с колен. Бросив последний взгляд на мёртвую женщину, он, словно только сейчас осознав, что плакал всё это время, устыдился и вытерев слёзы рукавом, вышел к ожидающим его людям.

– Розен, – обратился он к одному из сопровождавших его дворян, – у покойной осталась дочь. Проследите за тем, чтобы девочка получила должное воспитание и ни в чём не нуждалась.

– Прикажете перевезти её во дворец, ваше величество?

– Нет! Никто не должен знать о её местонахождении. У мятежников могут быть шпионы повсюду. Им не нужна наследница, угрожающая их власти. Если ребёнок попадёт к ним в руки, они не замедлят расправиться с ней так же, как и с её родителями. Будет лучше, если до поры, все, включая самую ближайшую родню здесь, во Франции, будут считать её погибшей. Поместите юную принцессу в самый надёжный и отдалённый монастырь., и пусть, до своего совершеннолетия, она не покидает его стен.

– А, затем, сир? – Розен подобострастно склонился перед государем.

– Затем, она будет представлена ко двору. Я дал слово её матери, и сдержу его. С помощью Франции, девочка вернёт то, что принадлежит ей по праву.

– Мама! Мамочка! – раздался голосок наверху. Видимо, ребёнку сказали о смерти матери. – Мама!

– Прикажете привести малышку сюда?

– Нет, Розен, я не хочу её сейчас видеть. Распорядитесь обо всём необходимом и немедленно возвращайтесь. Я буду ждать вас в своём кабинете с подробным докладом о случившемся в Боравии.

Не оглядываясь на душераздирающие рыдания ребёнка, король вскочил в седло и дал приказ выдвигаться.

Близился рассвет. Кровавое зарево поднялось на востоке. День обещал быть насыщенным и тяжёлым. Нужно было хоть немного выспаться.

Но даже во сне, Луи слышал крики одинокого ребёнка, в одночасье лишившегося всех своих близких.

Глава 2

1672 год, провинция Берри

– Проклятая ведьма! Ну подожди, я ещё доберусь до тебя, негодяйка. Немедленно спускайся вниз, чёртово отродье!

Истошные крики, раздающиеся во дворе, не могли не привлечь внимание настоятельницы монастыря, аббатисы матери Прюданс де Жуайёз. Услышав столь богохульные речи, раздавшиеся в стенах родного храма, она несмотря на свой весьма преклонный возраст, со всех ног пустилась туда. Картина, представшая перед её глазами, впрочем, её не удивила, но крайне возмутила.

Сестра Аньес, одна из наиболее праведных последовательниц их ордена, с бордовым лицом и вне себя от ярости, стояла на середине деревянной лестницы приставленной к крыше амбара и вопила как резанная, используя слова крайне далёкие от благочестия:

– Господь да покарает тебя! Пусть у тебя…

– Сестра Аньес! – подбежавшая настоятельница поспешила прервать словесный поток монахини, пока та окончательно не погубила свою репутацию. – Что это, вы творите?

При звуках её голоса, монахиня сильно вздрогнула, и нелепо взмахнув руками, едва не сорвалась вниз. Успев удержаться на месте, она в последний раз кинула негодующий взгляд куда-то наверх, и спустилась вниз. Постаравшись привести себя в порядок, и поправив съехавший набекрень плат, она, смиренно сложив руки и опустив глаза предстала перед аббатисой.

– Матушка, простите…

– Сестра! То, чему я стала свидетельницей, не входит ни в какие рамки. Вы не только осмелились произносить имя Господа всуе, но ещё использовали такие слова, как… – она замялась, пытаясь подобрать правильные слова. Нельзя было употреблять имени нечистого.

– Чёрт, – услужливо подсказал звонкий голосок откуда-то сверху.

– Вот именно! Что?! – тут только до неё дошло, что она только сказала. Закатив глаза и испрашивая прощения у Господа, она уже собиралась велеть негоднице спуститься, когда сестра Аньес, совершенно потерявшая над собой контроль, завопила:

– Вы слышали? Вот она, ваша подопечная! Чертовка, дьявольское создание, её место на костре! – подобрав юбки, она вновь попыталась залезть на хрупкое сооружение.

– Позор! Сестра Аньес! Немедленно спуститесь! Ваше поведение недопустимо, и вы будете серьёзно наказаны!

– Плевать! Дайте добраться до этой ведьмы, и можете делать со мной всё, что угодно!

– Она совершенно потеряла рассудок! – вскричала аббатиса. – Сёстры, прошу вас, снимите её оттуда.

– Вовсе нет, она потеряла вовсе не рассудок, а нечто другое. Матушка, я не виновата! Я просто случайно увидела, как она резвилась на сене с… – звонкий голосок был прерван яростным воплем:

– Заткнись! Я задушу тебя собственными руками, негодяйка. А затем, я сожгу тебя на костре, как ведьму, слышишь?

– Сестра! Не стоит забираться так высоко, стремянка не выдержит, – голосок честно пытался предупредить дородную монахиню, упорно лезущую вверх, но не успел. Тонкая перекладина с хрустом переломилась. Вопящая монахиня не удержалась и полетела вниз. Никто не осмелился её подхватить из риска быть раздавленным, и она плюхнулась прямо на розовые кусты, заботливо посаженные садовником. Истошный вопль перерос в непрекращающийся вой.

Велев сёстрам увести потерявшую рассудок монахиню, мать-настоятельница подняла глаза вверх туда, где за одной из декоративных башенок пряталась виновница происшествия:

– Шанталь, можешь спуститься вниз. Не желаю знать о том, кто был прав, а кто нет, но ты– наказана! Пятнадцать ударов по пяткам приведут тебя к утраченному благочестию.

– Но, матушка…

– Ещё одно слово, дитя, и ты не только будешь выпорота, но и лишишься ужина.

Пауза была недолгой.

– Ладно, я спускаюсь, – карабкаясь подобно ярмарочной обезьянке, и не пользуясь лестницей, маленькая виновница происшествия бесстрашно спрыгнула вниз, чем немало напугала оставшихся во дворе сестёр.

– Стыдись, дитя. Однажды, ты станешь женщиной, матерью, и…

– Ошибаетесь, матушка. Когда я вырасту, то стану пиратом, помяните моё слово, – маленькая негодница в свои восемь лет бросала вызов всему миру. – Я буду бороздить океаны, сражаться на саблях и грабить торговые корабли.

Настоятельница, которая в глубине души была привязана к малышке как к родной дочери, ничуть не была удивлена. Уж если та вбила что-то в свою головёнку, то непременно это сделает.

Ну, а пока…

Настоятельница повернулась к ожидающим её приказа, и велела:

– Уведите её, и накажите. Мне же пора навести сестру Аньес и того, с кем она… Хм, как это назвала Шанталь?..

– Резвилась, матушка, – с готовностью подсказала сестра Тереза, за что была награждена негодующим взглядом настоятельницы. Опустив голову, она со смирением принялась читать покаянные молитвы, попутно строя планы мести маленькой бестии, которая по личному приказу короля была доставлена сюда пять лет назад, и с тех пор, упорно превращала налаженную размеренную жизнь обитательниц монастыря в сущий кошмар.

А виновница происшествия, получив болезненные удары розгой по нежным пяточкам, сидела в крошечной келье, многие годы служившей ей комнатой, и опустив ноги в тазик с холодной водой, молча глотала слёзы непрерывным потоком катящиеся по щекам, и уже порядком вымочившие ворот её платья.

Орден кармелиток, отличающийся одним из самых строгих уставов, не позволял своим последовательницам иметь в пользовании ни единой детали, которую можно было считать излишеством. Белые стены, две доски вместо постели, крест черного дерева, кувшин, книжная полка – вот и всё, что было у Шанталь. И, ни единого упоминания о том, кто она, и кем были её родители.

Всхлипывая, девочка чуть приподняла из воды ноющие ступни, которые были сплошь покрыты тонкими бордовыми полосами. Теперь о быстрой ходьбе босиком можно на время забыть. Ноги будут болеть несколько дней, но зато потом…

Мысль о мести была настолько сладка, что слёзы в ту же секунду высохли. Смачно шмыгнув напоследок носом, она улыбнулась, обнажив выпавшие впереди молочные зубы: «Ничего, сестра Аньес, расплата будет страшной".

Неделю спустя, леденящий душу вопль разбудил посреди ночи всех обитательниц монастыря. Те, кто успел раньше остальных вбежать в келью сестры Аньес, не знали, то ли им рыдать, то ли давиться от смеха при виде открывшейся картины: тысячи муравьёв ползали по орущей монахине и её постели, обильно посыпанной каким-то белым порошком, подозрительно напоминающим сладкую пудру– роскошь, которую поварихи использовали лишь по великим праздникам, чуть присыпая ею пироги.

Сплюнув особенно надоедливых насекомых, которые осмелились заползти ей в рот, она отчаянно завизжала:

– Будь ты проклята, чертовка! Ненавижу тебя!

Само собой разумеется, что наказание обеих последовало незамедлительно.

Глава 3

Шёл тысяча шестьсот семьдесят восьмой год. К этому времени, Франция стала одним из сильнейших государств в мире. Армия короля – солнце была самой многочисленной в Европе и лучше всего организованной.

Дипломатия французского двора давно стала притчей во языцех, и во много раз превышала остальные королевские дворы старого света. Французская нация своими достижениями в искусстве и науках, в промышленности и торговле достигла невиданных доселе высот. Производство всего, что только было возможно, шло огромными темпами вперёд.

Благодаря экономической политике умело внедрённой господином Кольбером, доставшимся королю в "наследство" от его наставника кардинала Мазарини, Франция стала главной соперницей Англии в борьбе за колониальные территории и развитие такой отрасли промышленности, как мануфактура. Теперь, парижским модникам и модницам не нужно было долгими месяцами ждать прибытия торговых кораблей из Китая, месье Кольбер позаботился о том, чтобы шёлк и хлопок производились на его предприятиях. Благодаря его дальновидности, Франция становится законодательницей моды. Французский двор начинает диктовать моду для всех королевских дворов Европы. Восковые куклы, именуемые большая и малая "Пандора", одетые по последней французской моде, рассылались во все европейские страны. Этому событию уделялось столь высокое внимание, что во время их перевозки, временно прекращались все военные действия.

Как известно, Мазарини перед кончиной «завещал» своего преданного слугу Людовику XIV, дав ему поистине блестящую рекомендацию: «Государь, я обязан Вам всем. Но я рассчитался полностью, оставляя Вам Кольбера».

Деньги в казну текли рекой, попутно оседая в карманах всех тех, кого король имел привычку приближать к своей "священной" персоне.

К тому времени, главная гордость Луи XIV – Версальский дворец, который в течение долгих лет строился на месте охотничьего домика, который принадлежал ещё его отцу Людовику XIII, был наконец построен, и стал официальной резиденцией французского короля. Это был огромный комплекс зданий, невероятной красоты садов и фонтанов, который стал предметом зависти и удивления почти всех современных государей, старавшихся подражать великому королю. Поговаривали, что даже турецкий султан неоднократно вздыхал, когда приезжие послы рассказывали ему о красотах Версальской резиденции.

Культ короля – солнце позволил Людовику XIV стать к тому времени единственным Абсолютом. Будучи довольно злопамятным, он, даже спустя много лет после восстания фронды, был нетерпим к любой другой власти, кроме своей собственной. Любая ссылка на закон или право человека – считались тяжким преступлением, и карались либо многолетним отбыванием срока в Бастилии, либо же ссылкой на галеры.

Всё большую силу при дворе стали приобретать фавориты и фаворитки его величества. Быть куртизанкой уже не считалось позором. Многие из них становились эталонами светского общества и содержали свои собственные салоны, завсегдатаями которых нередко становились первые умы государства.

Интриги и доносы, отравления и торговля людьми – достигли своего апогея. Никто из простых людей уже не мог считать себя в безопасности. Толпы бедняков, разоренных дворян ежедневно пополняли собой ряды беспризорников, попрошаек, воров и наёмных убийц, наводнивших Париж и его окрестности. Всё большая пропасть пролегала между жизнью дворян и теми, кого они брезгливо называли "Отбросами общества".

В Берри, жизнь была куда более размеренной. Будучи в некотором роде главной поставщицей всей Франции, это был один из основных французских районов по выращиванию зерновых и производству мяса, молока и молочных продуктов.

Монахини – кармелитки принимали участие во всех делах провинции. Они выращивали на собственных грядках фрукты, овощи и зелень, которую потом сами же отвозили на местный рынок и продавали.

Одним из главных источников дохода, считались кружева, которые сёстры плели из шёлковых нитей, заказ на которые поступал от всего французского двора. Тонкие, словно паутина, с причудливыми узорами из цветов и экзотических птиц, с золотой и серебряной нитью… Разве возможно сейчас перечислить всё, чем нам приходилось заниматься с раннего утра до поздней ночи.

Воспитанницы вроде меня, которых благородные родственники до поры до времени отсылали в монастырь, также принимали непосредственное участие в жизни ставших уже родными стен. Помимо общих дисциплин, когда нам надлежало обучаться правилам этикета, танцам, искусству вести беседу, ведению хозяйства и многому другому, что считалось необходимым знать каждой представительнице знатного рода, нас обучали азам врачевания, сбору лекарственных растений, приготовлению лечебных отваров и мазей, варке мыльных настоев и изготовлению церковных свечей.

В этом году, мне исполнилось четырнадцать лет, и на свой день рождения, я получила сразу два подарка. Один – был от сестёр, они подарили мне воротник на платье, позавидовать которому могла бы и сама мадам Монтеспан – вот уже много лет являющейся главной фавориткой короля, и матерью многих его бастардов.

Ну а второй… Тут, пожалуй, без подробностей не обойтись. Вот, как это было…

Мать – настоятельница отбыла на неделю в родовой замок Жуайёз в Тулузе, в связи с крестинами своего племянника. В её отсутствие все несколько расслабились, и уже не так усердно хватались за работу.

Так уж вышло, что совершенно случайно, я стала свидетельницей странного разговора между старшей сестрой и садовником. Тот умолял её оказать лечебную помощь кому-то из своих знакомых, но она, к моему великому изумлению, ответила категорическим отказом. Я видела отчаяние на лице человека, которого знала большую часть своей жизни, а потому, дождавшись ухода монахини, сама подошла к нему. Мужчина растерянно стоял посреди огорода, и неосознанно мял свою шапку.

– Что случилось, Гийом? – я искренне полагала, что смогу быть ему полезной.

Садовник подскочил от неожиданности, но увидев кто перед ним, облегчённо улыбнулся:

– А, это ты, пострелёнок? Я чуть Богу душу не отдал, думал мать – настоятельница вернулась, – он встряхнул шапку о колено, и нахлобучив по самые брови собирался уйти, но я преградила ему дорогу:

– Гийом, не пытайся увильнуть, я же вижу, что что-то случилось.

Он и не пытался, так как по собственному опыту знал, что я теперь ни за что не отвяжусь. Словно раскрывая мне страшную тайну, он слегка наклонился вперёд, и понизив голос проговорил:

– Одному человеку нужна помощь, он ранен, а сёстры отказываются его лечить.

– Почему? – я не понимала причины их отказа, ибо разве они сами не пропагандируют христианскую смиренность и помощь всем страждущим без исключения.

– Ну… – старик замялся, явно не зная, как вернее ответить на мой вопрос. Видимо решив, что выбора у него всё равно нет, он ответил:

– Потому что этот человек ведёт не совсем праведный образ жизни, понимаешь, дитя?

Да плевать на его образ жизни, мне тот человек уже сам по себе был интересен только из-за того, что не являлся другом сёстрам, которых я за все эти годы особенно полюбить не смогла. Решив сделать всё, что в моих силах, я коротко бросила:

– Жди меня здесь, я сейчас вернусь, – и со всех ног понеслась в кладовую, в которой мы хранили запасы лекарственных трав и снадобий.

Не зная толком с чем мне придётся столкнуться, я на всякий случай набрала целую сумку всего, что только попалось мне на глаза. Решив, что теперь я во всеоружии, осторожно высунула нос наружу. Вроде никого. Собравшись с духом и прижав к груди сумку, я побежала туда, где ждал меня старик.

– Ну, и где же он? – спросила я, когда мы незаметно вышли за ограду.

– В моей сторожке, – было мне ответом, – сама понимаешь, что я не мог его никуда везти.

– Ладно, не волнуйся, что-нибудь придумаем. Показывай дорогу.

Глава 4

Идти почти никуда не пришлось, так как садовник жил всего в нескольких шагах от монастыря. Войдя в ветхий домик, я поразилась тому, в каких условиях бедному старику приходится ютиться. Бычий пузырь на окнах, заменяющий дорогущее стекло, был настолько плотным, что почти не пропускал ни света, ни воздуха. И хоть по углам и не висело паутины, каморка всё равно имела очень запущенный вид. Никакой мебели кроме трёхногого стула, покосившегося верстака и тюфяка на полу. Последний, сейчас как раз был занят лежащим на нём человеком. Вытащив из кармана пару свечей, которые я в спешке прихватила с собой, я попросила старика их зажечь. Не зная, что ожидать, следовало подготовиться получше.

Взяв из рук Гийома свечу, я опустилась на пол. Раненый спал, но почувствовав сквозь сомкнутые веки свет, он с трудом их разлепил.

Это был мужчина лет сорока – сорока пяти, давно небритый, и судя по доносящемуся до меня запаху, уже приличное время не мытый. Из-за грязи на его лице трудно было определить чего-то больше, но вот его глаза… тёмные, цепкие, колючие. Даже в таком, казалось бы, беспомощном состоянии, он внушал страх. Чувствовалось, что ему ничего не стоит при необходимости лишить жизни человека. От его взгляда, впившегося в моё лицо, мне стало не по себе.

В смущении, я опустила глаза вниз. Его одежда, что сейчас превратилась в грязные лохмотья, когда – то была весьма качественной и дорогой. В лавке торговца, такое сукно стоило не меньше пары ливров за метр.

Я протянула руку, чтобы откинуть ткань и осмотреть рану, когда он довольно крепко перехватил её своей. Глядя прямо в глаза, он прошептал:

– Ты – ангел?

Я чуть не прыснула со смеху. Половина монастыря бы ему сказала, что я скорее демон, явившийся на землю, чтобы мучить их. Похоже, такого же мнения придерживался и старик Гийом, так как, несмотря на его усилия скрыть это, до меня всё же донёсся его смешок.

Ну и пусть смеётся! А вот мне понравилось то, как меня назвал незнакомец, и теперь, я в лепёшку расшибусь, а помогу ему.

– Нет, – с помощью другой руки, я попыталась освободиться.

– Такая красивая… – он говорил с трудом, превозмогая боль.

– Зато ты – нет! И ещё, от тебя смердит, как от сточной канавы. Долго я этого выносить не смогу, поэтому не мешай, и дай мне осмотреть свою рану.

Что это? Улыбка? Похоже ему нравилась моя нарочитая грубость. Бросив взгляд на Гийома, и видимо получив от него подтверждение, он убрал руку и позволил себя осмотреть.

Рана была на боку, под рёбрами. К счастью, несмотря на её страшный вид, внутренние органы задеты не были, а значит был шанс на выздоровление. Велев Гийому принести и вскипятить в котелке воды, я засучила рукава, и принялась за работу.

Вот когда пригодилось моё умение вышивать. Стежок за стежком, я накладывала швы, каждый раз мысленно благодаря настоятельницу за то, что не давала возможности отлынивать от занятий.

Пот лил в три ручья, слепя глаза. Должна признать, что раненый выказал просто героическую стойкость. Зажав в зубах самодельный кляп, он не произнёс ни звука всё то время, что я колдовала над его раной.

Наконец всё закончилось. Плотно закрепив повязку, и дав Гийому подробную инструкцию как пользоваться заживляющими мазями, я устало поднялась. Ноги от долгого сидения затекли, и я, чуть не упала, но удивительно крепкая рука меня поддержала. Сказать, что я была поражена – ничего не сказать. Откуда столько силы в этом, уже немолодом и не совсем здоровом человеке?

Неловко поблагодарив, я собрала оставшиеся вещи и поспешила вернуться, пока не заметили моего отсутствия.

Все последующие дни, я использовала любую возможность, чтобы навестить своего пациента, и была несказанно счастлива оттого, что он достаточно быстро шел на поправку.

И вот, в один из дней, когда я с удовлетворением заметила, что рана практически затянулась и я смогла удалить швы, мужчина вновь схватил меня за руку. Заставив склониться поближе к нему, он сказал:

– Ты – молодец, девочка! У тебя лицо и руки ангела. Язык, правда, подкачал и больше подошел бы уличному мальчишке, но ничего, так даже лучше, от этого, ты более земная. Жиль Фонтана никогда не забудет того, что ты для него сделала. Помяни моё слово, детка, не пройдёт и нескольких лет, как вся Франция будет дрожать при одном лишь упоминании этого имени. Но, ты не бойся. Пока я жив, никто и ничто не посмеет встать на твоём пути. Вот, – он раскрыл мою руку, и что-то вложил в неё, – возьми это. Носи на себе и никогда не снимай. И, если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, покажи её любому голодранцу, и я всегда буду знать, что нужен тебе, и приду на выручку. Теперь иди… Как говоришь, тебя зовут?

Я едва не рассмеялась. Нашел время, когда интересоваться моим именем, но, тем не менее ответила:

– Шанталь.

– Шан-таль, – словно смакуя произнёс он, – я запомню.

– Тогда, и я запомню твоё, Жиль Фонтана, – поддразнила его я.

Его глаза вспыхнули от удовольствия. Неожиданно поцеловав мне руку, которая по-прежнему сжимала его подарок, он сказал:

– Прощай, Шанталь, даст Бог ещё встретимся.

Пока я была в каморке, я не решалась посмотреть на его подарок. Лишь оказавшись в своей комнатушке, я подошла к окну, и осмелилась разжать кулак. В нём оказалась монетка – серебряный экю. Но, не совсем обычная. Просверлённая в трёх местах, она была перевита тонким чёрным шнурком, и завязана причудливым узлом. Свободные концы позволяли носить на шее этот импровизированный медальон, что я и сделала. Поклявшись во что бы то ни стало сберечь этот подарок, я надёжно спрятала его под своей одеждой.

Когда на следующий день я навестила старика Гийома, его таинственный гость уже исчез.

Глава 5

Париж

Утро выдалось невероятно свежим. Несмотря на тёплую одежду, холод пробирал до самых костей. От него немели пальцы на руках, и совершенно отказывались сгибаться и крепко держать оружие.

Прежде, чем де Леруа изволил появиться в указанном месте, секунданты успели опустошить две бутылки превосходного анжуйского вина за здоровье и примирение дуэлянтов.

Патрис де Сежен расхаживал перед кованой решёткой у входа в сад Тюильри. Ему ещё ни разу не приходилось участвовать в дуэли, поэтому, несмотря на твёрдую руку и верный глаз, за которые часто хвалил его учитель фехтования месье Жак, он испытывал некоторый испуг. Судите сами, одно дело фехтовать рапирой с защищённым колпачком концом в зале, другое – держать в руках острую шпагу, и целиться прямо в плоть противника.