Текст книги "Мессалина. Трагедия императрицы"

Дождавшись, пока сгустившаяся тьма не разгонит по домам любителей кровавых зрелищ, которым было все равно на что глазеть – гладиаторские бои или казни преступников, – Мессалина поспешила домой, стараясь не попадаться на глаза случайным прохожим. В эту ночь в Риме было слишком много возбужденных мужчин, чтобы бродить одной по его темным улицам. То тут, то там раздавались пьяные выкрики и звуки драк, и Мессалина очень осторожно перебегала от одного укромного места до другого, старательно избегая освещенных мест.

Девушке повезло: на половине дороги домой ей попался раб соседа-сенатора, относивший Грецину Лакону записку своего господина, и Мессалина обрела в его лице не только защитника, но и весьма осведомленного собеседника. Поминутно оглядываясь по сторонам и вздрагивая от криков, она слушала своего спутника все с большим изумлением.

Оказалось, что Макрон, покинув заседание Сената, отправился в лагерь преторианцев и объявил что согласно приказу Тиберия становится их префектом. Самолично подписанный принцепсом приказ, а также раздача денежных подарков помогли ему справиться с взбудораженными преторианцами, и сейчас там царят тишина и покой.

Мессалина облегченно вздохнула: теперь понятно, почему Макрон не выполнил своего обещания и не явился рассказать о своих планах. Хвала богам, они с матерью могут перевести дух и спокойно заняться домашними делами.

С этой радостной вестью она предстала пред очами перенервничавшей Лепиды, которая уже и не чаяла увидеть дочь живой. При свете масляных светильников хозяйка дома казалась старше своих лет, почти старухой. Не говоря ни слова, она быстро подошла к дочери и отвесила ей такую оплеуху, что у Мессалины зазвенело в голове:

– Где ты шлялась, мерзавка?

– На минутку вышла из дома, чтобы узнать, что происходит, а толпа потащила меня к Гемониям. Там я и просидела до вечера. – Девушка чуть не плакала от обиды и усталости. – А потом потихонечку пошла домой… Мама, Рим сошел у ума! Никто не спит! Все бродят по городу, кричат, кругом полно пьяных… Я так боялась попасться кому-нибудь из них на глаза…

– И поделом тебе! Не будешь болтаться в следующий раз где не следует! И нечего жаловаться, что кругом полно пьяных! Ты же любишь мужчин, так что радоваться должна была, что их полно, а не прятаться! Развела бы ноги и получила удовольствие! Ты же прекрасно умеешь это делать!

Обвинение было столь чудовищным, что Мессалина, не найдя слов, замерла, глядя на мать полными слез широко раскрытыми глазами. Прошло несколько мгновений, пока до Лепиды дошел весь ужас того, что она наговорила дочери. Склонив покаянно голову, она с трудом выдавила из себя:

– Прости, кажется, я сказала лишнего.

Большего раскаяния привыкшая к безропотному повиновению домочадцев Лепида позволить себе не могла, но для Мессалины и этого было достаточно. Зарыдав, она кинулась на шею матери и прижалась к ней, заливая материнскую грудь слезами. Немного растерявшаяся Лепида осторожно погладила дочь по спине:

– Ну полно, хватит реветь. Ты римлянка или нет? Прекращай это безобразие.

Не отрываясь от материнской груди, девушка, соглашаясь, затрясла головой, но слезы из ее глаз продолжали течь потоком, и Лепида, наконец, обняла дочь, медленно ее покачивая, словно убаюкивая.

После положенной доли горьких слов Мессалина, наконец, получила возможность рассказать о своих приключениях. То ли матрона была уже не в состоянии больше гневаться, то ли рассказ дочери тронул ее сердце, но девушка получила приказ отправиться спать и, наконец, после всех треволнений, смогла забраться под одеяло и смежить ресницы.

Она думала, что мгновенно заснет, но не тут-то было. Картины прошедшего дня проносились у нее перед глазами, и девушке казалось, что она присутствует при казни проклятого этруска и его запуганной девочки.

Не выдержавшая ее вздохов Порция, чьей обязанностью было спать под дверью молодой госпожи, принесла Мессалине макового отвара, и, выпив его, девушка, наконец, провалилась в сон без сновидений.

* * *

Макрон прекрасно помнил о своем обещании посетить вдову своего друга и ее очаровательную дочь. На следующий день он явился к ним при полном параде, сияя начищенными фалерами, с наброшенным на плечи пурпурным плащом. Победителя Сеяна встретили как триумфатора, и сама хозяйка дома, шурша шелковой столой, ухаживала за дорогим гостем.

Новоявленный префект претория был проведен в триклиний, где его уже ждал ломящийся от яств стол. Лепида, забыв о принадлежности к великому роду, услала рабов и сама подкладывала ему лучшие куски и следила, чтобы в кубке префекта не кончалось вино. При этом она бросала недовольные взгляды на принарядившуюся дочь, смотревшую на офицера такими восторженно-испуганными глазами, что у того кусок в горло не лез.

Мессалина искренне восхищалась этим суровым немногословным человеком, сумевшим свергнуть всесильного этруска, но приключение, пережитое накануне, произвело на девушку слишком сильное впечатление, и одна мысль, что ее тело может оказаться на печально известной лестнице, приводила ее в состояние крайнего ужаса. Мессалине доводилось слышать рассказы стариков о Сулле и его проскрипционных списках, и она, вспомнив брошенные накануне слова матери, была почти уверена, что попадет в таковые, составленные пришедшим к власти Макроном. Не может быть, чтобы тот не захотел свести счеты с друзьями врага! А что ее, после визита к Сеяну, сочтут таковой, она почти не сомневалась.

Это потом, много лет спустя, прошедшей огонь и воду императрице Мессалине будет море по колено, а пока юная дочь Мессалы еще не научилась, как настоящая римлянка, презрительно смотреть на смерть. Чтобы спасти свою жизнь, надо было срочно задобрить нового префекта претория, и она старалась изо всех сил произвести на Макрона приятное впечатление.

Усилия юной красавицы не прошли даром, и Макрон все чаще начал обращаться к ней, а не к ее матери. Насторожившаяся Лепида видела, что вытворяет ее дочь, но ничего не могла поделать: не скажешь же дочери при госте, чтобы она вела себя скромнее, тем более что старый дурак (атлетического вида мужчина пятидесяти лет) смотрел на нее с едва сдерживаемым вожделением.

– А какая судьба постигла Ливиллу и дочь Сеяна? – спросила она невпопад Макрона, в то время, как он намекал ей, что прекрасно знает, чем некая юная особа занималась с Сеяном в тот проклятый визит к временщику.

– Ливиллу отправили к матери, чтобы она наказала ее по своему усмотрению. Что касается дочери, то ее казнили вместе со всеми, – напрягся префект, настороженно поглядывая на Мессалину.

– Но ведь она была невинной девочкой! А как же римские законы?

Макрон пристально посмотрел на девушку тем особым взглядом, от которого даже у бывалых воинов пробегал холодок по коже, но Мессалина не опустила глаз, только дрогнула рука, которой она отщипывала ягоды от кисти винограда.

– Когда ее казнили, она не была девственницей.

– Но… – не сдавалась девушка, невзирая на умоляющие взгляды матери.

– Еще раз повторяю: она не была невинной девушкой. Палач перед казнью лишил ее девственности, так что все формальности были соблюдены.

Значит, бедную девочку еще и изнасиловали! Перед глазами Мессалины пронеслись воспоминания о Квинте и потные руки Сеяна, лезущие к ней под тунику. В этом есть какая-то высшая справедливость, что дочь этруска поплатилась за ее бесчестье, только почему она не может порадоваться этому факту?

Между тем размякший от вкусной еды, хорошего вина и близости юной красавицы, Макрон разоткровенничался с хозяйкой дома.

– Грядут большие перемены, – сообщил он доверительно Лепиде, поглядывая на полуобнаженную грудь Мессалины. – Апиката, перед тем как покончить с собой, отправила письмо принцепсу, из которого следует, что его сын Друз не умер естественной смертью, а был отравлен Сеяном и прелюбодейкой Ливиллой, его собственной невесткой, женой сына! Когда старик его прочел, то чуть не обезумел. Так что советую, дражайшая Лепида, во-первых, забыть этот разговор, а во-вторых, быстро взыскать долги, если таковые есть, с друзей Сеяна, а то, боюсь, взыскивать будет не с кого. Или, нет, наоборот: сначала взыскать, а затем забыть. Ты меня поняла?

– Чего уж не понять? – усмехнулась матрона. – Только мне взыскивать особо не с кого. Лучше я сразу постараюсь забыть. А какие у тебя планы? Как поживает твоя супруга?

– Отлично поживает, – ухмыльнулся понимающе Макрон. – Я ее оставил пока на Капри под присмотром принцепса. Думаю, что ей там самое место. Так что я свободен и буду рад видеть вас так часто, как это возможно. Мне сейчас как никогда нужны верные друзья. Мой дом – ваш дом, если ты меня, конечно, понимаешь…

Он многозначительно посмотрел на Мессалину, которая ответила ему ленивой улыбкой и зовущим взглядом из-под опущенных ресниц.

– Не знаю, насколько это прилично, – нахмурила брови Лепида. – Мы с дочерью добропорядочные римлянки из приличной семьи, и нам не пристало посещать одинокого мужчину, пусть даже и друга моего почившего супруга.

– Насколько я помню, присутствие Ливиллы не помешало веселому времяпрепровождению твоей дочери в доме Сеяна, дражайшая Лепида. Или ты хочешь сказать, что только Сеян был достоин общения с твоей дочкой? Может быть, ты скорбишь о его смерти? Тогда, конечно, я забуду о своем приглашении… На время.

Добропорядочная матрона поняла, что вместе с дочерью попала из огня да в полымя. Избавившись от домогательств Сеяна, они оказались в лапах не менее хищного зверя. И сейчас малейшее сопротивление его желаниям может привести… Об этом лучше не думать!

– Ты неправильно нас понял, – пошла она на попятную. – Разумеется, мы с Мессалиной с удовольствием зайдем к тебе в гости в любое удобное для тебя время, просто я хочу сказать, что негоже нам одним появляться в твоем доме.

Приподнявшийся было Макрон снова откинулся на подушки:

– Ну, если дело только за этим, то можешь не волноваться: у меня есть парочка свихнувшихся от старости теток, которые с удовольствием придут ко мне домой одновременно с вами. Я отнюдь не хочу портить репутацию Мессалины. Я ее помню и люблю вот с такого возраста.

Он показал расстояние примерно с локоть от пола. Это была откровенная ложь, но хозяйка дома предпочла не заострять на этом внимания. Главное, что дочери снова придется расплачиваться с мужчиной своим телом за мифические грехи. Впрочем, ей, кажется, это даже нравится.

Лепида была недалека от истины. Мессалина действительно наслаждалась вниманием мужчины, который только что, почти шутя, низверг всесильного Сеяна, заняв его место. Ей нравилась власть и мужчины, обладающие ею. И девушка почти обрадовалась, услышав предложение Макрона, хотя и прекрасно понимала его подоплеку.

Слуги подали фалернское. Одним махом выпив кубок, мужчина внимательно оглядел сидевшую перед ним очаровательную девушку. «Клянусь Меркурием, – мелькнуло у него в голове, – эта крошка далеко пойдет, если правильно сумеет распорядиться дарами богов и собственных родителей».

– Говорят, что у вас прекрасный цветник в перистиле, – чуть более хрипло, чем обычно, произнес новоиспеченный префект претория. – Мессалина, ты не покажешь мне его? Я просто обожаю цветы… А ты, Лепида, не беспокойся, – махнул гость рукой приподнявшейся за дочерью матроне, – мне достаточно будет общества твоей дочери. Уверен, она хорошо знает собственный сад.

Откровенный приказ Макрона застал матрону врасплох, и она беспомощными глазами посмотрела в лицо своей дочери, но оно излучало такое удовлетворение, что хозяйке дома оставалось только кивнуть головой:

– Да-да, конечно. Только долго не задерживайтесь: у Мессалины много дел, да и холодно для прогулок на улице.

– О, разумеется, я не буду злоупотреблять вашим гостеприимством, – оскалил в улыбке зубы гость, поднимаясь с обеденного ложа.

Болтая ни о чем, Мессалина и Макрон вышли в просторный перистиль – гордость хозяйки дома. По периметру садика шел широкий портик, в который выходили двери комнат прислуги и хозяйственные каморки. Прогулочным шагом они дошли до дальнего угла, где располагался склад всяких ненужных в хозяйстве вещей.

Заведя болтающую Мессалину за колонну, префект резко остановил ее, повернув к себе лицом. Остановленная на середине слова девушка выжидательно посмотрела в лицо мужчине, и тот хрипло попросил, вернее приказал:

– Подними тунику!

С легкой усмешкой девушка задрала спереди юбку, открыв мужскому взору свое тело от талии до носков башмаков. Налившимися кровью глазами Макрон долго смотрел на то место, где сходились ее ноги. В повисшей тишине было слышно только его тяжелое дыхание.

Наконец, мужчина оторвался от созерцания девичьих прелестей и с трудом отвел глаза:

– Передай матери, что я вас жду у себя завтра после полудня, – приказал он и, развернувшись, поспешно исчез в доме. Глядя ему в спину, Мессалина тихо хихикнула, опустив юбку. До чего же глупы мужчины! Достаточно показать им свое тело, и они теряют разум. Что же будет, если она потребует от мужчины за обладание ею денег, драгоценностей или власти? Надо будет выяснить границы своего могущества. И сделает она это незамедлительно. Завтра же. Макрон будет первым на ее пути к вершине.

* * *

Лепида как в воду глядела, говоря, что Рим ждут тяжелые времена. Узнав о насильственной кончине сына, Тиберий словно с цепи сорвался. Всплыли старые семейные дрязги, виной которым было противостояние Юлиев и Клавдиев, волею судьбы и божественного Августа сцепившихся в битве за перстень принцепса.

Тем, кто плохо знаком с развеселым семейством Юлиев-Клавдиев, трудно разобраться в сложной паутине их родственных отношений, свадеб, разводов, любви и ненависти.

Если посмотреть в корень всех бед, то начались они в тот день, когда божественный император Август, женившись вторым браком на Скрибонии, родил дочь Юлию Старшую. Но и эта супруга не устроила разборчивого римлянина, и не успела Скрибония разрешиться от бремени, как он в тот же день развелся с ней, чтобы жениться на красавице Ливии Друзилле, с которой и прожил до своей естественной кончины, не имея, однако, общих детей.

Но радоваться покою в семейной жизни Августу не приходилось. Его супруга оказалась женщиной властной, желавшей после смерти мужа видеть во главе Рима только собственного сына от предыдущего брака Тиберия, юношу трудолюбивого, но недалекого. Чтобы обеспечить ему родство с Августом, Ливия выдала за него свою падчерицу, Юлию Старшую. А чтобы еще крепче связать сына с императорским домом, уговорила мужа усыновить пасынка. Второй ее отпрыск, Друз, тоже не остался без «приза». Ливия женила его на любимой племяннице Августа Антонии Младшей, дочери сестры Августа Октавии и почившего Марка Антония.

Правда, были еще претенденты на престол, но они все удивительно удачно либо скончались сами, либо были казнены. В городе ходили глухие слухи, что к этим смертям приложила руку сама Ливия, чтобы обеспечить власть своим сыновьям. А уж совсем злые языки поговаривали, что и Август умер не своей смертью, покушав отравленных фиг, преподнесенных ему супругой. Но этим слухам никто не верил.

Ливия умерла за два года до описываемых событий. Все время, прошедшее со смерти Августа, она прожила в Риме, распоряжаясь в городе так, будто она, а не Тиберий, являлась властительницей Рима. Те же злые языки поговаривали, что император сбежал на Капри не столько боясь всяких напастей, сколько из-за семейной тирании собственной матери, с которой в последние годы у него были натянутые отношения.

Получив после смерти Августа власть над Римом, Тиберий едва ли почувствовал себя слишком счастливым. Во-первых, он, по большому счету, не был Юлием, а принадлежал, как и его отец Нерон Старший, к роду Клавдиев, о чем его супруга Юлия не раз указывала бедняге в пылу скандалов, на которые была большая мастерица.

Во-вторых, Юлия Старшая была его второй супругой. До этого он был удачно женат на Випсании Агриппине, которую любил всем сердцем. Ради получения прав на трон мать заставила его расторгнуть счастливый брак, оставив в сердце сына незаживающую рану. Только однажды, спустя несколько лет, Тиберию и Випсании было суждено увидеться, и это свидание произвело на мужчину столь угнетающее впечатление, что его бывшей жене было предписано покинуть Рим, чтобы больше никогда не попадаться ему на глаза.

И что самое ужасное, так это то, что, пожертвовав своей любовью, Тиберий получил в жены женщину, которая не только его не любила, а просто-таки не выносила на дух, унижая и оскорбляя супруга на каждом шагу. Более того, весь Рим вскоре заговорил о ее изменах. Чтобы избегнуть насмешек, Тиберию пришлось покинуть Рим, перебравшись в добровольную ссылку на Родос.

Но отъезд супруга не принес счастья его развратной жене. Устав наставлять своенравную дочь, Август отправил ее в ссылку на Пандетерию, которая спустя несколько лет была заменена на Регию. Придя к власти, Тиберий не удержался от мщения и так урезал средства, выделяемые на содержание Юлии, что она умерла от истощения. После ее смерти остались две дочери от предшествующего Тиберию брака Юлии Старшей с Агриппой – Юлия Младшая и Агриппина Старшая. Три сына успели к этому времени погибнуть, причем некоторые не без участия Ливии, расчищавшей путь к трону для своего сына.

Казалось бы, Клавдии одержали решительную победу над Юлиями, и Тиберий может больше не волноваться за свою власть. Но не тут-то было! Женщины из рода Юлиев не уступали мужчинам в отваге и честолюбии. И если Юлия Младшая, сосланная за прелюбодеяние (что, в общем-то, по римским меркам не было серьезным преступлением) на Тремити, не претендовала ни на что, то не такой была ее сестра.

В возрасте девятнадцати лет Агриппина Старшая была выдана замуж за племянника Тиберия, Германика, когда-то соперничавшего с дядей за императорскую власть. Сначала все было очень хорошо. Тиберий, доверительно относившийся к своему племяннику, отправил его командовать войсками на северных рубежах империи, с чем Германик прекрасно справлялся. Вопреки традициям, Агриппина не осталась в Риме, а последовала в армию за своим мужем, разделяя с ним все опасности и тяготы армейского быта. Невзирая на все лишения, она родила Германику шестерых детей и была вполне довольна жизнью. Легионы обожали своего командира, что, естественно, не могло понравиться Тиберию. Отношение императора к племяннику резко изменилось. Он был переведен на Восток, где вскоре был отравлен правителем Сирии Гнеем Кальпурнием Пизоном. Смерть Германика потрясла не только всю Империю: даже заклятый враг Рима парфянский царь прервал свою охоту в знак охватившей его скорби.

После смерти мужа Агриппина Старшая вместе с тремя сыновьями и тремя дочерьми возвратилась в Рим, неся урну с прахом своего мужа, и весь народ сбегался выразить ей свое горе. Попытки добиться суда над Пизоном ни к чему не привели. Более того, спустя несколько лет, почти в то же время, когда скончалась ее сестра, Агриппина была сослана по наущению врагов на тот же остров, где умерла ее бабушка, а ее сын Нерон Цезарь – на Понтию. Немного позднее в тюрьме оказался и второй сын Агриппины Друз Юлий Цезарь.

В год описываемых событий Нерон Цезарь погиб в тюрьме то ли от голода, то ли покончив жизнь самоубийством. Мать и брат пережили его на два года и тоже умерли от истощения.

Таким образом, во время казни Сеяна из всего рода Юлиев на свободе остались четверо детей Агриппины Старшей – Гай Калигула и три его сестры – Юлия Друзилла, Агриппина Младшая и Юлия Ливилла, за которыми пристально следили люди императора.

Кроме того, в претендентах на роль принцепса числился брат почившего Германика Клавдий, которого собственная мать считала образцом глупости, и внук императора Тиберий Гемелл. Подозрительный Тиберий долго присматривался к Клавдию, решая, позволить ли ему жить или дать умереть, но тот был до такой степени лишен честолюбия, что император махнул рукой на родственничка, предоставив ему возможность писать многотомные труды по истории этрусков и Карфагена, а также придумывать лишние буквы алфавита, без которых римляне преспокойно обходились.

Гемелл же был еще очень юн, да и любовные отношения его матери с Сеяном вызывали у старика справедливые сомнения в законности происхождения внука. Кто знает, не этрусская ли кровь течет в его жилах?

Бесконечная чехарда естественных смертей и подозрительных кончин не могла не сказаться на характерах представителей правящей династии Юлиев-Клавдиев. Все они, улыбаясь при встрече, ненавидели друг друга, и семидесятилетнему Тиберию предстояла тяжелая задача выбрать среди оставшихся в живых родственников себе преемника. Можно было, конечно, по примеру Августа, выбрать достойного представителя какого-нибудь славного рода и усыновить его так же, как когда-то сам Тиберий был назван сыном императора, но стоит ли Рим такого благодеяния?

Теперь, после предательства Сеяна, Тиберий еще больше возненавидел город, который так и не смог полюбить. Он жаждал отомстить за смерть Друза и покарать клубок змей, мечтавших ужалить его даже в уединении на Капри. И император обрушился на город всей тяжестью своего гнева. Слухи об арестах представителей римской аристократии множились с ужасающей скоростью. Все чаще старики вспоминали проскрипции Триумвирата или Суллы. Страшно было оставаться в Риме, страшно уезжать из города. Эйфория после падения Сеяна быстро прошла, уступив место настороженному ожиданию.

* * *

Незаметно пролетело несколько недель, и вот однажды Макрон явился в дом Лепиды, бледный и усталый больше обычного. Ввалившись в комнату Мессалины, он швырнул на постель отстегнутый меч и, обняв девушку за талию, взял левой рукой за подбородок, заставив взглянуть себе в глаза.

– Зашел попрощаться, – без длинных предисловий сообщил он юной любовнице. – Принцепс вызвал к себе Калигулу, и я должен его сопровождать. Завтра после обеда мы отбываем на Капри. Не знаю, как пойдут дела дальше, но надеюсь вскоре вернуться к моей красавице.

Префект потянулся губами к щеке насупившейся любовницы, но Мессалина отвела голову.

– А как же мы? – посмотрела она на него своими загадочными синими глазами. – Неужели ты оставишь нас с мамой трястись от страха в Риме? А если с нами что-нибудь случится? Ты лучше меня знаешь, скольких людей уже запытали до смерти, казнили или заставили покончить с собой! Говорят, что старик приказал убить даже своего друга, приехавшего по его же приглашению в Рим! Я хочу уехать отсюда на нашу виллу в Путеолы!

За прошедшее время ее связь с Макроном потеряла очарование новизны и порочной тайны, добавлявшей их свиданиям привкус запретного плода. Лепида, страшась репрессий полоумного старца, старалась быть любезной с новым префектом претория и не досаждала дочери нравоучениями, а сам Макрон, измученный необходимостью участвовать в пытках сообщников и друзей Сеяна, уже не горел той страстью, что присутствовала в начале их знакомства. Тем не менее он при любой возможности с удовольствием заходил на пару часов в гостеприимный дом, где мог хотя бы ненадолго отвлечься от малоприятных обязанностей. Иногда он просто падал одетым на постель и засыпал на несколько часов, прижав к себе скучающую Мессалину. Она уже не была его игрушкой, скорее это сам префект ощущал потребность в ее обществе.

Застигнутый врасплох, мужчина задумчиво хмыкнул и потер пальцами лоб:

– Не знаю, что тебе сказать. Я бы, конечно, с удовольствием забрал тебя с собой, но, с другой стороны, там у меня жена, да и дел, боюсь, будет еще больше. И зачем тебе ехать в Путеолы? Оставайся здесь, а я буду приезжать в Рим при первой возможности, тем более что здесь у меня осталось множество незавершенных дел… И – строго между нами – обстановка на Капри не самая подходящая для юной особы. Давай-ка лучше попросим слуг принести фалернского вина, и ты поможешь мне забыть хоть ненадолго, что я префект претория.

– Но ты обещал представить меня принцепсу!

– Обещал, – Макрон невозмутимо кивнул головой, – но не уточнил которому. Пойдем-ка погуляем во дворике.

Они вышли в перистиль, где все дышало покоем и умиротворенностью. Но префект привел сюда девушку не для того, чтобы наслаждаться природой. Взяв ее руки в свои широкие ладони, он тихо проговорил, зорко поглядывая по сторонам:

– Послушай, девочка, тебе нечего делать на Капри. Максимум, чего ты сможешь там добиться, – это стать одной из наложниц Тиберия, которых с каждым днем становится все больше и больше. Там сейчас только старики, солдаты и распутные девочки с мальчиками. Ты же не хочешь стать одной из них? Старик проживет пять, ну, семь лет и все! Послушай моего совета: займись теми, кто придет ему на смену.

– Но я не знаю, кого император выберет своим преемником, – растерялась Мессалина, жадно впитывавшая каждое слово своего любовника.

– Основных трое: Калигула, Гемелл и Клавдий. Если бы это были лошади, то я бы поставил на Калигулу. Клавдий не будет драться за власть, а Гемелл слишком молод и вряд ли успеет войти в возраст до смерти деда. Сейчас Калигула еще не понимает, какое его ждет будущее. Он слишком долго пресмыкался перед Тиберием, чтобы почувствовать силу, заключенную в титуле принцепса, но когда ее осознает, то не отдаст императорское кольцо никому, даже если ему пообещают отрубить за это руку.

– Но его сестры… Агриппина, Друзилла…

Рука Макрона скользнула по девичьему бедру, привычно задирая тунику.

– Ну, я думаю, что тут ты разберешься без моих советов. И когда Калигула вернется, то ты не упустишь своего шанса.

Мессалина в задумчивости прикусила губу. Не доверять Макрону не было причин, и если он сказал, что сейчас не лучшее время для выполнения ее планов, то так оно и есть. Но в одном опытный царедворец ошибся: она не будет сидеть сложа руки. Если надо сделать ставку на Калигулу, то у нее еще есть сегодняшний вечер и завтрашнее утро, чтобы кое-что предпринять. Мессалина прикрыла глаза ресницами, чтобы префект не заметил мелькнувший в них бедовый огонек, и покорно склонила голову:

– Как скажешь… Но ты уверен, что я смогу понравиться преемнику Тиберия?

– Не говори глупостей! Такая красавица, как ты, не может не понравиться мужчине. Только будь терпеливой и жди своего часа. А сейчас на Капри тебе делать нечего. Тиберий еще не отошел от предательства Сеяна и Левиллы. Ты ведь, верно, мечтаешь о пирах и веселье, но там сейчас не весело. А если и случаются застолья, то такие, о которых не рассказывают в обществе римских матрон… Давай договоримся так: как только принцепс немного успокоится, прекратятся пытки и казни, я дам тебе знать, и тогда ты решишь, ехать или не ехать.

– А если я опоздаю?

– Пустое! Калигула слишком занят своими сестрами, чтобы жениться, а Гемелл еще слишком юн и не успел надеть мужскую тогу… Так что, голубушка, придется тебе на время умерить свои аппетиты, – закончил Макрон шутливо. – Это я говорю тебе как друг твоего отца, и твой тоже.

Он ласково провел рукой по нежному бедру и потянулся губами к ее приоткрытому рту, но девушка снова отклонила голову, задумчиво нахмурив брови.

Префект тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой. В уговорах Макрона была не только ревность, но и серьезные опасения за будущее взбалмошной девчонки. С каждым месяцем Тиберий все больше превращался из сурового, но справедливого правителя в кровожадного развратника. Да и Калигула имел в Риме очень плохую репутацию. Чтобы удержаться на той высоте, куда его занесла судьба, префекту претория надо было держать возможного преемника под контролем, и он твердо решил попросить жену быть полюбезнее с правнуком Юлии Старшей. В конце концов, это и в ее интересах. Присутствие Мессалины в Путеолах спутало бы сейчас его карты.

Макрон вспомнил Калигулу, его блуждающий взгляд, вечно мокрые губы, резкий смех, наглое обращение даже с самыми добропорядочными матронами Рима. Юпитер Всеблагой, если Гай уже сейчас столь развратен, то что же будет, когда парень станет императором? Поездка в компании юного сластолюбца станет серьезным испытанием, но префект дал себе слово, что не позволит себе быть втянутым в какие-то неприятности. Надо будет дать понять Калигуле, что без его, Макрона, услуг и защиты он не проживет на Капри и двух дней. Пусть чувствует себя обязанным, чтобы, в случае чего, потребовать от него встречных услуг. Мало ли как могут пойти дела!

Макрон сильно ошибался в своих расчетах: Калигула не умел быть благодарным и, став принцепсом, быстро расправился с верным префектом претория, которому был не в последнюю очередь обязан властью над огромной империей. Историки рассказывают, что когда Тиберий умирал и Калигула уже примерял императорский перстень, сорванный с пальца страшного старика, тот вдруг пришел в себя и приподнялся, перепугав свою свиту. Люди кинулись бежать, а на Калигулу напал столбняк, и он только трясся от ужаса в предчувствии расправы. Только вмешательство Макрона спасло жизнь сына Агриппины Старшей. Увидев, что умиравший старик очнулся, телохранитель императора быстро шагнул к его ложу и, не колеблясь, задушил своего господина, велев набросать одежды на его голову.

Но эта история была еще далеко. Пока же префект претория, вернувшись с Мессалиной в душный полумрак ее спальни, наслаждался телом юной красавицы, а она, не забывая стонать в нужные моменты, обдумывала план действий. Надо сделать так, чтобы Калигула на Капри вспоминал о ждущей его в Риме красавице. Времени, конечно, оставалось в обрез, но кое-что еще можно предпринять. Постаравшись побыстрее выставить разомлевшего от ее ласк Макрона, коварная красавица кликнула проворную Порцию и приказала прибежавшей на зов девушке приготовить все для омовения.

Засуетившиеся рабыни быстро наполнили ванну водой, вылив в нее для гладкости кожи молодой госпожи три кувшина ослиного молока. Мессалина вытянулась в воде и долго лежала, ощущая, как вода обволакивает ее тело, смывая следы любовных ласк префекта и насыщая его влагой.

Затем Порция вымыла госпоже волосы и, получив приказ, чтобы на рассвете к ней явился парикмахер сделать прическу, побежала предупредить жившего неподалеку цирюльника.

Выйдя из ванны, Мессалина ощутила, как пробуждается от прохладного воздуха ее тело. Довольно усмехнувшись, она потянулась, точно сытая кошка, после чего разлеглась на столе, где ее, умастив тело маслами, долго массировал угрюмый евнух-египтянин. За этим делом ее застала мать, обеспокоенная поднявшимся в доме переполохом:

– Что случилось, Мессалина?

– Ничего особенного. Просто решила принять ванну. Разве это преступление?

Но Лепиду было не так легко провести. В конце концов, она знала свою дочь не первый день и прекрасно чувствовала, когда та лжет ей в лицо. Сделав массажисту знак, чтобы тот оставил их на время, Лепида опустилась в стоящее недалеко от стола кресло, в котором любил сиживать ее почивший супруг.