Текст книги "Старый дом на краю счастья"

Ирена Валерьевна Квасневская
Старый дом на краю счастья

© Оформление обложки Бортник В.

© Текст. Квасневская И. год издания 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Предисловие. Спойлеры

– …Как не вернетесь? – мама молчала с минуту, потом отключилась, так и не сказав ни слова.

За три месяца до этого я закрыла дверь своей питерской квартиры и сообщила родным, что еду с детьми в отпуск.

Судьба влепила мне здоровенную оплеуху – неплохой знак, что пора решиться на перемены. Я, столкнувшись сначала с предательством, а после с подлым поведением самого близкого человека, решилась на отчаянный шаг – развод и переезд в другую страну.

В тот момент не было никакого вдохновения и драйва – только рухнувшие надежды и решение сбежать, чем дальше, тем лучше. Попытки собрать себя, вдребезги разбитую предательством, починить сломанное и исправить безнадежно испорченное.

Впереди ждали одиночество, поиск работы. Выживание и адаптация в другой стране… и полнейшая неизвестность – как будто посреди спектакля автор вдруг поменял сценарий так, что развязка, к которой все закономерно и предсказуемо шло, стала неожиданностью для самих актеров. И вот приходится на ходу импровизировать, выдумывать реплики. Сюжет, который предполагался в других декорациях и с другими актерами в главных ролях, постоянно выходит из-под контроля и живет своей жизнью, вопреки законам жанра.

Для начала был план из двух пунктов: осмотреться и попытаться.

Так себе стратегия, авантюрная.

И первый шаг был прямо в пустоту: я оказалась в полнейшей неизвестности – одна за границей, в незнакомом городе, где раньше никогда не бывала и где не было ни одного знакомого человека.

Зато со мной было четверо моих детей: тринадцатилетняя барышня, девятилетняя кудряшка, нежный хлопчик пяти лет от роду и годовалый младенец. У каждого из нас было по маленькому рюкзачку с одеждой, зубные щетки, а у меня к этому набору – еще две кредитные карточки и горячее желание построить новую жизнь.

Получилось или нет – не знаю. Эту новую жизнь я еще изо всех сил строю. Но главное – я живу. Просыпаюсь каждое утро с благодарностью себе тогдашней. Растерянной, отчаявшейся, но решившейся шагнуть в неизвестность. Своим замечательным детям, поддержавшим мать-авантюристку в безумной затее. И всем, кто мне на этом пути встретился.

А начиналось это приключение так…

Часть 1. Теряя равновесие

Еж – птица гордая

Я зареванная сидела в подъезде, оплакивая хрупкость надежд, планов, отношений и человеческого тела. Спиной ощущала холод стены и ледяной кафель пола, слабый запах хлорки – как в бассейне или операционной. Тусклый зеленоватый свет и мое жалкое поскуливание, отдающееся гулким эхом.

Я баюкала распухшую руку – сломанную, как позже оказалось… и не могла решиться на телефонный звонок. Он означал бы конец. Собственно, финал этой драмы уже состоялся, оставалось только признать, что все уже рухнуло.

Но я отказывалась верить. Отказывалась набирать номер. Только сидела и рыдала, размазывая по лицу слезы.

Свежее предательство похоже на травматическую ампутацию. Как будто тебе внезапно оторвало руку или ногу: только что это было частью тебя, естественным продолжением. Да, без нее ты сможешь жить, но будешь уже немножко не ты. И еще даже не болит. Боль будет потом. Много боли. А сейчас ты видишь ее – вот она, рядом, но уже чужая, безжизненная. И понимаешь, что ничего не будет по-прежнему. Не прирастет, а даже если и удастся приладить, будет чужим и мертвым, с уродливыми шрамами, с вечной болью и ожиданием, что не приживется, откажет… предаст.

Там, за дверью, осталась моя жизнь. Все, о чем мечтала, на что строила планы, с чем связывала надежды и будущее.

Там было тепло.

Там был любимый человек, который обещал быть рядом в горе и радости. Согревать, оберегать и заботиться.

И который уничтожил и растоптал все, что было дорого и свято.

Прямо сейчас он прошел ту точку невозврата, после которой только чернота и вечный холод, как в Дантовом аду…

Только вместо ледяного озера Коцит этот мрачный подъезд, где воняет хлоркой и мокрыми тряпками, меня трясет от холода и нервяка, к горлу подкатывает тошнота…

Бежать. Бежать без оглядки.

♥ ♥ ♥

Сначала я уехала в другой город к своей дальней родственнице. Туда, где он точно не будет нас искать. Он и не искал. Плевался ядом в эсэмэсках, угрожал уничтожить, грозил отобрать детей, требовал забрать из полиции заявление.

Я была раздавлена, дезориентирована и совершенно беспомощна – со сломанной рукой и четырьмя детьми, младшей из которых едва исполнился год.

И тогда я решилась на самый отчаянный поступок в моей жизни – эмиграцию.

Многие мои решения со стороны кажутся спонтанными.

Вот и сейчас – от момента, когда я приняла решение бежать, до его реализации прошло чуть больше двух месяцев.

Но в действительности идею переезда я вынашивала давно. Даже, скорее, не вынашивала, я лениво размышляла: вот было бы неплохо поехать… Там хорошо, мне там нравится, текут молочные реки в кисельных берегах, а по улицам ходят улыбчивые поляки и говорят свое пши-пше, и от этого на душе тепло. Время от времени закидывала удочки: смотрела сайты с арендой квартир и вакансиями, прикидывала, что могла бы делать… Потом закрывала эти странички, решая, что пока, пожалуй, ничего – возможно, на пенсии, когда я уже буду богатой и состоявшейся, куплю маленький домик с крошечным садиком и буду разводить гортензии.

А потом опять, вдохновившись какой-то историей, начинала планировать.

Мне не было плохо в России, из которой я хотела уехать. Зато мне было хорошо в Польше, где я мечтала жить.

Но, как обычно, от мечты до реальности была целая пропасть, вечно что-то мешало: работа, дети, ипотека… всегда тысячи причин найдутся, чтобы не исполнять задуманное. А потом сказать: «да что там… куда мне уже?» – и мучиться, представляя, как могло бы получиться.

У меня таких внутренних возражений было много. Начиная от «уже поздно начинать сначала» до «ну у меня же четверо детей, куда я с ними?».

С переездом, кстати, мне всегда было значительно проще, чем со сменой работы. По крайней мере привычнее. Я переезжала в общей сложности 18 раз. Сначала с родителями – папа военный, обычная история. А потом уже сама инициировала перемены, видимо, заразившись идеей кочевой жизни. Это так здорово – открывать новые места, изучать города, узнавать этот огромный мир и жить там, где тебе хорошо и комфортно.

Но, пожалуй, это был первый переезд, проникнутый таким драматизмом.

Наверное, потому что начался он с отрезвляющего пинка, придавшего мне достаточно ускорения, чтобы решиться на столь глобальную перемену.

Я хотела убежать настолько далеко, чтобы стереть из памяти все следы предыдущей жизни.

В прежней оставались хорошая работа, семья, друзья.

В новой – полная неизвестность.

Да, я знаю эти набившие оскомину истины «от себя не убежишь» и «куда бы мы ни переезжали, мы берем с собой себя».

Я и не пыталась убежать от себя или от проблем, с собой мне было вполне комфортно. Скорее, хотелось разорвать все связи с прошлым. Не ходить по этим улицам, которые навевают воспоминания. Не жить в этой квартире, где растили детей, строили планы на будущее… где мы вместе делали ремонт – смеясь, мазали друг друга краской или азартно укладывали ламинат за полчаса до поезда. Таксист злился и писал гневные эсэмэски, а мы пытались приладить последний ряд и потом всю дорогу хохотали, что это было бы самое глупое опоздание в нашей жизни…

Я хотела закрыть ту дверь, за которой была так счастлива.

Решиться и прыгнуть

Бегство ведь как рождение – тоже через боль и страх, через пустоту и потери. Из теплого, мягкого и уютного – в холод и яркий свет, ошеломляющие звуки и пугающую неизвестность.

Правда, место, в которое я замыслила свой отчаянный побег, не было совсем уж чужим и незнакомым – историческая родина, страна моих предков. Я мечтала жить в Польше с того момента, как впервые увидела и влюбилась в нее. Примеряла эту страну на себя, пробовала на вкус, знала ее маленькие секреты и бесконечно ею любовалась. Она была для меня как Изумрудный город для героев волшебной сказки: да, путь туда труден и опасен, но только там можно найти то, что нужно. Вот и я много лет где-то блуждала в твердой уверенности, что однажды туда доберусь и останусь навсегда. А по дороге обрету смелость, мозги и любящее сердце.

Впервые я приехала туда в начале 2000-х, а потом ездила при любой возможности – в гости, на каникулы, в отпуск, на учебу, на конференции, и каждый раз как будто возвращалась домой, словно обещала ей и себе: «Ну-ну, дорогая, потерпи немного, совсем скоро мы будем вместе…»

Оставалось обдумать детали уже на холодную голову.

Конечно, внутренняя решимость подпитывалась гремучим коктейлем – гневом и обидой, которые гнали вперед, предвкушением, которое манило и обещало, но сомнений оставалось предостаточно: Что там делать? Как зарабатывать? Смогу ли устроиться? Как быть с детьми? Удастся ли им адаптироваться?

Очень не хватало последней детали, чтобы я сказала себе «да». Как вдруг появился судьбоносный ответ.

Переписывалась с приятелем, который уехал за два года до этого – тоже в Польшу и тоже по корням. В очередной раз промямлила, что собираюсь, но… И вдруг он присылает картинку, а на ней нарисован красно-белый дорожный знак с надписью внутри: «Знак свыше: если ты собираешься что-то сделать, но ждешь знака, то вот он».

Посмеялись.

А через пару дней после этого неожиданно написал другой знакомый, с которым очень давно не общалась, года два точно. Оказалось, он с семьей уже год живет в Германии.

Я делюсь с ним своими планами и опасениями… И внезапно он присылает мне точно такую же картинку про знак!

Ну как тут было не поверить в перст судьбы? Он, кажется, не только указывал на единственно правильный выход, но и слегка покручивал у виска, удивляясь моей недогадливости.

«Да еду я, еду», – мысленно ответила я судьбе и стала думать дальше. Работать с возражениями, как говорят маркетологи.

«И кому ты там нужна?» – первое из них.

«Хм, а тут кому я нужна-то?» – отвечала я себе. Никто никому не нужен и ничего не должен. И доказывать свою полезность придется в любом месте.

Второе было «И что ты там будешь делать?» – это внутренний голос шипел с особой ехидностью, издевательски растягивая слоги.

Да, я много всего умею, где-то пылится штук восемь дипломов, из них три «вышки» и куча дополнительных, но все в «неконвертируемых» специальностях – везде требуется знание национальных норм и профессиональная аттестация. Так что первое время, видимо, придется мыть условные туалеты – ну по крайней мере пока все вокруг не заметят, какая я расчудесная. И тут я как достану все восемь, как стану самым крутым специалистом… Внутренне разрешив себе и мыть туалеты, и стоять за прилавком, и даже работать кондуктором, я успокоилась.

Со страной было все понятно, осталось решить, куда именно. Я любила много мест: часто бывала в загадочном Кракове, обожала насквозь сырой и ветреный Гданьск, так похожий на мой милый Питер, училась в Люблине. С нежностью вспоминала маленькие городки, в которых будто бы застыло время, – Сандомир, Згожелец…

Но все решил случай.

Вдруг в той же переписке – про знак судьбы – мой приятель упомянул Вроцлав. Он сам жил в другом городе, ко мне относился с легкой иронией и не особенно верил в эту затею. Кажется, ляпнул просто так, в контексте: «Ну не во Вроцлав же ехать, там столько сейчас понаехало…»

Название меня зацепило.

Во Вроцлаве я ни разу не бывала, даже проездом – он находится совсем в другой стороне от моих привычных маршрутов, никого из знакомых там не было, да и о самом городе я не имела никакого представления. Полезла гуглить, и первая же фраза оказалась решающей – «самый теплый город в Польше». Теплый. Это то, что мне было нужно в эту минуту больше всего. Я так намерзлась, что очень хотелось оттаять.

И дальше, как в той шуточной притче про лягушек: три лягушки сидели на листе кувшинки. Одна из них решила прыгнуть в воду. Сколько лягушек осталось сидеть? Правильно – три. Потому что решить и прыгнуть – это разные вещи.

Незадолго до отъезда я пришла на маникюр. Как раз сняли гипс, и рука под ним была похудевшая, тонкая и жалкая. Хотелось хоть как-то ее визуально улучшить, поэтому выбрала яркий солнечный лак.

– В отпуск собираетесь? – спросила Лена, мой мастер. – Обычно такой как раз для пляжа выбирают.

– Да вот, уезжаю…

– Может, запишетесь сразу на следующий раз? Чтоб наверняка попасть. А то летом все непредсказуемо.

– Лен, я насовсем (ого, кажется, впервые произнесла это вслух). Так что жаль с вами расставаться, но записывать меня не надо. Поедем в Польшу, все-таки у меня там корни…

– Ух, как здорово! А я тоже давно хотела в Москву перебраться. И муж хочет… Но, думаю, как вот я перееду?.. мне уже почти тридцать… и двое детей…

В этом месте она замолкает и смотрит на меня. А я внимательно смотрю на нее, потом мы обе начинаем хохотать.

Мне тридцать пять. У меня четверо детей. Я не умею делать ничего руками.

Муж, без пяти минут бывший, с нами не едет.

Лен, если ты сейчас это читаешь и еще не переехала туда, где тебе будет хорошо, – сделай это. Попробуй. Возможно, мой пример – это и есть знак, которого ты ждешь и который поможет решиться. Ты не узнаешь, лучше там или нет, если не попробуешь. Сейчас тебе столько же лет, сколько мне было тогда. И даже если ты не Лена, а, допустим, Света, Вадим или Игорь, если лет тебе больше или, наоборот, меньше, ты не айтишник и не парикмахер, а менеджер очень среднего звена – пусть будет не страшно. Никогда не поздно выбирать пейзаж за окном.

…А я тем временем старательно не думала о том, что и как будет, просто делала маленькие, но необходимые шаги: оформила визы, забронировала небольшую студию на неделю… «Всего неделя, – уговаривала я себя. – За это время я все пойму. Потом найду что-то постоянное, или…» Дальше фразу я не продолжала, оставляя многоточие.

Муж строчил мне гневные сообщения – «Ты подлая, ненавижу тебя!», «Как ты посмела заявить в полицию? Забери заявление, иначе будет хуже!», «Тебе не поздоровится, как и твоим защитникам!»

Я заблокировала его номер, а контакт переименовала из «муж» в «человек, ударивший тебя». Он стал писать и звонить с других номеров, но это только подстегивало меня к действию.

Денег у меня было немного. Небольшая сумма, которую откладывала на отпуск, плюс получила премию на работе, плюс декретные – младшей дочке недавно исполнился год, до августа – конца декретных выплат – как-то дотянем, а там, возможно, уже получим местные выплаты – у меня карта поляка, по ней полагается финансовая помощь тем, кто репатриируется. Ах да, еще же кредитки, там тоже небольшой лимит, оставим на крайний случай – на обратный билет, если… да к черту подробности, там разберемся. Вообще вот этот принцип – «сначала ввязаться в бой, а там видно будет» (как и девиз «слабоумие и отвага») сопровождали меня на всем тернистом пути переезда.

Через месяц я забрала паспорта в консульстве, полюбовалась на фоточки детей на визах (спойлер: а зря, лучше бы сверила данные), сложила рюкзак и приготовилась окончательно перевернуть эту страницу своей жизни…

…как вдруг появился он.

Муж, уже почти что бывший. Не поленился, приехал.

– Прости меня… нет, я знаю, что ты не простишь, я не достоин прощения… Но скажи, могу ли я что-то сделать, чтобы искупить свою вину? Я… я был не в себе, когда… когда это случилось… А когда я понял, когда осознал, что произошло, я был в панике… я ненавидел себя, хотел даже себя покалечить… Прости, прости, прости! – он упал на колени и вполне натурально заплакал. Я растерялась. Никогда не видела его плачущим, да и извиняющимся – нечасто. А тут такие эмоции! К тому же это слишком сильно отличалось от интонаций и общего настроения предыдущих сообщений, поэтому я не знала, что и думать.

– Встань… зайди, что ли… только извини, у меня не убрано, – только и смогла я выдавить из себя.

Мы долго разговаривали, сидя на маленькой темной кухне.

Он упрашивал меня отказаться от всей этой затеи. И было там и «люблю не могу», и «давай начнем сначала», и «вот жизнь моя, возьми ж ее», и даже «так не доставайся же ты никому».

Он уговаривал, просил, умолял. Убеждал, что без меня и детей его жизнь не имеет смысла: он только-только обрел его, как вдруг я собираюсь уезжать, бросая его и лишая последней радости.

Я ничего не отвечала. Задыхалась почти буквально от переполнявших меня противоречивых эмоций, от живых еще чувств к этому человеку. Они были заморожены, отодвинуты в сторону суетой приготовлений, и тут внезапно боль проступила снова, будто закончилось действие анестезии. Казалось, что сердце ухает в черноту, пропуская по два-три удара.

Время от времени кивала или мычала нечто невразумительное.

Психологи (а их я сменила несколько за этот месяц) в один голос утверждали, что спасать там нечего. Что если в браке произошло такое, то пытаться его реанимировать – все равно что оживлять полуразложившийся труп.

Конечно, я хваталась за любую возможность спасти свой брак и искала такого специалиста, который даст мне надежду и «разрешит» к нему вернуться, потому что этого я хотела больше всего. Отмотать время назад, когда он был добрым и нежным, когда мы держались за руки и вместе строили нашу красивую жизнь.

Но самый оптимистично настроенный из специалистов сказал, что надо минимум год прожить отдельно, а потом уже начинать строить все с нуля, будто с чистого листа.

Об этом мы и договорились.

Что минимум год мы живем порознь и пытаемся понять, что было не так, работаем над ошибками. Но не бросаемся очертя голову в новые отношения и не рушим окончательно то, что было построено. Просто живем и разбираемся в себе. И жизнь за границей – это идеальный вариант, чтобы не было соблазна снова съехаться.

Заодно сможем узнать – получится ли у нас устроить там жизнь, а когда пройдет год, он приедет к нам, и мы снова будем вместе.

Ну и в качестве свеколки на винегрете – он предложил отвезти нас на машине. Туда, куда мы, собственно, от него и сбегаем. «Почему бы и да», – подумала я. Логика и последовательность всегда были моей слабой стороной.

Картонные крылышки

Когда мы оказались уже по эту сторону от пограничного шлагбаума (или по ту – если смотреть с точки старта), и я наконец-то написала пост в соцсеточках с просьбой не терять меня, один из комментаторов не то с восхищением, не то с сочувствием протянул: «Ну ты дае-е-ешь… как на крыльях с обрыва: так-так, спиногрызы, держитесь за хвост и полетели!»

Примерно так я и ощущала себя. Вот только не сильные орлиные крылья развернулись у меня за спиной, а будто наспех сделанные картонные крылышки. И я машу ими изо всех сил, пытаюсь улыбаться и удерживать высоту, но знаю, что второго шанса взлететь не будет, поэтому машу яростно. Выглядит немного карикатурно, но работает!

Решено было ехать через Прибалтику – из Питера это самая короткая дорога.

Мы погрузились в машину и тронулись в путь.

– Ма-а-ам, а когда мы приедем?

– Ма-а-ам, а мы уже приехали?

– А это уже Польша?

– Ма-а-ам, я хочу пить!

– А я – есть!

– А можно мне выйти? Мне срочно надо в туалет!

– А я уже не могу сидеть, можно остановиться? – раздавалось нестройное многоголосье.

– А давайте поиграем! – предложила я. Игра в города быстро себя исчерпала, попробовали в имена, но они тоже как-то внезапно закончились.

– О, а я еще одну игру знаю! Монофоны! Нужно придумывать рассказ, где все слова начинаются с одной и той же буквы – ну как «однажды отец Онуфрий обходил окрестности огорода. Обнаружил отсутствие огромного огурца…»

– Давайте! На все буквы подряд!

– О-о-о, сложная задачка! Только плохих слов, чур, не говорить!

Мы дурачились, хохотали над поворотами сюжета – даже жалею, что не записала эти шедевры, где были брутальный брадобрей Борис, горделивый гусь Григорий и жирный жандарм Жером, жаривший желуди.

За окном мелькали густые зеленые леса, стремительно проносились серенькие деревушки, полыхали фиолетовым огнем поля люпинов.

Мы жевали бутерброды и запивали газировкой, наплевав на режим и правильное питание, пели, играли и веселились… Как будто не было этих щемяще злых месяцев, когда мы вгрызались друг в друга, откусывая куски живой плоти. Будто бы вернулись тепло и уют, ощущение, что мы одна команда.

Наконец наш пепелац подъехал к латвийской границе.

Вот здесь и случилось наше первое приключение.

Если вы когда-нибудь пересекали границу на машине или автобусе, то знаете, что устроена она просто: два контрольно-пропускных пункта, а между ними нейтральная полоса, то есть вас сначала выпускают из одной страны, а потом на втором пункте уже решают впустить или нет в другую страну.

Получается что-то вроде тамбура: одна дверь за вами закрывается, и вы стоите в тесном закутке, ожидая, когда же откроется вторая.

Представьте: вечер, КПП, усталые и голодные дети… За спиной уже сотни километров, все измучены, каждый минимум по три раза попросился поесть, попить, пописать и погулять, во Вроцлаве нас ждут забронированные апартаменты…

Мы прошли первый КПП, то есть формально, уже покинули территорию России.

Подошли ко второму и протянули паспорта в окошечко будки. Пограничник забрал их и куда-то ушел.

Время тянется, в соседних очередях дело идет куда быстрее.

Все заметно нервничают, дети капризничают, пограничник не возвращается.

Потом приходит второй, и они начинают что-то бурно обсуждать на латышском, жестикулируя и показывая в нашу сторону.

Мы внутренне напряглись – что там? Мы попали в список международных преступников? Пытаемся провезти контрабандой кусочек запрещенного к ввозу сала? Наши физиономии не внушают доверия?

Наконец выходит молодой красавчик в форме. Он похож на настоящего арийца, какими их рисовали на плакатах – голубоглазый блондин с белоснежной улыбкой.

Характер нордический, беспощаден к врагам…

…и сообщает, что въехать мы ну никак не можем, потому что доку́ментов нет.

Ну, вернее, формулирует он как-то вежливо, с милым прибалтийским акцентом:

– Фы не мошете ехать, фам нелзья. То ест этим детьям мошно, этим нелзья. – И показывает на взъерошенных детей, жмущихся друг к другу, как воробьи под дождем.

– Ну как же так? У нас все дети пачкой, то есть кучкой.

– Этьи могут толко за три днья. – И протягивает паспорта, тыкая безупречным пальцем в страничку с визой.

Помните спойлер с визами, да? Так вот двоим из четверых детей (а именно первому и третьему) почему-то датой въезда поставили не 6-е число, а 9-е.

А что, циферки-то почти одинаковые. Может, чиновник в этот момент паспорт крутил туда-сюда. Может, висел вниз головой, как граф Дракула, и тупо перепутал. А может, решил: четным детям ставлю четные числа, нечетным – наоборот.

Мы бьем себя в грудь, что-то доказываем, но он непреклонен.

– Вам польяки выдали этьи визы? Попробуйтье на полску границу! Может, оньи фпустьят!

Он аннулирует наш въезд – синей ручкой просто перечеркивает уже проставленные штампы в паспортах и кокетливо машет фуражкой на прощание.

Ставим в навигаторе ближайший переход через польскую границу. Он в Беларуси, в Гродно.

Едем, уже не поем и не смеемся. Дети спят, мы по очереди за рулем, пьем колу и кофе, останавливаемся размяться… и наконец добираемся до красно-зеленых столбов белорусской границы…

Там кино повторяется.

Нас выпускают одни пограничники, потом не впускают другие… зачеркивают печати о въезде и выдают бумажку с пояснениями.

Разочарование и пустота…

Мы пристраиваемся на ночлег в Гродно. Три прекрасных летних дня отдыхаем, осматриваем достопримечательности… и ровно в 00:00 9-го числа подъезжаем к границе. Нас выпускают… и не впускают!

Потому что разница в часовых поясах проходит ровно по линии шлагбаума. И на польской стороне девятое число наступит только через час. Мы ждем этот час на нейтральной полосе, между двумя странами – можно сказать, нигде.

Это было очень символично – на границе двух времен и двух миров, границе прошлого и будущего. Час, которого как будто не существовало, потому что в одном мире он уже закончился, а в другом – еще не начался.

И обычно я так и рассказываю: наш приезд начался с двух попыток нелегально перейти границу и целого часа вне времени и пространства.

Но вот мы наконец на польской стороне. Невыспавшиеся, с красными от бессонной ночи глазами, добрались до первой заправки и взяли по пол-литра кофе. Никогда я не пила больше такого кофе – со сладостью свободы, солоноватым привкусом слез и терпкой горечью тоски по оставленному.

Примерно к обеду мы добрались до Вроцлава.

Навигатор привел нас во дворик, где столпились панельные девятиэтажки, похожие на усталых воинов, несущих бессменный караул перед наступающей со всех сторон эстетикой. Кажется, нам достался самый уродливый и депрессивный квартал города. С одной стороны к нему подбирались довоенные виллы, утопающие в зелени, и современные микрорайоны со стильными таунхаусами, с другой – невероятно прекрасный старый центр с рыночной площадью, разноцветными пряничными домиками и солидными доходными домами, с третьей – старинный парк с тенистыми аллеями, прудами и чугунными оградами. В общем, вокруг был настоящий европейский город, динамичный, современный и при этом сохранивший очарование древности… но мы почему-то оказались в осколке Советского Союза среди безликих панельных блоков.

Чуть позже я узнала, что эти «панельки» – что-то вроде шрамов, которые война оставила в когда-то гармоничном и прекрасном городе, выстроенном с немецкой основательностью. Вроцлав, бывший до Второй мировой войны немецким Бреслау, отчаянно сопротивлялся, превратившись в город-крепость, и целые кварталы были разрушены настолько, что восстановить их оказалось невозможно. Поэтому даже в самом центре тут и там среди красивых исторических зданий торчат нелепые и угловатые дома – наследие коммунистической эпохи.

Квартирка, в которой нам предстояло провести три дня, – сдвинуть сроки бронирования хозяин отказался, а из-за наших приграничных приключений прибыли мы на три дня позже – была под стать остальному. На фото она выглядела вполне уютно и симпатично, а на деле оказалась крохотной студией, в которой три продавленные кровати размещались почти вплотную друг к другу. Первым делом мы разгородили ее простыней – да-да, ширины простыни хватило на эту самовольную перепланировку – и попарно разместились на этих кроватях.

А ночью пришли МУРАВЬИ.

Я ненавижу насекомых в принципе, хотя муравьи и вызывают у меня уважение своим упорством и трудолюбием. Но то упорство и трудолюбие, с которым они штурмовали нашу еду, вызывали у меня только злость и отвращение, о чем я и сообщила владельцу. Тот пожал плечами и пообещал принести отраву.

– Там уже разложена отрава, проше пани, – сказал он. – И вообще, у вас, я слышал, тоже есть хрущевки, а в них живут муравьи, тараканы и даже клопы! Кстати, буду благодарен за хороший отзыв на букинге!

Это было так по-детски непосредственно, так мило и наивно, что я даже не смогла разозлиться. Разозлилась по-настоящему после того, как счет за апартаменты вырос в три раза – он умножил стоимость проживания на каждого гостя, включая годовалого ребенка. Причем за все дни, а не только те, что мы по факту там провели. Таким образом, в первые дни мы спустили примерно пятую часть нашего общего бюджета, но хозяин наверняка выправил каждому выжившему муравью паспорт, чтобы те могли навестить своих собратьев в далеких и неведомых хрущевках.

По счастью, за эти три дня нам удалось найти квартиру совсем рядом с тем местом, где мы приземлились в первый раз – в одном из тех симпатичных современных домов, которые окружали наш муравейник. Большие светлые комнаты, приемлемая цена, дизайнерский ремонт, огромная детская площадка, парк – это казалось райским уголком. В чем подвох я поняла чуть позже, а пока мы радовались и пытались свести баланс.

Когда ты переезжаешь в другую страну, огромная проблема в том, что ты не знаешь стоимость денег. Каждый раз пытаешься переводить в уме злотые в рубли, доллары, евро, делить на дни, оставшиеся до следующей получки, и умножать на коэффициент своего интеллекта. В результате получаешь очень сложную дробь, но все равно не понимаешь – тысяча за садик: это много или мало? Квартплата в две с половиной тысячи злотых – это нормально? Хлеб за четыре пятьдесят – это почти бесплатно или наоборот?

Как оказалось, с квартплатой нам повезло – довольно дешево. А еще люди ищут жилье месяцами, потому что хозяева не хотят сдавать иностранцам и семьям с детьми: по закону выселить таких квартирантов практически невозможно, даже если они не будут платить. Секрет нашей удачи раскрылся быстро: прямо над домом туда-сюда с утробным гулом сновали самолеты – там начиналась посадочная траектория ближайшего аэропорта, а рядом гудела вышка ЛЭП, которую загораживал один из корпусов дома, поэтому она сразу не бросилась в глаза. С дизайнерским ремонтом тоже вышла осечка – он оказался выполнен настолько дешевыми материалами, что стены оставляли на одежде меловые отпечатки, с мебели облезала пленка, а двери довольно быстро перестали закрываться, и, конечно, при выселении стоимость «исправлений» была удержана из залога. И все же там мы прожили целый год.

А пока что мы просто радовались и раскладывали по шкафам наши нехитрые пожитки.

Вещей мы с собой практически не взяли – решено было ехать налегке, потому что было совершенно непонятно, как сложится наша жизнь и сколько раз придется переезжать. У каждого с собой был только маленький рюкзачок с одной-двумя переменами одежды.

Квартира нам досталась совершенно пустая: ни столовых приборов, ни подушек с одеялами, ни постельного белья. А так как заехали мы в субботу вечером, у нас оставалось буквально пару часов, чтобы обзавестись хоть какими-то бытовыми предметами – в воскресенье не работают ни торговые центры, ни магазины.

Собравшись как по тревоге, мы всей толпой ввалились в IKEA за час до закрытия и под очумевшими взглядами скучающих консультантов метали в корзину все подряд – вилки, ложки, подушки, постельное белье и фирменные пирожные. Кто-то из детей под шумок протащил в число покупок здоровую акулу – знаете этих огромных, синих, с выразительными грустными мордами. Она печально смотрела из тележки, будто бы прощаясь со своей спокойной жизнью и понимая, что с этой семейкой скучать не придется.

Бывший муж, как и обещал, доставил нас на место и уехал обратно. Мы остались одни.

Начинать нашу новую жизнь.