Текст книги "Время пожить для себя…"

По выходным Лида с дочкой занимались различными творческими делами, на которые она была большая выдумщица. То платье, вдруг ставшее малым, перешивает, комбинирует, подбирая по цвету, то вяжет крючком панамку или шляпку от солнца, то бисером расшивает маленькую сумочку. На праздники украшали торт, вырезая из мармеладных конфеток буковки. Летом выходили в степь и устраивали пикники. Расстилали покрывала, загорали, играли в бадминтон, катались на велосипеде. Осенью гуляли в парке. Зимой гоняли на лыжах или санках, съезжали с высокой сопки или с горок, полученных благодаря снегозаграждениям.

А как раз в тот год, когда Иринка стала первоклассницей, Лиде исполнилось тридцать лет. На свой день рождения она получила в подарок новенький фотоаппарат «Зоркий», о котором давно мечтала. С тех пор он стал неотъемлемой частью их совместных дел и развлечений.

Лида пахла лекарствами. Духи, о которых она так мечтала, у нее были. Разные. С ароматом сирени и ландыша. И еще одни, какие – то особенные, в большом синем флаконе причудливой формы. «Пани Валевска» назывались. И все – таки она пахла лекарствами. Так пахли все, кто работал в терапевтическом отделении городской больницы, где впоследствии и работала доктор Лидия Алексеевна. Ее легкую быструю походку издали узнавали больные, готовые к врачебному обходу. Халат ее всегда был белоснежным и хрустел от крахмала. Иногда на ночное дежурство приходилось брать и Иринку, которая с раннего детства знала этот запах и ловко пользовалась медицинской терминологией, устраивая игры с куклами, а позже и с подружками. Она открывала тетрадь, брала один из рецептурных бланков, по счастью доставшихся ей от старшей медицинской сестры, и писала, громко проговаривая слова: «Диагноз – плохое!!!»

В тридцать три года Лида родила сына. С этого момента они прекратили свои путешествия к Черному морю, на котором успели побывать целых три раза. И даже к сестре своей Тамаре Лида перестала ездить, тогда, как ранее такие поездки были регулярными. Они были очень близки, эти две сестры, и одновременно очень разными. В жизни Лидии с рождением второго ребенка произошел переломный момент, о котором она не подозревала и не была готова. Теперь и в их доме надолго поселился запах лекарств…

…«Ира!!! Ира!!!» – тихо, почти беззвучно крикнула Лида, собрав последние свои силы. Но я не успела ее услышать, и тогда она решила уйти… Она ушла одна… И лишь прошептала в тишину: «Живи!»

Глава третья

Вера

В школе я всегда рисовала на доске мелом, объясняя своим ученикам строение различных органов, составляла опорные схемы и таблицы для лучшего запоминания учебного материала. Особенно хорошо у меня получались хромосомы, и поэтому, наверное, мои выпускники на празднике последнего звонка пели песню как раз о том, как я рисую мелом какие – то нити, имея в виду хромосомы. Тысячи раз я изображала круги кровообращения и строение корня растения, которое вызывало особое умиление у моих школьников. Даже, сейчас, когда полным – полно разнообразных новых технологий и методик, и любой рисунок легко можно найти в интернете, я рисую на листах бумаги все те же схемы, вывожу упорно привычные линии с четким ощущением, что так правильнее всего.

***

Точно так рисовала Вера. Вера Сергеевна. Моя учительница биологии.

Она окончила «Тимирязевку». В вопросах растениеводства разбиралась так, что позавидовал бы любой преподаватель ВУЗа. По крайней мере, все доценты, кандидаты наук и профессора, которые преподавали у нас в университете, ни в какое сравнение не шли с Верой. Всеми теми знаниями, которыми я обладала и обладаю сейчас, я обязана только ей. Она была лучшим моим источником знаний.

Вера не была красавицей. Но в то же время она была очень красива своей внутренней наполненностью и интеллигентностью. Ее большие голубые глаза излучали столько тепла и света, что хватило бы на весь наш город в годы перестройки. Небесный цвет ее глаз всегда подчеркивали большие серьги с такими же голубыми камнями. Мелкие кудри русых волос всегда очень красиво лежали на ее маленькой голове. И вся она была миниатюрной и аккуратненькой, словно статуэтка.

Она рано развелась со своим мужем, поселила его рядом с собой, все время присматривала за ним, и вообще у них, надо сказать, на всю жизнь сохранились близкие родственные отношения. Именно таким способом они сумели сделать развод гораздо менее болезненным для своего единственного сына Жени.

Вера жила со своей матерью. Это была старушка такая же чистенькая, аккуратненькая и интеллигентная во всех отношениях, как и ее дочь. Она варила для Верочки супчики, готовила легкие диетические блюда из мяса и всевозможные кашки, в которых та очень нуждалась после операции. Операцию по удалению части желудка Вере назначила моя мама, будучи ее лечащим врачом. Это было первый раз, когда Вера не сдержала эмоций, плакала и кричала, узнав о своем диагнозе. Она прожила потом еще очень долго.

Верочкина мама была не только прекрасной кулинаркой, она была исключительной рукодельницей. Не было, казалось, такого, чего бы она не могла сделать своими руками. Она шила шубы и пальто, вязала кофточки и жилетики, делала из лоскутов оставшейся ткани удивительные сумки с аппликациями, украшала вышивкой маленькие диванные подушечки. Одну такую «думочку» она даже подарила мне на свадьбу. Такая подушечка предназначалась молодой паре, чтобы та в случае ссоры ложилась на нее, прижавшись головами, и примирение должно было наступить само собой. К сожалению, в моем случае «думочка» не помогла.

Я влюбилась в Веру Сергеевну и вслед за этим полюбила биологию. Теперь я точно знаю, чтобы ученик полюбил предмет, нужно быть для него самой – самой. И успех гарантирован. Я тоже стала учителем биологии, тем самым сполна отплатив Верочке за все, что она в меня вложила. Ведь нет большего счастья для учителя, чем успехи его учеников. А Вере Сергеевне было чем гордиться. У нее много врачей и целых два учителя биологии.

Она долго проработала в школе, еще в семьдесят лет свободно вела уроки и была репетитором для тех, кто продолжил ее дело. Первую свою статью в газете я посвятила именно ей и назвала эту миниатюру «Маленькая женщина с голубыми глазами».

Глава четвертая

Ольга

Она первая решила уехать из безнадежно холодного города с пугающими чернотой глазницами окон опустевших квартир. Многие тогда уехали. И брошенные, никому не нужные дома, долго еще ожидали своих, бежавших в неизвестность, хозяев, вглядываясь вдаль забитыми наскоро досками или фанерой «глазами».

***

Ольга полюбила свою новую квартиру с первого взгляда. Есть где разгуляться! Целых три комнаты в новом благоустроенном доме. И главное, двор, к которому уже так привык сын, тот же самый. А новая квартира прямо как царские хоромы, не то что старая, однокомнатная малютка.

Ольга очень любила гостей. Принимала по человек пятнадцать – двадцать у себя дома. Принимала радушно. Хлебосольной хозяйкой была всегда. Готовила вкусно, много, изысканно. На стол ставила красивую посуду, блюда украшала с фантазией, продуктов никогда не жалела, и поэтому они непременно получались удивительно вкусными. И сама она, и ее дом всегда были образцового порядка. Друзья мужа частенько этим самым укоряли своих нерадивых жен, приводя в пример им Ольгино искусство устраивать праздники для души и тела. За ее щедрость, способность находить общий язык с незнакомыми, за умение дружить люди тянулись к ней всегда, одновременно завидуя и белой, и черной завистью.

Оля росла маминой и папиной любимицей. Мать ее, как истинная домохозяйка, была беззаветно предана семье и всю свою жизнь посвятила заботе о муже и детях. Рано утром она кормила мужа завтраком, специальным образом заворачивала в газету «тормозок», который только так заворачивают шахтеры и обычно никому не доверяют это священное действо. Она подолгу стояла в длинных очередях, чтобы добыть колбасы и еще чего – нибудь вкусненького для своих домочадцев. Потом изобретала рецепты новых блюд, стараясь пореже повторяться и почаще поражать мужа шедеврами кулинарного искусства. Только тихими вечерами, когда вся семья уже спала, она позволяла себе заняться любимым делом. Дешевый отрез ситца ловкими движениями рук и острых ножниц превращался в заготовку для будущей обновки. К утру на спинке стула у дочери висело новенькое летнее платьице. Поставив Лелю перед собой, мать, всплеснув руками, умилялась каждый раз: «Какая Красавица! Куколка!»

Оля очень любила ходить в школу. Училась она, надо сказать, средне и особой тяги к учению не испытывала. Зато обожала общение с одноклассниками, придумывала разнообразные школьные мероприятия, чем значительно облегчала жизнь своей классной руководительнице Валентине Васильевне и слыла среди школьников ее любимицей. Иногда после уроков девчонки забегали друг к другу в гости, чтобы вместе подготовить домашнее задание или обсудить сценарий предстоящего праздника. Оля рано начала замечать, как по – разному живут семьи ее одноклассниц. Засматривалась на красивую мебель, в своих девичьих мечтах примеряла увиденные на своих подружках или их старших сестрах нарядные блузки, брючки и сапожки. А при виде шоколадных «Мишек», лежащих горкой в хрустальной конфетнице, у нее начинало «сосать под ложечкой», и «текли слюнки».

Таким же точно раздражителем бурной юношеской фантазии и девичьих мечтаний для Ольги была ее тетка, работавшая в то время в горторге. Она, как и многие другие, по полной программе пользовалась всеми привилегиями своего положения. Насмотревшись однажды на теткины, сложенные ровными рядами, баночки импортных консервов и пакеты с колбасой и маслом, запасливо хранившиеся в холодильнике, Ольга раз и навсегда для себя решила работать в торговле. «Только так можно обеспечить себе достойную безбедную жизнь», – так она тогда подумала и не изменила своего мнения на этот счет.

Сергей был красивым и от этого слегка высокомерным. Он как раз окончил школу и наслаждался своей свободой. Одевался по последней моде, носил длинные волосы и вообще слыл первым парнем не только у себя во дворе, но и на всем квартале.

Он и с Ольгой познакомился у себя во дворе. Это было ее первое чувство. «Была ли эта любовь?» Она так и не смогла ответить себе на этот вопрос. Задавала его тысячи раз, перечитывая короткие армейские письма. Письма хранила долго. Не хотела отпускать память о юности и неповторимости ощущений полета, свободы, нежности, радости и чего – то очень светлого, ушедшего навсегда. Письма сожгла нескоро, кажется, будучи уже очень взрослой, наверное, на свое пятидесятилетие.

Ольга Сергея из армии не дождалась. Он тоже не вернулся в родной город. А она долго еще винила себя в его ранней смерти вдалеке от родных мест, близких ему людей и любви, которую неосознанно сама же и предала.

Олина бабушка, мать ее отца, всегда вела себя так, будто она столбовая дворянка. Требовала от своих детей полного повиновения, преклонения и почитания с одной лишь только разницей, что не заставляла целовать руку. Она сидела на кровати, покрытой толстого слоя периной и, вся обложившись мягкими подушками разной величины, принимала по очереди гостей. Дети ее ежемесячно, независимо от возникающих периодически проблем, приносили материальное пособие, которое она тщательно пересчитывала по несколько раз, бурча себе под нос что – то неодобрительное, и складывала подношения в свой, необъятных размеров сундук. Туда же укладывала новые платья, которые систематически, с регулярной точностью, справляла ей невестка. Ненасытности ее в материальных вопросах можно было только позавидовать. Можно было поражаться и властности, которая составляла всю ее сущность. Кулачка! Другим определением ее невозможно было наградить. Да она и на самом деле была из семьи кулаков, владельцев многого и разного. Врожденные привычки не отпускали ее до самой старости. В доме всегда должен был быть избыток еды и большой запас продовольствия. Мешками, флягами, пакетами, банками разнообразного калибра продукты заполняли половину ее дома. Полки шкафов, так же как и заветный ее сундук, были забиты всевозможными вещами, ненужными и оставшимися не примеренными ею.

Ольга от бабушки ни разу не получила даже конфеты. Не получила она и ласки, и будучи уже сама бабушкой, часто с горечью в голосе сокрушалась о том, что та никогда не гладила ее по голове.

Ольге импонировало ухаживание молодого перспективного Александра. Он давал ей то, к чему она стремилась с юных лет, ощущение блеска, роскоши, обеспеченности. Подрабатывая в ресторане музыкантом, он обеспечивал Ольге постоянное чувство праздника. Мишура ресторанной жизни мешала ей разглядеть в человеке что – то более важное, чем материальное благополучие. Она сама совершила такую сделку и потом неукоснительно следовала пунктам этого, не писанного пером договора с совестью. И все – таки, то, чего ей не удалось рассмотреть тогда, она смогла в течение жизни устранить и создать недостающее для своего счастья собственными силами.

Ольга вовсе не собиралась выходить замуж, просто ей нравились его ухаживания. А заявление в ЗАГС она согласилась подать только из – за того, чтобы не идти на работу после очередного вечера, проведенного в ресторане. Так, отпросившись у заведующей магазином «Детский мир», где Ольга к тому времени работала, она сделала решающий шаг в свое будущее. В тот же вечер вместе со своими друзьями отметили это событие. А уже вскоре узнала, что ждет ребенка, которого вовсе и не планировала иметь в ближайшее время. Обвинив своего будущего мужа во всех смертных грехах и основательно поругавшись с ним, она спокойно начала готовиться к свадьбе.

Свою новую трехкомнатную квартиру Ольга купила у своей тетки, которая решила сменить место жительства. До этого они с мужем жили в однокомнатной, которую с трудом для них «выбил» свекор, занимавший высокое положение в городе. Первое свое жилище Ольга с любовью обустроила и очень гордилась им. Здесь родился ее сын, маленький Сан Саныч, которого она полюбила беззаветно. Здесь я впервые ее увидела и запомнила именно такой.

Она умела быть шикарной. Ее белая кожа, голубые с сексуальным блеском глаза, роскошная грудь, пушистые, пепельного цвета волосы, в локонах, все это позволяло ей быть и чувствовать себя привлекательной. Вдобавок, она всегда была красиво одета и даже дома первое время после свадьбы не ходила без косметики.

Она умела радоваться и гордиться. Радовалась, когда дети ее подруг надевали красивые платьица и костюмы, которые сама она доставала с большим трудом. Радовалась вместе с детьми, получившими красивые игрушки, которых не было в продаже, гордилась, если кто – то из знакомых добивался успехов. Она наслаждалась любыми проявлениями красоты. Удачи и победы возбуждали ее к жизни. Свое возбуждение она могла передать другим. В этом, наверное, и состояло ее предназначение. Хотелось двигаться вперед, совершенствовать свою жизнь и быт, одеваться, ходить по магазинам, просматривать модные журналы, смотреть телесериалы и обсуждать их. Одним словом, после общения с нею хотелось просто жить!

В эту зиму Ольга решила переезжать во что бы то ни стало, решила даже не дожидаться весны. Эта, уже не первая постперестроечная, зима была особенно холодной. Казалось, что холод, который сковал все вокруг своим, подобным металлу, кольцом, никогда не кончится. Уже не первый год в городе не было отопления, газа и света. Свет был иногда, его отключали «веерно», но создавалось впечатление, что этот «веер» всегда находится в закрытом состоянии. А вот отопление в дома не поставляли вообще. Было до слез обидно, что шахтеры, сами добывающие уголь, живут без тепла. Ольгиному терпению пришел конец еще и потому, что их дела в торговле продуктами, которой они вместе с мужем начали заниматься, открыв всем известные тогда ларьки со смешным названием «комки», шли совсем плохо, можно было сказать, что вообще не шли.

В тот день в их опустевшей квартире, которую она так любила, прямо на полу, на разложенных в несколько слоев газетах, она в последний раз в родном городе накрыла так называемый стол. И хотя все, присутствующие на этих импровизированных проводах, сидели на каких – то ящиках, тюках или просто на полу, одетые и укутанные, что стало уже привычным, было все равно вкусно и тепло… Как всегда…

В этот раз собрались все те, которые в течение десяти последующих лет будут разбросаны по разным уголкам развалившейся страны. Провожая, говорили о дружбе…

Глава пятая

Нина

Июньским воскресным утром в роддоме было очень тихо, как бывает только в выходные дни. И посетители еще не толпились под окнами, и роженицы из окон палат не диктовали своим пьяненьким, радостно улыбающимся, мужьям списки всего необходимого для выписки. Именно тогда форточка на втором этаже приоткрылась, и из нее тихо стала опускаться вниз тонкая белая нитка. Я привязала к ней большой розовый пион, который распустился именно этим утром, и дала команду поднимать. Цветок медленно поднимался и, казалось, что розовый шелк плывет навстречу счастливой женщине, чтобы одарить ее нежностью и любовью. В тот день Нина родила девочку.

***

Нина вышла замуж за Стасика на последнем курсе мединститута. Он был намного старше ее, имел за плечами неудачный брак, закончившийся разводом, и алименты, которые должен был выплачивать своей дочери от этого брака в течение долгих лет. И все – таки, несмотря на все это, он оставался Стасиком. На свадьбе у Нины не было фаты, и белого платья тоже не было, хотя она выходила замуж в первый раз.

Ей не раз говорили, что она похожа на Аллу Пугачеву, и это ей льстило. У нее и вправду были красивые голубые глаза, очень холодные, однако, при всей своей красоте, и четко очерченные губы, которые не были ни узкими, ни полными, ни жесткими, ни мягкими. Просто они были красивыми по форме. И она ими очень гордилась. Многие свои черты она унаследовала от матери, которая по – настоящему была красивой. Не симпатичной, не яркой, что обычно и принимают за женскую красоту, а именно неброской с исключительно правильными чертами лица русской красавицы, какую на самом деле редко можно было встретить, а теперь практически невозможно. Нину и ее младшую сестру Татьяну воспитал отчим, красивый немец по фамилии Класс, который не смог устоять перед природной красотой их матери.

Нина начала работать участковым детским врачом, когда ее сыну Саше исполнилось полтора года. Она всегда выглядела старше своих лет из – за холодности глаз и губ, и я долго, по крайней мере, первые два года после нашего знакомства, кроме как Нина Ивановна, не могла ее называть.

Моя мама очень радовалась, что у меня появилась подруга старше по возрасту, и всячески настаивала на нашей дружбе. Вскоре Нина, в какой – то степени, заменила мне мать. И впрямь на ее фоне я выглядела девчонкой, хотя разница в возрасте между нами составляла только три года.

Наши сыновья, а потом и дочери, стали друзьями и долго еще дружили, пока судьба не развела их в разные стороны. Так же, как и нас с ней.

Жили мы неподалеку друг от друга, часто вместе гуляли, пока были в декретном отпуске. Вечерами в близлежащем парке, на танцплощадке, проходила настоящая дискотека. Только тогда она называлась просто «танцы», дискотеки появились гораздо позже. Наши мальчишки, стоя за решеткой забора и крепко держась за металлические прутья, сгибали свои маленькие ножки точно в соответствии с ритмом зажигательной мелодии. И точно так же, выдерживая ритм, раскачивались коляски, с лежащими в них и спящими под музыку с большим удовольствием, нашими маленькими дочками.

Нина очень хотела девочку. Как – то они со Стасиком поехали в Ленинград и оттуда, на удивление всем, привезли новую зародившуюся жизнь, о которой узнали впоследствии. Но про свою дочь Вику они всегда с гордостью говорили: «Она у нас – ленинградка». Вику Нина любила до умопомрачения. Мне кажется, что я никогда не видела какого – либо выражения ее чувств к кому бы то ни было, если не считать наигранности в необходимых ситуациях. И как искренне ее любовь проявлялась по отношению к дочери.

Нина с радостью опекала меня, следила за развитием моих детей, будучи их доктором, и потом, когда они уже не были прикреплены к ней, она продолжала их лечить, если они болели. Она живо интересовалась всеми нашими делами, и с каждым годом мы становились все ближе и ближе. Она, как могла, помогала мне, особенно в тяжелые годы перестройки, за что я ей остаюсь безмерно благодарной.

Стасик в те времена брался за любую работу, а если учесть, что он был единственным мужчиной на наши две семьи, то старался заработать по возможности больше. Он постоянно прибегал с одной работы, что – то успевал делать по дому, потом убегал на другую, и так продолжалось на протяжении многих лет. Вместе с тем он всегда имел разные творческие увлечения. То резал по дереву, то рисовал маслом, то начал выращивать овощи, то решил заняться кулинарией. Еще он был любителем поболтать и всегда с радостью делился со знакомыми женщинами секретами своего мастерства, чем злил и, можно сказать, даже бесил свою жену. В то же время, зная ее эгоцентричный характер, он умело улаживал любую ситуацию, лишь изредка попадая под «горячую руку».

Нина была собственницей, какую еще надо было поискать. Она требовала беспрекословного себе повиновения и преданности не только от меня, но и от окружающих. Ничего я не видела ужаснее женской ревности. Но мне «посчастливилось» узнать о ней именно в отношениях с Ниной. Чем больше она отдавала, тем больше взамен требовала принадлежности. Да, да, именно так. Я всецело должна была ей принадлежать. Несколько раз я этого не выдерживала, потом возвращалась снова. И, наконец, разорвала эти, почти двадцатилетней продолжительности, отношения навсегда… Повзрослела…