Текст книги "Капкан для MI6"

– Сразу тебя разочарую. На дурака или наивного лопушка он не похож. Нервный слегка, но не болван. Значит, интерес имеет, да еще какой! Но в чем он – тебе докапываться. Не завидую. – Алексей все же достал сигареты и закурил.

– Часть схем, по которым он выводил деньги сюда, в целом понятна – фирмы-«прокладки», фирмы-однодневки. Там надо будет еще копать детали, работы непочатый край. Но липовые фирмы, заключавшие договоры с такими же липовыми кипрскими, накачивали реальными деньгами. И вот тут главный вопрос – источник дохода. Бандитизм, торговля оружием? Что конкретно? Не бутылки же он всю жизнь в стеклотару сдавал, не пил, не ел. Или деньги принадлежат этой группе чиновников, которых он вносил педантично в список?

– Это наиболее вероятно. – Руденко аккуратно затушил сигарету о край урны и машинально сунул окурок в спичечный коробок. – Тогда ты будешь иметь дело с держателем общака, если называть вещи своими именами. Еще больше проблем, так как вся эта группа из списка, их знакомые, знакомые их знакомых начнут втыкать палки в колеса твоего расследования… – Он встал, потянулся. – Чуть свет сегодня поднялся. А в Никосии как в парилке. Тут хоть море, полегче, а там как в котле варишься, варишься… Мозаики смотреть будешь?

– Да ну их! Мне сейчас те документы бы глянуть, – потер руки Ермилов.

– Успеешь. В Москве насмотришься. Пойдем, поглядишь мозаику. Когда еще сюда приедешь!

Прогулявшись по парку, они сели в ресторанчике на набережной Пафоса, рядом с фортом, отчасти похожим на ларнакский. Ветерок играл краями скатертей, закрепленных металлическими зажимами, пахло морем и жареной камбалой, которая долго не залежалась на тарелках перед проголодавшимися мужчинами.

– Зиванию будешь? Это местная водка. Виноградный самогон. Ничего так. Сорок пять градусов. Я-то за рулем, а ты попробуй.

Ермилов кивнул. Увидев одинокую рюмку, сразу подумал о подводной лодке.

– Как думаешь, подводников вытащат? Ну с «Курска»…

Руденко покачал головой. И отчего-то его компетентному мнению Олег поверил, несмотря на то что так хотелось надеяться на хороший исход. Он выпил с мрачным лицом, как за помин… Посидел, уставившись на слепящую поверхность моря, и подумал без сожаления, что через два дня уже вылетит в Москву.

– Слушай, – вдруг оживился Алексей. – А хочешь посмотреть на своего подопечного?

– На Дедова?

– Он каждую неделю в один и тот же день ездит в Пафос, обедает тут в ресторанчике. Это чуть дальше по набережной. Я было что-то нехорошее заподозрил, но он и не скрывает своих поездок. Говорит всем знакомым, коллегам, что здесь самые вкусные рыба и креветки, а он большой любитель. Всех активно приглашает. Короче, отследили мы его пару раз. Действительно, приезжает и лопает креветки. Сегодня как раз его рыбный день. Видеться тебе с ним не надо, а вот есть одно место, откуда поглядишь на него. Хочешь?

– Любопытно.

Расплатившись, они вышли на залитую солнцем набережную с пальмами. Прошли немного.

– Не верти головой. Но погляди слева. Вон идет мужчина в светло-желтой рубашке, у него солнцезащитные очки висят на кармане. Это он.

Руденко повернулся спиной к дороге и к торгпреду, чтобы тот его не заметил и не узнал.

– Чего там? – спросил Алексей.

– Уже в ресторане.

Прошло несколько минут, и Руденко вместе с Ермиловым потихоньку двинулись по набережной по направлению к машине. Вдруг что-то звонко грохнулось об асфальт за их спинами на другой стороне улицы. Обернувшись, Олег увидел разбитый цветочный горшок с геранью, выпавший из окна второго этажа над тем рестораном, где лакомился креветками Дедов. Из окна высунулся смеющийся мужчина, он разводил руками и по-английски извинялся перед прохожими, говорил, что случайно столкнул цветок. У мужчины был выдающихся размеров нос, буквально нависавший над верхней губой, как слива.

Алексей и Олег переглянулись и поспешили к машине.

– Вон смотри, справа. Это все их территория. Кстати, если остановят, молчи. Я буду говорить.

– Что, часто останавливают?

– Здесь их собственная дорожная полиция. Английская. Останавливают, если превышать скорость. У них с этим строго. Это база Акротири, а на юго-востоке острова около Ларнаки – Декелия.

Они ехали на небольшой скорости по узкой, хорошо асфальтированной дороге, стесненные горами. В долине изумрудно зеленели лужайки для гольфа. Торчали каминными трубами дома, словно поднятые для салюта в небо стволы пушек. Но все это огораживали прозрачные сетки заборов, взятые поверху колючей проволокой.

– Зачем им камины? – поморщился Олег, не понимая, как в такую жару можно сидеть у горящих дров.

– Зимы тут холодные. Особенно в горах. Центрального отопления нет. Любое топливо очень дорого. Все привозное. Поэтому зимой спим в теплой одежде. А если еще ветер с моря… Дождь и ветер. Тоска несусветная. Разве что зелени много, не так пустынно, как сейчас.

Олег стал смотреть в окно на английскую базу, которую можно было разглядеть отсюда. Дорога краем проходила по их территории, везде висели знаки ограничения скорости и запрета на фото– и видеосъемку. Иногда проезжали навстречу джипы, окрашенные в песчаные защитные цвета.

– Неплохо устроились, – наконец пробормотал он.

– Да уж.

Ермилов не видел глаз Руденко за темными стеклами очков, но ему показалось, что Алексей погрузился в глубокие и тягостные раздумья.

Они распрощались около форта. Руденко очень тепло пожал ему руку и, как Ермилов ни отнекивался, все же сунул в руки увесистый пакет с сувенирами.

– Не для тебя, а для жены и твоих пацанов. Бери, бери. Моя супруга похлопотала.

Проводив взглядом машину Алексея, Олег подумал, что при первой же оказии передаст что-нибудь для семейства Руденко.

…Зайдя в вестибюль отеля, Олег наткнулся на пристальный взгляд Эды из-за стойки ресепшена. Пройти мимо уже было нельзя, хотя он хотел бы.

– Здравствуйте, – натянуто произнесла Эда.

– Мы вроде на «ты», – напомнил Ермилов. – Хорошо вчера погуляли.

– Можем повторить, – подалась вперед эстонка, чтобы не слышала девушка, которая тоже находилась за стойкой, но у двери в служебную комнату.

– Мне завтра вообще-то тридцать восемь стукнет, – признался он. – Отмечать здесь или дома уже, с семьей?

– Можно посидеть в баре или ресторане вечером. Съездим завтра? Часиков в восемь встретимся. Как? На том же месте.

Ермилов неуверенно кивнул.

– Только давай действительно просто посидим. Без подарков и помпезности.

– Как скажешь, – подмигнула Эда.

* * *

Город не славился шикарными ресторанами, только в пятизвездных отелях они имелись. А место, куда привезла Ермилова на своем байке Эда, был скорее бар, но со столиками, где можно поесть. Однако тут хорошо кормили.

К вечеру сюда набилось довольно много народу. По-видимому, местечко отличалось популярностью среди местных. Олег слышал английскую и греческую речь, напоминавшую по звучанию испанский язык. Пара немецких парней гомонили у барной стойки и пили пиво.

Но Ермилова обрадовала эта суета. Она позволяла забыть о Дедове, о тридцативосьмилетии и о том, что послезавтра он приедет домой и окунется в свою обыденную действительность – в собственную жизнь, которая уже сложилась так, как сложилась.

Эда словно уловила его настрой. Пересела к нему поближе на диванчике, чтобы ее голос стал слышнее на фоне громкой музыки.

– А ты никогда не хотел бы все поменять? Кардинально. Вот так, – она щелкнула пальцами. – Раз! И все новое – страна, дом, жена, работа, хороший заработок.

Ермилов задумался. Но не о такой перспективе, а о том, что Эда не совсем та, за кого себя выдает. Олег запоздало пожалел о своей самоуверенности в общении с малознакомой женщиной.

Однако пока еще ничего критического не происходило. Играла музыка. Народ вокруг веселился, но веселье не переходило в агрессию. Эда выпила немного вина, ровно столько, сколько позволено было по закону, чтобы не быть оштрафованной за рулем. Вечер шел своим чередом. Они ели рыбное мезе, включающее, помимо более-менее знакомых кальмаров, каракатицы, салата, картошки, даже виноградных улиток. Ермилов не подозревал, что в подобной забегаловке готовят такие трудоемкие блюда.

– Чтобы что-то менять, – Олег наконец решился ответить, – надо четко осознавать, что ты хочешь. Я не жажду перемен. Меня, в общем, все устраивает.

В этот момент в бар пришла шумная компания англичан. Они вели себя по-хозяйски. Оттеснили немцев с их пивом, оккупировали барную стойку. Стали выпивать. Отвергли виски в стопках, потребовали выставить им целую бутылку. Сами наливали, расплескивая виски по стойке. Если бармен пытался вытереть янтарные лужицы, они отпихивали его и хохотали. Периодически начинали скандировать что-то невнятно, напоминая группу болельщиков, которые только что вернулись со стадиона, где играла их команда и победила.

Наблюдая за ними, Ермилов не сразу заметил, как напряглась Эда. И сидела с неестественно ровной спиной. Объяснение этой ее скованности нашлось почти сразу, когда от толпы англичан отделился высокий парень, худощавый, с утонченными правильными чертами лица и с абсолютно трезвым взглядом светлых глаз. Он выглядел лет на двадцать, но, очевидно, был если не ровесником Олега, то не намного младше. Возраст выдавала классическая прическа, очень аккуратная и короткая, а главное, сосредоточенный взгляд и не юношеские руки с длинными крепкими пальцами.

Приблизившись, мужчина порывисто схватил Эду за локоть и потащил ее к выходу из бара, так легко, словно она была картонная. Ермилов не сразу побежал следом – на нем повис официант, требовавший расплатиться сейчас же. Олег торопливо бросил ему какое-то количество фунтов, даже не глядя. Но, поскольку тот удовлетворенно отцепился, значит, с суммой Ермилов угадал.

На улице хоть и светили фонари, но было все же темновато, Олег не сразу увидел две фигуры у стены бара. Мужчина прижимал Эду за плечо.

– Линли, я прошу тебя, – говорила она по-английски. – Мне не хочется. Он…

Она испуганно осеклась, увидев Ермилова. Линли по направлению ее взгляда понял о приближении спутника Эды. Развернулся.

– Вам лучше отпустить девушку, – попросил Олег.

– Я сам знаю, что для меня лучше.

Ермилова поразила интонация. Словно с роботом разговаривал. Олегу доводилось иметь дело с разными людьми – и по-настоящему авторитетными, и по-настоящему крутыми, но от этого парня исходила такая скрытая сила, что стало не по себе. К тому же следователь углядел, что темно-вишневая рубашка-поло, надетая навыпуск, слегка топорщится справа на поясе, словно бы поверх небольшой кобуры. На пальце незнакомца блеснул перстень с крупным белым камнем.

Отпускать девушку англичанин не собирался, и в какую-то минуту Олег подумал: «Кто мне эта девчонка, чтобы подставляться из-за нее?» Но уже в следующую секунду сама Эда наступила каблуком Линли на ногу и, пока тот корчился от боли, схватила оторопевшего Ермилова за руку и увлекла к стоянке с мотоциклом.

– Быстрее! Он дружков позовет. И полиция небось едет. Бармен сразу вызывает, когда Линли с кем-то выходит отношения выяснять. Да быстрее же.

Она стремительно оседлала байк. Шлемы и куртки они забыли в ресторане.

– А как же… – начал было Ермилов.

– Садись! – крикнула она. – Официантка – моя знакомая, вернет завтра.

Позади них, у входа в бар, уже раздавались вопли. Преследователи выкрикивали ругательства. Самое приличное, что уловил слух Олега, было: «Догоним подонков!» Остальное потонуло в реве заведенного Эдой мотоцикла. У них тоже были мотоциклы. Ермилов услышал, что взревели еще несколько байков.

Однако Эда уже поворачивала за угол. Она все же профессиональная гонщица. И вскоре, кроме ветра в ушах, у Олега больше ничего не шумело. Преследователи, не начав погоню, отстали.

Понимая, что каким-то образом все же угодил в переделку, Ермилов уже ни о чем не спрашивал Эду, а дожидался, когда она остановится. Девушка подъехала к темному дому. Справа в торце горела голубоватая слабая лампочка.

– Я тут полдома снимаю, – сказала Эда, поправляя растрепанные ветром волосы. – Давай зайдем. У меня руки трясутся. Я приду в себя и отвезу тебя в отель. Хорошо?

– Конечно, – не очень уверенно ответил Ермилов. – Может, просто вызовем такси?

– Я отвезу, мне не сложно. Проходи. – Она отперла дверь и впустила Олега в темный короткий коридор. Включила свет.

Дом как дом. Чисто. Тихо. Кафельный пол и в коридоре, и в комнате, и на крошечной кухне с белыми открытыми полками и деревенской грубой керамической бело-голубой посудой. В коридоре красно-черный коврик на стене – эстонские народные узоры.

– Уютно, – из вежливости кивнул Олег, хотя с большим удовольствием он оказался бы сейчас в своей двухкомнатной тесноватой квартирке, но с родными людьми, которые если от него чего и хотят, то чтобы вынес ведро с мусором и отчитал мальчишек за озорство.

– Я так испугалась.

Они все еще стояли в коридоре. Отсюда просматривались и кухня, и комната, и голубая, окрашенная масляной краской дверь то ли в кладовку, то ли в туалет.

Ермилов отчего-то сосредоточил свое внимание на этой двери, глядя поверх головы Эды, но вдруг почувствовал, что его обвивают руки девушки за пояс.

– Я так испугалась, – повторила она, шепча это в грудь Олега.

Нельзя сказать, что ему было неприятно, но напряжение сегодняшней ночи и чувство осторожности вопили в нем сиреной, как на его служебной машине.

– Эда, – он мягко, но твердо отстранился. – Я пойду. А ты успокойся, закрой дверь и ложись спать. Так будет лучше для всех. Да?

Не дожидаясь ответа, он шагнул к двери. На пороге обернулся на мгновение. Эда стояла, прислонившись к стене, опустив голову так, что прямые светлые волосы полностью скрыли ее лицо.

…Ермилов вышел на темную улицу и в растерянности остановился.

– Болван! – сказал он сам себе, не представляя, как будет добираться до отеля.

Олег прошелся по дороге туда-сюда и решительно вытащил из кармана телефон. Сейчас он был бы рад увидеть и своего соглядатая в любой футболке, чтобы тот указал ему дорогу к людным центральным улицам Ларнаки.

– Алексей, я не поздно?

– Чего? – не слишком вежливо откликнулся Руденко. Очевидно, Ермилов отвлек его от какого-то многополезного дела.

– Не знаю, как вызвать такси.

– Спроси на ресепшене. Ты что, ребенок?

– Я не в гостинице. На улице, причем не знаю названия, – смущенно признался Олег.

– Ты чего, пьяный?

– Как стеклышко. Тут такая история…

– Вляпался все-таки, – констатировал Алексей. – А я вздохнул было свободно. Пройди по улице, посмотри, нет ли табличек.

В итоге Олегу удалось найти одинокий указатель, около которого он и дождался такси, вызванного Руденко.

…Едва Ермилов скрылся за дверью, Эда набрала номер телефона на мобильном.

– Он ушел, – тусклым голосом сообщила Метс. – Даже не прошел в гостиную.

– Значит, тебе не очень нужно гражданство. Ты совсем не старалась. Учитывая твою родословную, ты не получишь гражданство, пока сама не проявишь свою выраженную лояльность.

– Что мне теперь делать? Может, попробовать поехать к нему?

– Дура! В отеле нет аппаратуры!.. Ладно, – ее собеседник сбавил обороты. – Так, оставайся работать в гостинице. Место бойкое, может, понадобишься.

– Меня это не устраивает. По-моему, уже пора выполнить обещанное.

– Перебьешься!

– А если я сейчас поеду в гостиницу к этому русскому, – Метс говорила медленно, словно нехотя, – и расскажу ему, что ты пытался подложить меня под него? И под тех других, которые тебя интересовали. Поеду в Россию… Здесь меня ничего хорошего не ждет. Или все-таки ты сделаешь, что обещал?

Линли просто отключил мобильный.

Она посмотрела на телефон. Дисплей медленно погас. Эда хотела позвонить Кифу, но сообщать ей было нечего. Он сам у них на крючке, уже давно стал агентом SIS[2]2
  SIS – Secret Intelligence Service (англ.) – Секретная разведывательная служба Великобритании.


[Закрыть], завербованным и состоящим в рядах ИРА[3]3
  ИРА – IRA (англ.) – Irish Republican Army – ирландская национально-освободительная сепаратистская организация, целью которой является достижение полной независимости Северной Ирландии от Соединенного Королевства.


[Закрыть].

Эда зашла в комнату и взяла книгу с низкого журнального столика. Из-под обложки вытащила фотографию.

1996 год – чемпионат Европы в Англии. На заднем фоне толпы ликующих болельщиков, лица их раскрашены в цвета флагов Германии. Эда с Клифом попали на их трибуну и даже навесили себе на шеи черно-красно-желтые шарфы. Обнявшись, они запечатлены на фото одним из немцев.

Эда была счастлива еще два часа после того, как сделали этот снимок. Затем в номере дешевой гостиницы, где они жили, Киф сидел на краю незастеленной кровати, опустив голову, и говорил, говорил… Она запомнила его сгорбленную спину с дорожкой позвонков, с двумя рубцами от огнестрельного и ножевых ранений, его кудрявую голову, тень на лице…

После откровений Кифа ее жизнь разделилась на «до» и «после». Так, словно между ними пролегла цепочка позвонков Кифа.

«До» была Эстония, остров Аэгна, где она проводила лето у бабушки, которая работала администратором дома отдыха. Старые военные постройки на острове, огромные валуны, песчаные дюны и сосны, тьма комаров и черники в чистом густом лесу, холодные воды Балтики, в которые она бесстрашно ныряла.

Дворик в Таллине, небольшой, европейский, вежливые хозяйки-соседки в клетчатых фартуках, вешающие почти стерильное белье. Отец – партийный секретарь Морского района, а учитывая, что город состоял всего из четырех таких районов, несложно догадаться, в каком достатке жила семья Метс. Эда, увлекшаяся мотоспортом, имела несколько мотоциклов, лучшее немецкое снаряжение, красивые комбинезоны и надежные импортные шлемы для соревнований. Она без труда попала в сборную команду.

А в 1991 году все закончилось. Но это еще было «до» – отец был жив, и хоть его отстранили от работы, избавляясь от коммунистов, он все же имел вес в городе, друзей, так как никому зла никогда не делал. Из команды Эда не вылетела, но и лидирующих позиций не занимала, хотя по объективным показателям оставалась первой.

Чтобы посмотреть мир, она ездила на разные спортивные соревнования в качестве волонтера. Так попала и на чемпионат Европы и встретилась с ирландцем Кифом, приехавшим на футбол со своими бывшими одноклассниками. Он сам подошел к ней, пригласил в бар, затем в кино, потом в свою крохотную комнату в гостинице. Тут пахло дешевым едким одеколоном, пивом и чипсами, пустые пакеты от которых Киф и его приятели раскидали по всей комнате. И это было еще «до».

…И вдруг признание Кифа, что он вынужден работать на SIS. Как удар под дых. Эда влюбилась, она считала, что начинается новый этап в ее жизни, и он начался… Наступило «после». Киф умолял ему помогать, быть вместе с ним во всем, и она поддалась уговорам.

А потом была встреча с англичанином из разведки. Это не был Линли, другой. Но такой же давивший и давивший на нее психологически. Сначала ее просили выполнить мелкие поручения, а взамен обещали жизнь в Испании, где можно было тренироваться, участвовать в мотогонках. Сулили большие гонорары.

Она встретилась с одним мужчиной, сходила с ним в театр. От нее даже не требовалось большего. Заплатили приличные деньги. Затем Эда выполняла схожие поручения. А после ей велели переехать на Кипр. Когда она попыталась возражать, ей напомнили о том, что она уже в деле и поздно трепыхаться. Иначе ее сдадут как предательницу Эстонии, работающую на английскую разведку. Гражданство Ирландии, которым ее заманивали, не торопились давать, напоминая про отца-партсекретаря, жившего и работавшего несколько лет в Москве. «Мы должны понимать, что ты нам не подставлена российской разведкой, – лицемерно говорил уже Линли. – Поэтому будем проверять тебя в деле». «Как я могу быть подставной, если вы сами вышли на меня?» – Эда еще возражала вначале, а потом поняла – это тактика, ее будут держать на коротком поводке и не допустят до серьезных дел, за которые сулят получение гражданства, ведь если она его обретет, то не захочет на них работать.

Ее интерес подогревал Киф. Эти разговоры продолжались порой всю ночь, пока она еще не уехала на Кипр. Он метался по комнате съемной квартиры – в тот момент они уже съехали из отеля. Киф объяснял ей, что его задержали после минометного обстрела лондонского Хитроу в марте 1994 года, что послужило началом «заморозки» декларации 93-го года, подписанной Великобританией и Ирландией, закрепившей принципы отказа от насилия и предполагавшей формирование местного парламента и правительства.

– Меня задержали, – шелестел по комнате шепот Кифа. Он боялся и говорил вполголоса. – Пытали день за днем, били, не давали спать. А потом пришел Линли. Он был вежливый, чистенький такой. Он, кажется, родом из английской аристократии. Кто-то назвал его лорд Линли, когда я валялся в луже крови на полу. Он тогда обругал человека, назвавшего его так. Они богатые, для них подобная работа – адреналин, развлечение и, конечно, служба Великобритании. Для них это действительно важно. Но они признают только свое право на это. Если я борец за свободу Ирландии – это преступление. Они бы уничтожили меня и моих родных. Но я пошел на компромисс. Думал, что удастся с ними поиграть, думал, вырвусь, а потом снова буду свободен как ветер… С ними нельзя играть! – страшным кричащим шепотом говорил он. – Они везде достанут и как собаку…

Эти слова и сейчас звучали в голове Эды. Она представила, как Линли сидит в своем доме в Акротири. Там прохладно, с большой веранды видно море, далеко внизу. Он курит свои сигары, вонючие и едкие, и смотрит на море. Вряд ли он думает сейчас о какой-то эстонской девчонке или об ирландском дурачке, который продает своих и его вот-вот порвут дружки по IRA, заподозрившие в нем «крысу». Так и случилось буквально через неделю… Кифа нашли в Шанноне, рядом с мостом. У него была сильно размозжена голова, и можно было бы подумать, что он сам бросился с моста. Но у него был вырезан язык, отрезаны уши и выколоты глаза…

* * *

Утром, выспавшись, Ермилов поехал на автобусе к форту, в этот раз без особого желания встречаться с Алексеем. Он снова сел к нему в машину, но сбрасывать хвост не пришлось. Знакомого парня с коллекцией футболок они не обнаружили. Однако Руденко направил машину за город. Они подъехали к небольшому маяку с домиком смотрителя. Сооружение было огорожено крепким забором и стояло над высоким обрывом.

Мужчины вышли из машины, прошли к старому невысокому каменному парапету, заросшему колючками. Алексей нашел свободное от спутанной травы место и присел на краешек. Олег стоял перед ним как провинившийся ученик. Солнцезащитные очки здесь отчего-то мгновенно запотели. Он снял их и протер.

– Тут влажность большая, – пояснил Руденко, как будто только это его и волновало.

Ермилов начал рассказывать про Эду с самого начала. Он дошел до вчерашнего бурного вечера, и Алексей прервал его только один раз:

– Как ты сказал? Линли? Опиши его.

Больше он не прерывал, пока Олег не дошел до благополучного возвращения в гостиницу на такси.

– Однако. – Руденко покрутил головой, снял очки, внимательно посмотрел на Ермилова и, вернув очки на переносицу, закурил. – Ты удостоился чести повстречаться с самим резидентом SIS Ричардом Линли.

– Ты сейчас серьезно?

– Серьезнее некуда. Либо им очень нужен любой работник Генпрокуратуры и под руку попался ты, либо ты обладаешь какой-то информацией. Чрезвычайно им необходимой. Колись, что за…

– Если б знал. Похоже, они лучше меня информированы, даже обо мне самом.

– Они ребята ушлые, – невесело усмехнулся Алексей. – А я еще не хотел тебя светить. Теперь большой вопрос, кто кого светил. Уезжаешь завтра, и уезжай себе с богом. Хотя любопытно было бы тебя оставить и поглядеть, что они предпримут.

– А что с этой Метс? Она работает на них? Вдруг она появится, как мне себя с ней вести?

– Ты бы раньше думал! – не удержался Руденко. – А еще «важняк»! – Что-то его тревожило. Он мялся, но все же сказал: – Ты с утра не смотрел новости? Нет? Проскользнуло сообщение, что в пригороде Ларнаки в съемной квартире обнаружен труп женщины – эмигрантки из Прибалтики. Повесилась.

– Кто ее нашел? – Хоть голос и дрогнул непроизвольно, сработала в Ермилове профессиональная внимательность. – Рано утром и сразу информация попала в новости? Она жила одна.

– Из репортажа следовало, что квартирная хозяйка заглянула с утра пораньше за квартплатой – и вот. А в новости попало… Ну, как водится, кто-то из полиции знакомому журналисту сведения слил.

– А что, если Линли?

– Сам не будет руки марать. Это не его забота. Да и вряд ли. Запуталась девчонка. Не профессионалка. Иначе мы бы сейчас с тобой не разговаривали… Она для них расходный материал, была заинтересована финансово или влюбленность. Таких на этом и ловят… Меня больше волнует, чтобы ты беспрепятственно уехал. Что-то мне подсказывает – будут шмонать тебя на таможне.

Руденко как в воду глядел. На таможне за полковника взялись с серьезными, даже важными лицами, преисполненными ответственности за ту миссию, которую им поручили «сисовцы».

– Мистер Ермилов, вам придется пройти для более детального досмотра, – с казенной дежурной улыбкой простер руку к двери в служебное помещение таможенник.

А вот уже в досмотровой комнате Олег кроме двух местных таможенников обнаружил соглядатая, к которому привык за время пребывания на Кипре, в форме кипрской таможни и двоих англичан, вернее, мужчин с европейской внешностью. Они молчали и потому об их национальности можно было лишь догадываться.

Один стоял у окна, другой сидел между узким шкафом с офисными папками и письменным столом.

На этот стол поставили сумку Ермилова и стали тщательно перетряхивать все вещи, прощупывали швы в одежде и в самой сумке.

Вот тут Олег струхнул. Что им стоит здесь, без свидетелей, подкинуть ему что угодно, начиная с наркотиков, кончая шпионской аппаратурой? Ничего ведь не докажешь.

«Интересно, какие у них тут тюрьмы? – с тоской подумал Ермилов, не пытаясь протестовать, чтобы их лишний раз не злить. – Хуже будет, если эти двое молчунов заберут меня к себе».

Вспомнилась комната в форте Ларнаки для пыток и казней…

Затем Ермилову так же вежливо предложили раздеться и произвели личный досмотр.

Только потом таможенник, взглянув на англичанина у окна, с сожалением принес извинения Олегу и попытался помочь сложить вещи, но Ермилов решительно его отстранил.

Изображая обиду, следователь лихорадочно собирал вещи, думая о том, как бы скорее унести ноги.

Уже оказавшись в кресле самолета, он сидел, судорожно вцепившись в подлокотники, бледный, с неестественно прямой спиной. До тех пор пока самолет не пошел на разбег. Только тогда Олег расслабился, однако полперелета до Москвы не мог унять противную мелкую дрожь в руках.

Ехал до дома на такси из Шереметьево-2, продрогший в одной тонкой рубашке. Августовская ночь выдалась студеной. По радио вещали об АПЛ «Курск» с еще не затухающей надеждой:

– На место трагедии вот-вот должно подойти норвежское судно Normand Pioneer с британской спасательной мини-лодкой LR-5. Уже завтра ожидается прибытие судна Seaway Eagle с двенадцатью глубоководными водолазами на борту…

– Десять дней уже, – вздохнул шофер. – Кого там вытаскивать? Эх… Куда здесь?

– Направо, во двор, – подался к лобовому стеклу Ермилов, испытывая приятное волнение при виде светящихся окошек на восьмом этаже родной девятиэтажки.

Дети уже спали, а Людмила дожидалась и попыталась сразу же накормить. Но Олег вдруг довольно резко спросил:

– Где у нас водка?

– Чего это вдруг?… – начала было жена, но, увидев его бледное лицо, молча достала из холодильника початую бутылку, оставшуюся с ее дня рождения в мае, и налила ему стопку.

Он выпил, чувствуя, как отпускает напряжение, преследовавшее его на протяжении всей командировки.

– Давай спать. Завтра вещи разберем, – уже мягче предложил он.

Едва Ермилов покинул свой номер в гостинице, подкатила с тележкой уборщица, пожилая женщина из Румынии. Она привычно стала убираться, снимать постельное белье. Вдруг на пол выскочила черная дискета, которую забыл Ермилов. Полуграмотная женщина подняла ее, повертела в руках и, не понимая, что это, бросила в пакет для мусора, висящий на ручке ее тележки. Продолжая готовить номер для следующих постояльцев, за шумом пылесоса она не услышала, как в номер вошли двое парней.

Довольно бесцеремонно они начали осматривать комнату. Горничная растерянно молчала, понимая, что просто так люди в номер не заходят и просто так не обыскивают и, чтобы не потерять работу, лучше не вмешиваться и постараться быть незаметной. Опыт ей подсказывал, что можно лишиться не только работы, но и жизни.

Парни были похожи друг на друга, под футболками перекатывались мышцы. Горничная поняла по их английской речи, что это англичане. Но это был странный английский, она едва узнавала слова, к тому же в принципе плохо знала язык, едва-едва объяснялась с менеджером. Женщина лучше говорила по-гречески. Когда они сказали: guy, имея в виду – «парень», прозвучало это одновременно как «галстук» – «tie» или «день» – «day». Это кокни – лондонское просторечье.

К ужасу горничной, один из мужчин подступился к ней и стал допытываться о чем-то на своем невразумительном диалекте.

Она качала головой, слабо улыбалась, прикладывала руки к груди, пытаясь заверить их на смеси румынского и греческого, что она ни в чем не виновата и у нее есть разрешение на работу. Бессмысленный диалог мог продолжаться бесконечно, пока второй парень не разъярился и не опрокинул тележку вместе со всем содержимым. По коридору рассыпались шариковые ручки, блокнотики, шоколадки, шампуни, которые горничная раскладывала по всем номерам.

– Что вы делаете? – Она попыталась собрать вещи, но парни ее оттолкнули и, как коршуны, накинулись на мешок с мусором. Довольно быстро они нашли дискету.

– Это отсюда? – стараясь произносить слова четко, спросил тот, который опрокинул тележку, указывая на бывший номер Ермилова.

Она снова покивала, радуясь, что они, наконец, отвязались и уходят, унося… пустую дискету.

* * *

– Давай, докладывай, как съездил? Загорелый, как черт, – вместо приветствия сказал Виталий Романович, когда Ермилов на следующий день по приезде пришел на службу.

– Сегодня-завтра, надеюсь, нам придут диппочтой документы из компьютера Дедова. Но судя по тому, что сообщил офицер безопасности посольства, а он видел документы лично, это копии свидетельств на собственность на три дома на Кипре – все на имя Дедова. – Олег рассказал и о расшифрованном списке с фамилиями высокопоставленных чиновников.

Ермилов выглядел озабоченным. Что-то его беспокоило. Он достал из кармана мобильный телефон и крутил его в руках, то и дело поглядывая на дисплей.

– Документы добыты, конечно, незаконным путем… – констатировал шеф.

– Думаю, не будет проблемой получить их законно и подлинники заодно, когда Дедов будет сидеть у нас в камере. А он, кстати, скоро возвращается в Россию, в отпуск. А вот реальной проблемой было то, что кто-то слил информацию о моем «хождении за три моря». Меня пасли там от аэропорта и до отлета. На таможне трясли, устроили дотошный личный досмотр. Но самое загадочное в этом всем – мной интересовались не кто-нибудь, а английские спецслужбы, действовавшие, вероятно, в тандеме с местными. Всячески пытались пойти на сближение. Меня эсвээрщик просветил. А теперь в довершение ко всему за мной, похоже, следят и здесь.