Текст книги "Доминанты"

Ирина Горюнова
Доминанты

И пускай перекладиной кисти раскистены —

только вальс под нос мурлычешь с креста…

В. Маяковский

Глава 1. Письмо

От кого: Alla

Тема: Re: Вопрос

Дата: Sunday, 08.07.2012 7:50 AM

Кому: KatiAviotova

Катерина,

Ты вообще не видишь, что ты начала все это первая. Твое желание – лишить меня всего, что у меня было. Бог не позволил…

Раскаяния в тебе нет… Вопрос о гараже я задала только для того, чтобы увидеть, раскаиваешься ли ты… И увидела.

Все, что за это время случилось, не могло не произойти. Сделать попытку меня полностью ограбить – входило в твои планы давно.

Какая дочь после этого может заикнуться о любви!

Оставь меня в покое и будь счастлива.

Я от всего сердца молюсь за тебя, чтобы ты была счастлива!..

У меня болит сердце при упоминании твоего имени. Не знаю, что будет дальше, но пока я не в состоянии с тобой общаться. Я точно знаю, что никогда, ни в какой тяжелый час, не попрошу у тебя помощи. Но вот сама я не откажу, если тебе действительно будет необходима помощь. Конечно, если у меня будет возможность.

Кстати, я не предлагала заниматься с Петей по Скайпу. Ты эту идею развивала. У меня нет для этого сил. Я и так по полдня и более занимаюсь домашними делами и еле жива от усталости. Я всего лишь обещала пригласить Петю в гости, когда у нас будет дом. Приглашение это остается в силе. Петя мне искренне очень симпатичен. Я бы хотела, чтобы мои отношения с Петей не зависели от наших с тобой отношений.

Катерина, ты живешь с тем, что тебе все время чего-то недодали. Даже когда ты говоришь о своей прошлой любви ко мне, то непременно через упреки…

Я тоже тебя любила. Желаю тебе только добра и счастья. Прошу об одном – оставить меня в покое.

Тетенька с поросенком (так, кажется, ты меня как-то раз назвала)

Я читала и вновь перечитывала мамино письмо, то вглядываясь в него, то испуганно зажмуриваясь, но его смысл до меня не доходил, мысли буксовали, как застрявший в грязи автомобиль. Боли не было, только недоумение. Попытка понять. Боль приходила постепенно. Она накатывала, словно штормовая волна, утаскивала за собой, швыряла о камни, отступала, чтобы потом снова подхватить, проникнуть в легкие, да так, что невозможно было дышать, захлебываясь от ужаса и подступающего мрака. Простые буковки складывались в незамысловатые слова, но вместе они превращались в некий чудовищный морок. Это началось снова. Как только я простила ее, приняла в своем сердце, наплевав на еще незажившие раны, она опять нанесла удар. Она знает, куда нужно бить, чтобы стало максимально больно, этого у нее не отнять. Мой разум не хочет осознавать, что примирение невозможно, что все ее улыбки и слова оказались ложью, и она, моя мать, просто не способна любить. «Соберись с силами, – мысленно кричу я себе, – выброси из головы, не думай, ты ничего не изменишь! Надо жить дальше, своей жизнью, насильно убрав из мозга вонзившийся в него шип. Просто не думать, не вспоминать». Но я не могу. Это не так просто. Я растравляю свою рану, раз за разом возвращаясь к событиям прошлого. И не знаю, как это вылечить, чтобы не болело. В моей голове оглушающая пустота, я жива только потому, что ноет сердце.

За последние годы моя мать сильно изменилась. С одной стороны, ее ожесточила жизнь в Америке, с другой – она мало-помалу стала другим человеком, наиболее ярко это проявилось, когда она начала писать симфонии. Мне вообще сложно представить, как в голове у человека может звучать целый симфонический оркестр, ведь у каждого инструмента есть своя партия. Еще в то время, когда мы общались, она рассказывала: «Я словно слышу музыку в голове или в космическом пространстве, где блуждает моя душа, и просто ее записываю. Я живу там. Если в это время меня о чем-либо спросить, я просто не услышу, а если потрясти за плечо, могу очень испугаться и упасть со стула. Мне сложно возвращаться в реальный мир, в нем нет ничего ценного. Я думаю о том времени, когда уйду навсегда, с радостью, ведь я буду рядом со своими великими учителями: Чайковским и Рерихом, Моцартом и Буддой и другими…». Я беспокоилась за нее, но ничего не могла поделать. И толку от моего понимания, что многое в ее жизни, по меньшей мере, странно, не было никакого. Сказать ей, чтобы сходила к психиатру? Обидится до конца жизни. Впрочем, она нашла другой повод для обиды и даже ненависти.

Дрожащими руками закрываю крышку ноутбука и, тяжело поднявшись, иду к бару. Наливаю в стакан коньяк, выпиваю залпом, почти не чувствуя вкуса, и выдыхаю. Я не могу сидеть дома одна. Надо выйти, окунуться в бесшабашное веселье, забыться, чтобы не сойти с ума и не завязнуть снова в тягучем вареве депрессивных мыслей. Набираю Фила. Он, как всегда, в клубе. Переодеваюсь в первые попавшиеся шмотки: джинсовую юбку и черную майку, хватаю ключи, деньги и выбегаю из дома. Ловлю машину, еду в «Пропаганду».

В клубе как обычно шумно и весело. Фил сочувственно смотрит на мое расстроенное лицо.

– Тебе надо выпить, – констатирует он и подзывает официанта.

– Три стакана виски с колой, – прошу я, чтобы не гонять официанта туда-сюда.

Фил – моя подружка. Он эксперт по духам и просто хороший парень, с которым можно поговорить обо всем. В его компании я никогда не напрягаюсь, а сейчас это самое главное. Я понимаю, что он не будет расспрашивать, донимать мнимой жалостью и заботой, а просто сделает все, чтобы мне было комфортно. Таким умением обладают единицы, и я это ценю. Когда мне плохо, я прихожу к нему на работу в «Артиколи» и начинаю вдыхать разные запахи. Попутно он рассказывает истории о каждом бренде, излагая многочисленные увлекательные легенды, такие же пряные и экзотичные, как содержимое флаконов. Вот и сейчас он лезет в карман и достает оттуда пару пробников, воркуя над ними, словно мать над любимым чадом, хотя это сравнение в моей ситуации неуместно. Он брызгает пахучие жидкости мне на оба запястья поочередно, и я, закрыв глаза, вдыхаю их аромат. Фил отвлекает меня от переживаний своими историями, плавно переходя на анекдоты, и между ними еще рассказывает о своих последних бойфрендах. С ним мне хорошо и комфортно, возможно именно потому, что ему интересно со мной как с человеком, а не как с женщиной. Отсутствие эротической составляющей в наших отношениях – самое лучшее, и объяснять почему – излишне.

– Слу-у-шай, – Фил любит тянуть гласные, – отчего я не могу, наконец, найти именно ту волосатую задницу, с которой буду просыпаться каждое утро в течение многих лет? Мне уже осточертели недолговечные романы, претензии, ревность… Не собираюсь сам сидеть ни у кого на шее и не хочу, чтобы кто-то сидел на моей, а вокруг лишь дураки стоеросовые, ужас…

Я расслабляюсь. Болтовня моего друга от встречи к встрече не меняется, и мне даже не надо ему отвечать. Он этого и не ждет, ему нужно лишь выговориться. Он всегда хорошо одет и тщательно следит за своим гардеробом, предпочитая брендовую одежду от ведущих дизайнеров моды. Он любит хорошее вино и всегда тщательно его дегустирует, долго и придирчиво выбирая из предложенного меню… Это ритуал, чтобы сделать обыденность более привлекательной, расцветить ее хорошим вкусом. Мне это нравится. Хочется бездумного упоения жизнью, романтики, прогулок по неизвестным городам, с оттенком страсти об руку с неким возлюбленным… Хочется таять от счастья, смеяться взахлеб и забыть все то, что угнетает меня уже более двух лет.

Фил вытаскивает меня на танцпол. Несколько скованная поначалу, постепенно я начинаю входить в ритм, он захватывает меня, словно шаманский танец, и я поддаюсь его энергетике. Мне неважно, кто танцует напротив меня, чьи лица и тела меняются вокруг со сказочной быстротой, потому что я выплескиваю в танце ярость и отчаянье, боль и обиду. Мои движения не эротичны и не нацелены на привлечение партнера. Тем не менее, кто-то ведется на мое состояние, пытаясь поймать мой взгляд. Это бесполезно. Я наслаждаюсь тем, что отказываю им молча: жестом, взглядом, игнорированием… Я балансирую на лезвии меча, но иначе не могу и не хочу. Мне тоже надо причинить боль, унизить, самоутвердиться, пусть мои движения механические, будто у робота, пусть случайные партнеры растворяются, истаивают в прокуренном вязком воздухе ночного клуба, но я все еще жива… Мимолетные касания, обещания нежности, густые запахи желания, лопающаяся от вожделения ширинка штанов, мнимая унция счастья в кабинке ближайшего туалета… Они хотят облегчить свой член, и уже неважно, чем пахнет твоя кожа: кориандром, цедрой апельсина, мускусом, амброй или чем-то еще… Не важны длина твоей юбки, размер груди, цвет глаз, возраст… Децибелы звука зашкаливают, очередной коктейль – дополнительная доза яда или анальгетика, ведь можно все… Полуоткрытый от безумного танца рот манит только вероятностью орального секса… Раззявленные губы шепчут «пойдем», но я вдруг останавливаюсь, прихожу в себя, выскочив из всеобщего ритма, и понимаю: «Надо бежать, пока не поздно». Чумовая пляска потеряла надо мной свою власть, но еще немного, и я снова вольюсь в ритм, и тогда струи освобожденного вожделения потекут в мою плоть, оскверняя ее всеми возможными способами, ставя несмываемое тавро на мою кожу. Нахожу Фила и жестами показываю: мое время истекло, я ухожу. Тот кивает – «понял», и продолжает двигаться, подчиняясь ритму. Вырываюсь на улицу, вдыхаю относительно свежий воздух и почти на автопилоте ловлю машину. Говорят, пьяным везет, я без происшествий доезжаю до дома и ухитряюсь проделать необходимые гигиенические процедуры перед сном, прежде чем рухнуть без сил в свою одинокую постель.

Глава 2. Интервью

Внезапно разорвавшийся в голове звон будильника буквально подбросил меня на кровати, заставив чертыхнуться и помянуть недобрым словом всю падшую ангельскую рать, стряхивая с себя остатки сна и последствия алкогольного дурмана. Вставать так рано совершенно не в моей натуре, и, когда приходится это делать, я ощущаю себя озлобленной орлицей, готовой выклевать глаз первому встречному, особенно после вчерашнего. Хорошо еще, что у меня хватило ума выпить десять таблеток активированного угля, который нейтрализовал последствия моей невоздержанности. О предпосылках загула я стараюсь не вспоминать, иначе не смогу работать.

Что поделать, если мой шеф Андрей Ильич решил, что именно я смогу взять интервью у несравненного Максима Фастовского, а заодно и раскрутить его на пару статей для нашего журнала. Статьи этого модного психолога давно не давали покоя начальству, и, хотя тот драл за них совершенно неадекватные гонорары, наш журнал решил последовать всеобщей мании и сделать не только интервью, но и напечатать пару его текстов. И вот теперь мне приходится ни свет ни заря тащиться в кафе «Бали», чтобы побеседовать с этим светилом отечественной науки. «Наверняка гонора и снобизма там не занимать», – лениво думала я, механически елозя зубной щеткой во рту.

Так, ничего не забыла? Вопросы, диктофон, визитки, запасные батарейки, комп – вроде всё на месте. Где мои ключи? Кошелек тут… На всякий случай надо выпить аспирин. Из зеркала на меня вызверилась лохматая спросонья особа. «Господи, ну почему я? Что в редакции больше никого не нашлось? Хотя да, лето, все в отпусках, только я ишачу тут по причине затянувшегося домашнего ремонта, вместо того чтобы уехать куда-нибудь на море…»

Закатив глаза, я принялась штукатурить лицо, чтобы придать ему относительно приличный вид.

Лихорадочно метнулась на кухню, чтобы выпить полуостывший кофе и хоть как-то взбодриться. Хорошо еще, что сын Петька с бабушкой на даче, да и муж, с которым мы уже больше полугода живем раздельно, уехал в командировку и не достает своими разговорами о восстановлении семьи. Слава богу, что до кафе мне идти пятнадцать минут пешком, а не тащиться в пробках и не мучиться в потоке толпы метрополитена, ведь живу я в сталинском доме в центре Москвы.

Прохладное утро подействовало благотворно. Я почти проснулась и резво добежала до места встречи по еще не начавшему плавиться от жары асфальту. Заняла уютный столик в глубине зала. Восточный интерьер, полумрак, негромкая музыка, услужливые официанты и никаких посетителей – что еще нужно для спокойного разговора? Я люблю это место за то, что о нем знают немногие, хотя оно и находится в центре города. Спрятанное от многих за одной из арок домов, кафе открывается избранным. Я заказала чашечку кофе, достала комп и решила еще раз поискать в сети информацию про моего интервьюируемого. Увлеклась и не сразу краем глаза заметила некое темное овальное пятно у моего стола. Подняв глаза от монитора, сообразила, что вижу перед собой того самого господина Фастовского. Неловко поднявшись с низкого диванчика, я чуть не упала и сама не заметила, как моя рука попала на горящую свечу, стоявшую на столике.

– Вот, черт! – воскликнула я, отдергивая руку. – Здравствуйте!

– Оригинальное приветствие, – отозвался собеседник, с любопытством разглядывая меня так, будто я какая-то неведома зверушка. – Позволите присесть?

– Конечно. Извините. Я обожглась.

– Вам больно? – поинтересовался он, и я неожиданно заметила, как его глаза опасно вспыхнули.

– Ничего страшного, заживет, – ответила я, поглядывая свою покрасневшую ладонь и слегка морщась.

– Дайте руку, – уверенным тоном скомандовал он. – Ничего, у меня с собой есть мазь. «Спасатель». Придется полечить. Напомните, как вас зовут?

Его глаза ловят мой взгляд, и я завороженно смотрю в них, не в силах оторваться. Они прожигают насквозь и делают беззащитной. Это глаза человека, привыкшего добиваться всего, к чему стремится. Проницательные, дерзкие, они иногда выдают тщательно скрываемую необузданность характера.

– Катя. Э-э-э… Екатерина, – отвечаю я и покорно протягиваю руку.

Он достал из сумки мазь, ловко выдавил ярко-желтую пахучую массу на палец и медленно размазал ее по моей ладони. От его прикосновений по телу поползли мурашки, а в животе резко заныло. Тут же я поняла, что рука больше не болит.

– Спасибо. Уже лучше, – поблагодарила я, немного поспешно отдергивая руку. – А вы всегда имеете при себе средства спасения неуклюжих девушек?

– Почти всегда, Катенька, – ухмыльнулся он. – Я должен владеть ситуацией всегда и везде. И у меня это неплохо получается. Вот как сейчас. А вы, я смотрю, боль не любите.

– Разве ее можно любить? – удивилась я, игнорируя неформальное обращение. – По-моему, это противоестественно.

– Как сказать. Порой боль, если она причиняема и принимаема осознанно, стимулирует выработку в организме эндорфинов и помогает тому, кто ее испытывает, снять накопившееся напряжение.

– А, это вы про любителей БДСМ[1]1
  Безопасность – доминирование – садизм – мазохизм.


[Закрыть]. Не знаю, думаю, это ненормально. Наверняка у этих людей в жизни были какие-то трагедии, которые и привели их к… гм… подобному методу расслабления. Адекватный человек пойдет, к примеру, к вам, профессиональному психологу, и постарается разобраться в своих проблемах.

Я оглядываю своего собеседника. Вижу резко-очерченное волевое лицо в обрамлении светло-пепельных волос собранных в хвост, квадратный упрямый подбородок, хищную изломанную линию чувственных губ и сами глаза, серо-голубые, но такие светлые, что смотреть в них становится страшно. Кажется, их владелец просвечивает тебя рентгеном, проникая внутрь и вытаскивая наружу все, что испуганно копилось там на протяжении жизни. Пытаюсь вспомнить, что мужчины с длинными волосами всегда вызывали у меня чувство брезгливости, но на этот раз не получается. Максим Фастовский не красив, словно фотомодель, но в нем так сильно видна харизма альфа-самца, что невольно всматриваешься в него снова и снова, пытаясь определить основную привлекательную черту. Сильные мускулистые руки расслабленно лежат на столе. Вспоминаю, как он размазывал на моей ладони крем, и мурашки по коже бегут снова, начинаясь от самых ушей и заканчиваясь мизинцами на ногах.

– Что-то не так? – спрашивает он и, не дождавшись ответа, продолжает беседу: – Психологи бывают разные, в том числе и шарлатаны от нау-ки, которые не лечат, а еще больше калечат психику обратившегося к ним пациента. Попробуй отыщи того, кто реально поможет. К тому же у нас в стране до сих пор сохранилось ощущение, что к психологам обращаются только умалишенные люди. Гораздо проще бывает найти закрытое сообщество людей по интересам и снимать напряжение там. Впрочем, это все, разумеется, теория с нашей стороны. Давайте перейдем к практике.

Я вздрагиваю, словно мой собеседник предлагает мне тут же опробовать на себе кнут или как минимум надеть наручники.

– К интервью, – поясняет он.

– Конечно, – облегченно вздыхаю я и включаю диктофон. – Скажите, господин Фастовский, как давно вы занимаетесь частной практикой и много ли у вас пациентов?

– Обращайтесь ко мне по имени, по крайней мере, пока вы не решили перейти в стан приверженцев БДСМ, – ухмыльнулся Максим, – а то у меня появится искушение доминировать. Кстати, вы не могли бы придумать вопросы поинтереснее, раз уж мы с вами начали работать? Я не думаю, что вашим читателям так уж любопытно знать, сколько лет я практикую. Кому нужно, это знают и так. Дайте-ка просмотрю список вопросов.

Зачарованно протягиваю ему бумажку, и он, пробежав глазами пункты, откладывает ее в сторону.

– Здесь совершенно нетворческая атмосфера, так мы с вами каши не сварим. Давайте-ка поступим следующим образом. Вы почитаете мои статьи, а завтра, скажем, к восьми вечера, приедете в мой офис, и мы побеседуем спокойно.

Его тон убийственно снисходителен.

– А, да… конечно, – расстроенно мямлю я. – А статьи для нашего журнала…

– Захватите с собой флешку, – забавляясь моей растерянностью, помягчевшим голосом произносит он, – я скину вам статьи, которые готов предоставить. Вот моя визитка.

Он поднимается и, перед тем как уйти, берет мою руку, переворачивает и внимательно смотрит на ладонь. Мое тело немеет, и сердце ухается куда-то вниз, ближе к печени.

– Жду звонка, – небрежно бросает он и, не дожидаясь ответа, уходит.

Я вижу только, как его силуэт растворяется за стеклянной дверью кафе.

«Хорошо хоть не отказал совсем, – подумала я в смятении. – Вот что бывает, когда к интервью относишься с прохладцей. Шеф бы меня уничтожил. Теперь придется весь день читать его статьи и составлять новые вопросы. Впрочем, сама виновата. Подумала, что он гламурный тип, завышающий свои знания и значимость, тогда как мужик явно не дурак, хоть и со странностями. Интересно, он на машине или пешком? Одет стильно, пусть это в глаза и не бросается. Часы дорогие… Взгляд… Взгляд вообще пробивает так, что ноги подкашиваются. Я бы к нему не стала ходить в качестве пациентки. Ни за что. Хорошо, что сына нет дома и готовить не нужно. Придется шефу наврать про перенос встречи на завтра. Если скажу правду о своих беспомощных вопросах, не видать мне ни грядущего отпуска, ни премии, хоть бы не уволил под горячую руку».

Выхожу из кафе и, вместо того чтобы идти по Большой Дмитровке к дому, сворачиваю в Столешников переулок. Люблю мой старый город с его выразительными домами, мемориальными досками и прячущимися в глубине крохотными садиками, в которых так уютно сидеть на кривоногих лавочках и наблюдать творящуюся вокруг жизнь, а кроме того, мне нужно унять внутреннюю дрожь от знакомства с господином психологом, так странно покачнувшим мое обыденное душевное равновесие. «Дыши, – приказываю себе, – ну что ты там напридумывала?! Ты уже не девочка, чтобы так впечатляться. Подумаешь, очередной игрун-Казанова… К тому же, кто сказал, что он к тебе клеится? Так, рабочие моменты и приятная терпкость общения…» Но на душе необычайно радостно и беспокойно одновременно, впервые за долгое время. Грядущая встреча с Фастовским щекотала нервы, хотя это всего лишь деловое свидание, не более…

Придя домой, я порадовалась тому, что сантехник Ванечка наконец внес последние штрихи в свою работу и, получив гонорар, быстро испарился – ремонт закончен. Я тут же засела за статьи Фастовского и незаметно для себя втянулась. Он оказался умен и совершенно не так прост, потому что умел показывать существующие проблемы, повернув их совершенно другой стороной, о которой обычный человек сразу не догадывается. Но у Максима получалось все очень просто и доступно.

Я читала его статьи о внутреннем сломе личности, о потерянности и безуспешных попытках людей вылезти из депрессии, об осознании собственной ничтожности и невозможности найти выход из тупика и о многом-многом другом. И чем больше я погружалась в его исследования, тем больше мое недоверие к нему перерастало в восхищение профессионалом. Я вспоминала его глаза, облик и понимала, чем так восхищаются те, кто платит ему за статью столько, сколько некоторые получают за целую книгу. Я сидела и выписывала вопросы по его сочинениям, совершенно забыв, что, кроме утренней порции кофе, в моем желудке не было ничего.

Очнулась уже под вечер, когда глаза слезились и настоятельно требовали отдыха. Смежив веки, я откинулась в кресле, но поняла, что меня клонит в дрему, и лениво переползла на постель. Сон сморил моментально и увлек в некое пространство, где меня преследовали внимательные глаза Максима.