Текст книги "Сколько стоит твоя смерть"

– Кто хоронил Ивана?

– Друзья. У него нет близких родственников. Мы похоронили его рядом с отцом и матерью.

– Это хорошо, – тихо сказал Тахир. – Он сейчас вместе с родными: больше всего на свете малагасийцы боятся, что их останки не будут покоиться рядом с предками… Хорошо.

С этими словами он развернулся и, ловко вскочив на своего «железного коня», газанул в сторону главной улицы. Я поднялась к себе, предварительно взяв ключи у портье, одарившего меня улыбкой и вернувшегося к просмотру футбольного матча на экране маленького телевизора.

В комнате было душно, и я включила вентилятор. Он начал медленное вращение, разрезая густой воздух сначала с трудом, но постепенно набирая обороты. Вода в бутылках, оставленных мной на подоконнике, была неприятно теплой на вкус, но я все равно сделала пару глотков, чтобы освежить пересохшее горло. А кто сказал, что будет легко? Можно сказать, мне даже улыбнулась удача, ведь я познакомилась с коллегами Ивана, нашла нормального гида и… Кстати, насчет гида!

Схватив телефон, я набрала номер Андрэ.

– Мадам Тамара? – раздался в трубке дружелюбный голос малагасийца. – Вы еще в больнице?

– Нет, Андрэ, я вернулась.

– Одна? – удивился он. – А почему мне не позвонили?

– Я справилась. Но мне снова нужна ваша помощь.

– Буду через десять минут.

Он появился через полчаса и жизнерадостно пояснил:

– Пробки!

– До скольки работает полицейский участок?

– Участок? – изумленно переспросил Андрэ. – Вас обокрали?!

– Нет-нет, ничего такого, – поспешила успокоить я гида. – Но мне нужен центральный участок, где занимаются проблемами приезжих.

– Странная вы туристка! – покачал он головой. – Все ездят лемуров посмотреть, или на пляж, или на рынок… А вы – то в больницу, то в полицию! С вами интересно. – И он снова широко улыбнулся.

Полицейский участок выглядел местечково – как я поняла, так выглядели почти все присутственные места на Мадагаскаре, даже в столице. Небольшое кирпичное здание стояло на неасфальтированном пятачке, где на самом солнцепеке вальяжно развалилось штук пять облезлых, но вполне довольных жизнью собак. На крылечке, в плетеном кресле, сидел человек в форме и курил. Его кожа, в отличие от кожи Андрэ, была золотисто-желтого оттенка, а глаза имели раскосый разрез. При виде нас с гидом полицейский и бровью не повел, продолжая сосредоточенно пускать колечки дыма в безоблачно-голубое небо. Войдя, мы оказались в темном коридорчике. На длинной скамейке сидели человек пять европейцев.

– Очередь, – спокойно констатировал Андрэ.

Я уже начала привыкать к тому, что в Антананариву дела быстро не делаются. Здесь никто никуда не торопится, а потому и от гостей Мадагаскара ждут того же философски-наплевательского отношения ко времени.

Мы провели в коридоре около часа, после чего нас пригласили в кабинет начальника участка. Тучный чернокожий малагасиец сидел на краешке стола и жевал жвачку. Андрэ поздоровался и представил меня. Полицейский лениво поднял глаза – казалось, ему нет до нас дела. Я начала объяснять ситуацию, а Андрэ переводить. При первом же упоминании фамилии Ивана, однако, скучающее выражение слетело с пухлого лица сержанта, и он, с трудом оторвав свой зад от поверхности стола, встал на ноги.

– Как вы сказали – Баландин? – переспросил он.

– Вы помните это имя? – уточнила я с надеждой.

– О, конечно же, кошмарное происшествие! – воскликнул хозяин кабинета. – Так жаль, так жаль! Мы не рекомендуем европейцам в одиночку ездить по провинции, и ваш… простите, кем вам приходился месье Баландин?

– Мужем, – солгала я: в конце концов, я не обязана сообщать о нашем разводе.

– Очень жаль, очень жаль, – снова повторил он, качая крупной головой. – Надо было доктору Баландину сидеть в столице, и ничего худого бы с ним не случилось!

– Не могли бы вы поподробнее рассказать мне о том, как он погиб?

– Ну, дело в том… – проговорил сержант как-то неуверенно. – Понимаете, мадам, на место выезжал другой офицер.

– Из вашего участка?

– Да. Но он составил подробный отчет.

– Могу я его посмотреть?

– Конечно.

«Подробный отчет» представлял собой тонюсенькую папку, в которую были вложены два листка с текстом и фотография с места убийства. Я с трудом заставила себя взглянуть на труп Ивана.

– Выстрел в затылок… – пробормотала я. Курчавая голова Андрэ заглядывала через мое плечо. На лице гида застыла маска ужаса: он не предполагал, что, связавшись со мной, окажется участником криминальной истории.

– Да-да, в затылок, – подтвердил сержант. – Очень грубо! Но террористы так и действуют – грубо и безжалостно.

– С чего вы взяли, что смерть моего мужа – дело рук террористов?

– А кто еще мог такое сотворить?! – искренне изумился мой собеседник. – В той местности орудует группировка Fifanampiana…

– Как-как?

– Fifanampiana, «Солидарность», – перевел Андрэ.

– Это исламистская террористическая организация, – пояснил полицейский. – Они ненавидят европейцев и при случае похищают их с целью выкупа или освобождения членов своей организации по всему миру. Кстати, Fifanampiana имеет тесные связи с «Аль-Каидой».

Только «Аль-Каиды» мне и не хватало – для полного счастья!

– И это все основания, по которым вы предположили причину смерти? – уточнила я. – Что их видели в той местности?

– А что еще нужно? – развел руками сержант. – Пуля, извлеченная из раны, выпущена из пистолета «Viper JAWS» девятого калибра, производства Иордании – такие как раз и находятся на вооружении у Fifanampiana.

В пистолетах я разбираюсь, как мартышка в офтальмологии, потому и сказать мне на это было нечего.

– А есть свидетели убийства?

– Разумеется, нет: даже если кто-то что-то и видел, они ни за что не скажут!

– Почему?

– Потому что местные жители предпочитают поддерживать с террористами паритетные отношения. Селяне террористам неинтересны, а те, в свою очередь, никогда не вмешиваются в их дела.

– И что, эта… Fifanampiana наносит много вреда?

– Да не особенно, – пожал плечами сержант. – Мадагаскар – мирный остров, и для безопасности туристов здесь делается все возможное! Просто лучше европейцам не бродить по острову в одиночку, а пользоваться услугами гидов: они не заведут вас в сомнительные места, и все останутся довольны.

– Так дело об убийстве Ивана Баландина закрыто?

– Что вы, нет! Но оно уже не в нашей юрисдикции – его передали подразделению по борьбе с терроризмом. Мадам, как только мне станут известны подробности гибели вашего мужа, я лично извещу вашего посла в Антананариву…

Садясь в машину Андрэ, я размышляла над услышанным. Получается, никакого расследования убийства Ивана не проводилось? По пуле они определили тип оружия и решили, что во всем виноваты террористы. Естественно, искать убийц никто не собирается! Если, как сказал сержант, эта Fifanampiana и в самом деле связана с «Аль-Каидой», становится ясно, почему наше посольство не предпринимает ничего в связи с гибелью Ивана: кому охота заниматься международным терроризмом?

– С вами все интереснее, – услышала я голос Андрэ и вернулась к действительности. – Террористы – это ж надо! А он и вправду ваш муж, этот Иван?

– Бывший, – механически поправила я. – А мы можем сейчас поехать в российское посольство?

– Сомневаюсь, что они еще работают, – пробормотал Андрэ, глядя на часы. – Давайте завтра с утра? А сейчас я отвезу вас в отличное место, где можно поужинать…

– Спасибо, не стоит, – прервала я гида. – Лучше в отель, я устала.

– Понимаю, – сочувственно закивал малагасиец. – В отель так в отель!

Расплатившись с Андрэ, я договорилась о встрече на следующий день и поднялась в номер. Есть не хотелось, однако прошло больше суток, а я пока не свела знакомство ни с кем из обитателей «Тажа»: не пора ли это сделать? По всему выходит, Мадагаскар вовсе не так безопасен, как кажется, и неплохо бы заручиться поддержкой соотечественников – просто на всякий пожарный.

К несчастью, все соотечественники уже поели, и мне пришлось в одиночестве похлебать жиденького супчика и выпить чашку кофе – приставать к незнакомым иностранцам я не решилась.

Поднявшись в номер, я услышала странные звуки, доносившиеся снаружи. Распахнув дверь на балкон, я покрутила головой, пытаясь сообразить, что происходит.

– Лягушки, – услышала я французскую речь: на соседнем балконе стояла женщина лет тридцати пяти в коротком цветастом халате и махровом полотенце, обернутом вокруг головы. Двумя пальцами правой руки она сжимала длинный мундштук со вставленной в него сигаретой.

– Вдоль дорог идут канализационные канавы, – пояснила моя неожиданная собеседница. – В них живут тучи лягушек и по ночам устраивают такие концерты, что телевизор не всегда слышно! А на стеклопакетах здесь экономят… Кстати, меня зовут Эжени Леблан.

Я тоже представилась.

– Не хотите зайти? – предложила соседка. – У меня есть бутылка отличного французского бордо!

Я с радостью приняла приглашение и уже через пять минут сидела в кресле на балконе в номере Эжени. Лягушки голосили, словно ободренные появлением благодарных слушателей. Она открыла обещанную бутылку вина и налила его в пластиковые стаканчики.

– Вино хорошее, – с улыбкой подавая мне стаканчик, сказала она. – Посуда ужасная!

Осторожно, чтобы не показаться невежливой, я разглядывала Эжени. При ближайшем рассмотрении она оказалась старше, чем мне думалось, – никак не меньше пятидесяти. Обманулась я по причине стройной фигуры и энергии, сквозившей в ее голосе и движениях.

– Вы не похожи на туристку, – заметила француженка.

– Почему вы так решили?

– Туристы носятся по острову группами в поисках впечатлений, увешанные камерами и фотоаппаратами. Они приползают в отель только к ночи и спят как убитые. А вас, похоже, достопримечательности не интересуют?

– Как и вас?

– Я – другое дело, – усмехнулась Эжени. – Я здесь работаю, а не отдыхаю.

– В самом деле?

– Фармацевтическая компания, знаете ли, скука смертная!

– Ну почему же? – возразила я. – Это очень интересно. Я сама врач…

– О, вы медик! – радостно перебила Эжени. – Какое счастье, а то даже поговорить не с кем! В какой области, если не секрет?

– Вирусология и иммунология.

– Здорово!

– А почему вы живете в «Таже», если вы в командировке?

– Да, в длительной. Обещали корпоративную жилплощадь, но я, как увидела тамошние условия, сказала – merci, лучше уж я в гостинице поживу! Так что вы-то здесь делаете?

Я рассказала Эжени о том, зачем приехала в Антананариву. Женщина слушала внимательно и заинтересованно.

– Вот это история! – пробормотала она, не замечая, что сигарета в мундштуке догорела. – Мне жаль, что такое случилось с вашим бывшим – жуткое происшествие! Знаете, террористы здесь не слишком активны, но инциденты порой случаются. Что вы теперь станете делать – вернетесь домой?

– Ни за что! – тряхнула я головой. – Не для того я тащилась за тридевять земель, чтобы уехать, так и не получив ни одного вразумительного ответа на свои вопросы. Съезжу в посольство России, они должны что-то знать!

– Скажу по опыту, – задумчиво произнесла француженка, – дипломатические службы не жалуют таких, как вы.

– Почему?

– Вы представляете себе, что значит быть послом в таком месте, как Мадагаскар?

– И что же?

– Это как целыми днями валяться на океанском пляже с коктейлем и пялиться в небеса! Время от времени происходят «культурные» события, и тогда на посольской глади появляется легкая рябь, но ненадолго – потом снова наступает полный штиль. Поэтому людей вроде вас, Тамара, воспринимают как возмутителей спокойствия, мешающих их безоблачному существованию.

– Что ж, – упрямо сказала я, – придется им оторвать свои толстые задницы от стульев и рассказать мне все, что известно о гибели Ивана, я их в покое не оставлю!

С полминуты Эжени смотрела на меня, словно я являлась интересным палеонтологическим экспонатом, а потом запрокинула голову и звонко расхохоталась.

– Вы мне нравитесь, Тамара! – с трудом выговорила она, утирая глаза кончиком полотенца, намотанного на голову. – Может, действительно пора заставить дипломатов поработать?

* * *

– Значит, в родственных связях с Иваном Баландиным вы не состоите? – уточнил невысокий, плотный мужчина в мятом льняном костюме. Пресс-секретарь дипломатической службы Виталий Сергеевич Кравченко походил скорее на отдыхающего, чем на ответственное лицо посольства России. У него было пухлое, загорелое лицо и лоснящаяся лысинка, стыдливо прикрытая несколькими волосками: видимо, мужчина еще не смирился с потерей волос и надеялся оттянуть момент, когда его «несчастье» станет очевидно всем.

Я сразу поняла, к чему он клонит, поэтому ощерилась:

– А если и так, что, пошлете меня обратно в Россию с прощальным советом не вмешиваться в дела чужих людей?

Кравченко явно не ожидал, что я перейду в наступление.

– Я вовсе не имел в виду ничего такого! – пробормотал он неуверенно.

– Думаете, – продолжала нападать я, – раз у Ивана нет близких родственников, то некому и разбираться с его смертью?! Пусть у него нет родных, зато есть друзья, и они этого дела так не оставят!

– Хорошо-хорошо, – сдался он, – вы лучше присядьте, Тамара…

– Георгиевна.

– Тамара Георгиевна, – повторил он медленно, словно мое имя было столь сложным, что с ходу его и не запомнить. – Присаживайтесь, и давайте поговорим.

– Давайте. В полиции мне сказали…

– Вы побывали в полиции?!

– Естественно!

– И… что?

– Получила расплывчатые сведения – главным образом, уяснила, что всерьез заниматься расследованием местная полиция не намерена.

– Чего же вы хотите от нас? Мы – всего лишь дипломатическая служба, а не ФСБ!

– Разве вы не обязаны провести свое расследование, ведь дело касается вашего гражданина?!

– А мы сделали все возможное. Наш представитель побывал на месте происшествия, собрал сведения, составил отчет…

– Кого-нибудь задержали? – перебила я. – Вы выяснили имя убийцы или успокоились, «составив отчет»?

– Послушайте, – начинал сердиться Кравченко, – если даже полиция умывает руки, что можем сделать мы в чужой стране?

– Предполагается, что вы можете защитить своих граждан, – ответила я. – Или ваши обязанности с некоторых пор изменились?

– Если наши граждане бродят по острову, игнорируя опасность, то мы не в состоянии их защитить! Иван Баландин не обращался к нам с просьбой о защите, более того, предполагалось, что он работает в больнице Франциска Ассизского, а не разъезжает по окрестным деревням в поисках приключений! Может, лучше не ворошить это дело, а то могут вскрыться неожиданные факты, которые не понравятся ни вам, ни нам!

– О чем это вы? Хотите сказать, что Иван занимался чем-то незаконным?

– Я лишь говорю, что не стоит слишком глубоко копать.

– Если вам что-то известно, вы должны мне рассказать! – потребовала я. – Мне все равно, что это такое, но я хочу знать!

Кравченко тихонько крякнул, закидывая ногу на ногу. На его брючине отпечаталось влажное пятно: в кабинете было душно, и мужчина сильно потел. Он выглядел нерешительным – очевидно, прикидывал, во что ему обойдется правда.

– Хорошо, – наконец сказал пресс-секретарь. – У нас появились некоторые сведения, как бы это сказать… порочащие Баландина.

– Порочащие… Ивана?!

– Понимаю, вам тяжело это слышать, но вы сами хотели…

– Продолжайте!

– Так вот, есть информация, что господин Баландин был вовлечен в торговлю наркотическими препаратами.

Час от часу не легче: сначала террористы, а теперь вот выходит, Иван был наркобароном?!

– Вы все время говорите «есть информация», «имеются сведения» – где источник?

– Простите, не могу сказать.

– Почему?

– Видите ли, Тамара Георгиевна, нам невыгодно, чтобы эта информация распространилась. В мире пристально следят за каждым шагом России, и не все «наблюдатели» дружественны нам. В большинстве своем они были бы только рады скомпрометировать российского гражданина!

– Так вы поэтому не пытаетесь ничего сделать?

– Мы пытаемся, но так, чтобы никто не узнал лишнего. Это дипломатия, понимаете? Я и сам хотел бы знать больше, однако лучше, если все будут считать, что доктор Баландин погиб от руки Fifanampiana, а не был казнен собственными подельниками-наркоторговцами!

– Наркоторговцами?! – взвилась я. – Да что вы несете! Иван никогда не стал бы торговать наркотой, он – врач, врач, слышите вы меня?!

– Прекрасно слышу, – поморщившись от моих децибел, кивнул Кравченко. – И я вовсе не заинтересован в том, чтобы распространять эту информацию. Мы будем помнить доктора Баландина как человека, отдавшего жизнь служению людям в лучших традициях русской интеллигенции…

Дальше я не слушала. Речь Кравченко походила на не раз отрепетированное политическое заявление, и становилось кристально ясно, что получить от него хоть сколько-нибудь полезные сведения – гиблое дело.

Оглушенная, я вышла из здания, машинально предъявила паспорт по требованию охранника и остановилась на залитом солнцем тротуаре. Мимо проезжали машины и рикши, а я все пыталась осмыслить услышанное. Иван торговал наркотиками – абсурд! Для любого, кто его знал, это звучало как глупая шутка, но в посольстве, кажется, придерживаются другого мнения.

– Вы в порядке? – раздался у меня над ухом озабоченный голос Андрэ.

– Я-то да… Ерунда какая-то!

– Не хотите поделиться?

– Лучше вам не знать, Андрэ, – сказала я, тряхнув головой. – Скажите, насколько далеко вы возите туристов?

– Настолько, насколько хватит оплаченного ими бензина, – улыбнулся гид. – Я так понимаю, вы не парк лемуров имеете в виду?

* * *

На следующий день я поднялась с рассветом, так как Андрэ предупредил, что до пункта нашего назначения долгий путь и проделывать его по жаре – не самая лучшая идея. Приняв душ и нацепив футболку и серые льняные брюки, я посмотрела в зеркало. Хорошо, что мои волосы такие короткие: не приходится тратить времени на укладку. До восемнадцати лет я носила косу, а потом остригла ее почти до «ежика». Помню, мама едва в обморок не бухнулась, увидев мой новый образ, а случилось это аккурат в день выпускного бала, куда я пришла уже обновленная, произведя настоящий фурор.

Из зеркала на меня смотрела молодая женщина, высокая и атлетичная, с длинной шеей, которую венчала аккуратная белокурая головка. Глаза огромные, темно-карие, как у отца, а светлые волосы достались мне от мамы. Все, кто видит меня впервые, обязательно замечают этот контраст, и мне не раз приходилось клясться и божиться, что цвет волос не результат окрашивания. Единственным украшением, которое я с собой привезла – вернее, привезла на себе, – был золотой диск, переданный мне Ивом. Когда-то его носил Иван, и с тех пор, как он перешел ко мне, я его не снимала. И не сниму до тех пор, пока не разберусь с этим запутанным делом!

Андрэ ждал меня внизу. Несмотря на ранний час, Антананариву давно проснулся. На улицах еще не скопились пробки, но многочисленные такси-би[2]2
  Такси-би – автобусы в Антананариву – микроавтобусы.


[Закрыть] уже рассекали город во всех направлениях. Выехав из столицы, я не могла оторвать взгляда от окна: так живописно выглядело все вокруг. Воистину Мадагаскар – волшебное место, и жаль, что у меня нет времени насладиться его великолепием. Может, удастся урвать пару дней на осмотр достопримечательностей? Разумеется, лишь после того, как я выполню свою миссию в отношении смерти Ивана… Нет, думать о развлечениях, когда на кону его доброе имя, – преступно! Но ничто не может мне помешать любоваться видами из окна.

Деревня, куда лежал наш путь, находилась в нескольких часах езды от столицы. Чтобы добраться до места, пришлось оставить автомобиль у дороги и дальше отправиться пешком, так как проезд транспорта по красным и вязким глинистым почвам, да еще и среди густой растительности, не представлялся возможным. Мы с трудом продирались сквозь ветки, и я пожалела, что не надела джинсы: в них, конечно, жарковато, зато не порвутся.

Андрэ легко ориентировался по карте, и вскоре мы вышли из леса. В ноздри ударил резкий запах дыма, а глазам открылась странная картина. Множество высоких костров пылали между деревянными хижинами, крытыми травой и соломой, а вокруг них сидели и стояли люди. Внезапно я ощутила, как по моим ногам пробежало что-то колючее и живое, и тихо вскрикнула.

– Это всего лишь тенрек, – сказал Андрэ. – Они безвредные!

Странное существо неторопливо продефилировало мимо, ничуть не озабоченное столкновением с моими ногами. Оно походило на ежа, но крупнее, а иголки были длиннее и не покрывали его целиком, оставляя длинную узкую голову незащищенной. Цвет тенрек имел оранжево-черный, что выгодно отличало его от серо-коричневых российский собратьев. На Мадагаскаре все имеет яркие цвета, даже земля здесь красная, словно природа выбрала этот остров для того, чтобы опробовать всю палитру красок, предназначенных для самых разных мест в мире.

Тенрек побежал себе дальше, а мы вышли на открытое пространство. Один из подростков, сидящих лицом к лесу, заметил нас и что-то прокричал. Все головы почти одновременно повернулись в нашу с Андрэ сторону. От группы людей, расположившихся вокруг костра, отделился пожилой мужчина и направился к нам. На нем были только широкие хлопковые брюки грязно-белого цвета. Андрэ поприветствовал селянина, тот тоже проговорил в ответ какие-то слова, а потом указал на меня.

– Он спрашивает, кто мы и зачем пришли, – перевел гид.

– Скажите ему, что я хочу поговорить с кем-нибудь об Иване Баландине.

При произнесении имени Ивана старик оживился и устремил на меня заинтересованный взгляд. Качая головой, он что-то быстро затараторил.

– Он говорит, что давно не видел Радуку, – пояснил Андрэ. – Раньше Радуку часто приезжал, но вот уже много дней его нет, а людей в деревне заболевает все больше…

– Кто такой Радуку? – перебила я.

– Так здесь уважительно называют врачей, – объяснил гид.

Из сказанного я поняла лишь, что о смерти Ивана мне никто не расскажет, поскольку они даже не в курсе того, что его больше нет! И чего я тащилась в такую даль по пыльной дороге, тряслась по ухабам? Но меня кое-что зацепило.

– Андрэ, спросите, что он имел в виду, сказав, что люди заболевают? – сказала я.

Тот выполнил мою просьбу. Некоторое время они со стариком обменивались короткими фразами, после чего мой гид ответил:

– Он говорит, неизвестная болезнь свирепствует в деревне. Сначала заболели всего несколько человек, но с каждым днем больных становится больше, причем страдают в основном молодые мужчины, женщины и дети. Стариков зараза щадит.

Ну, теперь понятно! Вот почему Иван оказался так далеко от Антананариву – он просто занимался своей непосредственной деятельностью врача-эпидемиолога… Только это никак не объясняет его гибель.

– Скажите ему, – попросила я Андрэ, – что Ивана убили неподалеку отсюда.

Гид послушно перевел, с опаской глядя в сторону костров. Я его понимала: если в деревне и впрямь эпидемия, никому не захочется оставаться поблизости! По бурной реакции пожилого селянина я поняла, что для него гибель Ивана является шокирующей новостью. Повернувшись к костру, он громко заголосил. Народ пришел в движение, и большинство поднялось, направляясь в нашу сторону. Восприняв это как угрозу, я попятилась. Как выяснилось, испугалась я зря: никто из жителей деревни не проявлял признаков агрессии, они только тихо переговаривались между собой, качая головами. Старик объяснил им ситуацию, и люди горестно обменивались впечатлениями. Затем заговорила женщина, по виду того же возраста, что и первый персонаж, с которым мы познакомились. Ее речь была куда более громкой и эмоциональной, и она помогала себе не только руками, но и всем полным, но удивительно гибким телом.

– Она говорит, Радуку был единственным, кто пытался помочь, – перевел гид. – Она не представляет, что теперь произойдет, потому что никому нет до них дела!

– Спросите ее, как вышло, что они не в курсе убийства, ведь в деревню приходила полиция и проводила опрос населения: мы же читали протокол!

– Никакой полиции они не видели, – ответил Андрэ, выслушав женщину. – С тех пор как ушел Радуку, ни один белый человек в деревне не появлялся!

Я медленно двинулась к костру, у которого по-прежнему оставались сидеть на корточках несколько человек. Они слабо отреагировали на мое появление, и я быстро поняла почему. На земле, плотно друг к другу, лежало три белых свертка, и не требовалось богатого воображения, чтобы понять, что это – завернутые в саваны трупы.

– Эти умерли вчера и сегодня, – перевел Андрэ слова старика. – Другие уже в склепах.

– Тела нужно срочно сжечь! – воскликнула я, обращаясь к жителям деревни. – Как и те, что вы похоронили ранее.

Гид, однако, переводить не спешил. На его лице, как на старой фотографии, постепенно проявлялось выражение ужаса.

– Что? – нетерпеливо спросила я. – В чем дело?

– Вы не понимаете, мадам! – пробормотал он. – Для мальгашей нет более ужасного наказания, чем быть сожженным и не похороненным в семейном склепе!

– Какая ерунда! – взорвалась я. – Спросите, что для них важнее: чтобы всех в ближайшее время захоронили в их любимых склепах или попытаться выжить, уменьшив опасность заражения?

– Нет, все не так!

– Все именно так, Андрэ, это не шутки! Спросите, сколько человек умерло и за какой период времени?

Гид перевел мой вопрос, и сразу несколько человек начали отвечать, но главенство вновь захватила полная женщина.

– За последний месяц умерли девять, но пятеро – всего за неделю. Еще трое больны и, видимо, последуют за ними.

– Я хочу посмотреть, – сказала я.

– Не надо, мадам! – испуганно схватил меня за рукав Андрэ. – Это опасно!

– Я, в конце концов, врач, и Иван не боялся помогать этим людям!

– Вот именно, и вспомните, что с ним произошло!

– Он умер не от болезни, Андрэ, его застрелили. Уж извините, раз я здесь, то должна осмотреть больных.

Гид отступил, упрямо поджав губы. Я испугалась, что он бросит меня посреди джунглей и сбежит, и тогда непонятно, как добираться до отеля… Ну, бог с ним, будем решать проблемы по мере их поступления!

Мы вошли в одну из хижин. Окна были занавешены, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. На плетеной кровати я увидела мужчину. По силуэту, вырисовывающемуся под одеялом, невозможно было определить, какого больной роста и телосложения, так как лежал он в «позе зародыша», прижав колени к подбородку. Его коричневое лицо было покрыто обильной испариной, губы растрескались, а крупные ладони, лежащие поверх одеяла, судорожно сжимались и разжимались в такт шумному, прерывистому дыханию. Женщина рядом со мной что-то тихо произнесла, и я обернулась, но тут вперед выступил тщедушный подросток и сказал на вполне удобоваримом французском:

– Он зовут Матье. Он болеть четыре день. До этого болеть его брат. Умереть два недель.

Подойдя поближе, я склонилась над лежанкой и приподняла веки больного. То, что я увидела, меня потрясло: белки глаз приобрели розовый оттенок. Это были не просто точечные кровоизлияния, как при тяжелой форме гепатита, – белки были ровного ярко-розового цвета!

Подросток перегнулся через мое плечо.

– У всех глаза красный, – сказал он, заметив, что именно я рассматриваю. – Так все и начинаться: красный глаза, потом болеть живот, тошнить, потом жарко, потом… Потом умирать.

– А как ваших людей лечил док… Радуку Иван?

– О, я показать! – обрадовался подросток.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась я, едва поспевая за ним.

– Икутукели[3]3
  Икутукели – мальчик (малаг.).


[Закрыть].

От Андрэ я уже знала, что иностранцу никогда не узнать настоящего, «аборигенского» имени малагасийца, во всяком случае, до тех пор, пока тот не почувствует к нему большое доверие. Скорее всего, чужеземец получит французское имя или его суррогат, комбинацию из французского и мальгашского, а то и вовсе прозвище. Малагасийцы считают, что при произнесении своего имени человек передает собеседнику мистическую власть над собой. Более привычно называть их по должности, например, «господин доктор» или «господин учитель». Окончательное имя дается на Мадагаскаре через определенный срок – до двенадцати лет! Случается, что имена меняются после консультации с астрологом или при продвижении по ступенькам социальной иерархии. По крайней мере трижды за всю жизнь малагасийцы берут себе новые имена, надеясь изменить судьбу. Наречение человека – сложный ритуал. Пока ребенок мал, он получает временное имя. Часто оно граничит с руганью – крыса, змееныш, вонючка и так далее. Его произносят без опаски, в присутствии кого угодно, даже колдуна, но главное имя, имя судьбы, скрывают от всех. А христианское имя – отличная маскировка, и не стоит допытываться у малагасийца, какое его настоящее имя, если он назвался Дидье или Жоржем.

Мы вошли в хижину, стоящую на самом краю поселка.

– Это – дом Радуку Иван, – пояснил мой провожатый. – Он жить тут, когда приезжать. А тут, – он указал на деревянный ящик, стоящий на лежанке, застеленной лоскутным одеялом, – лекарства, который он давать больным.

В ящике оказалось около дюжины упаковок. Прочитав этикетки, я поняла, что это – антибиотики различного спектра действия. Похоже, Иван понятия не имел, с чем имеет дело!

– Радуку научил наша, как принимать, – сказал между тем Икутукели. – Но люди все равно умирать.

– Почему, кроме Ивана, больше никто к вам не приезжал? – спросила я.

– Приезжал, приезжал, – возразил подросток. – С Радуку приезжал женщина-вазаха.

– То есть европейка? – угадала я.

Икутукели подтвердил.

– Как ее звали?

– А-а-мели-и. Она писать. Статьи писать в газета – французский газета.

Что ж, похоже, это та самая таинственная Амели, которую упоминал Тахир.

– Журналистка, значит…

– Журналистка! – радостно закивал Икутукели. Вдруг он протянул руку и, прежде чем я успела отпрянуть, дотронулся до амулета у меня на шее. – Это Радуку, да?

– Ты видел его у Ивана?

– Он все время его носить. Значит, это правда, и Радуку умирать… – Мальчик погрустнел, но тут же добавил вопросительно: – Теперь ты – Радуку?

– Нет-нет, я… А кроме той женщины, Амели, и Радуку Ивана посещали ли вас другие люди – из больницы, или из мэрии, или как там это у вас называется?

– Нет, – покачал головой Икутукели. – Но Радуку обещал привести еще люди, рассказать власти… Никто не приходить!

– А как фамилия журналистки, которая приезжала с Иваном?

– Фамилия? Не знать, но она оставлять свой карта старосте.

– В смысле визитную карточку? Могу я ее получить?

– Надо попросить.

– Так, – пробормотала я, судорожно соображая. – Так! А еще мне нужно взять анализы у больных и отвезти их в лабораторию… Наверняка в Антананариву есть какая-нибудь лаборатория, ведь есть же больницы, верно?

– Радуку брать анализы, – кивнул Икутукели. – Из рука и из спина.

– Иван делал больным спинномозговую пункцию? – уточнила я.

– Он говорить, отправлять их в лаборатория на самолет.

– Значит, он получил результаты?