Текст книги "Врач от бога"

Ирина Градова
Врач от бога

Пролог

– Через пару минут взлетаем! – весело крикнула Света, расставляя напитки.

– Обожаю этот рейс! – отозвалась Ангелина. – Двое суток на Бали – что может быть лучше?

Стюардессы предвкушали долгожданный отдых на белых песчаных пляжах под пальмами. В такие дни начинаешь понимать, почему работаешь на международных авиалиниях: конечно, форма, неплохая зарплата, престиж – это классно, но ничто не может сравниться с возможностью бесплатно попутешествовать по всему миру и повидать такие уголки, о которых подавляющему большинству населения приходится только мечтать. Конечно, всегда существовала опасность террористических актов – сегодня больше, чем раньше, – да и неудобств хватало, ведь нигде не задерживаешься дольше пары суток, живешь на чемоданах… Однако все это – сущая ерунда по сравнению с теми привилегиями, которые имеешь, работая стюардессой. И симпатичные пилоты – отнюдь не последняя из них!

В этот самый момент на Ангелину налетел невысокий мужчина, одетый в строгий деловой костюм, хотя за бортом сейчас было больше двадцати градусов, а местом назначения являлся всемирно известный курорт.

– Остановите взлет! – заорал мужчина. – Немедленно!!!

– Господи, неужели опять?! – простонала Света.

Ангелина подумала о том же: вот уже пять раз с начала сезона отпусков поступали сигналы о бомбе на борту. Это означало многочасовую проверку с собаками и саперами и задержку рейса на неопределенный срок – просто ужас какой-то!

– И вызовите «Скорую», срочно! – продолжал мужчина уже более спокойным тоном.

– «Скорую»? – переспросила Ангелина недоуменно.

– Женщине плохо, – пояснил пассажир.

– Я схожу посмотрю, а ты, Светик, звони в «башню»! – скомандовала Ангелина.

В салоне первого класса царила суматоха. У одного из кресел столпились люди, и Ангелина сразу поняла, кому именно стало плохо. Она сразу обратила внимание на эту некрасивую женщину с потрясающей фигурой и загаром, который, судя по всему, отнюдь недешево обошелся в солярии. Несмотря на то что женщина не отличалась привлекательностью, выглядела она на редкость ухоженной, хотя, пожалуй, слегка уставшей и изможденной. Летела она в сопровождении мужа, полноватого мужчины в дорогих импортных очках. Сразу понятно, люди непростые – вот уж, как говорится, не было печали!

– Что случилось? – спросила Ангелина, склоняясь над креслом.

Пассажирка сидела в неестественной позе, съехав с кресла вбок. Стюардессу поразил цвет ее лица – очень розовый, словно она горела в лихорадке. Женщина отчаянно хватала ртом воздух, одновременно вцепившись в руку мужа, который при этом выглядел донельзя испуганным и растерянным. Под сиденьем валялась бутылка минеральной воды – очевидно, женщина опрокинула ее, когда начался приступ.

– Боже мой! – воскликнула Ангелина при виде этого, слегка отпрянув. – Как это произошло?!

– Это вы мне скажите! – заорал муж пострадавшей, словно голос стюардессы вывел его из состояния временного шока. – Мы пили и ели только то, что продавали в вашем гребаном аэропорту!

Да, этот, похоже, выпил – и немало! – еще до посадки.

– Может, сердце? – предположил кто-то из пассажиров. – Или эпилептический припадок?

– С сердцем у Лиды никаких проблем, и она – не эпилептичка! – воскликнул муж. – Господи, сделаете вы что-нибудь или будете стоять здесь и рассуждать?!

– Успокойтесь, мы уже вызвали врачей! – сказала Ангелина, сглотнув мгновенно ставшую вязкой слюну. – Все будет хорошо…

* * *

Я обожаю запах книг. Что бы там ни говорили, а все они пахнут по-разному. Новые, только что вышедшие из печати – типографской краской. Их страницы часто склеены, и приходится слюнявить пальцы, чтобы разлепить их, а иногда даже разрывать или, если читатель – человек цивилизованный, использовать нож для резки бумаги. Старые книги источают специфический запах – такой, словно они бывали в местах, нам неведомых, и видели такое, что нам и присниться не могло, даже если они всю свою жизнь провели на одной и той же полке. Но больше всего мне нравится запах тех книг, что, выстроившись в один ряд, стоят в моем книжном шкафу. Они читаны много раз и еще будут читаться не единожды. Теперь они пропитались еще и мыслями тех, кто подолгу размышлял над написанным и перечитывал полюбившиеся места.

Книга «Великие загадки истории» Алена Деко относится к первой категории. Я купила ее под влиянием порыва и внезапного интереса к содержанию, но руки до нее так и не дошли. Поставив книгу на полку, я благополучно забыла о ней до лучших времен. Сейчас они, похоже, как раз наступили. Люблю умные книжки – ничего не могу с собой поделать. Не скажу, что хорошо запоминаю содержание (уж больно много проблем на работе, и голова обычно забита именно этим), но иногда приятно, услышав о чем-то по телевизору или в разговоре, узнать предмет или событие, о котором когда-то читала. Такая вот у меня причуда!

Усевшись по-турецки в удобном кресле-ракушке, я раскрыла книгу на первой странице с надписью «От автора». Едва успела пробежать глазами несколько строк, как зазвонил телефон. Терпеть этого не могу: стоит только уютно устроиться дома и решить, что на некоторое время меня все оставили в покое, как он звонит и все планы рушатся! В последнее время у меня и так не жизнь, а сплошные приключения. Во-первых, уже три месяца живу на два дома – у себя и у Олега Шилова, заведующего отделением ортопедии и травматологии в больнице, где я работаю анестезиологом. В обоих домах свои примочки. Там, где мама с Дэном, – выпускной класс школы и маячащее впереди поступление, пока непонятно, в какое именно высшее учебное заведение. Затем – бесконечная вереница девочек, ввергающих маму в шок и заставляющих ее пить валокордин: она боится, что внучек собьется с пути и пропадет в водовороте своей слишком рано начавшейся богемной жизни. В чем-то мама, пожалуй, права: в последнее время Дэна все реже можно застать дома. У него появились знакомые, которых я никогда не видела, в лучшем случае разговаривала с ними по телефону. Сынок мой начал ходить в клубы и на всякие тусовки, отсюда и девочки, причем частенько гораздо старше его. Дело в том, что благодаря росту и крепкому спортивному телосложению Дэн выглядит лет на пять-шесть старше своих лет. Пару раз его даже вылавливали представители военкомата – слава богу, у него всегда при себе школьный проездной и пропуск в художественную школу с датой рождения и фотографией, а то – ищи-свищи ребенка по приемным пунктам и доказывай со справками, что ему еще нет восемнадцати! Это, кстати, еще одна проблема, которую предстоит решать как можно скорее, ведь я вовсе не горю желанием отправить собственную плоть и кровь в армию – такую, которую все чаще показывают по телевизору со знаком «минус». В общем, сынуля не дает скучать ни мне, ни моей маме!

Там, где я живу с Шиловым (когда у нас обоих совпадают выходные), проблем не меньше. Во-первых, отсутствие в квартире мебели и таких необходимых вещей, как кофеварка и микроволновка, выводит меня из себя. Олег категорически отказывается заниматься обустройством, хотя не возражает, чтобы это делала я, и готов выделять необходимые средства – но лишь при условии, что ему самому ничего не придется делать. Вот они, мужики: хотят получить и женщину во всей красе, и уют, который им не будет стоить ни одного седого волоса!

Меня посетила мысль о том, чтобы не снимать трубку, однако, с другой стороны, звонок ведь мог оказаться важным.

– Здравствуйте, – сказал вежливый голос на другом конце провода. – Это Агния Кирилловна Смольская?

– Да, – удивленно ответила я. – А что…

– Сейчас с вами будет говорить вице-губернатор Кропоткина.

– Кто-кто?

Шутки у телефонных хулиганов день ото дня становятся все более странными! Однако что ж так скромненько-то? Почему не президент, скажем, или не председатель Организации Объединенных Наций? Пока я раздумывала над тем, сразу ли бросить трубку или все-таки сообщить шутнику все, что я о нем думаю, зазвучал другой голос – тоже очень вежливый, но более взрослый и хорошо поставленный:

– Агния Кирилловна?

– Да, – снова механически ответила я, ожидая подвоха.

– Меня зовут Дарья Ильинична Кропоткина. Сразу скажу: это не шутка, и я действительно являюсь вице-губернатором Санкт-Петербурга!

– Ну да, конечно! – пробормотала я.

– Видите ли, Агния Кирилловна, – продолжала женщина на другом конце провода, – мне бы хотелось встретиться с вами лично и поговорить об одном чрезвычайно важном деле.

Интересно, какое дело может быть ко мне у вице-губернатора?

– Вы смогли бы подъехать сегодня?

– А… во сколько?

– В шесть часов вам будет удобно?

– Вполне…

– Значит, жду в шесть. Пишите адрес…

Повесив трубку, я задумчиво покрутила в руках бумажку. Мне надлежало явиться в Мариинский дворец. Это розыгрыш? Я так и не поняла. Возможно, и нет, но… О чем мне говорить с властной дамой? Господи, ну почему я не поинтересовалась, по какому именно поводу она интересовалась мною? Скорее всего, произошло недоразумение, и на самом деле вызвать должны были кого-то другого – того, кто каждый день общается с сильными мира сего или хотя бы что-нибудь собой представляет! Так что, не ехать?

Несмотря на свою неуверенность, я все же решила выполнить распоряжение того, кто мне звонил, – в конце концов, если это шутка, мне всего лишь придется пережить пару неприятных минут на проходной, а потом я вернусь домой и смогу наконец спокойно почитать. Опять же вечером найдется чем рассмешить домашних!

Я никогда не любила власти. Наверное, нелюбовь передалась мне по наследству. Нет, ни родители, ни дед с бабкой никогда не были ни диссидентами, ни репрессированными, и тем не менее в нашей семье к властям всегда относились с некоторым недоверием. Мой дед, сам работник НКВД, два раза попадал в психушку с весьма распространенным в те времена диагнозом – «слишком длинный язык». Не знаю, под каким богом он ходил, но оба раза он его, как говорится, миловал, и никаких серьезных последствий излишняя разговорчивость и критический образ мышления не возымели. Папочка мой, ныне уже покойный, тоже никогда не боялся говорить начальству все, что о нем думает. За это начальство его не любило, но трогать боялось, так как отца уважали, к его мнению прислушивались. Я же себя смелой никогда не считала и с руководящими работниками предпочитаю вести себя тихо и скромно. Точнее, стараюсь вообще с ними не сталкиваться: каждый визит пред светлые очи руководства воспринимаю как изощренную пытку, и только моя заведующая отделением, Елена Георгиевна Охлопкова, никогда не вызывала у меня внутреннего отторжения – в силу природной интеллигентности и умения правильно разговаривать с подчиненными.

А теперь здрасте – вице-губернатор!

…Я действительно не думала, что мой визит продвинется дальше проходной, но, как видно, ошибалась: стоило мне назвать свое имя, как охранник любезно объяснил, как попасть в кабинет номер шестнадцать к вице-губернатору, которая, оказывается, как раз меня ожидает.

Папочка всегда говаривал, что руководство умеет жить и работать красиво, и сейчас я получила возможность в этом убедиться. Повсюду паркетные полы, мрамор, ковры, тяжелые двери из ценных пород дерева, – в общем, все атрибуты, которые должны внушить простому смертному трепет и уважение перед властями предержащими. По коридорам неслышно двигаются люди в дорогих деловых костюмах, с такими выражениями на лицах, словно ответственность перед человечеством целиком лежит на их хрупких плечах.

Я постучала в дверь с номером 16.

– Входите! – раздался звонкий молодой голос.

Оказывается, до вице-губернатора я еще не добралась: меня встретила секретарша – молодая, высокая, модельной внешности, в строгом деловом костюме. С вежливой улыбкой она проводила меня в кабинет.

Из-за стола поднялась небольшого роста женщина со стильной короткой прической на безупречно обесцвеченных волосах. Брючный костюм цвета фуксии сидел на ней как влитой, и я вдруг подумала, что никогда в жизни не обращала внимания на то, как выглядит вице-губернатор. То есть, разумеется, живьем я ее никогда не видела, но каждый раз, когда по телевизору показывали новости из жизни городских властей, я обращала внимание только на самого губернатора – высокого, представительного мужчину, и никогда не замечала женщину, державшуюся немного в тени.

Кропоткина протянула мне руку, и я слегка пожала ее, хотя и не привыкла к подобным церемониям.

– Так вот вы какая, значит! – беззастенчиво разглядывая меня с головы до ног, произнесла вице-губернатор. Она была намного ниже меня, едва доставала до плеча, но, кажется, это ее нисколько не смущало. – Присаживайтесь.

Я опустилась в удобное кресло, а Кропоткина села напротив, через стол. Господи, как же ее имя-отчество? Кажется, Дарья Ильинична?

– Итак, Агния Кирилловна, вот мы и встретились, – с улыбкой продолжала вице-губернатор. – Что-нибудь выпьете?

– Нет, что вы, еще слишком рано! – воскликнула я.

– Вообще-то я имела в виду чай, кофе или минеральную воду, – невозмутимо пояснила Кропоткина.

– Тогда чай, пожалуй. Зеленый, – добавила я. – Если можно.

– Оленька, нам чаю, пожалуйста, зеленого, – сняв трубку, приказала вице-губернатор. Через пять минут девушка с подносом вплыла в кабинет. Как только она удалилась, Кропоткина сказала:

– Я внимательно следила за судебным процессом, на котором вы выступали основным свидетелем.

Час от часу не легче! Она говорила о процессе, на котором судили генерального директора фирмы «Новая жизнь» Демченкова. Так уж получилось, что я оказалась в центре аферы с подменой эндопротезов, придуманной моим бывшим любовником Робертом Караевым, сейчас находящимся в бегах, и упомянутым Демченковым. Я ввязалась в расследование исключительно из чувства вины перед умершей пациенткой. Именно с нее все и началось – и я предположить не могла, что зайду так далеко. Меня чуть не убили из-за моего длинного носа, и, если бы не Шилов, не распивать бы мне сейчас чаи с вице-губернаторшей!

– Вы – смелая женщина! – снова улыбнулась Кропоткина. – Надо же, не побоялись вступить в противоборство с настоящей преступной группой…

– Да что вы, Дарья Ильинична, какая группа! – прервала я ее. – Сначала я вообще не думала, что так получится, ведь все началось с обычной халатности…

– Вот-вот! – теперь перебила вице-губернатор. – Об этом-то я и хотела с вами поговорить. Видите ли, Агния Кирилловна, год назад было принято решение создать особый Отдел медицинских расследований, который как раз и занимался бы такими случаями – от обычной, как вы говорите, врачебной халатности до самых серьезных преступлений.

– Но ведь при Комитете здравоохранения уже есть нечто подобное? – удивилась я.

– Они занимаются в основном жалобами пациентов на поборы врачей в больницах и поликлиниках, взятками и так далее. Кроме того, вы же понимаете: принадлежность этого отдела к Комитету здравоохранения во многом ограничивает его полномочия! Наша идея в том, чтобы ОМР являлся независимой организацией – настолько, насколько слово «независимость» вообще может применяться к государственному учреждению.

– А разве это не в компетенции следственных органов? – осторожно поинтересовалась я. – В смысле, у них же есть специалисты…

– Понимаете, Агния Кирилловна, ОМР не относится и к этим органам, хотя предполагается, что он станет работать в контакте с ними. Ему поручаются дела, связанные с медициной, в спорных случаях, то есть когда еще неизвестно, имеет ли место преступление. В случае если это так, дело должно передаваться следователям. Мы пришли к выводу, что существует необходимость в ОМР, так как мир медицины – совершенно особый, замкнутый, в этой сфере принято покрывать преступления и ошибки коллег. Вы – работник больницы и понимаете: если происходит ЧП, а еще, не дай бог, со смертельным исходом, больница, аптека или медицинский центр сделают все, чтобы правда не выплыла наружу.

В этом вице-губернатор, несомненно, права. Нет более неблагодарного дела, чем пытаться добиться правды в медицинском учреждении: вас тут же завалят бумагами, циркулярами и справками, начнут сыпать специальными терминами и вообще вешать всяческую лапшу на уши.

– Что ж, может, вы и правы! – сдалась я. – Но почему вы вызвали меня?

– Принято решение о включении вас в группу медицинских работников ОМР.

Сочетание слов «принято решение», употребленное за время беседы уже не первый раз, неуловимо напоминало мне что-то из прошлой жизни – не собственной, но страны в целом.

– Меня?! – перепугалась я. – Почему – меня?

– Вас… выбрали – из сотен претендентов, между прочим!

– Выбрали?

Интересное словечко! И кто же, спрашивается, мог меня «выбрать»? Кто-то, кого я знаю? Похоже, вице-губернатор не была расположена к откровенности в этом вопросе.

– Но у меня уже есть работа! – воскликнула я. – Я – врач, практика для меня – все!

– А, я забыла вам сказать: эта работа не в офисе. Вы можете продолжать заниматься своим делом, а вызывать вас будут лишь по мере необходимости. Конечно, вам придется немного сократить количество рабочих смен…

– Погодите, – сказала я, – но это значит, что… ОМР – это своего рода отдел внутренних расследований?

– Совершенно верно, – согласилась с моим предположением вице-губернатор.

– То есть мне предлагается шпионить за моими собственными коллегами? А вы представляете, как после этого ко мне станут относиться в больнице?

– Но вы же не боялись этого, когда ввязались в расследование с эндопротезами! И когда на суде выступали!

Знала бы она, чего мне это стоило! Думаю, если бы за моей спиной незримо не маячили Шилов и Охлопкова, два зава отделениями, которые меня поддерживали вопреки явному неудовольствию главного, то мое положение в больнице могло сильно пошатнуться! Люди не любят, когда кто-то сует нос в их профессиональные дела, тем более тогда, когда они явно попахивают криминалом. То, что я, принадлежа к тому же клану медиков, что и они, тем не менее пошла против некоторых из коллег, отнюдь не послужило во благо моей репутации.

– Вы же понимаете, Дарья Ильинична, – ответила я, – что стукачей нигде не любят. Как же я буду работать, если врачи станут меня сторониться, боясь сказать при мне лишнее слово?

– Но мы же вас не «стучать» просим! – развела руками Кропоткина. – Это – вполне официальная должность, так к этому и надо относиться…

– Извините, – прервала я вице-губернатора, – но, боюсь, я вынуждена отказаться. Меня вполне устраивает дело, которым я в данный момент занимаюсь.

Кропоткина откинулась на спинку кресла и из-под очков смерила меня внимательным взглядом небольших, но проницательных карих глаз.

– Очень жаль, Агния Кирилловна, – проговорила она. – Мне казалось, что вам необходимо нечто большее, чем просто «заниматься своим делом». Я полагала, что в вас сильно развито чувство справедливости, и вы захотите помочь людям добиваться правды там, где добиться ее нелегко. Уговаривать вас не стану – это дело неблагодарное. Тем не менее на случай, если вы передумаете – вот, возьмите, – и она протянула мне простую белую карточку, на которой значилось: «Лицкявичус Андрей Эдуардович». Чуть пониже – два номера телефонов, оба мобильные.

– Кто это? – спросила я.

– Человек, с которым, как предполагалось, вам предстоит работать, – ответила Кропоткина. – Если передумаете, звоните прямо ему. Всего вам доброго.

Поднимаясь, вице-губернатор явно давала понять, что наша беседа окончена. Очевидно, я здорово ее разочаровала!

* * *

Весь день я размышляла над тем, что произошло. К вечеру мне даже стало казаться, что разговор с вице-губернатором мне просто привиделся. Не знаю, почему я не могла выбросить его из головы, ведь решение принято, и менять его я не собиралась.

– Что это у тебя? – поинтересовался Олег, выхватывая у меня визитку, которую я, как оказалось, бессознательно вертела в руках – единственное вещественное доказательство того, что мой визит в Мариинский дворец был реален. Я ничего не рассказала Шилову – не знаю даже почему.

– «Лицкявичус Андрей Эдуардович»… – прочел он вслух. – О, ты знакома с Лицкявичусом?

– Нет, – покачала я головой. – А ты?

– Не лично, – ответил Олег.

– Но слышал о нем? – заинтересовалась я.

– Не только слышал. Однажды присутствовал на его публичной лекции в Большом университете – это, скажу тебе, было что-то!

– В смысле?

– Да ты что, мать, взаправду не слыхала об Андрее Лицкявичусе? – недоверчиво спросил Олег.

– Он что, знаменитость?

– Ну, можно и так сказать, – усмехнулся Олег. – Сейчас, – добавил он, резко поднимаясь с кровати, на которой мы расслабленно полулежали. Голова моя, до этого удобно пристроенная на плече Шилова, едва не треснулась о деревянную спинку.

Дело в том, что единственным местом, более или менее напоминающим жилое помещение, в квартире Олега является спальня. В гостиной есть только один диван, крайне неудачно стоящий напротив окна. Еще одна комната завалена нераспакованными сумками с книгами и одеждой: хоть Олег и переехал на новое место жительства почти год назад, у него так и не дошли руки, чтобы разобрать вещи. Между прочим, если бы он и удосужился сделать это, то повесить и расставить их все равно негде – мебель он так и не купил!

Зато в спальне имеется королевских размеров кровать, а на противоположной стене висит огромная плазменная панель – что еще нужно человеку, чтобы расслабиться после тяжелого трудового дня? Во всяком случае, Шилову вполне достаточно этого.

Олег отсутствовал минут десять, и я уже вознамерилась отправиться за ним, когда он возник на пороге комнаты, держа в руках книгу.

– Еле нашел! – радостно объявил он. – Забыл, в какую сумку положил, представляешь?

– Очень даже представляю! – пробурчала я. – Тебе нужен книжный шкаф – и не только…

– Кончай зудеть, – подтолкнул меня локтем в бок Шилов, снова плюхаясь рядом. – Вот, смотри, – и он сунул книгу мне в руки.

– «Без лица», – прочла я надпись на обложке. – Звучит как название триллера. Кажется, был такой американский фильм…

– Это не триллер, – прервал меня Олег. – Читай фамилию автора.

– «Лицкявичус»… Что, тот самый? Он что, писатель?

– И писатель – тоже, – подтвердил Шилов. – Но в первую очередь он врач, челюстно-лицевой хирург, если быть до конца точным. Эта его книга – первая. Она о том, что он видел на войне и как делал там операции солдатам и офицерам. Там есть фотографии типа «до и после» – просто жуть!

– На войне? – удивилась я.

– Ну да, – кивнул Олег. – Он побывал практически во всех горячих точках и только несколько лет назад, насколько я слышал, осел в Центре реконструкционной хирургии. К нему стоят очереди на годы вперед. Еще он читает лекции в Военно-медицинской академии, которую, собственно, и заканчивал. А книжку ты почитай – настоящий бестселлер, честное слово! Если понравится, у меня и другие есть.

Я искоса взглянула на лицо Олега. Странно, он говорил об успехах другого человека без малейшего оттенка зависти! Шилов, кажется, был совершенно искренним в своих хвалебных оценках.

Я начала читать. К счастью, мы с Олегом оба книгочеи и, как выяснилось, можем читать каждый свою книгу, находясь в одной комнате, одновременно получая удовольствие и от процесса чтения, и от близости друг друга. Не знаю, как назвать это произведение – мемуарами или романом, но я, надо сказать, здорово увлеклась! Язык у автора оказался легким и в то же время образным – такая редкость для врачей, и особенно – врачей-хирургов, которые, как правило, редко умеют хорошо говорить. Лицкявичус писал в основном о медицине, разумеется, делая акцент на самых тяжелых случаях из собственной практики, но не мог избежать и описания ужасов войны, храбрости солдат и офицеров, рассказа об атмосфере дружбы и взаимовыручки, царящей там, где, кажется, сами эти понятия должны терять всякий смысл. Фотографии в приложении выглядели действительно страшно: люди с развороченными разрывными пулями и снарядами лицами, без челюстей, носов, лбов. А рядом – те же люди, но уже не вызывающие ужаса, – после того как над ними поработали умелые руки врача. Это выглядело настоящим чудом. И я подумала: как здорово, что находятся хирурги, которые могут, словно волшебники, исправить и ошибки природы, и результат насилия человека над человеком!

* * *

В больнице я всегда – как рыба в воде. Пожалуй, не существует другого места, где я чувствую себя более естественно, чем в этих длинных коридорах. Ощущение собственной значимости всегда представляло для меня важность, и осознание того, что я помогаю людям, приносит мне удовлетворение и радость. Наверное, мой вклад не столь важен, как у хирургов, но благодаря мне, по крайней мере, пациенты не ощущают боли, а это, в свою очередь, помогает им исцелиться не меньше, чем скальпель в умелых руках. Во всяком случае, мне приятно так думать.

На следующий день ожидалось удаление доброкачественной опухоли на гастроэнтерологии, и необходимо было побеседовать с пациентом. Закончив, я возвращалась в свое отделение, но в коридоре лицом к лицу столкнулась с пожилой женщиной, чье лицо показалось смутно знакомым.

– Агния? – дрожащим голосом проговорила женщина, схватив меня за рукав.

И тут я узнала ее – и не поверила своим глазам.

– Елена Исааковна? – пробормотала я, внимательно разглядывая ту, которая всегда казалась мне образчиком моды и элегантности. Боже, как она изменилась! Конечно, годы никого не красят, но, по моим расчетам, Елене Исааковне Коганер сейчас должно быть не более шестидесяти пяти! Эта женщина была матерью моей одноклассницы Лиды Коганер. Сколько я ее помню, она всегда принимала живейшее участие в жизни школы: являлась председателем родительского комитета, устраивала встречи с интересными людьми, сопровождала наш класс на экскурсии, помогая классной руководительнице. Лида Коганер пользовалась в школе популярностью не из-за хорошей учебы или привлекательной внешности (она никогда не отличалась красотой), а именно благодаря своей матери. Елена Исааковна вплывала в класс, плавно покачивая стройными бедрами, всегда туго обтянутыми чем-то прекрасно-воздушным, гордо передвигаясь на десятисантиметровых каблуках. На шее у нее всегда красовался яркий газовый или шелковый шарфик: с тех самых пор я всегда завидую женщинам, умеющим носить этот, казалось бы, нехитрый, но на самом деле вовсе не простой предмет гардероба!

В начальной школе мы с Лидой не дружили. Несмотря на близость Елены Исааковны к руководству школы, во главе которой стояла моя мама, с ее дочерью у меня было мало общего. Сошлись мы, как ни странно, на почве химии. Случилось это в девятом классе, когда предмет стали преподавать на серьезном уровне. Я всегда любила химию, но особенно увлеклась, когда у нас появилась новая учительница, Ирина Ивановна Назаренко. По-настоящему увлеченный своим делом педагог, она какими-то невероятными способами доставала необходимые реактивы – в эпоху тотального дефицита! – и устраивала нам наисерьезнейшие лабораторные работы, во время которых каждый мог попробовать реакцию «на вкус», а не просто прочитать о ней сухим языком учебника. На этих лабораторных Лида всегда оказывалась в паре со мной – наверное, потому, что нам обеим нравилось экспериментировать. Лида и я начали общаться и только удивлялись, почему раньше нам казалось, будто у нас нет ничего общего.

Мы обе решили, что по окончании школы будем поступать в Первый мед, но Лиде, в отличие от меня, беспокоиться не приходилось: ее отец, Владимир Лазаревич Коганер, занимал высокий пост в каком-то банке, и перед его единственной дочерью, как по волшебству, распахивались любые двери. Я же стала первой в своей семье, кто решился изменить традиции и направить свои стопы не на педагогическую, а на медицинскую стезю. Ни мама, ни папа всерьез в мою затею не верили, представляя, какой конкурс меня ожидает, а денег на взятку в нашей семье отродясь не было. Папа всегда по-доброму посмеивался над мамой, мол, неправильно воспитана, в духе коммунистического самосознания: другая бы, занимая должность директора школы, брала бы взятки и принимала дорогие подарки от родителей, но – только не мама! Она оставалась принципиальной и непреклонной, о чем бы ни шла речь, и поэтому у нее не раз возникали неприятности с вышестоящим начальством. Тем не менее она выдержала все и с честью вышла на пенсию всего несколько лет назад – это случилось уже после смерти папы.

Итак, мы с Лидой обе отправились сдавать экзамены в Первый мед, и обе поступили. Попали в одну группу и практически одновременно выскочили замуж: я за своего Славку, а она – за нашего однокурсника. Через полгода наши пути разошлись. Мне пришлось взять академический отпуск, уйти в декрет и родить Дэна, а Лида со своим Мишей разошлась в том же году, погрузилась в жесточайшую депрессию и бросила институт. Папа, переживая, как бы дочурка не наделала глупостей, отправил ее за границу в сопровождении матери. Потом Лида все-таки закончила какой-то вуз, но обо всем этом я узнала только через несколько лет.

Наверное, в том, что мы с Лидой потеряли связь друг с другом, в большей степени была виновата именно я. Рожая ребенка и погружаясь в семейные заботы, женщины меняются, все больше отдаляясь от своих незамужних подруг. Потом мне пришлось очень быстро восстанавливать силы, чтобы иметь возможность вернуться в институт. Я с ужасом вспоминаю те годы: Дэн маленький, нестираное белье, латынь, экзамены… К счастью, мама и папа помогали, хотя оба работали – только благодаря этому я не сошла с ума и не только закончила медицинский, но и написала диссертацию, получив заветные корочки кандидата медицинских наук!

Так когда же я в последний раз видела Елену Исааковну? Наверное, не меньше пятнадцати лет назад – боже, как летит время! Однако, глядя на эту женщину сейчас, мне казалось, что прошло как минимум лет тридцать-сорок, потому что выглядела она такой старенькой и сморщенной, что никак не выдерживала сравнения с высокой, стройной женщиной, пышущей здоровьем, какой я ее помнила.

– Елена Исааковна, что случилось? – спросила я озабоченно, понимая, что мама моей школьной подружки, скорее всего, не просто так оказалась в больнице. – Что-то с Владимиром Лазаревичем?

– Нет, Агния, с мужем все в порядке – он здоров, насколько позволяет возраст. Но Лидочка…

– Лида? Она заболела?

– Господи, Агния, я ничего не понимаю! – вдруг зарыдала Елена Исааковна, и я несколько минут никак не могла придумать, как ее утешить. Мне пришлось сбегать в сестринскую за стаканом воды, предварительно растворив в них капли Зеленина. Когда женщина наконец смогла говорить внятно, она рассказала, что Лида собиралась на курорт с мужем. Они уже сидели в салоне самолета, направляющегося на Бали. Внезапно Лиде стало плохо, она стала задыхаться, потеряла сознание, рейс задержали и вызвали «Скорую помощь».