Текст книги "Бриллиантовая королева, или Уроки судьбы не прогуляешь"

А я уже ничего не ждала. Мне не хотелось одеваться, прихорашиваться, встречаться с незнакомыми людьми и вести бесконечные разговоры о погоде, делать дежурную улыбку, выслушивать комплименты и одни и те же вопросы, на какие следовало давать одни и те же ничего не значащие ответы. Не хотелось пожимать руки и терпеть, как пожимают мои.

Боже, как мне все это надоело! И зачем я все это затеяла? И кому я что-то хочу доказать? Прав был Макс, впрочем, как всегда. Сидела бы тихонечко и получала бы свои проценты, и счастлива была бы. Так нет же, в Бриллиантовые королевы захотела, пешка наглющая. А он так старается, сегодня обед в одном месте, завтра прием в другом, и с каждым разом уровень все выше и выше. Знакомьтесь, наследница Бриллиантового короля, в будущем сама Бриллиантовая королева.

Ах, Макс, ну, зачем ты мне звонишь? Ведь вечер закончится, и я опять останусь одна. А ты усвистишь к той, которой вчера без всякого стеснения нежно и трогательно пел о своем милом уютном гнездышке, где так чудесно можно будет встретить праздник. И зачем я учила этот английский? Чтобы в подробностях знать, как ты снимаешь очередную бабу? Да, мы с тобой друзья, как ты заявил недавно какому-то журналисту, интересующемуся нашими отношениями, но не до такой же степени, чтобы в моем присутствии договариваться о свидании и млеть в предчувствии неземного блаженства. Надо же и такт какой-то иметь! И вообще, что это такое, сегодня одна, завтра другая!? Звонят и звонят, ни стыда, ни совести! Как у нас в таких случаях говорят: медом, что ли, у него там намазано?

Не пойду никуда. Не хочу знать, не хочу видеть, как он торопится отделаться от меня.

Катя, Катенька, но ведь ты же сама так хотела. Сама его не подпускала. Сама его боялась. Что же теперь изменилось?

Не знаю. Ничего не знаю. Только не могу даже представить, что он с другой…

Раздался звонок в дверь. Это был, конечно, мистер Ландвер.

– Почему ты не готова? Почему не отвечает ни один телефон? – начал Макс с порога, следуя за мной в кабинет и сбрасывая на ходу пальто. – Кэтрин, ты заболела?

– Я никуда не пойду. Мне никуда не хочется идти. – Я демонстративно забралась в кресло с ногами, тем самым показывая, что все разговоры и уговоры бесполезны. – Я устала от всего, от людей, от встреч, от всей этой суеты. Я хочу побыть одна. Мне все надоело.

Он смотрел на меня как на идиотку.

– Ты понимаешь, что я поставила перед собой нереальную цель? Мне надоело все делать ради нее. А когда для души?

Он огляделся по сторонам, что-то ища глазами.

– Ты пила?

– Ну, правильно! За кого ты меня принимаешь? Ты думаешь, ко всему прочему, мне не хватает стать алкоголичкой?! Спроси, может, я обкурилась?

– Нет, не похоже.

И тут из меня вырвалось то, что я так тщательно скрывала за маской сильной и свободной женщины, что столько времени спокойно копилось, а теперь лезет наружу. Мне захотелось сказать это именно ему, потому что он добился того, чего хотел, и я готова, пускай поздно, признать свое поражение.

– Я устала быть одна… Понимаешь? Мне плохо! Плохо! Ты знаешь, что бывает, когда женщине плохо?

Он подошел ко мне вплотную и наклонился. Я ожидала, что сейчас он тихим, спокойным, хорошо поставленным голосом скажет мне, какая я умная, сильная, что мне нужно взять себя в руки, что все проходит, и плохое настроение тоже. Обычный психотерапевтический набор в случаях кризиса у одинокой, никому не нужной деловой женщины, добившейся полной свободы от всего, и от счастья тоже.

Но он резко поднял меня, вытащив из кресла, властно прижал к себе и впился губами в мои губы. По той жесткости, с какою он подчинил меня себе, стало понятно, что сопротивляться бесполезно, да и не хотелось.

– Делай только то, что тебе нравится, остальное сделаю я, – вот что на самом деле сказал он мне глухим голосом и, почему-то по-русски.

Да, сделай что-нибудь, пожалуйста, потому что я больше не в состоянии терпеть эту пытку. Я больше не могу идти против своей природы, не могу противиться своим желаниям. Сделай то, что делал до меня с десятками других, потому что я готова стать одной из них. Но ведь в этом-то вся проблема, ты слишком хорошо знаешь, что нужно делать, ты слишком для меня опытен.

И меня зажало. Я никогда не испытывала большого удовольствия от физической близости с мужчиной. После тех событий в моей жизни у меня вообще было одно отвращение. И страх, противный, мерзкий страх.

Мое глубоко загнанное внутрь и никем не востребованное желание, которое только что раздирало физическую и духовную плоть, при первой же попытке помочь ему ощетинилось забором колючей проволоки страха, сковавшего все тело.

– Глупенькая, ведь ты хочешь меня, – шептал он в такт своим ласкам.

Ну и что с того, что хочу тебя, а ты – меня? Ты хочешь любую. Тебе все равно с кем. Ты решил помочь мне? Оказать дружескую услугу свихнувшейся от одиночества бабе? Стать моим лекарством от депрессии? Пожертвовать для меня своим вечером? Ведь ты должен быть с другой. Какое тебе дело до того, что я люблю тебя? Ты просто догадался, что я встала в очередь к тебе, как остальные.

– Не бойся меня.

А чего во мне больше, страха или любви? Если я сейчас уступлю своему страху, он никогда не узнает, как я люблю его. Что день без него пуст, а минута кажется вечностью. А с ним? А с ним этот самый день заполнен болью. Болью от его непостоянства, от его нежелания и неумения любить.

– Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.

Или все-таки послушать его? А ему? Будет ли ему хорошо со мной? Наверняка, в его представлении я искушенная женщина, способная удовлетворить такого мужчину, как он.

И я уже сжалась в единый железный монолит, чтобы на выдохе со всей мочи заорать ему «нет!», как вдруг услышала совсем другие тихие, нежные слова. Он находил в русском языке такие тонкие и такие теплые определения моим неземным достоинствам, своим ощущениям от возможности говорить мне о них, бережно укутывая покрывалом сладостного дурмана своих волшебных ласк и поцелуев, что сопротивляться больше не было сил.

Очнувшись, я увидела перед глазами вздыбившиеся кочки пожелтевшей травы и почувствовала жесткость земли. Боже, где я? Приподнялась, в испуге озираясь вокруг, и со смехом опустилась обратно. Мы лежали на полу в кабинете, на моем любимом ковре, бело-желтом островке осуществленной мечты. Когда-то в юности я видела точно такой ковер, белый с огромным ворсом, в каком-то фильме, то ли французском, то ли американском, неважно, и долгое время он был для меня символом достатка и хорошего вкуса. Покупка была сделана исключительно по программе «мечты сбываются».

– Хочешь еще? – услышала я шепот.

– А ты?

Ответом был долгий поцелуй.

Нет, нет, дружок. В твоем поцелуе нет и намека на дружескую услугу. Так целует только страстно желающий мужчина. Значит, и тебе было со мной хорошо!

Страх, робость, неуверенность исчезли. Я знала, какая награда меня ждет за открытость его рукам, его телу, его желаниям. Теперь ему не нужно было ежеминутно повторять «не бойся!», «расслабься». Мы молча получали удовольствие друг от друга. Когда чувство неземного блаженства рассеялось, я снова услышала слова. На этот раз это были слова благодарности. Мне даже в голову не могло придти, что этот мужчина, только что открывший мне ворота в рай близости, станет благодарить меня и уж тем более облекать свои чувства в сложные обороты русской речи.

Ты хоть сам понимаешь, что ты сделал? Я ведь теперь не смогу быть рядом с тобой без тебя. И делить тебя ни с кем не собираюсь. Еще не знаю как, но я разгоню всех твоих подружек. Это раньше, в той своей жизни, я бы пустила наши отношения на самотек, чтобы все образовалось само собой. Предоставила бы тебе полную свободу, чтобы с замиранием сердца ожидать, кого ты выберешь, меня или другую, останешься или уйдешь. Сейчас мне самой нужно все обдумать и принять решение.

Я с трудом заставила себя оторваться от него. На какую-то долю секунды в его глазах мелькнул испуг, сменившийся светом покорности мужчины перед женщиной, заполнившей его сердце. Или это игра? До каких же пор я буду мучить и изводить себя?

Может быть, проще было бы завалиться с ним в постель, безропотно подчиняясь его воле, таять от нежных слов, какие говорить он оказался превеликим мастаком. А потом… Потом проснуться в холоде одиночества? Потому что после очередного телефонного разговора ему взбредет в голову, что где-то там, с другой, он получит большее удовольствие, чем со мной? Нет. Такого я позволить себе не могла.

Поэтому созрел другой вариант: остаток вечера провести в каком-нибудь тихом ресторанчике, чтобы сидя напротив друг друга, без этой пьянящей близости, прочитать в его глазах все. И то, что он считает нужным мне сказать и то, что хочет скрыть, а еще лучше услышать честный прямой ответ, от которого будет зависеть вся моя будущая жизнь, да и его тоже. Потому что выбор теперь у нас оказался весьма ограниченным: или вместе, или расходимся навсегда.

Он ждал меня в машине, встретив нежным мягким поцелуем. Но я настолько была поглощена своими переживаниями, страхами, надеждами и томлениями, что совершенно не обратила внимания на объект этих самых треволнений, пока его вопрос не вернул меня к действительности:

– Что с вами, леди Кэтрин?

Я не зря хотела видеть его глаза. Не мной придумано, что они зеркало души. Не зря хотела услышать его голос, вот такой спокойный, теплый, чуть-чуть ироничный, признающий за мной полное право быть его леди.

– Я жалею.

– О том, что произошло?

– О том, что потеряла год. Ведь ты в первый же вечер предлагал решать все вопросы в самом близком сотрудничестве. Я догадывалась, что будет хорошо, но не предполагала, до какой степени.

Потом мы долго целовались. Так я не целовалась лет двадцать.

– Поехали, – решительно сказала я, когда смогла перевести дух.

– Куда?

– К тебе.

Он вопросительно посмотрел на меня.

– За вещами. Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь ушел от меня под предлогом отсутствия любимых ботинок или галстука.

Если бы он мне сейчас возразил… Нет, если бы просто сказал… Нет, только бы намекнул, что происшедшее между нами ни к чему его не обязывает и не означает для него возможности перемен в его личной жизни, я бы спокойно, с достоинством попросила бы отвезти меня в аэропорт, взяла бы билет на любой ближайший рейс, в любую страну, чтобы только… Но он без слов завел машину, и мы поехали.

За все время нашего знакомства я ни разу не была у него. Что может представлять собой квартира одинокого, разведенного мужчины, вокруг которого роем вьются женщины? Ответ очевиден. Но сейчас меня тянуло туда. Мне хотелось знать о нем все, каждую мелочь, каждую деталь. Год назад я сказала ему, что мне для того, чтобы быть с ним, не хватает чувств. Сейчас чувств было в избытке, не было знаний, которые бы эти чувства усиливали и развивали.

– Ты не боишься? – искоса глядя на меня, спросил он, открывая дверь.

– Чего?

– Узнать обо мне то, что тебе может не понравиться.

– Если честно, я боюсь только одного, что тебе с мужчинами также хорошо, как и с женщинами.

Мои слова вызвали у него усмешку.

– С этим все в порядке. В своей ориентации я консервативен.

Он оставил меня в гостиной со словами «не скучай!», а сам скрылся в глубине квартиры. Скучать? Нет. Сейчас я займусь очень интересным делом: изучать тебя без тебя. Я внимательно осмотрела гостиную, в которой находилась. Мило, уютно, но это не Макс. Следующей комнатой оказался кабинет. Вот тут было на что посмотреть.

В углу, придавая комнате традиционный уют, сразу обращал на себя внимание добротный английский камин с широкой мраморной полкой, где стояли многочисленные вазы и кубки, похожие на спортивные награды. На стенах, по обе стороны от камина, висели большие черно-белые фотографии самого хозяина. Ни дать, ни взять, музей спортивной славы Максимилиана Ландвера. Фотографии были сделаны высокопрофессионально и отражали периоды различных его спортивных увлечений. Вот Макс подросток, в белом свитере и черной жокейской шапочке, кормит с руки лошадь. А здесь постарше, в фехтовальном костюме, снял шлем-маску и вытирает пот с лица, усталый, но довольный. А вот на теннисном корте, весь в готовности отбить подачу. Очень сексуально: длинные загорелые ноги в напряжении перед прыжком. Или вот это: Макс в амуниции горнолыжника. Кстати, единственное фото, где он позирует, поэтому не очень интересно. А вот здесь прямо как с обложки журнала: на яхте под парусами, ветер раздувает волосы и одежду, а он с силой удерживает какую-то снасть. И, наконец, последняя: момент победы, взмытые вверх руки с клюшкой от гольфа.

Разглядывая эту галерею, я впервые подумала о его возрасте. Он мне как-то говорил, когда родился. Значит, ему немногим больше пятидесяти. Чушь какая-то! Макс и этот возраст – понятия абсолютно не совместимые.

Напротив камина, под прямым углом друг к другу стояли два огромных черных кожаных дивана, с широкими сиденьями и высокими спинками, украшенные обилием металлических заклепок. Диваны огораживали пространство вокруг камина, а угол между ними заполнял столик-секретер. Именно он и привлек мое внимание. Что-то в нем меня сразу насторожило. На самом столике стояли красивые коробки-шкатулки. А на некоторых ящичках секретера, под изящными скобками ручек, размещались миниатюры из эмали, где были изображены лица мужчин и женщин. Так, и что ты там прячешь? Фу ты, Господи, сигареты! А ты что предполагала? За одной женской головкой скрывались длинные тоненькие женские сигаретки, за другой – такие же, но со слабым ароматом ментола. Мои любимые! Соответственно, в ящичках с мужским изображением – разные сорта мужских. В остальных отделениях находились всевозможные атрибуты курильщика: трубки, инструменты для их чистки, табак, мундштуки, спички. В шкатулках на столе оказались сигары. Рядом с камином стоял кальян. Да, Макс, а ты эстет!

Я никогда не видела, чтобы он много курил. По крайней мере, у меня в доме, в мастерской или своем офисе он не позволял себе ни одной сигареты. Вечером в ресторане, в баре, где-то на приеме – да. Красивый портсигар, дорогая зажигалка, необходимые атрибуты светского мужчины, как мне казалось. А ты, оказывается, очень даже любишь побаловать себя затяжкой-другой хорошего табака. Но это совсем не страшно! Пойдем дальше.

Вторая половина комнаты и была кабинетом: у широкого окна стоял массивный, под стать диванам, стол, на нем стопки бумаг и ноутбук. И стеллажи с книгами от пола до потолка, скорее всего с профессиональной литературой. Разделял кабинет стояк с современной проигрывающей аппаратурой. В самом низу его я обнаружила проигрыватель с иголкой. Наверное, есть и пластинки. И огромное количество дисков. «Биттлз», читала я на многих из них. Ну что ты, дорогой! Я давно знаю о твоих музыкальных пристрастиях. Мне пока все нравится.

Я еще раз окинула взглядом комнату и представила, что здесь, может быть, он провел те две недели: сидел за компьютером, реагируя на любой нюанс котировок, потом шел сюда курить и думать, потом опять к компьютеру, и так далее. Что это? Азарт? Или страстное желание заработать?

И еще меня поразило, что здесь нет ни одной лишней вещи, нет ничего напоказ. Даже эти фотографии не для кого-то, а для себя. Это не снобизм, не азарт. Это умение во всем достигать совершенства.

Ну, конечно, ведь все уже сказано до меня: «Во всем мне хочется дойти до самой сути, в работе, поисках пути, сердечной смуте…» Ведь так, Борис Леонидыч?

Иду по коридору на звуки, издаваемые Максом. Кажется, здесь! Открываю дверь и… столбенею. Да, особенно «в сердечной смуте»… Передо мной кровать. Дураку ясно, спальня. Кровать, как кровать. Только одинаково огромная: что в длину, что в ширину. И чего-то в ней не хватает. Точно, изголовья. Вместо него в изумительной по красоте раме, на массивных цепях, висит зеркало размерами с кровать. И над кроватью в потолке, в такой же раме, вмонтировано еще одно.

Вот чего ты боялся! Вот какое гнездышко ты себе свил. Вот куда рвутся женщины всех возрастов, рас и социальных сословий.

Я попыталась рассмотреть, что тут еще имеется, и не смогла. Взгляд все время возвращался к зеркалам а, следовательно, и к кровати. Работал такой мощнейший магнит!

Нет, дорогая, это все декорации, без главного действующего лица они меня не волнуют. Но почему же так хочется туда? Хоть раз в жизни сыграть с ним на этой сцене!

Я была настолько поглощена своими мыслями, что не слышала, как он подошел сзади. Только почувствовала его руки и прикосновение губ на шее.

Неужели началось?! Я же так боялась быть одной из многих. Но ведь когда-то надо начинать. Будем считать, что у меня сегодня премьера. Состав труппы сменился, и навсегда!

Господи! Ну, почему все сказано уже до меня? «Я пью волшебный яд желаний…». Пушкин. Вот когда по настоящему понимаешь, что он – «наше все».

Я действительно пила, пила взахлеб яд своих сокровенных желаний и знала, что теперь хочу травиться им всю оставшуюся жизнь. Как стали мне близки и понятны эти страждущие и домогающиеся его. Как я теперь понимала их желание еще хоть один разок, попасть в кольцо этих рук, ощутить их силу, кричать от безумного блаженства и умереть с последним стоном.

А зеркала-магниты продолжали постоянно тянуть к себе. Он перехватывал мои взгляды, но на его лице я не видела ни улыбки, ни вопроса, ни (не дай Бог) насмешливой ухмылки. Наверное, он ждал моей реакции. А мне нравилось. Нравилось видеть в них его красивое тело, его плавные, ритмичные движения. Природа явно не поскупилась, отвесила ему всего сполна, и ума, и внешности. Он был очень привлекателен в одежде, но оказалось, что и без нее ничуть не хуже. Он был высок, строен, подтянут, с легким смуглым оттенком кожи. А как она была приятна на ощупь!

Я всегда боялась красивых мужчин. Такая реакция на них, наверное, у всех дурнушек, а я таковою была лет до двадцати, если не больше. И этот комплекс некрасивой внешности мешал мне жить очень долго. У меня не было мальчика ни в школе, ни в институте. Из-за того было пролито много слез, сделано немало глубоких вздохов, высказано самой себе огромное количество нелестных слов. А после приблизительно двадцати трех что-то изменилось внутри меня, а потом уже и во внешности.

Конечно, не сразу и не вдруг. Мне расхотелось принимать себя такой, какая я есть. Я решила себя «сделать». Как? Стала одеваться не так, как все. Нет, совсем не вызывающе, а наоборот, очень стильно, в том смысле, что нашла свой стиль. К слову говоря, Макс тоже начал именно с этого, с одежды.

Во времена моей юности сделать это было довольно сложно, так как в магазинах не было ничего. Все модные фирменные тряпки доставались по блату или у спекулянтов за большие деньги. У меня не было ни того, ни другого. Зато были магазины, заваленные первоклассными тканями всевозможных расцветок. И я нашла единственно возможный для себя выход – научилась шить, и совсем неплохо. Модели подбирала самые простые, без сложных конструкций. Но зато в каждой была своя изюминка. Воротники, карманы, разрезы, главное, чтобы эти детали отличались оригинальностью. А как я навострилась манипулировать цветами, делая в контраст подборты, клапаны на карманах или совершенно необычные воротники. Проходящие мимо женщины сворачивали шеи, рассматривая мои творения, что являлось хорошим знаком.

И я перестала думать о своей внешности. А вскоре на меня стали обращать внимание те, для кого, собственно говоря, и делалось все это. У меня начались романы, причем с мужчинами, которых без всяких натяжек можно было назвать красавцами. Не потому, что я выбирала именно таких, так получалось. Как правило, каждый роман начинался со взаимного неприятия. А потом были бесконечные прогулки по Москве. Чистый переулок, Безбожный, Последний. И поцелуи под дождем или медленно падающим снегом. Стихи на ночных улицах или песни под окном. Надпись на соседнем доме, чтобы знала и всегда помнила, готовя обед на кухне «Катя, я тебя люблю!» И цветы под дверью по утрам. Правда, заканчивалось все расставаниями, очень болезненными и печальными. Но не будем о грустном!

Павел тоже был очень интересным мужчиной, хотя я не придавала этому большого значения, потому что с первой минуты знала, он – моя судьба. То, что он привлекателен, я ощущала только в каких-нибудь компаниях, когда к нему начинали клеиться подруги хозяев дома. Но так продолжалось до тех пор, пока он не понимал, что происходит, а когда понимал, то одного его циничного замечания в их адрес хватало, чтобы рядом никого не было. Я расценивала такое поведение как лучшую защиту от любительниц положить глаз на чужое добро.

За все годы нашей совместной жизни он ни разу не дал мне повода усомниться в его верности. Я знала, что он меня любит. В наших отношениях была другая проблема: он не умел показать свою любовь ни днем, ни ночью. К физической близости относился как к необходимому условию семейной жизни, но не к самому важному. Для него важнее была духовная близость. Может быть, он искал во мне потерянную им в достаточно раннем возрасте мать, может быть, просто был так воспитан.

Свою неудовлетворенность я пыталась восполнить материальными удовольствиями. И для него не было секретом, что каждый его дорогой подарок, иногда очень дорогой, расценивался мной как степень проявления его любви ко мне. Своим отношением к интимной стороне семейной жизни он напоминал мне фигуриста перед показом обязательной программы: не испытывал удовольствия, но выполнял. Поэтому, когда после разборок с Гранатой эту программу отменили, он не стал настаивать на ее возобновлении.

А Макс? Судя по всему, он тоже не любитель обязательных фигур, потому что отдает предпочтение произвольным программам с элементами показательных выступлений. Это мечта любой женщины, в любом возрасте, в любой стране и в любые времена.

– Ты очень красив! – сказала я, увидев, что он перехватил очередной мой взгляд.

– Хочешь, я покажу тебе, как красива ты?

И он показал мне всю красоту того, чем мы занимались. Ему это было дано, может быть, потому, что он на самом деле умел дойти до самой сути во всем, и в этом жанре тоже.

– О чем ты думаешь? – спросил он, когда мы тихо-тихо лежали, прижавшись друг к другу.

– О тебе. О том, как хорошо с тобой. Об этих зеркалах. Об этом траходроме (он улыбнулся). О женщинах, которые умирали здесь от желаний.

– Я не Синяя борода, я никого не убивал.

– Ты хуже. Ты – наркотик. Попробовав тебя, хочется еще и еще.

– Правда? – деланно удивился он.

– Можно подумать, ты сомневаешься.

– Нет, не сомневаюсь. Но я так долго тебя ждал и хотел. Я влюбился в тебя как мальчишка в тот самый наш первый вечер.

От удивления я села и уставилась на него.

– Разве ты не замечала?

Ничего себе! Чего я только ни передумала о нем, чего только ни напридумывала, чтобы не поддаться на его чары, потому что никогда не верила в серьезность его чувств. А он, оказывается, влюбился? В меня?! Впрочем, почему я удивляюсь? Я же заказывала «глубокое чувство».

– Помнишь, когда мы оформляли нотариальные документы, у меня было плохое настроение? Я решил, что потеряю тебя навсегда. Ты уедешь обратно в Россию и постараешься забыть обо мне как не о самом приятном эпизоде в твоей жизни. И вдруг ты предложила остаться рядом с тобой. Боже, как я был счастлив!

– Ну и выдержка у тебя. – Мне захотелось опять быть поближе к нему.

– Я боялся. Боялся снова спугнуть тебя. Если бы ты знала, как я ругал себя за то, что натворил тогда. Не знаю, что это было. Как я мог себе такое позволить? Поэтому я стал тем, кем ты хотела меня видеть, – другом. Я стал воздухом, которым ты дышала, лишь бы быть рядом.

Я онемела, потому что была ошеломлена его словами, но еще больше результатом своей работы. Макс расценил мое молчание, как продолжающееся недоверие:

– Ты мне не веришь? Помнишь, ты допытывалась, что мне сказал Бенжамин, когда мы были у него в первый раз? Он сразу все понял и пожелал мне счастья.

– Макс, ты действительно любишь меня?

– Очень. Все это время я жил только тобой. Я видел, как ты страдаешь. Ты, женщина, созданная для любви, целый год прожила одна, без мужчины. Иногда даже думал: ну, не хочешь меня, найди кого-нибудь другого. Лишь бы тебе было хорошо.

– Знаешь, сегодня в самый первый момент я подумала, что ты мне оказываешь дружескую услугу. Решил стать моим лекарством от депрессии.

– Что ты обо мне еще думала? Я знаю, ты меня боялась. Но я каждый день буду доказывать тебе, как ты ошибалась, и как я люблю тебя.

– Только мне?

– Да. Мне никто не нужен, кроме тебя.

Если есть на свете счастье, то вот оно.