Текст книги "Не первый раз замужем"

– Импотент чертов, не успел ничего сделать, и уже готов! Не мужики пошли, а скоростные поезда. Чтоб тебе… – фыркнула Наталья, и Нина увидела, как та начала натягивать на себя колготы, сидя на кровати. Пятки подруги мелькали прямо перед ее носом.

Только Наталья выплыла из комнаты и прикрыла за собой дверь, как Нина облегченно вздохнула и начала выбираться из-под кровати. Она стряхнула с себя пыль, погрозила кулаком скрывшейся парочке и уже собралась лечь. Только она положила одну ногу на кровать, как за дверью вновь послышались голоса. Нина так и замерла с задранной ногой, прислушиваясь. Приобретенный уже опыт помог ей сориентироваться за доли секунды, и, когда в комнату завалилась следующая парочка, она уже лежала под кроватью на прежнем месте, ставшем ей уже почти родным, и проклинала все и всех на свете.

Глава 7

Николай приехал только на пятый день и сразу же, чуть ли не у самого порога, выслушал от Нины все, что она хотела ему сказать. А хотела она очень много, поэтому писателю пришлось выслушивать ее возмущенную тираду в течение тридцати минут без перерыва. Хорошо, что хозяина дома в это время не было, иначе ему бы пришлось очень много узнать о себе – «нового и чрезвычайно лестного».

– Ты что, был совсем не в курсе, что у этого придурочного поэта чуть ли не каждый день собираются такие же ненормальные, как он сам? Ты куда меня поселил? Я каждую ночь, большую ее половину, проводила под кроватью! Всю пыль там собрала своим животом, – возмущенно выговаривалась Нина, носясь по кухне из угла в угол. Николай крутил головой, мало что понимая.

– Почему под кроватью? – искренне изумился он.

– По кочану! – взревела девушка. – У твоего лирика хренова каждый вечер собирались какие-то вдрызг озабоченные субъекты! И все почему-то приходили снимать эту «озабоченность» именно в мою комнату! А твой Павел, чума ему на голову, хоть бы раз сказал своим гостям, что в комнату входить нельзя. По-моему, он начисто забыл, что я там нахожусь. У него склероз, причем, похоже, в тяжелой хронической форме. Я еще кое-как могла терпеть, когда интимные игрища позволяли себе мужики с бабами, но когда туда ввалились два мужика… – Нина закатила глаза под лоб и с силой сжала кулачки. – Извини меня, Коля, я, конечно, женщина продвинутая и периодически читаю прессу, смотрю телевизор и все прекрасно знаю, но быть свидетелем того, как два мужика… – она напряженно засопела, не зная, какие тут можно подобрать эпитеты. – Быть свидетелем… это уже слишком, – выдохнула девушка, так и не подобрав нужных слов.

– Как – два мужика? Голубые, что ли? – хохотнул Николай.

– Ничего смешного не вижу, – пуще прежнего взвилась Нина и даже топнула ногой. – Я бы посмотрела на твое веселье, если бы у тебя над головой такое происходило, – и она сделала такое грозное лицо, что Николай смущенно опустил глаза, давясь смехом. – Меня прямо там чуть не вырвало, – тем временем продолжала возмущаться Нина. – Я после этого уже на кровать так и не легла больше, на полу спала, как идиотка! А днем, когда этот поэт уходил, на диване в гостиной отсыпалась. Ты что, был не в курсе, что у него происходит?

– Если честно, нет, – покачал Николай головой. – Да и откуда мне было знать? Я же с Павлом очень редко встречаюсь, в основном в Москве, в Доме литераторов. Ну, еще несколько раз я его к себе домой приглашал после творческих вечеров. Здесь, в его квартире, я был всего несколько раз, да и то проездом. Заскакивал к Павлу, когда на остров приезжал, чтобы побыть одному и написать что-нибудь стоящее. Я, конечно, знал, что у него здесь время от времени собираются компании таких же поэтов. Но о том, что ты мне рассказала сейчас, я даже не подозревал, даю честное слово! Кроме него, в этом городе я мало кого знаю, так, шапочное знакомство, поэтому и решил, что здесь тебе будет спокойно. Кто же мог предположить, что ты станешь свидетелем каких-то оргий?

– Не знал он, – проворчала Нина. – А я благодаря тебе, Незнайка, теперь всех поэтов подряд буду считать придурками и извращенцами.

– Ладно тебе, Нина, нельзя по одному случаю судить обо всех одинаково. Сегодня же уедем с тобой отсюда. Пару дней побудем на острове, а уж потом отправимся в Москву.

– Почему не сегодня, а только через пару дней? – возмутилась Нина. – Я уже не чаю, когда попаду в Москву.

– Я, между прочим, так и хотел сделать и, когда прилетел сегодня, сразу же решил забронировать два билета. Но не тут-то было, билетов нет. Вернее, есть, но лишь на седьмое число, а сегодня только пятое.

– Я на самолете не полечу, – тут же высказалась девушка.

– Почему?

– Там есть большая вероятность столкнуться с кем-нибудь из знакомых. Поедем на поезде, так безопаснее.

– Как скажешь, – пожал плечами писатель. – А сейчас давай собирайся, поехали отсюда, только я спущусь, такси поймаю, а ты уже потом выйдешь.

– А хозяина дожидаться не будем? – поинтересовалась Нина. – Век бы его больше не видеть, – добавила она.

– Нет, не будем. Просто захлопнем дверь, и все, а ему я записку оставлю, – ответил Николай и поднялся со стула. – Пойду ловить машину.

Николай ушел, а Нина встала у окна, чтобы видеть, когда он приедет за ней уже на машине. Зазвонил телефон, и девушка невольно вздрогнула.

– Хозяина нет дома, нечего названивать, – проворчала Нина, не поворачиваясь от окна. Звонки повторились еще несколько раз, и снова воцарилась тишина.

«Как там сейчас, интересно, дома? – подумалось вдруг девушке. Она вспомнила о том, что рассказал ей Николай про Глафиру, и загрустила. – Бедная женщина, она искренне оплакивает меня сейчас».

Нина решительно направилась в комнату и взяла в руки телефонную трубку. Набрав номер своего домашнего телефона, она с напряжением прислушивалась к гудкам, надеясь, что трубку снимет именно Глафира. На четвертый гудок трубку сняли, и Нина услышала голос Никиты:

– Алло, я вас слушаю.

Девушка хотела тихонечко отключиться, но какой-то шальной чертенок дернул ее за язык, и она загробным голосом прошептала в трубку:

– Я скоро приду за тобой, Никита! Поднимусь со дна морского и приду!

– Что за дурацкие шутки? – охрипшим от дикого ужаса голосом прохрипел на другом конце провода мужчина.

Нина ничего не стала больше говорить, а, тяжело вздохнув прямо в мембрану, отключилась. Вздох у нее получился очень внушительным, больше похожим на стон. Нина тихонько хихикнула и показала телефону язык. «Вот так, дорогой, помучайся теперь до нервного припадка! То ли еще будет», – щелкнула она пальчиками и пошла обратно на кухню, чтобы занять свой наблюдательный пост у окна. Буквально через минуту к подъезду дома подкатило такси, и из него вышел Николай. Нина не стала ждать, когда он поднимется, а сама захлопнула дверь квартиры и пошла ему навстречу. Когда Нина встретилась с ним у лифта нос к носу, он ее недоуменно спросил:

– Ты что, уже захлопнула дверь?

– Естественно, – пожала девушка плечами. – Не оставлять же квартиру открытой?

– Я же тебе сказал, что должен написать Павлу записку. Он даже не знает, что я приехал. Будет теперь гадать, куда ты могла подеваться.

– Мне кажется, что он этого даже и не заметит. Говорила ведь уже, у него запущенная форма склероза, – почесала Нина нос. – Не сидеть же здесь на лестнице, чтобы его дождаться? Слушай, я придумала, ты напиши записку и оставь ее в двери, – нашлась девушка.

– Придется, – проворчал Николай и, сев прямо на ступеньку, вытащил из бокового кармана пиджака записную книжку и ручку. Он быстро начеркал пару строк, вырвал листок и сунул его в дверь. – Надеюсь, что он его заметит, – проговорил Николай, и они с Ниной направились на улицу, где их ждал водитель такси.

Через двадцать минут машина доставила пассажиров на вокзал. В такси Нина надела на себя парик из светлых волос, нацепила на нос очки, которые закрывали практически половину лица, и, глянув в маленькое зеркальце, осталась довольна своей неузнаваемой внешностью. Водитель с интересом посмотрел на девушку, но ничего не сказал, а лишь молча пожал плечами. Нина толкнула Николая в плечо:

– Как я тебе? – спросила она.

– Упасть и не подняться, – проворчал тот, глядя на нос девушки, который стал еще заметнее из-за огромных очков.

– Не нужно падать, я сама прекрасно вижу, что похожа на черепаху Тортилу с признаками Сирано де Бержерака, – хихикнула Нина, щелкая себя по носу. – Меня сейчас совсем не это беспокоит. Есть хоть малая вероятность, чтобы меня можно было узнать?

– Ни за что! – твердо заявил ее Николай, чем сразу же ее успокоил.

У касс дальнего следования стояла внушительных размеров очередь, и Николай, недолго думая, прошел в сторону кабинета администрации. Нина устроилась в зале ожидания на свободной скамейке рядом с дородной женщиной, которая, как наседка считает своих цыплят, поминутно пересчитывала свои чемоданы и баулы. Она постоянно то недосчитывалась парочки, то почему-то у нее оказывался один лишний, и она начинала все заново.

– Ох ты, божечки мои, да что ж это такое, в самом деле, – ворчала она, переставляя сумки с места на место. – Это Колькин, это Валькин, это Петькин, это мой, это тоже мой, это опять Петькин, – шептала она себе под нос. – Где их носит? Я что, так и буду здесь сторожем сидеть? Вон сколько народу шастает, разве ж здесь углядишь за всем, – возмущалась она, хмуря брови и прижимая к груди довоенных времен ридикюль, в котором наверняка были деньги или еще что-то ценное.

Она с подозрением покосилась на Нину, которая с большим вниманием следила за ней, и еще крепче прижала ридикюль к своей мощной груди.

– Ну где их носит?! – снова повторила женщина, крутя головой в разные стороны.

– Нина, все в порядке, наш поезд отходит через час, – услышала девушка голос Николая и с готовностью вскочила с места.

– Счастливого вам пути, – улыбнулась она беспокойной пассажирке и помахала ей ручкой.

– И вам того же, – кивнула баба головой и, тут же забыв про девушку, снова начала, как заведенная, крутиться на месте, надеясь высмотреть своих Кольку, Петьку и Вальку.

Николаю пришлось отдать приличную сумму за два билета. Он просил вагон СВ, но, к его сожалению, свободных мест там не нашлось, и пришлось довольствоваться четырехместным купе.

– Придется ехать с соседями, ты уж меня извини, но других мест не было, – сказал он Нине. – Сама понимаешь, лето, – развел он руками.

– Что же теперь делать? – пожала девушка плечами. – Значит, поедем с соседями. Я бы, наверное, согласилась поехать сейчас даже на крыше, лишь бы поскорее оказаться в Москве.

Энтузиазм Нины сразу же поутих, как только Николай открыл дверь купе, где были их места согласно купленным билетам. На двух остальных местах уже расположились две женщины, в которых Нина моментально узнала своих ближайших соседей. Софико и Мария, дочь и мать, жили как раз напротив дома Нины и очень часто захаживали к ней в гости, когда она приезжала сюда на отдых. Раньше, когда еще был жив дед и вся семья жила здесь, соседи были им почти как родственники. Тетя Софико, как Нина звала добрую женщину, часто угощала соседей своими знаменитыми тортами и пирожными, которые пекла лучше всех в городе.

Как только Нина увидела женщин, она с такой силой дернула Николая за рукав, что тот чуть ли не кубарем вылетел из купе в коридор.

– Ты чего? – недоуменно глядя на девушку, спросил он.

– Это мои соседи, – в ужасе зашептала Нина. – Я не могу ехать в этом купе, они меня сразу узнают!

– Да тебя бы и мать родная не узнала, – глядя на торчащие в разные стороны локоны парика, сказал он. – Очки не снимай, и все будет нормально.

– Нет, так дело не пойдет, – уперлась девушка. – Нужно что-то придумать. Тетя Софико знает меня с детства. И с Марией я тоже дружу с детства, они меня узнают – и тогда всему моему плану конец, – чуть не плача, говорила Нина. – Коля, ты же писатель, придумай что-нибудь!

– Что я могу придумать? – зашипел Николай. – Выход один – ехать на другом поезде.

– Нет, следующий поезд только завтра. И еще неизвестно, сможешь ли ты взять на него билеты. Будем довольствоваться тем, что есть, мне срочно нужно в Москву, – зашипела на писателя девушка. – Снимай свой шейный платок, – распорядилась Нина.

– Зачем это? – не понял мужчина.

– Затем! Обвяжу им лицо, а если спросят, что со мной такое, скажешь, что зубы у меня болят, флюс созрел и щека опухла. А еще скажи, что я глухонемая. Понятно?

– Мне-то, конечно, понятно, – почесал Николай затылок. – Только вот поймут ли они? Наверняка слышат сейчас, что мы с тобой о чем-то шепчемся. А глухонемые, как известно, не могут шептаться.

– Тогда скажи, что я иностранка, француженка например, и ни слова не понимаю по-русски. Придумай же что-нибудь, – топнула девушка ногой.

– Легко сказать – придумай! С француженкой, я думаю, номер тоже не пройдет.

– Это почему?

– По тому по самому! Как я буду с тобой общаться? Я, между прочим, ни слова не понимаю по-французски, – раздраженно ответил Николай. Его уже начала злить данная ситуация, а придумывать что-то нужно было очень быстро, потому что поезд скоро отправлялся.

– Да? Это плохо, – проворчала Нина. – Ладно, тогда я вообще не буду разговаривать – в связи со страшной зубной болью и распухшей щекой, – приняла решение девушка и сдернула платок с шеи писателя.

Глава 8

Нина лежала на верхней полке купе и боялась даже лишний раз пошевелиться, чтобы не привлекать к себе внимания. Она еще ни разу не спустилась вниз, а, уткнувшись в стенку, слушала мерное постукивание колес. Софико, Мария и Николай вели оживленную беседу и попивали вечерний чай.

– Зубы – это дело серьезное, – со знанием дела говорила тетушка Софико. – У меня один раз такой серьезный случай был, что на всю жизнь запомнила. Тоже, как и у сестры вашей, зуб болел, болел, а я все боялась к врачу идти, анальгин пачками глотала. А у меня там перитонит начался, температура поднялась. Хорошо, муж мой, царство ему небесное, прекрасный был человек, насильно повез меня к доктору. Тот как посмотрел, до чего я себя довела, только головой покачал: «Что же это вы, – говорит, – так нас боитесь, стоматологов? Готовы даже на тот свет уйти, лишь бы к нам в кресло не садиться. Еще бы немного, и я бы уже не смог ничем вам помочь. Что же, думаете, если просто зуб, значит, ничего страшного случиться не может? Еще как может! Не нужно забывать о том, что зубы «на территории» головы находятся, хоть и на лицевой ее части. Все зубные нервные окончания напрямую соединены с головой». Долго он мне еще лекцию читал, пока зубом моим занимался. А я сижу с открытым ртом и вытаращенными от ужаса глазами, все жду, когда же мне больно станет. Ждала-ждала, а доктор мне и говорит: «Сплюньте вот в эту урночку и можете вставать». Я так с открытым ртом и осталась! Потом, не веря своему счастью, спрашиваю: «Доктор, неужели это все?» – «Все, моя дорогая, – говорит, – все. Неужели так страшно?» – «Нет, – говорю ему, – совсем не страшно». Вы уж, Николай, как только в Москву-то приедете, сразу же отвезите сестру к доктору, не нужно с этим шутить, – заботливо посоветовала женщина и отхлебнула из стакана чай.

– Да, обязательно отвезу, – пообещал писатель и, посмотрев на верхнюю полку, спросил: – Анна, ты не спишь?

Они с Ниной заранее договорились, что они брат и сестра и что называть он ее будет Анной, как в действительности и значилась по новым документам девушка. Она ничего не ответила, просто дернула ногой, надеясь на то, что Николай поймет ее жест как «не приставай» и больше не будет беспокоить. Ей очень хотелось есть и пить, и она, слыша, как соседи без зазрения совести чмокают от удовольствия, попивая чай после сытного ужина, ужасно злилась. «Можно бы и потише выражать свое удовольствие, ишь, хлебают, как у себя дома, – думала она. – Как только все уснут, незаметно прошмыгну в вагон-ресторан и наемся до отвала, – мечтала Нина. – Надеюсь, что они не будут сидеть и болтать всю ночь, иначе я могу туда опоздать. Сами наелись – и трава не расти, а я здесь хоть умирай на их глазах от голода! Тетушка Софико и писателя до отвала накормила, даже в ресторан его не пустила».

Николай и в самом деле собирался вечером в ресторан, но попутчицы в один голос начали его приглашать к своему столу. Запасливые женщины набрали с собой в дорогу столько снеди, что могли бы накормить, наверное, весь вагон разом. Они, конечно же, приглашали и Нину, но той пришлось отказаться по известным причинам, сославшись на больной зуб. И вот сейчас попутчики сидели и мирно беседовали, а Нина на них злилась и проклинала свою нелепую судьбу, которая сыграла с ней такую злую шутку, из-за чего ей приходится сейчас скрываться даже от близких людей.

«Ничего, тебе за все придется заплатить, – ворчала про себя Нина, подразумевая своего мужа-убийцу. – Отольются кошке мышкины слезки! Я тебе все припомню – и купание в море, и всех твоих любовниц, и мое лежание под кроватью у чокнутого поэта, и особенно – мою сегодняшнюю вынужденную голодовку!»

К одиннадцати часам вечера все угомонились. Николай вышел в коридор, чтобы женщины могли переодеться и лечь. Он уступил свое место на нижней полке Марии, и та бесконечно была ему благодарна. У женщин были оба билета с верхними местами, но одно заняла Нина, объяснив это тем, что ей там будет удобнее с ее зубной болью. Вернее, объяснил все это за нее Николай, и Мария с радостью уступила свое место. Женщины уже решили, что тетя Софико ляжет на нижней полке, а Мария на верхней, но, писатель, как истинный джентльмен, не мог позволить, чтобы девушка терпела неудобства. Учитывая свои внушительные габариты, Мария приняла это с большой признательностью.

Итак, к одиннадцати часам все угомонились, и Нина, лежа на своей полке, прислушивалась к посапыванию, которое доносилось снизу. Ее желудок уже начал предательски урчать от голода, а язык присох к небу от жажды. Ко всему прочему в купе было очень душно, и Нина стянула с себя парик, под которым ее собственные волосы слиплись от пота. Девушка осторожно опустила голову и посмотрела на нижние полки. Женщины спали, во всяком случае, глаза были закрыты у обеих. Она посмотрела на Николая. Тот лежал, отвернувшись лицом к стенке.

– Эй, ты спишь? – тихонько спросила Нина.

Она хотела взять у него денег, чтобы спокойно пойти и поужинать в вагоне-ресторане. Потом так же тихонечко вернуться обратно и спокойно уснуть. На ее вопрос не последовало ответа, и она, чертыхнувшись, потянулась, чтобы дернуть за простыню, которой был накрыт мужчина. Нина схватила краешек простыни и потянула на себя. В это время поезд дернуло так сильно, что она чуть не свалилась со своей полки. Простыню Нина, естественно, не отпустила, шарахнулась к своей стене, чтобы не упасть, и потянула ее за собой. Один конец простынки был у нее в руке, а другой сполз вниз, прямо на лицо спящей Марии. Та подскочила как ужаленная.

– А? Что? Что это? – ошарашенно спрашивала она, стараясь стянуть со своей головы простыню, но только еще больше запутываясь. – В чем дело? Что за дурацкие шутки? – взвизгнула женщина, окончательно закрутившись в материю.

Нина спустила голову вниз и пробовала распутать девушку, дергая простыню на себя. Наконец ей это удалось, ткань оказалась у нее в руках полностью, и перед ее глазами появилось покрасневшее, испуганное лицо Марии. Та подняла на них глаза и заорала так, что Николай буквально свалился со своей полки. Тетушка Софико вскочила и начала шарить по столику, чтобы найти свои очки, а в дверь забарабанила проводница, крича:

– Откройте немедленно! Что у вас там случилось?

Мария открывала и закрывала рот, показывая рукой на верхнюю полку, а потом, когда Нинина голова вынырнула оттуда уже снова в парике, в очках и с перевязанной щекой, девушка благополучно свалилась в обморок.

Николай открыл дверь, когда проводница уже решила применить свой служебный ключ.

– В чем дело? Что у вас за вопли доносятся из купе? Весь вагон уже спит! Безобразие какое! – грозно выпятив вперед свою грудь восьмого размера, оглушительно орала проводница.

То, что она сама может перебудить своим громоподобным контральто не только вагон, а весь состав полностью, ее ничуть не смущало.

Николай с восхищением смотрел на два «мамаевых кургана», которые заняли почти половину купе, при том, что сама хозяйка сего украшения еще стояла в коридоре.

– Извините, у нас здесь женщина, кажется, в обморок упала, – вставил наконец свое слово писатель. – Я думаю, что ей приснился какой-то кошмар. У вас не найдется в аптечке немного нашатырного спирта?

– У нас аптечки отродясь не было! – гаркнула проводница. – Нашатырь, счас гляну, кажись, где-то валялся. Во какой пассажир пошел нежный, охренеть от таких можно, от снов чувства теряют, – покачала она головой, закатывая глаза под лоб, и потопала в свое служебное купе, располагавшееся совсем рядом, через дверь.

Тетя Софико тем временем суетилась над Марией.

– О господи, да что же это! Машенька, очнись деточка, что с тобой? – похлопывая девушку по щекам, причитала женщина.

Наконец Мария открыла глаза и затравленно осмотрелась по сторонам. Прямо перед ней сидела ее мать, а напротив – Нина. Мария испуганно вскинула глаза и посмотрела на девушку.

– Машенька, что с тобой? – спросила ее мать. – Тебе что, приснился кошмар?

Девушка наконец поняла, что это был всего лишь сон, и облегченно вздохнула:

– Ой, мама, мне и вправду приснился кошмар. Я видела во сне Нину, нашу соседку, которая утонула! И ты представляешь, она хотела завернуть меня в свой белый саван и утащить с собой!

– Свят, свят, – перекрестилась тетка Софико. – Не приведи господь! Надеюсь, ей не удалось тебя утащить? Очень плохо, когда такое снится.

– Нет, я каким-то образом вырвалась, а она таким злым-презлым взглядом на меня посмотрела! А какая же она страшная стала после того, как утонула, – тараща глаза и перейдя на зловещий шепот, рассказывала Мария.

«Почему это я страшная? И почему это я злыми глазами смотрела? Нормальными глазами я на нее смотрела», – подумала про себя Нина и, обидевшись на Марию, снова полезла на свою верхнюю полку.

До Николая, кажется, дошло, что здесь случилось на самом деле, как только он увидел свою простыню, валявшуюся на полу. Он быстро ее поднял, забросил к себе на полку и посмотрел на Нину таким взглядом, что та даже съежилась. Он подошел вплотную к полке, где она лежала, и, облокотившись, тихо спросил:

– Твоих рук дело?

– Я что, нарочно, что ли? – зашипела девушка. – Я хотела тебя разбудить, чтобы денег взять для ресторана. Я уже с голоду умираю, – продолжала шипеть она. – А поезд, как нарочно, закачало, ну, вот я и….

– А зачем парик сняла? – перебил ее мужчина.

– Так жарко же, – повысила Нина голос, но тут же опомнилась и снова зашептала: – Попробуй сам его поноси в такую жару, я посмотрю на тебя тогда!

– За что боролась, на то и напоролась, и нечего здесь виноватых искать, – процедил сквозь зубы Николай.

Он хотел сказать что-то еще, но в это время вернулась проводница.

– Вот, нашла пузырек, немного нашатыря вроде еще есть, – сказала она Николаю и протянула склянку.

– Спасибо, кажется, все обошлось. Девушке действительно приснился страшный сон. Извините, что потревожили вас, – расшаркался перед женщиной писатель. – Я вам буду очень признателен, если вы принесете стаканчик чая, ну и еще что-нибудь поесть, если у вас есть, конечно. У моей сестры сильно зуб болел, а сейчас вроде утих немного. Вот пока не болит, ей нужно быстро перекусить, – улыбался Николай как можно шире.

– Счас гляну, титан вроде горячий еще, – пробурчала проводница. – У меня бутерброды есть, с ветчинкой, – тут же улыбнулась она, как только Николай сунул ей в ладонь две сторублевые купюры.

Писатель присел на одну из нижних полок, которые превратились на ночь в постель, и обратился к тетушке Софико:

– А про какую соседку вы сейчас говорили? Нина, кажется? Она что же, в самом деле утонула?

– Ой, и не спрашивайте, – махнула женщина рукой. – Я до сих пор не могу в себя прийти. Так жалко ее, так жалко, словами и не передать! Не девушка была, а золото. Надо же, беда какая! Десять лет назад Гургена посадили, там и умер, бедолага. А какой был мужчина, ох, какой был мужчина! – закачала тетушка Софико головой. – С ним никто равняться не мог. Косая сажень в плечах, рост под два метра – красавец, одним словом.

– А кто такой Гурген? – спросил Николай, изображая большую заинтересованность.

– Гурген – это сам хозяин, отец Юрия, Ниночкин дед, значит, – начала объяснять женщина. – Говорю же, десять лет назад его посадили в тюрьму, он там и умер. Говорили, вроде от сердечного приступа, только не верится мне, он всегда отличался завидным здоровьем. Царство ему небесное и земля пухом, хороший был человек. С моим мужем они дружили, хоть и старше его Гурген был. Через четыре года после этого Юрий, сын Гургена, семью свою собрал и уехал в Москву. А пять лет назад вместе с женой своей погиб в машине. Молния, говорят, ударила, и обоих убило. А вот неделю назад и Ниночка в море утонула. Я ведь ее с детства помню. Не могу поверить, что нет ее. Представляете, вся семья вот так и погибла, – развела женщина руками. – И врагу такой судьбы не пожелаю! У нас с Марией уже билеты были в Москву, к сестре своей еду. Болеет она, не могу не поехать. Никита, муж Нины, сказал, что панихиду будет в Москве заказывать, как раз на девятый день. Тело-то не нашли, и похороны, естественно, не устроишь. Кого хоронить-то? А вот панихиду отслужить – это дело святое. Вроде бы Никита завтра на самолете в Москву улетает. Решил до последнего здесь быть, вдруг, говорит, тело найдут. Только вряд ли, – горько вздохнула тетушка Софико. – В тот день, когда Ниночка утонула, шторм был. Тело ее наверняка в море унесло. А на панихиду мы с Марией обязательно пойдем, там, в Москве. Тем более дочке моей такой страшный сон приснился, свят, свят, – размашисто перекрестилась женщина. – Поминанья просит Ниночка, – снова вздохнула она и утерла слезы, вновь полившиеся по ее щекам.

Проводница принесла стакан крепкого чая и три бутерброда, за что получила от Николая еще парочку сногсшибательных улыбок. Он подал все Нине на верхнюю полку, и через минуту оттуда послышался «треск из-за ушей» – с таким аппетитом уплетались эти бутерброды.