Текст книги "Робин Гуд"

Глава 4.Где искать справедливости?

– Своих же кончил, зверюга ночной! – выдохнул мельник, ногой выпихнув бревно-таран из дверного проема и разглядывая опустевшее поле боя. – Вот ведь злодей! Вы не ранены, сэр рыцарь?

– Цел и невредим! – воскликнул Локсли, тоже взглянув по очереди на пятерых воинов лже-Глостера и убедившись, что все они мертвы. – Но хотел бы я знать, кто это так вовремя спихнул с крыши жернов? Правда, еще пару мгновений, и я бы сам под него попал. Эй, кто там такой меткий?

– Думается, я знаю, кто! – Кристиан подошел к рыцарю и, задрав голову, посмотрел на чернеющий в стене верхнего этажа проем. – Не с крыши этот жернов покатился, сэр, а вон, из верхней двери: я через нее обычно мешки с помолом на веревках спускаю. Это в хорошую погоду, а если дождик, как сегодня, таскаю по лестнице и потом через нижнюю комнату. Запасной жернов у меня всегда там и стоит, на площадке, возле дверцы. И однажды, месяца два назад, так вот уже падал, только в тот раз еще и раскололся пополам. И кому-то за это тогда здорово влетело. Жернов-то пришлось новый покупать, а это недешево! Эй, кому я сказал: покажись, разбойник!

– И вовсе не разбойник! Джони – хороший мальчик!

Вслед за этим возмущенным возгласом в верхнем дверном проеме показалась перепачканная мукой рожица, и младший сынишка мельника четырехлетний Джон Кей торжественно скатился на попке по соломенной крыше прямо в могучие объятия отца.

– Как же это такому карапузу удалось сдвинуть с места здоровенный жернов? – воскликнул, немного опомнившись, сэр Саймон. – Такое и взрослому было бы нелегко сделать.

– Так ведь этот буйволенок, когда вырастет, куда сильнее меня станет! – не без удовольствия отозвался Кристиан, подкидывая и ловя довольно завопившего сынишку. – Правда, жернов стоял возле самого проема. У верхней двери и засов тугой, так ведь открыл же, шальной мальчишка, ну а там поднатужился, да и покатил каменюгу незваным гостям на угощение. Так, Джони?

– Но ведь это были плохие дяди! – не смущаясь, отозвался малыш. – Они же были разбойники, да? Значит, надо было их прогнать.

– Все верно, малыш! – подтвердил Локсли. – А вот теперь нам всем нужно решить, что делать дальше.

Спустя полчаса семья мельника и все его гости вновь сидели за столом, доедая свой ужин и с еще большей охотой попивая вино. Убедившись, что малыши, уложенные в соседней комнате на лежанку, мирно спят, ко всей компании присоединилась и Флориана.

Остальные дети, включая героя этого вечера, маленького богатыря Джони, тоже заснули. Со взрослыми остался только Роберт. Ко сну клонило и его, но он не мог себе позволить пропустить важный разговор: как же – второй мужчина в семье после отца!

– Как я понял, – осторожно нарушил общее молчание Кристиан Кей, – этот человек, что называл себя помощником шерифа, а поступал как обыкновенный душегуб, он, скорее всего, собирался убить ни в чем не повинную женщину, а вместе с нею и ее ребенка, так ведь? Грех такое и подумать, но по всему было похоже, что он это сделал бы, не помешай ему сэр Саймон.

– С вашей помощью, Крис, только с вашей помощью! – рыцарь улыбнулся и поднял свой стакан. – Не всегда встретишь в придорожном селении таких храбрых и сообразительных людей.

– Так, а что я? – мельник пожал могучими плечами. – Кто ж не сообразил бы, что ежели этот нелюдь замыслил грудного младенца убить, то никого, кто его злодейство увидит, он уж точно не помилует. Но ведь сперва-то я ему едва не поверил и не открыл. Не будь здесь вас, сэр рыцарь, они бы всю мою семью покрошили!

Локсли кивнул, при этом его лицо сделалось достаточно сумрачным.

– Сомнений нет, мы поступили правильно. Вопрос в том, как поступать дальше. Одно утешает: этот негодяй не вернется сюда с подкреплением.

– Думаете? – Кристиан Кей насупился. – А ну как?

– Исключено! – Локсли глотнул вина и усмехнулся. – Дело в том, что я узнал его голос, и он это понял. Думаю, не будет греха, если я скажу вам, кто этот человек. Его зовут Винсент Хедли, он младший брат его светлости графа Экберта Лестера, пару месяцев назад странным образом погибшего на охоте. Вскоре после того случая в Лондоне состоялся рыцарский турнир, я в нем участвовал и неплохо вышиб из седла сэра Винсента. Тогда же мне рассказали о гибели его брата и о том, как он мечтает получить титул и то немногое, что осталось от земель сэра Экберта. Однако мешало одно обстоятельство: граф-то был женат, и выяснилось, что его жена беременна.

При этих словах рыцарь пристально поглядел на Флориану Тайлер и продолжал:

– Так что, если бы графиня родила сына, то наследником титула оказался бы он, а Винсенту пришлось бы оставаться при своем. Впрочем, возможно, я и ошибся. Голос из-под шлема звучал глуховато. Вдруг это был вовсе не Хедли?

– Это был он! – твердо произнесла Флориана. – Я его голос из сотни узнала бы! Это он меня не знает, кто ж обращает внимание на слуг, а уж я-то его видела и слышала не один раз – он приезжал в замок. Я кормилица графини Эмилии Лестер, это ее тело лежит сейчас там, в чулане. Графа Лестера убили, наверное, брат и убил. А в день его похорон из замка украли все фамильные драгоценности, оставив миледи ни с чем. Когда сэру Винсенту донесли, что миледи беременна, он и задумал… Нас предупредили, что этот изверг обязательно захватит замок, Да и что ему стоило? Из слуг там остались только старик-конюх да служанка, а о том, что мы с сыном перебрались из деревни в замок, сэр Винсент, слава богу, не знал. Вот мы и убежали, да только леди Эмилия, бедняжка, не вынесла дороги. Никакая она не преступница! Как только у этого негодяя язык повернулся… Вы же мне верите?

Она тревожно глянула на рыцаря.

– Верю, верю, – сэр Саймон отчего-то сделался еще мрачнее. – Но только вряд ли то, что ты, добрая женщина, узнала голос злодея, да и то, что я его узнал, примут как твердое доказательство его вины. Лицо-то скрывал шлем, да при таком освещении трудно было бы наверняка узнать даже человека с открытым лицом. Я это к тому, что мы не сможем на него пожаловаться и требовать правосудия. Подай мы в суд, сэр Винсент объявит, что он не был этой ночью на дороге в Ноттингем, что ему в голову не приходило разыскивать, а тем более убивать жену своего покойного брата, а про этих ночных негодяев он ничего не знает.

При этих словах Кристиан едва не поперхнулся куском лепешки, настолько возмутило его такое предположение.

– Но трупы-то! – закричал он, привставая с лавки. – Здесь же остались пятеро его людей. Что же, их никто не признает, никто не скажет, что это ребята из его дружины?!

– А кто признает? – вопросом на вопрос ответил Локсли. – Мы уже далеко от Лестера, в ваших местах едва ли кто-то видел прежде и самого доблестного рыцаря Винсента, а тем паче его воинов. Да и это не стало бы доказательством: мало ли вилланов, которых иные рыцари облачают в кольчуги и которые потом бегут от своих хозяев, прихватив с собой оружие, а после становятся разбойниками? В любом случае Хедли откажется от этих людей. А сказать мертвые ничего не могут, поэтому двоих уцелевших, но раненых он добил.

Некоторое время все молчали, жуя хлеб и прихлебывая вино.

– Другое дело, – вновь заговорил рыцарь, – что и мстить тебе, Кристиан, сэр Винсент не посмеет: это доказало бы его причастность к нынешнему разбою. Но все равно нужно опасаться: он может нанять каких-нибудь лихих людей – вдруг они твой дом подожгут, либо, не дай бог, нападут на твою семью, когда тебя дома не будет.

– А вот в этом я сомневаюсь, сэр! – усмехнулся Крис. – Нанять-то он здесь сможет только кого-то из местных, а меня во всей округе отлично знают. У моих сестер мужья с хорошими кулаками, да и дубиной, если что, помахать умеют, а надо, так и топором. У двоих сыновья взрослые, тоже не слабаки. И все знают: если моим жене с ребятней кто-то сделает что худое, тому мало не покажется. Опять же и шериф, ваш родственник, человек справедливый. Жалобу на нападение я подам обязательно, и, случись опять какой-нибудь разбой, он уж всю дружину поднимет, а злодеев найдет.

– Это верно, – кивнул Саймон. – И все же будь пока настороже. Но остается самое главное: что делать с ребенком? Если Хедли – единственный близкий родственник сироты, то за его жизнь я не дам и дырявого пенса. Если объявить его наследником графа Лестера, в этом случае сэр Винсент получит право опеки, и малыш вскоре умрет от простуды или от чего-нибудь столь же естественного… Его нужно куда-то спрятать, чтобы он смог вырасти и после заявить о своих правах. Если это вообще будет возможно. Ведь он пока даже не крещен, нет свидетельства о крещении и никаких иных доказательств его происхождения. Ведь так, Флориана?

– Одно доказательство есть, – сказала кормилица и, сунув руку за край кожаного корсажа, достала маленький сверток. Вот это наш покойный граф хранил с детства. Потому что эти вещицы достались ему от его отца, а он привез их из Иерусалима, когда после Крестового похода возвратился. Поглядите.

В свертке, тонком льняном платке, еще сохранившем едва уловимый запах розового масла, оказался крохотный кожаный мешочек, а из мешочка на ладонь Саймона Локсли выпал кипарисовый крест размером около дюйма. По краям он был отделан тонкой серебряной каемкой и украшен пятью круглыми гранатами в середине и по всем четырем концам. Перевернув крестик, рыцарь прочитал вырезанную на обороте надпись: «Господи! Возврати верным Твоим Святую Землю!».

– Граф рассказывал, что его отец и еще десять рыцарей получили точно такие кресты от одного монаха, – произнесла кормилица. – Он с Крестовым походом шел к Иерусалиму, монах этот. И сделал десять нательных крестов для крестоносцев, которых король Луи Седьмой[14]14
  Луи (Людовик) Седьмой (1120–1180) – король Франции, один из предводителей Второго Крестового похода (1147–1149).


[Закрыть] послал в разведку, чтобы найти тайные укрепления сарацин.

– Они что же, не носили крестиков? – не удержавшись, вмешался в разговор юный Роберт Кей. – Разве может христианин ходить без креста на груди?

– Само собою, не может, – улыбнулась мальчику Флориана. – Все эти рыцари были добрые христиане. А второй крест надели потому, что дело, на которое послал их франкский король, было очень опасное. Монах сказал, что кресты вырезал из частицы того же дерева, из которого тысячу с лишним лет назад был сколочен Крест Господень.

– Неужто?! – ахнул Кристиан. – Да где же он взял его?

– Мне-то откуда знать? – пожала плечами женщина. – Я слыхала, что в старых монастырях нередко хранят такие святыни. Не моего ума дело. А что, тем десяти крестоносцам нужна была особая Божья помощь, так уж это так оно и оказалось!

Бедные рыцари попали в засаду, как видно, кто-то их предал. Семеро погибли, сражаясь, троих захватили в плен. И, как рассказывал нам господин граф, проклятые сарацины разожгли огромный костер, бросили туда тела погибших, а остальным сказали: «Киньте в огонь свои кресты, тогда будете жить! Примете нашу веру и станете с нами вместе воевать против христиан!» Один из тех рыцарей, видать, убоялся смерти – снял крестик и бросил в огонь. А двое говорят: «С Господом жили, с Господом и умрем!» Тогда эти изверги взяли их и кинули связанных в огонь. А сами на коней да ускакали. Но отец нашего графа сумел веревки на руках развязать и как-то из огня выбрался. И не только что сам выбрался – он друга своего тоже вытащил. Но тот так сильно обгорел, что почти сразу на руках его милости отдал Богу душу. А перед тем снял с себя крестик, который монах-то ему дал, и вложил товарищу прямо в руку: «Сохрани, – говорит, – пускай твоим детям достанется!» Вот граф и привез в Англию крестик своего друга, а когда женился, подарил его леди Эмилии, наказав надеть потом на своего первенца.

Сказав это, Флориана снова заплакала.

– А куда делся второй крест? – спросил рыцарь. – Тот, что остался у графа?

– Не знаю, – покачала головой женщина. – Может статься, его с ним и похоронили, я-то на похоронах не была.

– А этот крестик кто-нибудь еще видел?!

Кормилица всхлипнула и опять, уже в который раз, заставила себя успокоиться:

– Граф показывал его нашему аббату Антонию, тому, что два года назад возглавил аббатство святого Доминика. Господин аббат – человек честный, если нужно, он подтвердит…

– Само собою, – вздохнул Локсли. – Однако, коль скоро фамильные сокровища Лестеров кто-то украл… мы-то знаем кто, да ведь не докажем! Так вот, если они украдены, то как доказать, что среди похищенных драгоценностей не было и этого креста? То есть как доказать, что он сейчас принадлежит наследнику графа Лестера, а не грабителям-самозванцам?

Все собравшиеся за столом притихли. Действительно, положение представлялось мрачным. Раз уж брат покойного графа решился на такую череду гнусных преступлений, то что остановит его от дальнейших злодейств? А доказательств его вины никаких, равно как и никаких доказательств того, что у графа Лестера есть теперь полноправный наследник…

– Как бы там ни было, – после долгой паузы вновь заговорил сэр Саймон, допивая свое вино, – как бы там ни было, возможно, эта святая реликвия поможет когда-нибудь восстановить справедливость. Что до остального, то, наверное, лучше будет поговорить обо всем завтра. А пока я бы не прочь немного поспать.

Желание рыцаря разделяли и остальные участники затянувшегося ужина. Однако приключения, как оказалось, еще не закончились. Джуди едва успела собрать со стола миски и кружки, как из-за двери вновь донесся стук копыт.

– Будь я проклят! – взревел Кристиан, вскакивая. – Если этим ребятам не надоело испытывать судьбу!..

– Стой, Крис! – рыцарь схватил мельника за руку, ибо тот уже тянулся к своему луку. – Там только один всадник, и подъехал он не с той стороны, в которую убрались те двое. Лучше сперва узнать, кого нам на сей раз послала судьба.

– Эгей, добрые люди! – послышался в это время звучный молодой голос. – Во Имя Господа Нашего, отворите! Его же Именем клянусь, что я без оружия и намерения у меня самые благие.

Локсли переглянулся с остальными и, когда его оруженосец Карл на всякий случай взял дверь под прицел арбалета, махнул рукой Роберту:

– Отвори!

Дверь распахнулась, и перед обитателями мельницы явился всадник в черной сутане и широком плаще. Капюшон плаща был отброшен, открывая худое обветренное лицо, обрамленное густыми, коротко остриженными волосами.

– Монах? – изумленно воскликнул мельник. – Откуда здесь среди ночи взяться монаху?

– Силы небесные! – ахнула между тем Флориана. – Отец Антоний!

– Рад, что ты и твой сын невредимы, – ответил, легко соскакивая с седла, аббат монастыря святого Доминика. – Я отправился следом за вами, чтобы предупредить об опасности, да вижу – опоздал.

Он обвел движением руки площадку перед мельницей. Раскиданные кругом стрелы и пять мертвых тел, сложенных в стороне под навесом, прикрытых кусками мешковины, яснее ясного говорили о происшедшей здесь битве.

– Господь не допустил, чтобы эти нехристи добились своего! – воскликнула кормилица, подбегая к священнику и низко перед ним склоняясь. – Вот только миледи мы спасти не сумели.

И она в двух словах рассказала аббату обо всем, что случилось в этот вечер на дороге в Ноттингем и на мельнице Кристиана Кея.

– Ну что же, – проговорил, выслушав Флориану, отец Антоний. – Значит, по крайней мере я все же не окажусь здесь лишним. Жаль, что не был с вами рядом, когда вы все так доблестно защищали свою «крепость», тем более я тоже смог бы потом подтвердить, кто именно покушался на жизнь невинных младенцев, – я-то узнаю Винсента Хедли в любой одежде, и в шлеме, и без него. Но Господь управил по-иному… Значит, Он привел меня сюда не сражаться, а исполнить свои прямые обязанности – отпеть и окрестить.

– Ну это, надо думать, утром, святой отец! – почтительно произнес мельник. – Детишки-то уж спят, да и вам бы не грех отдохнуть с дороги. И поесть.

– Я не голоден, – возразил аббат. – Чашка воды и кусочек лепешки вполне восстановят мои силы. А вот поспать и вправду было бы неплохо.

Никто не стал возражать. Вскоре все улеглись по лежанкам в большой и в двух меньших комнатах. Однако Кристиан, понимая, что после такого бурного вечера возможна и не менее бурная ночь, велел старшему сыну Роберту оставаться на карауле. Мальчик, гордый отцовским доверием, всю ночь не сомкнул глаз, дежуря подле двери и для пользы дела занимаясь починкой старых мешков.

Около полуночи до его напряженного слуха донесся шепот из соседней комнаты. Шептались две женщины, и одна из них была мать юного Роби, второй, конечно, могла быть только Флориана.

– А отчего ты не сказала им? – шепнула Джуди.

– Сразу как-то не подумала, а когда все началось, побоялась… Подумала, если вдруг эти душегубы сюда ворвутся, то, может, я успею хотя бы…

Дальше слов было не разобрать, слышен стал лишь ответ Джуди:

– А потом что же не сказала?

– Да не решилась отчего-то. Сама не знаю почему. Все ждала – вдруг злодеи вернутся? Утром все сами увидят. Ведь вот и ты только сейчас заметила.

Потом шепот сделался совсем тихим и вскоре умолк. Роберта недолго занимал вопрос, о чем таком секретничали его мать и кормилица. Он был занят делом, да и прислушивался больше не к тому, что делалось в доме, а к каждому звуку, долетавшему с улицы.

Но, вопреки опасениям мельника, ночь прошла спокойно. Злодеи, так дерзко напавшие на дом Кристиана Кея, не вернулись.

Часть первая
Шервудский лес

Глава 1. Слава разбойника

– Вперед! И гореть мне в аду, если мы не успеем помешать этим негодяям!

С такими словами шериф Ноттингема сэр Эдвин Веллендер развернул коня и помчался впереди своей дружины по направлению к облаку пыли, окутавшему дорогу.

Дружина сэра Эдвина состояла в этот раз из двадцати воинов в боевом облачении. На всех были кольчуги добротной лондонской работы, длинные, до колен, гамбезоны и островерхие шлемы, признанные самыми удобными со времен норманнского завоевания. Такой же защищал и голову самого шерифа, с той лишь разницей, что на нем имелся еще выступ, прикрывающий часть лба и нос. Однако вместо суконного стеганого колпака с отверстием для лица под шлемом сэра Эдвина была настоящая бармица, а его ноги прикрывали кольчужные чулки. Щит у него был такой же, как у дружинников, небольшой, продолговатый, суженный книзу. Впрочем, щиты, как и арбалеты, висели у всех, прицепленные к седлам, в них пока не было надобности. Во время бешеной скачки ни закрываться щитом, заслоняя себе дорогу, ни тем более стрелять, на ходу заряжая арбалет, было бы совершенно бессмысленно.

Скакать им пришлось по достаточно крутому склону, да еще между зарослями кустарника, минуя многочисленные кочки и стараясь не натыкаться на кротовые норы, которых здесь тоже было великое множество. Однако шериф стремился к своей цели, будто не замечая этих препятствий, и ему, как всякому смельчаку, везло: все сорок всадников миновали опасный спуск без помехи.

А там, куда они так спешили, их помощь была действительно очень нужна: группа всадников в воинских доспехах уже понесла большие потери – шестеро воинов валялись в пыли, убитые или тяжело раненные, а оставшиеся семеро отчаянно отбивались от двадцати с лишним нападавших. Нападавшие были одеты по-разному, но в основном на них красовались охотничьи кожаные рубахи, грубые суконные либо овечьи плащи и самые разнообразные шапки – от простых чепцов и колпаков, какие носят земледельцы, до добротных железных шлемов. Все это обличало в них разбойников, и не просто разбойников, но тех самых неуловимых лесных грабителей, за которыми ноттингемский шериф упорно и безуспешно охотился вот уже шестой год. Многие в Ноттингеме посмеивались, говоря, что, будь на то воля сэра Эдвина, он выжег бы огромный Шервудский лес дотла, лишь бы избавиться от проклятия здешних мест, отчаянной банды Робина Гуда.

На самом деле такое решение вопроса никогда не приходило в голову шерифу, даже если бы он и мог надеяться получить на это разрешение. Лес был одним из немногих владений города, его щедрые дары не раз и не два спасали Ноттингем в голодные годы, когда не хватало урожая на окрестных полях, и тогда горожан кормили охота, сбор меда и ловля рыбы, а неиссякаемые запасы хвороста поддерживали тепло в их домах.

Но Робин Гуд с его лихими разбойниками был настоящим проклятием леса. Почти все путники, будь то купцы, везущие шерсть из Йоркшира[15]15
  Йоркшир и Линкольншир были основными районами средневековой Англии, где разводили овец. Однако производство сукна там не было развито, и шерсть продавали на юг Англии, а главным образом во Фландрию, где производилось высококачественное сукно, которое, в свою очередь, везли для продажи на север Англии и в другие государства Европы.


[Закрыть], либо торговцы из Лондона, Дувра, Бостона, направлявшиеся на север, чтобы предложить там всяческие ремесленные изделия, монахи, собирающие милостыню для своих монастырей, – все они, как правило, должны были проехать по одной из дорог, пересекающих этот лес. В противном случае им пришлось бы ехать слишком длинным путем, да еще и миновать не одно и не два владения сеньоров, которые взимали дань с проезжающих, не разбирая, торговцы ли это, или лица духовного звания. Но краткость пути могла стоить проезжающим гораздо дороже: то и дело купцов, монахов, всех более или менее состоятельных путников останавливали разбойники Робина и обирали до нитки. Охрану, если таковая была, обычно убивали, а с владельцами отнятого имущества поступали в зависимости от прихоти предводителя шайки. Иной раз благодушно настроенный Робин отпускал ограбленных восвояси, порой даже оставлял им лошадь да немного медяков на обратный путь, но обычно тех, за кого можно было взять выкуп, держали в плену не один долгий месяц. Гонцы, которых разбойник посылал к родственникам пленных, чаще всего были не из его братии – для этого ловкий разбойник нанимал жадных до денег горожан и делился с ними полученным доходом. Те же, кто не хотел платить выкуп, или им нечего было уплатить, обычно погибали – чаще всего их даже не убивали, но отпускали в лесной глуши на все четыре стороны, без лошади, без оружия, без еды. И редко кому удавалось выйти на дорогу и добраться до жилья: Шервудский лес был богат зверьем – волки, рыси, медведи, кабаны водились здесь повсюду, радуя охотников и пугая живший окрест бедный люд.

Сэру Эдвину все это было хорошо известно. Он стал шерифом семь лет назад, будучи еще совсем молодым, ему едва сравнялось двадцать шесть. Но до того он девять лет служил воином в дружине прежнего шерифа и в последние три года стал его помощником. А разбойников в Шервудском лесу, да и в других обширных окрестностях Ноттингема, хватало всегда, только вот таких ловких и наглых, как этот Робин Гуд, до сих пор не находилось.

Не раз и не два приходилось сэру Эдвину слышать, что о Робине ходят настоящие легенды, что многие в народе называют его защитником слабых и угнетенных, карающим тех, кто притесняет бедняков. И в самом деле – нередко Гуд делился награбленным с вилланами, даже с городской чернью. Шериф каждый раз дотошно выяснял, кому именно достаются эти разбойничьи благодеяния, и убеждался: как правило, Робин благодетельствует родственникам тех, кто уходил в его шайку, либо крестьянам, которые так или иначе постоянно ему помогали. Он получал от них хлеб и вино (благо дичи в лесу хватало), через них покупал в городе одежду, посуду, всякие необходимые мелочи. Порой, правда, его милость распространялась и на тех, кто не имел отношения к разбойникам, однако это делалось, судя по всему, ради пущей славы: после каждого проявления щедрости о Робине говорили еще больше и еще громче, а в последнее время даже стали слагать баллады…

Из баллад выходило, будто вся шайка жила где-то в глубине Шервудского леса, в большой пещере. Сэр Эдвин полагал, что такие слухи Робин распространяет нарочно: ищи, мол, шериф, пещеру! Как найдешь, тут меня и поймаешь. На дурака напал, что ли? Не было никакой пещеры. То есть пещер-то в горном отроге, что вторгался в лес с севера, можно насчитать не один десяток, да и в других местах, например меж оврагов южной оконечности Шервуда, гроты и пещеры не редкость. Однако, во-первых, среди них едва ли нашлась бы такая, что сразу вместила б шайку в несколько десятков человек, а во-вторых, и это было главное: не жил Робин Гуд подолгу на одном месте, никогда не жил, и в этом была основная причина его неуловимости. Он менял свои стоянки примерно раз в месяц, а когда нужно, то и чаще, и попытки проследить за его передвижениями в громадном лесу ни к чему обычно не приводили.

Впрочем, несколько раз, после самых дерзких набегов и ограблений, шериф настигал шайку, даже пару раз окружал ее. И тогда с десяток разбойников погибали в схватке, но сам Робин неизменно уходил, зная лес, как свою ладонь, и всегда заранее просчитывая путь отхода. Несколько раз кого-то из шайки Гуда брали в плен, однако узнать от пленных ничего не удавалось: только ближайшие сподвижники Робина знали, куда он направит свой путь, где он намерен скрыться. А скрывался он, видимо, в самых разных местах – бывало, что вести о его бесчинствах доходили из соседних графств. Конечно, это могла быть и совсем другая шайка, но молва всегда видела в таких разбоях «руку Робина».

Иной раз, когда разбойникам приходилось побросать все свое добро, даже, бывало, оставить лошадей и часть оружия, они восполняли потери, являясь как гром среди ясного неба, в какую-либо из деревень. Выбирали обычно деревню не из бедных, и вот тут уж можно было не сомневаться: здесь о Робине баллад не сложат. Потому что разбойники, не стесняясь, брали у вилланов все, что им требовалось, несколько дней подряд ели, пили и отдыхали, забирали скот, нужный им домашний скарб, а порой быков и лошадей, чем приводили крестьян в отчаяние. Робин всегда обещал, что щедро вознаградит «гостеприимную» деревню, но награда следовала опять же лишь в том случае, если из этой деревни с разбойниками уходили в лес несколько молодых парней, возмещая боевые потери.

Как-то возмущенные вилланы донесли шерифу о том, что в их деревне обосновался легендарный разбойник. Но сэр Эдвин не поспел туда: кто-то успел предупредить Гуда, и шайка исчезла, а деревня «обидчиков» к приезду шерифа сгорела дотла – люди только чудом не погибли в этом пожаре.

И, несмотря на все это, в большинстве мест Робина сопровождала добрая слава, что, само собой, мешало его искать.

Особенно в последние без малого два года, когда жизнь английских селян сделалась из рук вон скверной. Все они (как в большинстве своем и их сеньоры) два года ждали возвращения из Третьего Крестового похода своего короля, короля Ричарда, прозванного за отвагу и великодушие Львиным Сердцем.

Радостная весть опередила возвращение крестоносцев. Не успели в гаванях Дувра и других прибрежных городов пристать первые корабли, как по улицам уже скакали глашатаи и возвещали: великий воин Ричард разбил во многих сражениях предводителя мусульман султана Саладина, и хотя у воинов Креста не хватило сил захватить и удержать Иерусалим, но султан вынужден был заключить с ними мирный договор, согласно которому часть Святой земли осталась за мусульманами, но христианские паломники могли отныне без помехи и без страха посещать Святой город и молиться у Гроба Господня[16]16
  На самом деле Ричард Львиное Сердце привел свою армию почти к самым стенам Святого города и мог бы захватить его, однако в армии крестоносцев начались разногласия, причиной которых стали амбиции большинства их вождей и их великая зависть к славе и подвигам английского короля. Ричард понял, что, взяв Иерусалим, не удержит его, не захотел попусту губить своих воинов и принял предложенное Саладином мировое соглашение.


[Закрыть].

Жители Англии ликовали и славили своего короля, с почестями встречали его храбрых рыцарей, но сам король все не возвращался и не возвращался. Полетели слухи о том, что в пути с Ричардом стряслась беда: буря разбила его корабль. Народ не верил в гибель великого государя, о нем молились еще усерднее, ждали его с еще большей надеждой. Но его не было. И вот уже разнеслась весть скорбная и отчаянная: Ричард погиб!

Во время долгого отсутствия короля власть по закону перешла к его младшему брату, принцу Джону, однако тот был жесток и неумен, а потому Львиное Сердце поручил правление своей мудрой и бесстрашной матери, королеве Элеоноре. Джон боялся ее, равно как и своего великого брата. По этой причине он до поры не вмешивался в дела управления страной, исключая тех месяцев, когда в Англии не было и леди Элеоноры: она ездила к сыну в лагерь под палестинской крепостью Сен-Жан-д´Акрой[17]17
  Арабское название, сохранившееся до сего дня – Акра.


[Закрыть], чтобы привезти Ричарду его юную невесту леди Беренгарию и отпраздновать их свадьбу.

Однако, когда стало очевидно, что король, скорее всего, не вернется вовсе, принц осмелел и стал все чаще и чаще заявлять свои права на корону. Могучая воля леди Элеоноры до поры удерживала его от самого решительного шага: поездки к папе римскому и прошения о коронации, однако он принялся писать указы и принимать законы, начал всячески притеснять графов и баронов, требуя новой непомерной дани в казну. После этого сеньоры, у которых были многочисленные дружины, эту дань перестали платить вовсе. Но самые жестокие поборы принц наложил на крестьян, и на вилланов, и на свободных, увеличив дань казне вдвое. Из-за этого в нескольких графствах, особенно северных, где крестьяне и так едва-едва тянули лямку оброка, начались бунты. Крестьян поддержали и некоторые бароны – среди них было немало таких, кому платить было нечем, как и их вилланам…

Среди этого полубезвластия, всеобщего смятения, разгула слухов и смуты разбойник Робин Гуд стал поистине народным героем. Тут же была сложена еще одна баллада, в которой пелось, что бесстрашный мститель сражается во славу короля Ричарда, против тех, кто повинен в его гибели. А грабительские набеги шайки Робина были объявлены войной против предавших своего государя вассалов.

Воистину что-что, а воображение у народа иногда работает куда круче, чем у сеньоров. Эти грызлись между собой из-за наделов, дани, наследования титулов… Нет, чтоб кому-то из них объявить: я, мол, за Ричарда, а кто против меня, тот и против короля! Ведь небось тоже героем назвали бы. Хотя Робин Гуд едва ли сам приписал себе верноподданническое рвение, это уж трубадуры постарались.