Текст книги "Жди меня, Париж!"

Жди меня, Париж!
Повесть о школьниках
Ирина Каюкова

© Ирина Каюкова, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая. Андрей

Сногсшибательная новость

Меня зовут Ошер. Это теперь в классе меня так зовут. Странное имя, да? Реально я Андрей. Нормальный ученик 7-го класса. Такое прозвище я получил месяца три назад. Хотите узнать, почему?

Родители меня «поступили» во французскую спецшколу. Точнее, в школу с изучением ряда предметов на французском языке. Они сказали: «Лучше быть троечником среди вундеркиндов, чем отличником средь тупиц!». Да-да, так и сказали. И вот теперь у меня каждый день урок французского языка, французская литература и литература на французском, история и обычаи Франции и другое. Как я и ожидал, язык мне не очень давался. Математика и физкультура – другое дело, там я получал твердые четверки. А французский тянул на трояки из четверти в четверть. Выпускники нашей школы успешно поступали в институт иностранных языков, портреты некоторых даже висели на доске почета в школьном вестибюле Это те, кто поступил аж в МГИМО – Московский государственный институт международных отношений. Вот уж куда меня точно не занесёт никакими ветрами и никакими деньгами. Я действительно не понимал, на кой шут мне этот язык сдался.

Я ходил на волейбол, читал фантастику и был троечником среди вундеркиндов. Я не понимал, зачем французам эта куча времён и вспомогательных глаголов. Например, у них три прошедших времени, три будущих времени. Будущее, будущее простое, будущее составное. Слабо понять, когда какое настанет будущее? Когда простое, а когда сложное? Мне было слабо. Для меня будущее было только одно – туманное. Так я и жил себе в тумане неизвестности, довольно спокойно жил. Как вдруг однажды…

Однажды наша учительница французского Татьяна Леопольдовна вошла, нет – влетела в класс, сияя, как новый спортивный кубок.

– Ребята, – воскликнула она, – у меня потрясающая новость! К нам приедет по обмену группа ребят из приватного парижского лицея.

– Ах! Ох! Когда? Как? – Это наши девчонки попадали от восторга со стульев. Париж. Лямур. Тужур Ах! Ах!

– Мы сейчас с директором и завучами разрабатываем программу приема лицеистов, – продолжала Татьяна Леопольдовна. – И каждому из вас будет отведена своя роль. Каждый, я повторяю, каждый получит уникальную возможность пообщаться с носителями языка великого Мольера, Мериме и Гюго.

И с этого дня понеслось. Началась лихорадочная подготовка к приему французских детей. Я не говорю о том, как драили каждый, даже самый удаленный, закуток нашей школы, как в пожарном порядке меняли мебель и залатанный линолеум в некоторых классах, как стирали ламбрекены на окна и освежали портреты французских классиков. Тут подключили родительские комитеты. Я имею в виду репетиции стихов и песен на французском языке. Почти каждый день наша классная Римма Александровна отлавливала мальчишек по окончании последнего урока и отправляла в актовый зал. Девочки, понятно, шли туда добровольно. Там она нас отдавала в цепкие музыкальные пальцы Полины Эрнестовны. И мы пели Марсельезу – «Вставайте, дети отчизны», потому как день славы наступил. И песню Джо Дассена «Ошан зелизе». Не про магазин АШАН, а про Елисейские поля – центральный бульвар в Париже. Пели – это мягко сказано. Кто-то пел, кто-то мычал. Лично я старательно открывал свою варежку, потому что текста не знал. Наша Леопольдовна решила, что мы непременно должны участвовать в концерте для заграничных гостей. Наш класс готовил сценку из мюзикла по роману Виктора Гюго, некоторые учили басни Лафонтена по ролям.

Мало того, учителя придумали, что мы должны провести пешую экскурсию по центру нашего города на французском языке. Мол, будем гулять, фотографироваться и рассказывать о достопримечательностях французским школьникам, общаясь по ходу экскурсии. Всем ребятам нашего класса раздали листочки с текстом о фонтанах, об историко-художественном музее, о театре, о памятнике Шиллеру, о библиотеках города.

На меня Леопольдовна посмотрела задумчиво.

– Может, не надо? – спросил я умоляюще.

– Надо, Андрей, обязательно надо. Ты будешь произносить приветственную речь. Очень коротенькую, минуты на две. Я тебе напечатаю. Ты выучишь и будешь мне рассказывать на уроке каждый день, пока они не приедут.

Всё… Моё туманное будущее определилось. Оно стало определенно мучительным и сложным.

На другой день учительница, как и обещала, выдала мне листочек с моей приветственной речью. Велела письменно перевести её и учить наизусть перед зеркалом, радостно улыбаясь. Я целый вечер переводил речь по словарям, поскольку компьютерный переводчик выдавал мне какую-то галиматью. ШЕР ЗАМИ, НУ СОМ ТРЕЗЕРЕ ДЕ ВУАР ДАН НОТРЕ ЭКОЛЬ. То есть: «Дорогие друзья, мы очень счастливы видеть вас в нашей школе». И далее – о том, какая у нас замечательная школа с бассейном и библиотекой, в которой есть много книг на французском языке (вот интересно, кто их добровольно читает), с компьютерными классами, какие у нас дружные ребята и замечательные учителя (кому как), и как нам нравится изучать французский язык (это вообще с большой натяжкой). Короче, БЬЕН ВЕНЮ. Добро пожаловать.

Леопольдовна в целом одобрила мой перевод и пообещала поставить за четверть «четыре», если хорошо выучу текст. И вот я стал учить и всем рассказывать это бьенвеню. Мама сначала меня слушала внимательно, но на двадцатый раз сказала, что я могу учить речь самостоятельно. Папа скис быстрее. Надо заметить, что мои родители изучали в школе английский язык и ничем мне помочь не могли, так как слышали набор непонятных звуков. Я стал рассказывать перед зеркалом своему лохматому отражению, стараясь гостеприимно улыбаться. Эти экзерсисы у меня вызвали припадки смеха, и тогда я позвал своего одноклассника Тольку. Толька очень серьезно взялся мне помогать. Я даже не ожидал от него такой педагогической прыти. Он решил мне поставить французский прононс. То есть произношение. Мы стали подражать певцам, слушая французские песни, и репетировать грассирующий звук «р». У меня ничего не получалось. Толя заставлял меня набирать в рот воды и полоскать горло, потом я пробовал полоскать горло без воды. Все напрасно. Мое «р» не трепетало, как учила нас Леопольдовна. Довольно помучавшись, мы оставили звук «р» в покое и перешли к носовым звукам. Известно, что французы слега гнусавят. То ли у них нос устроен как-то особенно, то ли их предки страдали хроническим насморком, но так и не смогли его вылечить. Неважно. Толя предложил мне произносить приветствие, зажав нос пальцами: тогда мой французский прононс получился сносным. Но я же не мог выступать перед гостями, держа себя за нос!

– А у тебя нет аллергии на что-нибудь? – вдруг ни с того ни с сего спросил мой одноклассник.

– Нет, а что? – удивился я.

– А то, понюхал бы свой аллерген, собачку там или цветок какой, нос бы и заложило, – с сожалением ответил Толька…

– А может, попробуешь, понюхаешь что-нибудь, – не унимался он.

– Ну, давай попробуем, – согласился я. Мы пошли в ванную комнату, и я стал нюхать все подряд пузырьки и баночки с мамиными духами и кремами, шампуни и гели для душа. Чихнул пару раз, но нос не заложило.

– Пойдем в комнату, засунешь голову под диван и вдохнешь пыль!

– Ты что, совсем чокнулся?! – возмутился я.

– Нет. Просто бывает непереносимость домашней пыли.

Я согласился и полез под диван. Прочихавшись, я убедился, что на домашнюю пыль у меня, к сожалению, тоже нет аллергии. Толька задумался.

– Айда ко мне, – сказал он решительно, – будешь нюхать нашего кота Барона. Может быть, ты не переносишь шерсть животных. У вас же их нет.

Мы пошли в прихожую надевать куртки.

– Куда вы, а уроки? – остановила нас мама перед самой дверью.

– А мы как раз насчет уроков к Толе сбегаем, и я сразу вернусь! – на ходу соврал я. Не мог же я сказать, что иду нюхать кота.

– Хорошо, – кивнула мама и вернулась на кухню.

Мой товарищ жил неподалеку. Проверка на кошачий аллерген чуть не стоила мне глаза. Барон был явно не в духе. И когда я приблизил к нему свой нос, то еле успел увернуться от его лапы. Кот не привык, наверное, чтобы его люди нюхали. Обычно было всё наоборот. Толька поймал своего пушистого друга и стал чесать его за ухом. А вот это коту понравилось, и я спокойно понюхал его спину. Ну, ничего. Никакого заложенного носа.

– Должна же быть у тебя на что-то аллергия. Сейчас у всех нормальных людей есть непереносимость чего-нибудь, – не унимался мой одноклассник. – Я, например, на апельсины и мандарины чешусь.

– А я – на химичку нашу. Но нюхать я её не буду. Да и не поможет, думаю, – ответил я с досадой. – Толька, отстань ты от меня со своим прононсом.

Итак, мы оставили в покое моё произношение, и я стал просто зубрить текст, без выпендрёжа. Через неделю я мог рассказать текст хорошо, даже очень. Леопольдовна была мной довольна, только просила добавить чувств, душевности, так сказать. Приветственная речь уже отскакивала у меня от зубов… «Шер зами, ну сом трезере де ву вуар дан нотр еколь!» мог бы я протарахтеть, даже если бы меня разбудили посреди ночи.

Первый день

Наконец, этот день настал. «Лежур де глюар етаривэ» – «День славы наступил», как мы пели в Марсельезе. Делегация прибыла в наш город, и завтра утром мы должны были принять её в стенах школы. Накануне я сходил в парикмахерскую и состриг с висков лохмотья. Мама купила мне новые чёрные замшевые туфли. Утром я надел накрахмаленную белую рубашку, чёрный костюм-тройку, который видел белый свет исключительно в дни торжественных линеек и олимпиад. Подушился отцовским «Хуго Босс». И надел его же галстук, серый в чёрную крапинку итальянской фирмы. Галстук нацепить меня уговорила мама: «Он так подходит к твоим серым глазам…» Я бы ни за что не поверил, если бы кто-то сказал мне, что я выряжусь таким мальчиком-мажором. Но именно чистоплюйный мажор смотрел на меня из трюмо. Тьфу три раза…

– Какой ты у меня чудесный! – умилилась мама и чмокнула меня в макушку на прощанье.

И вот в школьном фойе висят шары и плакаты со словами «Добро пожаловать» на двух языках. Из динамиков звучит музыка оркестра Поля Мориа. Цветы, нарядные ученики и учителя. К школе подъехал белый лакированный автобус с тонированными окнами.

Двери открылись, из автобуса стали выходить французы. Лично я обалдел от такого сюрприза. ТАМ БЫЛИ ОДНИ ДЕВЧОНКИ! Куча гнусавых девчонок в голубых юбках и пиджачках. Поверх которых выложены белые кружевные воротнички. И вот это бело-голубое облако вытекало из автобуса на школьный двор, смеясь и о чем-то непрерывно мурлыкая. Ни одного парня! Все захлопали в ладоши и закричали: «Бонжур! Салю!» Как и было задумано.

Я думаю, учителя знали, что лицей женский. Они специально нас держали в неведении, чтобы не охладить пыл подготовки. У парней – на сто процентов. Я посмотрел на Тольку и других ребят. Они тоже держали челюсти, дабы не уронить на асфальт. Вот это финт. Я, конечно, слабак во французском, но тоже хотел подойти к какому– нибудь французу, хлопнуть дружески его по плечу и сказать непринужденно: «Салют, камарад, пратик тю ле спорт?» То есть, «занимаешься ли ты спортом, товарищ?» Спорт – он понятен на всех языках. И такой облом.

Пока я приходил в себя, директор произнесла короткую речь и пригласила гостей пройти в школу. Мы отправились по своим кабинетам. Каждому классу нашей параллели досталось по десять француженок. Когда все расселись за парты, Леопольдовна пригласила меня к доске. Она улыбалась и сияла неимоверно, в наверняка новом темно-синем платье (лично я его видел первый раз) с бирюзовой брошью. А на голове у неё была высокая прича, смахивающая на известную башню. Я вышел к доске.

Широко улыбнулся и бодро начал:

– О! ШЕРЗАМИ, НУ СОМ ТРЕЗЕРЕ ДЕ ВУ ВУАР… – и тут – конец… Тут я взглядом наткнулся на бархатных черных бабочек, ИЗ-ПОД КОТОРЫХ НА МЕНЯ СМОТРЕЛИ КАРИЕ ГЛАЗА,.И СМЕЯЛИСЬ. Она сидела за второй партой, с Ленкой.

– О! ШЕРЗАМИ, НУ СОМ ТРЕЗЕРЕ ДЕ ВУ ВУАР… – начал я опять свою речь. И дальше забыл все напрочь, абсолютно, то есть совершенно…

– Ничего! Ничего, – засуетилась возле меня Леопольдовна, – не волнуйся, Андрюша. Я понимаю, момент очень волнительный, но ты справишься.

– О! ШЕРЗАМИ… – начал я в третий раз… и споткнулся опять. Тряхнул головой, – НУ СОМ ТРЕЗЕРЕ. Мы очень счастливы… А сам пялюсь во все глаза на этих бархатных бабочек, устремленных на меня.

– Не волнуйся, Андрей, – слышу как будто издалека голос Леопольдовны. Да я ни капельки не волнуюсь!

– НУ СОМ ТРЕЗЕРЕ…

Самое смешное, что в этот момент я был действительно счастлив видеть её в нашем классе.

Когда я в шестой раз начал повторять своё «Ошерзами ну сом трезере», в классе заржали и наши, и гости. Леопольдовна подтолкнула меня к парте: «Садись, Андрей!» И сама сказала мою речь.

Потом начался урок французской литературы. На каждой парте лежал томик Виктора Гюго. Мы по очереди стали читать отрывок из «Человека, который смеялся». Три предложения читал наш ученик или ученица, три-четыре предложения читала французская лицеистка. Мы должны были следить за произношением. Наши старались вовсю. Особенно девочки: грассировали, гнусавили. Интересно, что француженки не гнусавили так, как нас учила Леопольдовна. По крайней мере, не все. У той девочки с бархатными ресницами был удивительно чистый и нежный голос. Когда дошла очередь до меня, я уже очухался и вполне сносно прочитал свой отрывок. В одном слове даже удачно рыкнул. Я сидел на предпоследней парте и не видел её. Но знал, что она в классе и слышит меня. И это было замечательно.

Затем у нас был урок технологии. Девочки вместе с гостьями пошли изучать кройку и шитье. Ну конечно, с парижанками обязательно надо о моде поговорить. А мы пошли в мастерскую, где обычно сверлили отверстия в заготовках. Но по просьбе классного руководителя и в виду того, что мы были одеты слишком нарядно, трудовик нам показал учебный фильм.

После этого урока была большая перемена, завтрак – и я понёсся в столовку наперегонки с другими учениками. Наши девчонки уже сидели за столами и пили какао с булочками, за соседними столиками завтракали наши гостьи. Увидев меня, они замахали руками: «О шер зами, ошерзам!» и стали смеяться. Я тоже помахал рукой и пошел к буфету за булкой.

В связи с приездом делегации мы не учились по шесть-семь уроков, как в обычные дни. Наши вечерние мероприятия считались тоже уроками. Посему после завтрака нас отпустили по домам переодеться и вернуться на экскурсию по городу.

– Ну, как твоя речь? – спросила меня мама, как только я появился на пороге нашей квартиры.

– Нормально… – ответил я, снимая куртку.

– Поделись впечатлениями. Есть будешь?

– Все потом, потом. Пожалуйста! Мне переодеться и на экскурсию надо.

Я сейчас больше всего хотел остаться один в своей комнате и подумать о ТОЙ девочке с бархатными ресницами и каштановой челкой. Интересно, как её зовут? Какие там французские имена. Все позабывал. Наверняка, что-нибудь особенное. Но в голове вертелась только Эсмеральда из Виктора Гюго. Ну нет, не может быть Эсмеральда. Это слишком. Надо спросить: «Как тебя зовут?» Где моя тетрадь. Господи, ведь это так просто. Программа первого класса. Двоечник несчастный. Посмотрю в словаре. Вот, нашёл. «Ты», «тебя», «как тебя зовут». «Коман тапэль тю?» Где мои джинсы?«Коман тапэль тю…» Где носки белые… Мама, где мои носки новые? А, вот… Коман тапэль тю… Футболка, нет не эта…. Вот эта пойдет…. Коман тапэль тю… запомнил, лошара?! Надо как-то реабилитироваться. Опозорился при всех, при ней особенно.

Вы поняли, какой винегрет крутился у меня в голове, пока я собирался на экскурсию. Я думал, чем бы мне приятно удивить гостей. Неприятно я уже всех удивил сегодня. Даже себя. Тут мне на глаза попала доска для скейта. Я решил её взять с собой. Экскурсия ведь пешеходная. Я сумею показать ей парочку олли и может быть, даже ноузслайд. Уж в этом-то я мастер. Это и без перевода понятно.

Мы вновь собрались на школьном дворе. Лицеистки были уже в джинсах, куртках, ветровках, с разноцветными шарфами на шеях. Стали совсем похожи на нас. Но у каждой на курточке красовался значок лицея. Наши и француженки уже перемешались и о чём-то болтали. Когда я подошел к ним, опять кто-то воскликнул: «О шерзами!», и все засмеялись. Я тоже засмеялся. Потом вскочил на скейт, сделал круг и пару кикфлипов, проехал по бордюру. Девочки захлопали. Когда я остановился, она сама подошла ко мне. Протянула руку и сказала: «Аннет». Я пожал её руку и ответил: «Андрей». Аннет отстегнула свой значок и приколола мне на ветровку.

– Сувенир пур туа, Андрэ.– Она улыбнулась и вернулась к своим. А у меня с собой ничего не было тогда. Я стоял, улыбался, как дурень. Спасибо, Толька хлопнул по плечу и сказал: «Ошерзами, дай скейт прокатиться!» Я очнулся. Вот с того момента меня стали называть в классе, да и во всей параллели, ОШЕРЗАМИ. А потом еще короче – ОШЕР.

Наконец пришли Леопольдовна с нашей классной руководительницей и повели нас на центральную площадь. Мы отправились по намеченному маршруту. Наши ребята очень хорошо рассказывали о городе, и мне даже было приятно их слушать. Вообще французский язык показался довольно приятным. По дороге мы дурачились, фотографировались. При каждом удобном случае я старался прокатиться на скейте и показать какой-либо трюк. Пока не навернулся, выполняя ноузграйнд.

– Ошер навернулся, – захохотал Стас. Но ко мне тут же подскочила Ленка и участливо спросила:

– Ничего не сломал себе?

Обернувшись к Стасу, Лена сказала:

– Как тебе не стыдно!

– Всё в порядке, – я бодро поднялся, отряхнул джинсы.

Тогда Римма Александровна, держась за сердце, попросила меня идти спокойно. Чтобы я домой вернулся целым и невредимым. Ну, классная всегда за нас переживает. Это понятно. А вот реакция Ленки меня слегка удивила. Потом мы сидели в сквере и ели мороженое. Я купил Аннет шоколадный рожок с орехами, а себе клубничный. И был рад услышать от неё «мерси».

Возле театра мы сфотографировались на общий снимок. Театр у нас очень красивый. Когда рассматривали барельефы, я, как бы ненароком, оказался возле Аннет и Лены. Глубокомысленно произнес фразу, выученную когда-то на уроке. Черт дернул меня за язык: «АРШИТЕКТЮР ДЕ ТЕАТР Э ТРЭ ЖОЛИ». Ленка хихикнула, а Аннет обрадовано кивнула головой и спросила что-то про спектакли.

То ли, какие спектакли мне нравятся, то ли – бываю я на спектаклях? Я вопросительно посмотрел на Лену. Она было хотела перевести, но откуда ни возьмись перед нами появился Стас и стал тарахтеть по-французски, горячо жестикулируя. Девочки засмеялись, а этот выскочка до того вдохновился, что стал корчить рожи. Так он в лицах изображал игру актеров, из какой-то театральной постановки. Девочки хохотали, держась за животики. А во мне поднималось негодование по отношению к этому зубриле. Влез в наш разговор и изображает из себя героя, дамского угодника. Так бы и треснул скейтом по его наглой физиономии. Я почувствовал себя лишним и утратил интерес к экскурсии. Тащился за классом и улыбался Аннет, которая иногда оборачивалась и махала мне рукой: мол, не отставай. Я злился на себя – неуча, на Стаса-выкрутаса, на Римму Александровну, что лишила меня моего козыря, запретив прыгать на доске. Экскурсия завершилась возле гостиницы, где остановились наши французские друзья. Потом мы разошлись по домам.

Дома к ужину меня ждала только мама. Отец был на дежурстве. Пахло корицей и блинами. Мы с ней долго чаевничали. И я, незаметно для себя, рассказал маме про все свои сегодняшние удачи и провалы.

– Эта девочка должно быть особенная, раз заинтересовала тебя. – подвела итог мама.– Ведь в вашем классе много хороших девочек.

– Не-а. Все дуры какие-то. Вечно насмехаются. А она действительно особенная. И я хотел бы с ней дружить.

– Тогда радуйся, они же не завтра уезжают, – улыбнулась мама.– Иди-ка лучше спать.

Я рухнул сразу в сон.

Второй день

На следующий день у нас было три урока и концерт в актовом зале. Для гостей поставили такие уроки, на которых было проще общаться. Физкультура, ИЗО, математика, например. На последнюю я возлагал большие надежды. Я хорошо решал уравнения и хотел вызваться к доске. Пускай Аннет увидит, что я не дебил конченый. Тянул руку так, что упал со стула.

– Ошер опять свалился, – сказал Стас и все захихикали.

Всё-таки этот задавала допросится. Достал он меня. Я ему рожу потревожу при удобном случае. Учительница вняла моим мольбам и вызвала к доске. Но я напрасно старался: французская программа по математике оказалась намного проще нашей. Где-то на уровне пятого класса. И ничего из того, что мы решали, они ещё не проходили. Поэтому француженки весь урок шушукались с нашим девчонками и листали какие-то журнальчики. Валентина Владимировна занималась с нами, мальчишками. И все, казалось, были довольны.

Потом был урок физкультуры. Мы играли в волейбол с лицеистками, провели весёлую эстафету. Надо сказать, что французские девочки оказались довольно спортивными.

Ловко прыгали, кидали мячи в кольцо, крутили хулахуп. Физкультура буквально пролетела. И мы, услышав звонок, с сожалением пошли в раздевалки. Настроение у меня было замечательным. Уж в волейболе я был, как рыба в воде. Французские школьницы очень удивились, что у нас нет душа. Их после урока отпустили в гостиницу, а мы, красные и возбужденные, пошли на ИЗО. Учительница рисования огорчилась, узнав, что французов не будет на её уроке. Ведь она приготовила фильм про пуантилизм и творчество французских художников Жоржа Сера, Поля Синьяка и Анри Кросса. Мы посмотрели фильм и стали рисовать натюрморт, подражая технике Сера. Мне понравилось тыкать пальцем в краску, даже удалось изобразить что-то, похожее на груши. Хотя художник из меня практически никакой.

После уроков мы разошлись по домам переодеться к концерту. Поскольку предстояло исполнять гимн, мне опять надо было надеть белую рубашку и галстук.

 
Allons enfants de la Patrie,
Le jour de gloire est arrivé!
Contre nous de la tyrannie,
L«étendard sanglant est levé, (bis)
Entendez-vous dans les campagnes
Mugir ces féroces soldats?
Ils viennent jusque dans vos bras
Égorger vos fils, vos compagnes!
 

По дороге домой я вспоминал слова Марсельезы. Теперь мне было как-то стыдно открывать рот на сцене, как квелая рыба.

Дома мама набирала на ноутбуке статью, но, стоило мне переступить порог, она все отставила и пошла на кухню собирать мне обед. Пока я принимал душ и мычал: «ален занфан де ля патрие», мама разогрела борщ и котлеты. Салат мы делали вместе.

– Не знаю, что мне подарить Аннет. Все будут дарить значки, магниты на холодильник и наборы открыток с видами нашего города. Я не хочу, как все. Ей подарят кучу магнитов, и как она вспомнит, где мой подарок? – советовался я с мамой.

– Обычно девочкам нравятся украшения, – ответила мама. – Подари ей что-нибудь из бижутерии. В каком стиле она одевается?

– Понятия не имею, – пожал я плечами.

– Вы, мужчины, не придаете значения тому, что для нас, девушек, очень важно, – вздохнула мама и покачала головой. – Какую одежду предпочитает Аннет: спортивную или романтическую?

– Скорее, романтическую. Не знаю я, это сказать сложно. – Я задумчиво жевал котлету.

– Можно подарить браслетик или бусы, – предложила мама.

– Какие?

– Янтарные или бирюзовые. Хотя для девочки это слишком помпезно.

Мы задумались.

– А давай ты бусы сделаешь сам? – вдруг оживилась мама.

– Как это?! – я подавился и закашлялся.

– Сваляешь из шерсти. Я тебя научу. Уверяю тебя, они понравятся Аннет. Таких бус ни у кого не будет!

Дело, знаете ли, в том, что моя мама увлеклась рукоделием. Уже год валяла из шести шарфы, беретки, украшения, сумочки. Она одарила своими изделиями всех своих подруг и знакомых, и все принимали её теплые вещи с радостью. Я подумал и согласно кивнул, ведь никаких других идей в мою голову не приходило. Мы договорились с мамой, что я не буду задерживаться после концерта, а сразу побегу домой делать сувенир для Аннет.

Актовый зал был забит до отказа. Пригласили на концерт представителей городского общества русско-французкой дружбы, несколько младших классов с их номерами, ещё каких-то гостей. Как и предполагалось, концерт начался с исполнения гимна Франции. Французские лицеистки в своих голубых костюмчиках сидели на первом ряду. При первых звуках музыки все встали. Во мне боролось два желания: видеть Аннет и спрятаться за кудрявую шевелюру Кристи, стоявшей впереди меня. С горем пополам я допел песню и с остальными учениками сел на место. Потом на сцене началось то, что я десятки раз видел на репетициях, поэтому туда я почти и не смотрел. Сами понимаете, куда я смотрел. Французским девчонкам, похоже, нравилось всё, что происходило на сцене. Они смеялись и громко аплодировали. Особенно пришли в восторг от бального танца в исполнении близнецов-пятиклашек. Это звезды нашей школы, брат и сестра Васильевы, занимали призовые места даже за пределами города. Они дважды, по просьбе гостей, станцевали парижское танго под песню Мирей Матье. Меня же потрясла басня Жана де Лафонтена «Ворон и лисица». Точнее, потрясла роль ворона, доставшаяся парню из параллельного класса. Он держал большой кусок желтого картона во рту и выронил его, в нужный момент открыв рот. Трудно было Леопольдовне дать мне такую роль, чтобы я не мучился? Сценка из мюзикла «Нотр Дам» тоже всем понравилась. Саня, игравший Квазимодо с подушкой на спине, меня просто добил. На репетициях он корячился по сцене без горба-подушки, и это было не так прикольно. Я искренне лупил в ладоши и кричал «браво».

Когда наши выступления закончились, на сцену вышли гостьи. Оказывается, они тоже приготовили несколько концертных номеров. Сначала хором спели народную песню. И это было замечательно. Мне стало как-то стыдно за моё кошачье пение. Представляю себе, как они веселились в душе, слушая нас, парней. Потом две из них играли на рояле, в четыре руки. Завершился концерт совместным исполнением песни Джо Дассена. Но я на сцену не пошёл. А Леопольдовна либо не заметила моего отсутствия в толпе, либо оказалась умнее, чем я думал.

После концерта наши ребята отправились провожать француженок до гостиницы. Все удивились, что я засобирался домой, а не пошел с ними. Ленка даже не поверила и переспросила:

– Ошер, ты что, заболел? Они же нас в номер пригласили, Дима им на гитаре поиграет, песни ещё попоем.

– А вот это уж точно без меня. Пока! – я махнул рукой и пошёл домой.

Удивительно, но мне показалось, что Ленка как-то сразу потухла. Странные они, девчонки.

Дома я скоренько поужинал и мы с мамой принялись за рукоделие. Мама приготовила яркие разноцветные куски шерсти, воду и жидкое мыло. Показала мне, как, оторвав кусок шерсти, смочить его в мыльной воде и катать в ладонях, постепенно усиливая нажим. Через некоторое время шерсть сваливается и превращается в плотный ровный шарик. Процесс валяния шариков мне даже понравился. С первыми двумя я провозился подольше, но потом дело пошло веселей. Мы решили сделать дюжину крупных бусин и нанизать их на тонкую атласную ленту. Через пару часов бусины были готовы. Мои ладони горели с непривычки.

– Зато в каждой бусине частичка твоей энергии, – засмеялась мама.

– Папа бы тоже посмеялся, если б опять не дежурил, – сказал я. – Где это видано, чтобы парень украшениями занимался?

– А знаешь, что в старину самыми лучшими вышивальщиками считались мужчины? Ты спроси Аннет. При дворе французских королей были цеха, где изумительной красоты вышивки на одежду делали мужчины. Они рисовали эскизы вышивок и исполняли их с математической точностью. Было даже звание главного придворного вышивальщика.

– Ну да?! – для меня это была новость.

Я стал нанизывать бусы на ленту. Для этого пришлось каждый шарик протыкать шилом и протаскивать через получившееся отверстие цыганскую иглу с ленточкой. Вот где мне потребовалась физическая сила.

– Как же я все-таки при всех ей бусы подарю?

– Ты их положи в небольшой подарочный пакетик. Сувенир в пакетике – и всё. Кому какое дело. А вообще, надо своей работой гордиться. У тебя какой-то ложный стыд.

Управившись с подарком, я собрал назавтра портфель и пошел спать.