Текст книги "Красная комната"

Потом пришел звук. Снова заплакал ребенок. Все тело Джин свело судорогой – и судорога пронзила сердце. Это был еще не сам страх, а предчувствие страха, охватившее все ее существо – предчувствие древнее, как сам мир.

Плакал ребенок. Снова плакал в отчаянной тоске, неизменной со дня основания мира. В этом звуке было столько скорби, что Джин больше не могла жить. Ей вдруг так остро, так отчаянно захотелось умереть! Все ее существо, встрепенувшись, как от разряда электрического тока, потянулось к этой мысли, как к живительному источнику. Эта мысль внушала страх, но она была так притягательна!

Собственно, само желание смерти уже было неким действием. Оно подталкивало, гнало вперед. Чтобы умереть, нужно было для начала встать, подняться на ноги, пойти на кухню, найти там острый нож и быстрым, резким движением перерезать себе вены – или, если хватит мужества, вонзить лезвие ножа себе в грудь…

Джин вдруг представила, как тягучие, темные капли ее венозной крови орошают стены красной комнаты, превращаясь в удивительный багровый солнечный свет – совсем как тот, что расплескался вдоль стен в тот странный первый день…

Она ясно и отчетливо представила себе это багровое марево. Оно ведь так поразило ее в первый момент знакомства с квартирой, что Джин сразу решила остаться здесь навсегда. Это странное чувство-предчувствие – капли ее собственной крови на стенах – вдруг подарило ей такие легкость и спокойствие, что, не сумев совладать с ними, Джин села на пол.

Прямо перед ней, задевая ее подолом белого длинного одеяния, неподвижно стояла женская фигура – беззвучное изваяние, воплощение страха и ужаса.

Руки женщины были подняты к груди. Джин вдруг показалось, что она держит маленького ребенка. Приглядевшись пристальнее, она увидела, что так на самом деле и есть. Это был тот самый ребенок, чей тоскливый плач наводил на Джин мысли о смерти – эту своеобразную порчу, которую человек, в сущности, наводит на себя сам.

Теперь в комнате царила тишина. Но эта тишина ужасала больше, чем крик. Джин застыла, потом резко задергалась, будто паук, и отползла назад. Она пыталась отодвинуться от этого жуткого изваяния, оторвать от себя это клеймо, эту печать смерти. Изваяние будто застыло в вечности, где не существует движения – только мертвенный покой.

Руки женщины шевельнулись. Джин поняла, что страшная фигура укачивает молчащего ребенка, словно пребывая вместе с ним в безграничных пространствах давно ушедших миров.

Зубы Джин выбивали барабанную дробь. Они ударялись друг о друга с таким отвратительным стуком, что ее буквально стало тошнить. Ей хотелось кричать, но она не могла этого сделать. Крик застрял в горле тугим комком, парализовал горло, будто превратившись в пучок окровавленных обнаженных нервов.

Затем раздался шорох. Это шуршал подол длинного одеяния страшной женщины, что беззвучно и прямо двигалась в сторону Джин, которой захотелось стать невидимой, и эта глупая мысль вдруг придала ей уверенности.

С трудом перекатившись по полу, Джин осторожно поднялась на ноги. Она серьезно опасалась того, что нормальный человеческий рассудок больше никогда не вернется к ней. Однако все происходящее с ней – все это безумие, утопившее ее разум в вязком тягучем болоте ужаса и скорби – было слишком реальным. Джин не могла понять, почему ее охватывают то ужас, то скорбь…

Скорбь, между тем, словно разливалась в воздухе, и Джин чувствовала на губах ее отпечаток как реально осязаемый предмет, похожий, к примеру, на вбитый в живую плоть и причиняющий адскую боль гвоздь.

Фигура раскинула руки. Младенца в них больше не было. Отчетливо, с ужасающей ясностью Джин видела старые сморщенные пальцы, покрытые желтоватой, как пергамент, кожей. Джин стало жутко до такой степени, что ее зубы сами по себе перестали стучать.

Раскинув руки в стороны, фигура остановилась прямо напротив Джин, и вдруг…

Утробный вой вырвался из груди чудовища. Фигура взмыла вверх. Полы ее длинного одеяния разметались, словно по ветру, на миг укрыв всю комнату и превратив ее в единое целое кошмара – в обжигающий источник вечной непрекращающейся боли.

Джин хотела завопить, но не смогла. Женская фигура неподвижно застыла в воздухе. Руки ее были вытянуты в сторону. Джин вдруг отчетливо увидела ее лицо. Это было лицо из древнего мира, познавшего всю человеческую скорбь. Это было лицо со следами всех бессмысленных человеческих поступков, лицо, сотканное из неверия и глупости, калечащих человеческие жизни. Это было лицо из прошлого, которое давит на плечи человека, как чугунная плита. Это было лицо, словно незаживающая рана, которая, широко открываясь, кровоточит все сильнее и сильнее и затапливает черной воспаленной кровью все вокруг.

Джин застыла в неподвижности. Краем ускользающего сознания она отчетливо видела, как изо рта существа, из раскаленной разверстой темной пасти вырывается сноп темного дыма и расползается кругом… Черный дым будто раздвигал стертые до крови губы существа – раздвигал как рану. В этом крике слышались отзвуки страданий всех веков, словно эта жуткая тень была их невольным свидетелем.

У ужасающего существа не было глаз. Вместо них в сухих провалах пустых глазниц бушевало яростное адское пламя – оно приближалось. Когти чудовища – черные, с запекшейся кровью – вдруг сомкнулись на горле Джин, перекрыв воздух, прошлое, будущее…

Джин падала, захлебываясь кровью и болью, – крови и боли становилось все больше. Тьма была готова поглотить ее без остатка…

– Евгения… Евгения… очнись…

Так ее никто не называл – даже мама в детстве. Кто-то с силой хлестал ее по щекам. Не ощущая физической боли, Джин слышала звук этих ударов. Она разглядела силуэт Вадима – скорее, даже не увидела, а почувствовала, что это именно он, увидела – и растворилась в безмолвии…

Глава 8

Вадим никогда не видел более странного дома. Ему показалось, что дом напряженно наблюдает за ним – наблюдает, как опытный разведчик, пытающийся определить из засады, что несет в себе незнакомец – опасность, тупое равнодушие или прямую угрозу.

А также показалось (абсолютно безумное чувство!), что здесь давным-давно никто не живет, поэтому дом настолько озлобился от собственной пустоты. Конечно, это было не так – подобное не могло быть правдой. В этом доме жили живые люди, у них были свои печали, неприятности, проблемы и радости – все то, что отличает нормальных живых людей. Однако ощущение, которое оставлял дом, было именно таким. Да, Вадим никогда не ощущал ничего подобного – даже близко ничего похожего. Оттого-то он неподвижно застыл напротив темных проемов окон, а они словно изучали, оценивали и выбирали его – искали в госте что-то важное.

На самом деле Вадим вовсе не собирался сюда приезжать. Это случилось неожиданно. И если кто-нибудь сказал бы ему, что после полудня он будет стоять перед этим странным домом, испытывая самые необычные ощущения, он громко рассмеялся бы этому человеку прямо в лицо.

Утром, по дороге на работу, Вадим машинально думал о случае, который произошел с Джин: кто-то испортил ее чертеж. Но это не вызывало у него неприятных мыслей – ничего подобного. Он просто думал о том, что надо обязательно подойти, поинтересоваться, как дела у Джин, и найти гада-вредителя. Ведь если этот негодяй нанес удар один раз, то он непременно ударит еще раз.

Но, едва Вадим вошел в офис, ему в глаза сразу бросился пустой стол Джин, перед которым с самым злобным видом стоял заместитель, что-то бубня себе под нос.

– Ваша сумасшедшая не явилась на работу, – злорадно сообщил он. – Наверняка наглоталась наркоты и валяется где-нибудь в отключке. Надо ее увольнять!

– Ты ей звонил? – спросил Вадим, не зная, что еще сказать.

– Да сто раз уже! Она трубку не берет. Гудки длинные, – буркнул заместитель. – Какие разговоры под дозой! Вы один можете терпеть эту дрянь! Да гнать ее в шею!

– Ну, ты подожди – сразу гнать, – поморщился Вадим. – Может, она заболела или еще что-нибудь случилось.

– Позвонить по-человечески, предупредить можно бы-ло?! Вот то-то и оно! Эта мерзавка обнаглела до такой степени, что нас уже и за людей не считает! Гнать ее в шею! – стоял на своем заместитель.

– А кто чертеж испортил, ты выяснил? – спросил Вадим, вдруг вспомнив, что думал по дороге на работу именно об этом.

– Нет. Камеры не работали в тот день. Их забыли включить. Хотя, может, и были исключения… Одна или две камеры, наверное, работали, – сказал заместитель.

Его удивляло то, что шеф думает о такой ерунде – подумаешь, чертеж!

– А уборщица? – Вадим толком не понимал, зачем он говорит все это, но все-таки продолжал.

– А что уборщица? Убрала чертеж, и всего делов! – пожал плечам заместитель.

– Ладно. Набери-ка ее еще раз! – попросил Вадим.

– Пожалуйста. Для вас специально, – заместитель с самоуверенным видом достал айфон, нажал кнопку вызова, и, отодвинув его от уха, продемонстрировал шефу длинные гудки. Телефон Джин явно не был отключен – просто никто не брал трубку.

Вадим почувствовал первый тревожный укол.

Он так и не понял, почему все пошло не так с самого утра, почему дела вдруг начали стопориться самым неподходящим образом. Все валилось из рук – предметы, отношения, смыслы, люди. Все бесило, вызывало острое раздражение и даже ненависть. Он чувствовал дискомфорт, из-за которого невозможно было сосредоточиться на работе. Вадим так наорал на заместителя, что тот вылетел от него как ошпаренный, не соображая, на каком свете находится – на этом или на том.

С этим надо было что-то делать. Через полтора часа Вадим сорвался с места, на бегу сообщив заместителю, что понятия не имеет, когда вернется.

Его джип попал в пробку по дороге к дому Джин. В это время центр всегда замирал в пробках. Вадим бесился, раздраженно барабанил по ни в чем не повинному рулю побелевшими костяшками пальцев.

В переулке было не протолкнуться от стоящих вплотную друг к другу машин. Но возле дома Джин было немного посвободнее. Это казалось странным – словно по какой-то совершенно необъяснимой причине никто не спешил парковаться рядом.

Собравшись с духом, Вадим вошел в дом. Старинная дверь открылась с трудом, издав утробный скрип, который, как битым стеклом, резал по нервам.

Был день, разгар рабочего дня, и, по идее, в доме должны были раздаваться самые разнообразные звуки – скрипы, стуки, голоса людей, музыка, детские крики, да, в конце концов, просто шаги. Но всего этого не было. Вадима поразило, что в доме царила абсолютная, безусловная, ничем не нарушаемая тишина. Он вдруг почувствовал себя так, будто к лицу его приложили душную, не пропускающую воздух подушку.

Тишина… Он никогда не слышал ее такой. Привыкнув к шуму современного города, мегаполиса, полного людей и проблем, Вадим чувствовал себя как рыба в воде среди многообразия этих порой удушающих звуков. Но здесь все было не так. Слишком уж плотным было облако этой противоестественной тишины. И в голове Вадима против его воли загорелась красная тревожная лампочка.

Он медленно начал подниматься по шатким ступеням, поражаясь, что никто не спускался ему навстречу. Никто не догонял его на лестнице, не сопел за плечом… Это казалось странным.

В личном деле Джин, которое хранилось в отделе кадров (у Вадима, понятное дело, был доступ ко всем документам из всех отделов), он подсмотрел номер ее квартиры. Она располагалась на втором этаже, к ней вели два довольно больших лестничных пролета. По идее, судя по возрасту дома, ступени должны были бы скрипеть. Но они не скрипели. Вадиму стало страшно. Почему? Он не смог бы этого объяснить.

Он вдруг почувствовал дрожь во всем теле, от которой кровь застывала, превращалась в лед, остужающий кости и вены. Какой-то липкий ужас поднимался из глубин живота. Лицо словно превратилось в застывшую хрупкую маску, которая приобретала все большую твердость от его встревоженного горячего дыхания. Ему было страшно по причине, которая находилась за пределами его разума, за пределами его интеллекта.

Вадим оказался на втором этаже спустя такой большой промежуток времени, что его хватило бы, чтобы обежать целый квартал, причем трижды. Он сам не понимал, почему так медленно шел сюда. Возможно, он стоял на ступеньках, пытаясь избавиться от охватившего его ужаса. Вернее, даже не избавиться, а хоть бы осознать на уровне инстинктов его причину.

Само время играло против него в этом доме, а ведь при обычных условиях оно всегда выступало его союзником! Здесь даже время казалось врагом, затаившимся в тени и выжидающим удобного момента, чтобы предательски ударить в спину. Да, в тени здесь подстерегала непонятно откуда взявшаяся беда.

Именно это сравнение с затаившимся рядом врагом пришло в голову Вадиму, когда он увидел приоткрытую дверь Джин. На полутемную лестничную клетку из квартиры падала полоска электрического света.

Не желая входить без спроса, Вадим нажал кнопку у двери. Звонок глухим дребезжанием отозвался в квартире. Ответа не последовало. Он ударил в дверь кулаком. Снова – никакой реакции. Из квартиры, где в разгар дня горел электрический свет, не раздавалось ни единого звука.

Вадим резко распахнул дверь и вошел. Свет горел в прихожей и на кухне. Дверь в гостиную была открыта, здесь электричество не было включено. Потоки солнечного света освещали комнату до мельчайших деталей. Вадим решительно шагнул и… застыл у самого порога.

За огромным круглым столом посередине комнаты (массивным, потемневшим от времени; настоящий антиквариат) он заметил ногу. Это явно была нога Джин, казавшаяся безжизненной и выглядевшая, как кем-то случайно забытая ненужная вещь. И в этом было что-то настолько до боли трогательное, что к горлу Вадима подступил комок.

Он обогнул стол. Джин лежала на боку. Глаза ее были закрыты. На ней была шелковая рубашка; бретельки сползли с обнаженных плеч, на которых были отчетливо видны багровые, вспухшие, налитые синевой пятна, как будто ее не только душили, но и пытались разорвать на части кожу. А вот и засохшие пятна крови, застывшие на полу.

Руки Джин, безжизненно упавшие на пол, выглядели еще хуже. От кистей до локтей буквально не было живого места. Они были исполосованы глубокими резаными и рваными ранами, как будто Джин попала в лапы когтистого свирепого хищника. В некоторых местах кожа буквально свисала полосками – кровавыми ошметками, – и это зрелище было самым страшным из всего, что здесь увидел Вадим.

На полу была кровь. Она уже успела застыть. Крови было не так много, но все же достаточно для того, чтобы понять – с Джин случилось что-то очень серьезное. Настолько серьезное, что не хотелось даже думать об этом!

Опустившись на колени рядом с Джин, Вадим дотронулся до ее щеки – ледяной, как в самый лютый мороз. Но Джин была жива. Он слышал едва различимое дыхание – настолько слабое, что оно напоминало тонкую нить, вот-вот готовую лопнуть от любого неосторожного прикосновения.

– Джин!.. Джин!.. Ты слышишь меня?

Вадим хлопал ее по щекам, но девушка не подавала признаков жизни. Только дыхание ее становилось все более прерывистым и тихим.

Он вызвал «скорую помощь» и в ожидании медиков принялся расхаживать по квартире. Попытался осмотреть квартиру и не нашел в ней ничего подозрительного – по крайней мере, на первый взгляд.

В спальне Вадим увидел разобранную постель, возле которой горела зажженная лампа. Он понял, что Джин встала посреди ночи с кровати и пошла в гостиную. Смятые простыни свидетельствовали о том, что сон ее был беспокойным. Подушка на кровати была одна – да и вообще в квартире не замечалось следов пребывания мужчины.

В гостиной тоже все было в порядке – за единственным исключением. На полу у камина была рассыпана горстка пепла, а решетка самого камина отодвинута. Он подумал, что Джин, похоже, хотела разжечь камин. Вот это было странно. Зачем разжигать камин летом? Возможно, она пыталась сделать это посреди ночи – но по какой причине, для чего?

Думая об этом, Вадим услышал топот поднимающихся по лестнице людей, а затем резко задребезжал звонок. Приехала «скорая».

– У нее болевой шок. Похоже, именно от него она потеряла сознание. – Пожилая женщина-врач уставилась на Вадима в упор. – А вы не знаете, кто это сделал?

– Нет, конечно! Откуда?! – Вадим вдруг понял, что в глазах врача он – первый подозреваемый.

– Кто мог ее так избить, вы не знаете? – врач бесцеремонно продолжала допрос.

– Не имею ни малейшего понятия!

Вадим вдруг подумал, что ничего не знает о жизни Джин. Тем более он не знает, встречается ли она с кем-то и есть ли у нее постоянный приятель.

– А вы кто будете пострадавшей? – санитар, заполнявший бумаги, задал вопрос в тон врачу.

Оба, похоже, не испытывали никаких сомнений в том, что именно Вадим избил бедную девушку.

– Я ее… друг… – Вадим вовремя прикусил язык, сообразив, как глупо будет звучать слово «работодатель». – Друг, но не близкий. Я ее коллега. Она не пришла на работу, и я решил съездить, узнать, что с ней случилось. И вот нашел ее в таком виде…

– Ей понадобится переливание крови и много чего еще. Это можно сделать только в больнице, – заявила врач, строго глядя на Вадима. – Хочу вас предупредить, что мы обязаны сообщить о произошедшем в полицию.

– Обязательно! – Вадим кивнул. – Я и сам намерен обратиться в полицию. Я хочу узнать, кто ее так избил, и найти этого подонка!

* * *

Джин везли по белому кафельному коридору больницы. На каталке она выглядела совсем маленькой и нелепой, как сломанная кукла.

Вадим позвонил своему приятелю из полиции, который часто помогал ему решать разные скользкие вопросы. Как и у любого бизнесмена, у Вадима были свои люди в полиции, свои определенные связи.

Его друг Артем Ситников был следователем – молодым, но ушлым. Ему не исполнилось и тридцати, но уже и среди коллег, и среди криминальных авторитетов он считался очень серьезным человеком. Дядя Артема был замминистра МВД – человек настолько влиятельный, что Артема побаивались не только его собственные начальники, но и важные городские чиновники. По карьерной лестнице Артем двигался вверх стремительно. Никто не сомневался в том, что рано или поздно он возглавит полицию города.

С Вадимом Артема Ситникова связывали прочные дружеские связи. Они вместе гуляли с девицами в ресторанах и ночных клубах, вместе пили и очень скоро стали вообще не разлей вода. Вадиму импонировала жизнерадостность Артема, жадность ко всему неизведанному и новому, фонтанирующая через край энергия – то есть все то, чего у самого Вадима не было и в помине.

Конечно, с таким, в общем, незначительным делом, как дело Джин, Вадим мог бы обратиться к кому-нибудь другому и получить исчерпывающую информацию плюс посильную помощь. Но он решил подключить тяжелую артиллерию – чтобы уж наверняка. Ему очень не понравилось то, что случилось с этой странной девушкой. Джин с некоторых пор почему-то начала занимать слишком много места в его мыслях.

Вадим кратко рассказал по телефону о том, что произошло, и попросил проверить информацию. Артем приехал в больницу лично, и вид у него был хмурый.

– Твоя девица проходит как свидетельница по делу об убийстве ребенка в Сосновом Бору, – с порога начал Артем.

– Я знаю, – кивнул Вадим. – Я сам вытаскивал ее оттуда.

– Зачем? Ты на нее запал? – прищурился Артем.

– Не в том суть. Коттедж, в котором произошло убийство, – нашей постройки, – Вадим тяжело вздохнул. – Именно она занималась дизайном проекта.

– Я знаю, – Артем кивнул. – Депутат будет его теперь продавать – сразу по окончании следствия.

– Это понятно, – пожал плечами Вадим. – Никому ведь не нужен дом, в котором произошло убийство ребенка.

– Наши ребята пробили данные по твоей девице через базу по другим делам, – сказал Артем. – Она чистая. Не привлекалась, нет за ней ничего криминального. Вообще о ней очень мало сведений. Как будто кто-то стер информацию.

– Что это значит? – нахмурился Вадим.

– Да ничего страшного, расслабься! – хохотнул Артем. – Полно на свете таких людей, на которых мало данных. Это значит только, что насчет криминала она чистая. За ней ничего нет. Тут в другом вопрос…

– В чем это? – Вадим уже догадывался, что он услышит в ответ.

– Если кто-то пытался ее убить – а ее пытались убить, в этом нет никаких сомнений, – значит, она видела либо знает что-то серьезное о том коттедже, где убили ребенка, – серьезно сказал Артем.

– Ты хочешь сказать… – Вадим затянул паузу.

– Она могла видеть убийцу, и тот ее выследил. Именно это я и хочу сказать, – кивнул Артем.

– Девочку… убитую, – тяжело сглотнул слюну Вадим, – опознали?

– Опознали, – кивнул Артем, – местная жительница. Дочь рабочего. Отец ее работал на строительстве этого коттеджа. Она часто приходила к отцу на стройку. Была и в тот день.

– Ее видели? – спросил Вадим.

– Да, в тот день она пришла днем. Отец работал в подземном гараже, а не в самом доме. Девочка спустилась в гараж и разговаривала с ним, – сказал Артем, – но никто не видел, как она уходила.

– Что это значит? – Вадим не понял.

– Отец дал показания, что где-то через полчаса он велел дочке идти домой и ждать, когда придет с работы мама, – продолжил Артем. – Он утверждает, что девочка ушла днем, но никто из других рабочих это не видел. Надо ли говорить, что домой девочка не вернулась…

– Родной отец мог ее убить? – содрогнулся от одной этой мысли Вадим.

– Проверяем и эту версию, – Артем поморщился. – Мерзкое дело. Непонятно другое: если убил отец, то зачем ему ее было переодевать?

– Как это – переодевать? – опешил Вадим.

– А вот так! Платья, в котором ее обнаружили, в гардеробе девочки вообще не было. На ней чужое платье, – сказал Артем с сокрушенным видом. – Это утверждают и отец, и мать, и даже их родственники. Да и рабочие показали, что к отцу девочка прибежала в спортивных шортах синего цвета, в розовой майке и голубых шлепанцах. Волосы ее были забраны в хвостик розовой резинкой, а не заплетены в косички. То есть никакого платья на ней не было.

– Маньяк? – в лоб спросил Вадим.

– Так, я ничего тебе не говорил! – рассердился Артем. – Хватит разводить панику! Кто-то узнает, что я разболтал, так даже дядя не поможет!

– Значит, маньяк, – кивнул Вадим. – Девочку задушили. А ведь Джин тоже пытались задушить!

– Может, это один почерк, – криво усмехнулся Артем, – только других убийств пока не было. Понимаешь?

Вадим не успел ответить.

Из-за белой двери вышел врач – тот самый, который принимал Джин. Он сделал Вадиму знак подойти.