Текст книги "Игра в саботаж"

Какой долгой ни показалась ему дорога, приехали они ровно к 16 часам. Насмерть перепуганная главврач провела Емельянова в гостиную на первом этаже главного санаторного корпуса. Несмотря на то что было самое начало весны, да еще и очень холодной весны, санаторий работал, если и не в полную нагрузку, то хотя бы вполовину. Во всех корпусах топили, была горячая вода. Именно поэтому тех погорельцев, которые не смогли разместиться у друзей и родственников, и отправили сюда.

Как узнал Емельянов буквально за десять минут до выезда, дом разрушился не полностью. Нижняя часть его осталась нетронутой, можно сказать, в жилом состоянии. Были уничтожены только последние этажи. Дом планировали восстановить в течение нескольких месяцев и разрешить людям вернуться в свои собственные квартиры.

А пока его отрезали от всех коммуникаций – газа, света, воды. Жильцам тех квартир, которые были не повреждены, позволили подняться к себе и забрать ценные вещи. А потом входы опечатали, и стоял дом мертвый, ничем не напоминая, что когда-то здесь кипела жизнь.

К удивлению Емельянова, в уютной гостиной санаторного корпуса погорельцев собралось не много. Главврач провела его в комнату и мгновенно исчезла. Опер ее понимал – люди, которых не коснулась беда, предпочитали держаться подальше от таких неприятных вещей, как, к примеру, взрыв дома, даже если они вообще не имели к этому всему никакого отношения. Понимать-то он ее понимал, но раздражения сдержать не смог.

Поэтому, нахмурившись, он выступил на середину комнаты и заговорил коротко и сердито:

– Здорово, граждане! Я из милиции. Итак, кто что видел, кто что заметил, может, что подозрительного, в день взрыва, рассказываем…

И для проформы даже раскрыл планшет с блокнотом, на самом деле не собираясь ничего записывать. А люди загалдели – все одновременно, и казалось, что голоса их звучат сразу со всех сторон.

Больше всех старались, конечно, женщины, пытаясь донести до него уж совсем полную ерунду – о каких-то поломанных форточках, о плохой еде в санатории, прочую белиберду… Емельянов, слыша это, почти физически мучился от того, что нельзя на них прикрикнуть как следует.

Если бы эта стая баб сидела у него в кабинете, он моментально навел бы порядок. А тут… Галдят и галдят – ну чисто куры в курятнике! Невозможно выдержать! Да еще и в такой тяжелый для него день.

Послушав этот галдеж с минуту, Емельянов поднял предостерегающе руку и гаркнул:

– А ну тихо, граждане! Отвечаем в порядке очереди, по существу! Кто что видел подозрительное? Говорит один – остальные молчат!

Это произвело свое действие – курицы вмиг притихли. В наступившей тишине откуда-то сбоку раздался старческий голос:

– Да вы шутите, молодой человек? В этом взрыве все как есть подозрительное! А вы говорите…

Емельянов обернулся на голос. У одного из окон сидела пожилая супружеская пара – муж и жена лет шестидесяти, не меньше.

– Домá себя так не ведут, – мужчина смело выдержал взгляд Емельянова.

– А как ведут? – растерялся тот.

– Молодой человек, я инженером проработал всю свою жизнь. И я вам профессионально заявляю: это был очень нестандартный взрыв. Часть дома – крыша с карнизом, буквально поднялась на воздух, а потом была отброшена взрывной волной на такое расстояние, которое было бы просто невозможно, если б взорвался бытовой газ. К тому же эту часть дома словно аккуратно разрезали ножом, ну, будто прошелся мощный сварочный аппарат. И вы что, хотите меня уверить, что такой взрыв мог устроить бытовой газ, который накопился в результате утечки в обычной квартире? – Несмотря на странное изложение своей мысли, мужчина не отказал себе в одесской интонации.

– А что же это было, по-вашему? – удивился опер. К подобному он явно оказался не готов. Да и вообще, когда думал про этот дом, в голове возникало лишь одно: «Да гори оно все синим пламенем, красным знаменем!»

Конечно, такую дурацкую поговорку Емельянов ни за что бы не произнес вслух – он не был самоубийцей по натуре. Но вот избавиться от нее не мог. Потому и растерялся, слушая слова пожилого инженера, что случалось с ним довольно редко в его профессиональной жизни. А в важных, ответственных случаях – вообще никогда.

– Что это было? – Инженер пожал плечами. – Я бы предположил, что это была какая-то новая, неизвестная науке взрывчатка, которая находилась в одной из квартир.

– Взрывчатка? – Тут Емельянов уже мог парировать. – Вы, вообще, представляете себе количество взрывчатки, которое понадобилось бы для того, чтобы взорвать полдома? Так ею должна была быть забита вся квартира!

– А вот тут вы ошибаетесь! – Инженер был по-прежнему спокоен. – Есть очень много примеров взрывоопасных веществ, малое количество которых производит неимоверные разрушения. Например чистый глицерин. Или еще какие-то новые, синтезированные вещества, которые каждый день получают наши ученые. Вы поймите, что от взрыва бытового газа дом не мог повести себя так! Подобного характера разрушений я не видел никогда в жизни, а мне, уж поверьте, приходилось видеть немало разрушенных домов, в том числе и от взрывчатки! Я чинил поврежденные взрывами коммуникации. И я вам точно говорю: это был не газ!

– Хм… – Емельянов вдруг почувствовал, как под его ногами разверзлась пропасть: все его предположения разбивались в пух и прах. – Тогда для чего, по-вашему, это было? – уставился он на инженера. – Кто и с какой целью подложил взрывчатку?

– Думаю, это был теракт против советской власти, – пожилой человек смело встретил его взгляд. – Игра в саботаж, – произнес он четко.

Глава 6

– Так, – Емельянов облизал мгновенно пересохшие губы, – вы говорили кому-нибудь об этом, кроме меня?

– Говорил, – кивнул инженер, – говорил товарищам из органов госбезопасности. Они очень внимательно выслушали мои слова, кое-что записали, да и только. А это очень важный момент. Если в доме действительно жил такой человек, вам, как карательным органам, обязательно нужно установить его связи и личные данные. Все это может нести опасность.

– Да, согласен, – опер деланно кивнул. – А вы, может, подозреваете, кто это мог быть? Кто-то из ваших соседей?

– Да что тут гадать! – вдруг вмешалась одна из женщин, сидевших в первом ряду, похожая на торговку с базара. – Псих этот был, с пятого этажа! Тот, кто сгорел!

Читая оперативную разработку, Емельянов уже знал, что при взрыве погиб некто Тимофеев, преподаватель Политехнического института, 45 лет. Жил один, женат не был, коллеги по работе и соседи считали его странным. Он стал единственной жертвой взрыва, так как утечка газа, судя по всему, произошла именно в его квартире.

– Так, – опер тяжело вздохнул, чувствуя, что снова проваливается в какую-то бездонную яму и про себя кляня свое начальство чем попало. – Вы хорошо его знали?

– Я? Нет, видела всего пару раз. Но по нему сразу было видно, что он чокнутый.

– А ведь она правду говорит! – вмешалась еще одна женщина. – Я его вечером, когда взрыв произошел, в парадной встретила. Аккурат за час до взрыва. И перепугалась.

– Почему? В каком он был состоянии? – Емельянов все-таки сделал пометку в блокноте, хотя десять минут назад думал, что этого не придется делать, что вся история – сплошной пустяк.

– В страшном! – Женщина сделала трагическое лицо. – Глаза у него были совершенно безумные. Смотрел – и словно ничего не видел. Совсем стеклянный взгляд. Я сначала подумала, что он пьяный, так как он еще и шатался, и припадал к стене. Но потом принюхалась – запаха алкоголя не было. А еще он бормотал себе что-то под нос.

– Что именно? – насторожился Емельянов.

– Да я не разобрала! Что-то вроде «они повсюду, они в стене…» Ну бред какой-то. Я еще тогда подумала, что он совсем свихнулся.

– А за две недели до этого, – вступил в разговор молодой парень, – он из окна хотел выброситься, представляете?! Я с друзьями поздно домой возвращался и увидел, как он стоит на подоконнике, в полный рост. Так стоял, словно прогнуть вниз хотел. Я уж было думал бежать к телефону-автомату, звать милицию, скорую. А он с подоконника сошел, и все. Помню, я еще тогда подумал, что у нас в доме чокнутый завелся. Надо бы сообщить, куда следует, чтоб на лечение его отправили, что ли. А потом вдруг – бац, и взрыв…

Тут все снова заговорили одновременно, и Емельянов понял, что затронута тема, которая интересовала всех. Было очевидно, что люди, пострадавшие от взрыва, говорили и думали об этом не один раз. Он дал им всем выговориться, подождав минут пять, а потом снова поднял вверх руку.

– Так, тихо всем! Снова говорит кто-то один. Кто из соседей знает, с кем общался этот Тимофеев? Может, он дружил с кем-то в доме? Ходили в гости друг к другу чаю попить, например.

Все снова загалдели, а потом смолкли. И вдруг в тишине раздался голос женщины, которая испугалась Тимофеева в подъезде:

– Да я же знаю! Это Лариска! Лариса Клименко из 23 квартиры! Она к нему подкатывала!

– Здесь есть Лариса Клименко? – Емельянов обвел глазами собравшихся.

– Нет ее, – откликнулась молодая девушка. – Она с утра в город уехала. И до сих пор не вернулась.

Емельянов записал в блокноте имя и фамилию: «Лариса Клименко». Потом снова повторил, что если кто что вспомнит, пусть обратится с заявлением, и распустил людей. Через десять минут он уже стоял в кабинете главного врача.

– У вас есть список всех людей, кто здесь живет? Вы же переписали их данные по документам, так? Нужна вся информация по Ларисе Клименко.

– Да, сейчас, – главврач порылась в бумагах на столе, достала какой-то журнал. – Вот, здесь все записано. Клименко Лариса Андреевна, уроженка Одессы, 43 года. Вот ее паспортные данные, смотрите. Работает вроде портнихой в ателье на проспекте Мира. Как я поняла, в квартире в сгоревшем доме она проживала одна.

– Во взорванном доме, – машинально поправил Емельянов, затем уточнил, в какой комнате сейчас проживает Лариса Клименко, и пошел в жилой корпус.

Женщина жила в комнате номер 8, там было заперто. Пока опер дергал дверь, отворилась соседняя. Выглянула та самая девушка, которая и вспомнила про Ларису Клименко.

– А Лариса пока не возвращалась. Я бы вам сказала. А я Аня. – Девушка откровенно кокетничала с ним, но Емельянову она почему-то не понравилась – было в ней что-то ехидно-хитрое, а он не любил таких.

– Вы хорошо ее знали? – подошел он к ней.

– Ну как хорошо… Она маме наволочки и пододеяльники прострачивала. Она портнихой в ателье швейном работает. И весь дом судачил, что она была просто помешана на мужиках.

– В каком смысле? – насторожился Емельянов.

– А в прямом! – воскликнула Аня. – У нее ж мужик за мужиком в квартире сменялся, позор просто! А как она за эти Тимофеевым бегала – это ж было сплошное посмешище! Он, конечно, был дядька красивый, ничего не скажешь. И жил один, значит, жилплощадь есть. Но точно был не от мира сего, подвеенный какой-то, – пожала плечами она. – И разговоры какие-то странные вел. А один раз я подслушала… Ну, когда Лариса зашла к нам, маме заказ принесла. И вот она сказала… – Аня запнулась.

– Что именно? Не бойтесь, говорите! – подбодрил ее опер.

– Ну, сказала, вроде Тимофеева вызывали на допрос в КГБ. Она все боялась, что его арестуют. А он вдруг к вечеру вернулся домой.

– Значит, у них были отношения, он ей доверял? – сделал Емельянов простой вывод.

– Ну, да, – кивнула Аня. – Она все время шастала к нему в квартиру. Конечно были. Только вот вместе они никогда никуда не ходили. А в его квартире Лариса торчала постоянно. Влюблена в него была, ну как кошка. А он, я так понимаю, ее вообще не замечал. Знаете, было аж обидно за нее.

– Сколько времени длились эти отношения, не заметили?

– Ну, месяца три – четыре точно. Она в последнее время такая гордая ходила – значит, думала, что с ним все серьезно. А у него точно с головой что-то было!..

– Ясно. У меня к вам просьба, – доверительно заговорил Емельянов. – Вот вам мой служебный номер телефона. Когда Лариса вернется, попросите ее мне срочно позвонить. Хорошо?

– Хорошо! А мне можно звонить? – улыбнулась призывно Аня, явно кокетничая.

– Всем можно, – отрезал опер. Впрочем, он тут же смягчил свой тон, исключительно из хитрости. – А вы не знаете, куда она пошла? Может, она на работе?

– Нет, – мотнула головой Аня. – У нее сегодня выходной. Она не каждый день работает, у нее сменный график. Куда пошла, не знаю. Утром собралась, и ушла, часов около 11. Да, маме сказала, что едет в город.

По дороге на работу Емельянова мучило какое-то странное чувство, словно он нащупал зацепку. Дело, казавшееся совсем пустяковым, превращалось во что-то серьезное. Псих «террорист» и его сексуально озабоченная подруга как-то не укладывались в общие рамки. Тут уже могло наклюнуться что-то интересное. Конечно, это означало, что Емельянову придется заниматься еще и этим делом. Но хоть не бумажки заполнять!

– Пролетарский бульвар, 33, останови, – скомандовал он шоферу, и машина остановилась прямо напротив Одесской киностудии.

Не откладывая дела в долгий ящик, Емельянов решил пообщаться с коллегами Киры Вайсман, раз уж он оказался здесь поблизости.

На киностудии жизнь била ключом. Показав свое удостоверение на вахте, Константин попросил отвести его в нужный цех. И, пока в сопровождении вахтера он шел по киностудии, вовсю разглядывал каких-то людей в исторических костюмах. Дамы в кринолинах и мужчины в дивных одеждах курили, ели пирожки, болтали. Емельянову казалось, что он никогда не поймет этот причудливый мир кино. Он любил реальность, а здесь, в этом мире, жили исключительно фантазиями. А лучше, чем кто-либо другой, Емельянов знал, что именно к фантазерам и мечтателям жизнь бывает особенно несправедлива и жестока.

В цеху вовсю кипела работа. Вахтер подвел его к представительной даме лет пятидесяти. Как оказалось, какой-то начальнице. Вкратце сообщив, что Киру Вайсман обнаружили мертвой в ее квартире, Емельянов попросил рассказать о ней. Немного поохав для приличия, дама совершенно не изменилась в лице. Более того, глаза ее даже злобно сверкнули. И опер понял, что она недолюбливала покойницу.

– Ну что вам сказать, – дама нервно переступала с ноги на ногу, – Кира была не особенно дружелюбна, наш коллектив не ценила и не уважала. Она все считала, что судьба несправедлива к ней и она достойна большего. Очень хотела уехать в Москву, стремилась туда изо всех сил. Поэтому к нам относилась надменно и презрительно. Насколько я понимаю, она взяла отпуск, чтобы поехать в Москву и попробовать там устроиться. Но, кажется, у нее ничего не получилось, потому что она вернулась.

– Кира Вайсман была хорошим работником?

– Ну каким может быть работник, который тяготится своей работой и выполняет ее из-под палки? – пожала плечами дама. – Не скрою, у нее были определенные способности, да и дело свое она знала очень хорошо. Но ее отношение к работе все портило.

– С кем из коллег она дружила?

– Разве что с Наташей Игнатенко. Их столы стояли рядом. Сейчас я вам ее приведу.

Наташа Игнатенко оказалась миловидной пухленькой брюнеткой. Узнав о смерти Киры, она искренне расплакалась. Это были настоящие слезы, Емельянов умел это понять.

– Да, мы дружили, – немного успокоившись, сказала она. – Ну, насколько это было возможно с характером Киры. Она была очень скрытной.

– Вы знаете что-то о ее личной жизни? С кем она встречалась?

– Сама Кира мне ничего не рассказывала. Но кое о чем я догадывалась. Слухи ходили по всей киностудии, все об этом говорили.

– О чем именно? – Емельянов приготовился записывать.

– У нее был роман с актером Павлом Левицким. Он приехал из Харькова сниматься на Одесскую киностудию, потом ему предложили место в Русском драматическом театре, и он решил остаться в Одессе насовсем. И с Кирой у них был очень бурный роман. Она потеряла свою осторожность, и все стали о них сплетничать, судачить о том, что Кира таскается, бегает за актером. А потом они расстались.

– Из-за чего? – нахмурился Емельянов.

– Левицкий увлекся другой женщиной, актрисой театра. А Кира не смогла это перенести. И очень страдала. Актеры, знаете, вообще непостоянны. Потом Левицкий бросил и ту актрису, но Кира его так и не простила, хотя он хотел вернуться к ней.

– Вы не знаете, Кира принимала снотворное? – перевел разговор в другое русло опер.

– Кира? Уверена, что нет! Она вообще таблетки не выносила, говорила, что у нее на них аллергия.

– А многие актеры принимают снотворные препараты?

– Да почти все. Без этого в актерской профессии не выжить. Нужно какое-то успокоительное. Здесь на этом добре вся киностудия сидит. Да еще и на нескольких препаратах сразу!

Поблагодарив девушку и отпустив ее, Емельянов задумался. Подруга Киры Валерия ничего не сказала о ее романе с актером. Не знала или не хотела говорить? А роман, оказывается, был бурный. Левицкого придется допрашивать. Емельянов поморщился – ему все больше и больше приходилось погружаться в чуждую ему актерскую среду.

На следующее утро из своего кабинета он позвонил главврачу. В голосе той чувствовалась тревога:

– А Лариса Клименко не возвращалась, – сказала она. – Сегодня мне звонили с ее работы, спрашивали о ней. Она должна была выйти на смену и не вышла. Не знаю даже, что и думать.

Емельянова охватило самое плохое предчувствие. Чего-то подобного он ожидал. А потому не мешкая отправился получать все данные на Ларису Клименко в паспортный отдел.

Через час на столе Емельянова лежала вся полученная информация и несколько фотографий.

Лариса Клименко оказалась вдовой, муж ее умер десять лет назад. Детей не было. И, судя по документам, живых родственников тоже, так как она была из детдома.

Квартира, в которой проживала Клименко, принадлежала ее покойному мужу. На фотографии было отображено стандартное, даже несколько нагловатое лицо – так во всяком случае подумал Емельянов. Судя по данным, Лариса Клименко была крашеной блондинкой, рост 162 сантиметра, вес – 55 килограммов. Выглядела моложе своих лет. Обыкновенная, ничем не примечательная женщина, таких – легион. Глядя на фотографию, можно было подумать, что такие женщины не попадают в беду. Однако тяжелое предчувствие не покидало опера.

Емельянов позвал того самого парня, который привез его в Треугольный переулок, и дал задание:

– Обзвони-ка, мил друг, ты мне все больницы, позвони в морг, узнай, не поступала ли женщина с такими приметами.

Сам он уже узнал по базе, что в списке пропавших без вести Лариса Клименко не значится. Впрочем, как раз это было понятно – кто бы стал подавать заявление в милицию и разыскивать ее, особенно так, сразу?

Через час парень заглянул в кабинет Емельянова:

– Все узнал! Докладываю: есть такая в городском морге. Привезли вчера ночью, около трех. Подобрали на улице. Судя по описанию, все совпадает.

Константин буквально помчался в морг. Ему повезло – дежурил знакомый патологоанатом, Виктор Васильевич, с которым ему уже не раз приходилось иметь дело. Это был достаточно толковый специалист.

Виктор Васильевич показал тело. Сомнений никаких не оставалось – в морге действительно была Лариса Клименко.

– Ее доставили ночью, около трех, – прикуривая сигарету, заговорил патологоанатом. – Наряд милиции вызвал скорую. Обнаружили ее поздние гуляки. Она лежала на ступеньках Главпочтамта, на Садовой. Сначала решили, что она пьяная, но запаха алкоголя не было. Вызвали милицию. При ней не было никаких вещей, сумки тоже не было.

– Одежда?

– Вот, – Виктор Васильевич отрыл шкафчик, достал пакет. Емельянов принялся рассматривать вещи: коричневое пальто, розовое шерстяное платье, черные туфли на высоком каблуке, бежевая комбинация, розовые чулки, белое нижнее белье… В карманах пальто ничего не было. Не было также ни украшений, ни часов.

Емельянов внимательно смотрел на тело и вдруг вздрогнул. Под подбородком, слева, у покойной Ларисы Клименко виднелся точно такой же синяк, как на лице Киры Вайсман! Это был отпечаток большого мужского пальца.

– Какая причина смерти? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Отравление нембуталом, – ответил врач. – Ей укол сделали под лопатку. Я нашел точку с застывшими каплями крови. Значит, дамочка не покончила с собой.

И тут Емельянов потерял дар речи! Перед ним на столе в морге лежало тело женщины, имевшей точно такие же признаки смерти, как и Кира Вайсман, гримерша из Треугольного переулка!

Однако эти женщины даже не были знакомы! Но, выходит, их смерти были связаны?

Емельянов растерялся. К такому сюрпризу он был не готов.

– Хочешь, удивлю? – спросил врач.

– Ну попробуй, – убитым тоном произнес Емельянов, все еще не пришедший в себя.

– У меня лежит труп еще одной дамочки, который имеет точно такие же признаки смерти – отравление нембуталом, след от инъекции с кровью и синяк на лице. Труп без документов, не опознан и тоже доставлен с улицы. Лежала на скамейке рядом с жилым домом. Но в этом доме она не жила.

– Показывай! – вскинулся опер.

Они перешли в соседнее отделение, и врач выкатил из шкафа каталку. Под простыней оказалось тело миловидной молодой девушки с коротко стриженными каштановыми волосами.

– Возраст – до 35 лет, рост 175 сантиметров, вес – около 50 килограммов. Худощава, с плохо развитой грудью. Имеется шрам от аппендицита. И, что самое интересное, она была в одной ночной рубашке, даже без нижнего белья и без обуви! И это в феврале! Поэтому нашедшие ее и вызвали милицию.

У Емельянова была фотографическая память, и он сразу отметил, что по базе данных женщина с такими приметами в розыске не значится. Ее не искали. Дело разрасталось на глазах как снежный ком.