Текст книги "Смерть в катакомбах"

Глава 6

Ночь с 5 на 6 января 1942 года, Одесса

– Идиотка! – Глаза Бершадова метали молнии. Сжав кулаки, он так стремительно пошел на нее, что Зина не успела отскочить. В первый миг она жутко растерялась – так сильно, что задохнулась. Раньше это уже с ней бывало – она полностью терялась при одном только упоминании о Бершадове. Но потом это прошло.

Несмотря на начало войны и все ужасы оккупации, несмотря на тяжкий крест смертельно опасной подпольной работы, с которой она справлялась не всегда, в отношениях с Бершадовым Зина чувствовала себя удивительно спокойно. Они любили друг друга. Между ними все было определено. Так она думала. Они принадлежали друг другу урывками, в смертельной опасности, что только усиливало остроту ощущений. И Зина уверовала, что так будет всегда. Она была его женщиной, а он – тем мужчиной, к которому шла все эти годы. Единственным мужчиной, который мог разгорячить ее застывшую кровь. Она не просто любила его – она его боготворила, благоговела перед ним, как перед каким-то высшим существом, божеством. И думала, что теперь все всегда будет так. И, главное, – он тоже по-другому станет к ней относиться. Если уж в его жизни она номер один.

Но, как оказалось, Крестовская ошибалась. Номером первым она не была, была лишь одним из многих номеров, составлявших костяк его жизни. Первым номером в жизни Бершадова был его долг, и в этом долге – он сам. И вот теперь Зина увидела его прежнего, и в глазах, сверкающих неподдельной яростью, блеснули отпечатки того самого прошлого, от которого она мечтала избавиться…

Она вдруг увидела перед собой того самого Бершадова, которого боялась до смерти. Того самого, что пытал ее в салотопке и готов был убить. Того самого, который однажды растоптал ее гордость и заставил быть его агентом, лишив последних крох собственного достоинства. Это снова был смертельно ядовитый, опасный, безжалостный Бершадов, а не близкий ей человек.

Куда делся, куда исчез тот мужчина, который спал с ней под одним одеялом, ласкал ее тело, целовал с неподдельной, самой искренней на земле нежностью и смеялся? Тот, который, крепко прижимая к себе, дарил ей надежду и силу крепостью своих объятий и самое невероятное на земле счастье – упиваться любовью, пока огонек его сигареты тихо тлеет в ночи?

Все изменилось, и Крестовская вдруг почувствовала такую потерю, что это разочарование причинило ей просто физическую боль. Лучше бы он ее ударил. Она перенесла бы это легче. А так… Иногда возврат к прошлому несет урон более разрушительный, чем физический удар.

– Идиотка! – Бершадов подступал к ней с кулаками. – Ты поставила под удар всю нашу операцию! Ты едва не сорвала наш план! Все – псу под хвост! Тупая дрянь!

– Я ничего не сделала! – Обида этого обвинения и разочарование заставили Зину сопротивляться. – Не сделала ничего! Ее арестовали. Арестовали до того, как я к ней подошла!

– Ты действительно не понимаешь? – Григорий вдруг сбавил тон и остановился буквально в десятке сантиметров от нее. – Ты не понимаешь, что ты сделала?

– Нет, – лицо Крестовской мертвело на глазах, она это просто сама ощущала.

– Тебя могли арестовать вместе с ней. Я действительно удивляюсь, почему тебя не арестовали. Что ты делала на этом самодельном толчке?

– Как это что? – Зина совсем растерялась. – Ты же меня послал! Я должна была добыть шляпу. Но эту женщину арестовали. Поэтому я сразу ушла.

– Вот именно! – Бершадов всплеснул руками. – Ты ничего не собиралась обменивать или покупать! Ты не смотрела другой товар. Ты ничего не примерила, ни к чему не приценилась. Ты целенаправленно шла, не оглядываясь по сторонам, к женщине, которую арестовала сигуранца! А увидев это, тут же сбежала! И тем подставила себя под удар! Да что себя – всех нас! Разве тебе не хватило мозгов, чтобы просто немного походить по толчку и посмотреть другие вещи? Не выдавать так четко и ясно, зачем ты пришла? Неужели так трудно было подумать об этом? Ты почти выдала всех, и в первую очередь меня!

На глазах Зины навернулись слезы. Только теперь она поняла, какую непростительную оплошность совершила. Всем своим поведением она действительно показала, что связана с арестованной женщиной, что шла именно к ней! Надо было и в самом деле походить по толчку, прицениться к чему-нибудь. А она…

Да, Бершадов был прав. Но для того, чтобы вести себя так, были необходимы стальные нервы. Было необходимо полностью контролировать себя, держать в руках, делать вид, как будто ничего страшного не произошло.

А она не могла. Она была сломана, выжата, нервной системы вообще у нее не было. Поэтому она растерялась и потеряла над собой контроль.

Хотя что там потеряла… Если честно, подобное не пришло Зине в голову! Она так перепугалась ареста, что готова была бежать со всех ног! А конспиративная работа – это прежде всего ясный, логический анализ и стальные нервы. Умение холодным рассудком просчитывать каждый свой шаг наперед. Этого ей не дано.

И, словно прочитав ее мысли, Бершадов, нахмурившись, сказал совершенно другим тоном:

– Ты не подходишь для конспиративной работы. Конспиративная работа не для тебя.

Крестовская молчала. Наверное, это было правдой. Шел только четвертый месяц оккупации, а она была абсолютно сломана. Ее психика просто не выдерживала этого жуткого пресса из страха, отчаяния, голода, холода и постоянной опасности умереть.

Но на самом деле Зина боялась не смерти. И она прекрасно отдавала себе в этом отчет. Она боялась физической боли, мучений, пыток. Она видела трупы казненных и понимала, как их пытали перед смертью. Зина была твердо уверена, что таких мук не перенесет.

Наверное, это понимал и Бершадов. Он быстро подавил свою ярость и с самым равнодушным видом сел на диван.

– Ты сломана, – спокойно сказал он. – Ты всю операцию поставила под удар. В этот раз тебе повезло, но больше не повезет.

– Что с ней будет? – спросила Зина, едва сдерживая слезы. – С этой женщиной?

– Расстреляют, конечно, – Бершадов пожал плечами. – А перед смертью будут пытать.

– Этого я и боюсь, – Зина вздрогнула, отводя глаза.

– А вот этого тебе как раз бояться и не надо! – усмехнулся Григорий. – Ты же ничего не знаешь. Что ты можешь рассказать?

– Если так, почему ты обвиняешь меня в том, что я сорвала всю операцию? – В голосе Зины впервые прозвучала злость. – Я же ничего не знаю!

– Но за тобой стоят другие. Ты не одна в этой войне, – спокойно парировал Бершадов.

– Ты прав, – Зина упорно продолжала смотреть в угол комнаты, избегая глядеть на его лицо, – я не подхожу для конспиративной работы. Я сломана. Что дальше?

– А дальше будешь продолжать с бо5льшим разумом, – твердо сказал Бершадов. – Другого выхода у тебя нет. Да и у меня нет людей. Будешь учиться на своих ошибках. Вчера ошибка твоя была страшной. Тебе повезло. Но больше не повезет.

Одинокая слеза скатилась по щеке Зины. Она смахнула ее пальцем. Плакать было бессмысленно. Правильно сказал Бершадов: выбора у нее не было. Она не выбирала все это… И больше не уйти никуда.

За какое-то мгновение в и без того холодной комнате повеяло ледяным холодом. Прямо могильным. Словно они вдруг стали чужими. А может, так все действительно и произошло? На самом деле?

– Через час я должен буду уйти, – сказал Бершадов, – опасно было приходить сюда сегодня. В городе аресты. Но я не мог упустить возможность лично тебя отчитать.

Лицо Зины искривилось. Отчитать… Любимый, вернее, любящий мужчина так не поступает. Может быть, все вернулось на круги своя?

– Я подозреваю, что среди нас есть предатель, – произнес он задумчиво, – слишком много арестов.

– Хорошо, хоть этот предатель не я, – горько усмехнулась Зина.

– Ни в ком нельзя быть уверенным на сто процентов, – в тон ей ответил Бершадов, – я всегда говорил тебе это. Повторю и на этот раз.

– Только четвертый месяц войны, – сказала Зина, – может, кто-то просто напуган, что-то не так сделал. Или просто неприспособлен к конспиративной работе, ну, как я? Почему же сразу предатель?

Бершадов ничего не ответил. Встав с дивана, молча походил по комнате. Затем подошел к буфету, налил рюмку самогона и выпил резко, залпом. Налил вторую, протянул Зине:

– Пей!

Крестовская выпила. От самогона запершило в горле. Бершадов подождал, пока она откашлялась, потом сказал:

– Я дам тебе новое задание.

– Я неспособна к конспиративной работе, – скривилась Зина.

– Будешь учиться! Не хотел я давать тебе именно это задание, но другого выхода у меня нет. Скажи, ты слышала об Антоне Кулешове?

– Что? – Зина была готова к чему угодно, но только не к этому. Впрочем, разговаривать с Бершадовым было все равно, что ступать по тонкому льду или минному полю. – Это артист, кажется, эстрадный?

– Артист.

– Тогда слышала, – Зина поморщилась. – Но я не хожу по ночным кабакам, где поет эта тварь.

– Почему тварь? – Бершадов усмехнулся.

– Потому, что он поет тем, кто пришел в наш город убивать, – со злостью отрезала Зина, – оккупантам. Убийцам. Подонкам. Он немцам и румынам поет! Пули в голову ему было бы недостаточно! Развлекать тех, кто пришел отдыхать после заполненного казнями дня!

– Очень хорошо, что ты так думаешь, – усмехнулся Бершадов.

Крестовская стала вспоминать. Действительно, она достаточно много слышала об Антоне Кулешове, а однажды даже видела его выступление в Летнем театре Горсада. Он пел цыганские романсы, и поклонниц у него была тьма. Зина вспомнила, что он очень красив, однако сама она не любила такую красоту в мужчинах – было в нем что-то скользкое, противное.

– Он цыган, кажется, – сказала Зина, – поет цыганские романсы и какие-то пошлые, дешевые куплеты. Да, цыган. Говорили, что он родился в цыганском таборе. И отбоя от баб у него нет. Мерзкий тип. А теперь вот продался немцам.

– Это хорошо, что ты так много о нем знаешь, – усмехнулся Бершадов, – потому, что твоим заданием будет вступить с ним в тесный контакт.

– Что? – Зина была потрясена. – Но я не в его вкусе! Это невозможно! Зачем мне этот хлыщ? Да он на меня и не взглянет! Понимаю, конечно, что он трется возле немцев, и тебе нужна от него информация, но это не ко мне. Вот это задание я точно провалю.

– Не провалишь, потому что не в том ключе думаешь, – усмехнулся Бершадов, – а в контакт вступить с ним придется. Потому что он мой связной.

– Твой связной? – Зина задохнулась от изумления.

– Именно, – с довольным видом кивнул Бершадов, ему явно понравилась ее реакция. – Хороший связной, правда? Поет романсы, цыганская внешность. На самом деле он никогда не был артистом. Правда, до войны в самодеятельности участвовал. Антон Кулешов – его псевдоним. Кстати, придумал я. И вот видишь, как хорошо прошло! – Григорий громко рассмеялся.

– Но как же… – Зина оборвала себя на полуфразе, ей очень не понравилось, что Бершадов так явно торжествует.

– Настоящее имя его Аарон Файнберг, хотя все звали его Аликом, Алик Файнберг. До войны он работал старшим оперуполномоченным уголовного розыска Ленинского района города, кстати, по особо важным делам. Он один из немногих, кто принял решение остаться в городе для подпольной работы, а не уехать в эвакуацию, так сказать, настоящий патриот. Он еврей, так что для него эта война – личное дело. Все знают, что делают немцы с евреями. И он один из лучших моих людей.

– Но как он стал артистом? И почему его никто не узнал, если он работал в уголовном розыске? – не понимала Крестовская.

– Внешность мы ему изменили. Документы тоже подготовили. А романсы… Он всегда был артистичным. Шутил даже, что если б бандитов не ловил, то пошел бы в артисты и стал знаменитостью.

Зина задумалась. Какие страшные и странные метаморфозы готовила эта война. Подобное ей бы и в голову не пришло! Надо отдать должное Бершадову – отличная маскировка!

– Но если он милиционер, да еще еврей, его положение намного хуже моего, – вздохнула она.

– У всех сейчас плохое положение, – отрезал Григорий. – Итак, тебе придется выйти с ним на связь. Мне не хотелось делать это напрямую, но в последнее время вокруг Алика стало происходить что-то нехорошее. И другого выхода у меня нет. Я не могу отправить к нему других людей. Это слишком опасно.

– Подожди, – у Зины перехватило дыхание. – Слишком опасно для кого? Для них? А для меня нет? То есть меня подставить не жалко? Меня можно и потерять, если что?

– Мы на войне, – голос Бершадова прозвучал жестко, – и личные отношения здесь ничего не значат! В любом опасном задании в первую очередь выбирают агентов, которых не жалко потерять.

– Меня не жалко потерять? – Крестовская повернулась к нему, глядя расширенными глазами.

– Ты плохой агент, – Бершадов не отвел взгляда, – да, тебя не жалко потерять.

Зине вдруг показалось, что весь свет в комнате померк. Словно разом потушили печку и тусклую лампочку возле дивана. Да, ей не показалось, что возвращается прошлое. Все оставалось прежним. Разочарование было болью. И с этой болью ей предстояло жить дальше. Крестовская вдруг поняла, что она готова. Но с одним только условием – пусть война закончится. А потом – больше никогда не видеть его. А еще она поняла, что больше никогда не ляжет в постель с Бершадовым. Умерло.

– Как я должна вступить с ним в контакт? – сухо спросила она.

– Это самый сложный момент, – Бершадов смотрел на нее испытующе. – Антон Кулешов выступает в ресторане «Парадиз» на Ланжероновской улице. Своих людей в этом ресторане у меня нет. Тебе придется думать, как организовать эту встречу. Тут уже придется проявить изобретательность.

– Но это невозможно! – В голосе Зины зазвучала злость. – Как я устрою эту встречу? Как я встречусь со знаменитым артистом?

– Придумай, – Бершадов пожал плечами. – Здесь я ни в чем помочь не смогу.

– А если я провалюсь? – Зина все больше и больше чувствовала ярость. – Ах, ну да, меня ведь не жалко. На опасном задании сначала подставляют агентов, которых не жалко потерять.

– Ты зря злишься, – Григорий был абсолютно спокоен, – я просто сказал тебе правду.

– Это твоя правда, – отрезала Крестовская. – У меня она своя.

– Мы на войне, – повторил Бершадов, и Зина вдруг поняла, что всю свою жизнь он будет носить панцирь, прятаться от нее и от всех. Но тут же ее обожгла ужасная мысль: а вдруг там, под панцирем, ничего нет?

– Когда начать? – спросила.

– Не спеши. Хорошо продумай и ориентируйся по обстановке, – Бершадов сделал очередной круг по комнате, потом подошел к ней. – Мне скоро уходить. Я так соскучился. Больше не будем о делах!

Неторопливо, но властно он положил ей руки на плечи, привлек к себе. Зина резко оторвала его руки от своих плеч, отбросила.

– Что это? – Глаза Бершадова превратились в узкие щели. – Что с тобой?

– Нет, – твердо сказала Крестовская и сама не поняла, откуда в ней эта твердость.

– Ты сошла с ума? – Григорий испытующе смотрел на нее. – Ты забыла, что я могу тебя уничтожить?

– А ты уже уничтожил, – спокойно ответила Зина. – Разве можно уничтожить меня во второй раз? Ведь плохие агенты с опасного задания не возвращаются.

– Как хочешь, – скривил губы Бершадов. Он развернулся и вышел из комнаты. Опустившись на диван, Крестовская закрыла лицо руками.

Она не плакала, просто думала. Бершадов сказал правду – Зина почти ничего не знала о подпольной работе, которая ведется в городе, она могла только подозревать, что та есть.

Зина принялась выстраивать всю информацию, которую она когда-либо слышала, в логическую картинку. Разумеется, она знала, что подпольщики находятся в катакомбах. Иногда об этом проговаривался Бершадов, давая ей редкие обрывки информации, иногда – Михалыч. Пару раз ей приходилось вступать в контакт с подпольщиками из других партизанских отрядов. На самом деле их не так было много в городе. И Зина знала, что большинство подпольных групп разобщены между собой.

Деятельность подпольных, так же, как и партизанских отрядов контролировалась из центра, из Москвы. И все они возглавлялись сотрудниками НКВД – такими, как Бершадов. По большому счету это были фанатики, способные бросить на алтарь свои жизни. Хорошо бы, если б только свои. Но зачастую – и всех остальных людей тоже. Ведь Григорий так и не понял, что растоптал их такое хрупкое, почти невесомое счастье…

Глава 7

«Румынское военное командование сообщает, что утром 13 ноября 1941 года двумя русскими террористами-коммунистами при закрытии входа в катакомбы были убиты два румынских солдата. Доводится до всех, что подобного рода террористические акты беспощадно будут караться румынскими военными.

В случае нападения на румынских офицеров, солдат и гражданских чиновников, а равно офицеров и солдат германцев будет расстреляно по 500 коммунистов за каждый террористический акт.

Все граждане города Одессы, которые знают о местонахождении террористов-коммунистов, скрывающихся в домах, погребах или катакомбах, обязаны немедленно сообщить в районные префектуры полиции».

В ноябре 1941 года это объявление румынской оккупационной военной администрации появилось во всех одесских газетах на нескольких языках. Так началась охота на подполье.

Румыны прекрасно понимали, что бо5льшая часть подпольных советских отрядов прячется в катакомбах, под землей. Но отсутствие карт катакомб, неумение ориентироваться на местности делало шансы на борьбу с подпольщиками и партизанами равными нулю.

Беспощадная подпольная война не на жизнь, а на смерть началась с того самого момента, когда румыны захватили Одессу. На самом деле в городе с 300-тысячным населением подпольщиков было очень мало. Но эта горстка храбрецов, боровшихся против огромного румынского гарнизона, оказывала просто отчаянное, порой героическое сопротивление.

Уже 18 ноября 1941 года одна из партизанских групп в районе железнодорожной станции Дачная провела серьезную операцию. Вот как это описывается в книге «Одесская область в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов».

«…18 ноября 1941 года партизанская группа под командованием Ивана Ивановича Иванова в районе станции Дачная пустила под откос большой эшелон противника с живой силой. Из-под обломков разрушенного поезда оккупанты извлекли 250 трупов. В тот же день жандармы обнаружили вход в Нерубайские катакомбы и попытались проникнуть в подземелье. В завязавшейся перестрелке командир отряда Иванов погиб».

15 сентября 1941 года в политотделе Приморской армии было создано специальное отделение, которое за месяц успело подготовить 8 разведывательно-диверсионных групп и отрядов общей численностью 469 бойцов. В это же время Наркомат внутренних дел НКВД СССР направил из Москвы для подготовки к подрывной деятельности в Одессе специальную оперативную группу, оставившую в городе на нелегальном положении, помимо отдельных сотрудников, еще два небольших отряда чекистов.

Не оказался в стороне при организации подполья в Одессе и Одесский обком КП(б), актив которого, руководствуясь директивой Сталина от 3 июля 1941 года, начал «активную подготовку партизанского движения на занятых противником территориях».

Под руководством первого коммуниста Одесской области Колыбанова в городе создали 5 подпольных райкомов партии, для работы в которых было выделено 110 коммунистов. Также, согласно архивным документам, партийными функционерами было сформировано 6 партизанских отрядов, в которых общая численность подпольщиков составила 130 человек. Из них было 36 коммунистов, 35 комсомольцев и 59 беспартийных граждан.

Подготовка бойцов «невидимого фронта» проводилась в несколько этапов. Вначале будущие разведчики получали основы теоретических знаний диверсионной работы на пустующих дачах и пионерских лагерях Большого Фонтана. А для отработки практических навыков и закрепления их в боевых условиях этих людей затем обязательно засылали за линию фронта Одесского оборонительного района.

Не все проходили подобные экзамены.

К примеру, группа Цыбульского, в состав которой входили 15 человек, во время задания погибла полностью. А из группы Солдатенко, в которой было 46 диверсантов-разведчиков, живыми вернулись только четверо.

Историю одесского подполья можно условно поделить на два основных хронологических периода. Первый приходится на 1941-й – начало 1942 года.

Именно тогда в катакомбы уходили по приказу. Действия этих отрядов координировали представители разведки армии и сотрудники НКВД. В офицерском составе таких групп было также очень много сотрудников милиции, в частности, уголовного розыска. А общее руководство над всеми осуществляли партийные органы.

В Советском Союзе к подпольной, партизанской войне готовились очень качественно в конце 1920-х и в начале 1930-х годов. Сохранились свидетельства, благодаря которым можно понять, какой грамотный, почти научный подход был к этому виду боевой деятельности.

В стране были специально обучены или переучены сотни партизан закончившейся гражданской войны. Их опыт подпольной войны тщательно изучался, систематизировался и обобщался для создания общей боевой стратегии. Разрабатывались качественно новые диверсионные средства, при этом упор делался на навыках использования подручных материалов. Работа велась очень тщательно и успешно. К сожалению, большинство этих специалистов погибли в самом начале войны, так как были отправлены на фронт…

К концу 1930-х годов сталинское руководство в корне пересмотрело свое отношение к партизанской войне и к ведению других военных действий в целом: воевать решили малой кровью и на чужой территории. При таком новом сценарии партизанам места не находилось.

А значит, к началу войны в 1941 году никто заранее не готовил базы с оружием и продовольствием, никто не подбирал специалистов, никто не создавал конспиративную сеть. Все это пришлось делать наспех, в огромной быстроте в конце лета и начале осени 1941 года. И такая поспешность оказалась пагубной. Печальные, отрицательные результаты не заставили себя ждать.

Партийные органы, которым было поручено руководство партизанским движением, не представляли в полной мере специфики партизанской деятельности и поэтому создавали отряды спешно, не очень качественно подбирая личный состав. Таким образом, туда часто попадали совершенно случайные люди, не подготовленные ни морально, ни физически. Да и вообще смутно представляющие, куда и зачем они попали.

Еще хуже обстояло дело с местами дислокаций в катакомбах. Эти места выбирались просто хаотично, можно сказать, наобум, без предварительной оценки их пригодности, что приводило очень часто к трагическим последствиям: заблудившись в катакомбах, люди погибали от голода.

Вывод получался однозначный: подполье Одессы создавалось партийными органами бестолково, хаотично, в спешке. А всё это означало смертельный риск для партизан и подпольщиков. То есть вместо безопасности и защиты они получили дополнительную степень риска. И, что самое ужасное, часто были предоставлены сами себе.

К началу 1942 года в Одессе и в Одесской области действовали следующие группы:

Партизанская группа в селе Усатово под руководством К. Н. Сербулова в составе 29 человек. Партизанский отряд Ленинского района города Одессы под руководством К. А. Тимофеева – 60 человек. Подпольная организация в Одессе под руководством В. А. Мелотова и С. А. Мосолова – 58 человек.

Подпольная организация им. Свердлова под руководством Ф. П. Щербакова – 37 человек. Партизанская группа под руководством С. Я. Лозинского – 17 человек. Антифашистская группа «Советские патриоты» под руководством Стугарева – 23 человека. Антифашистская группа под руководством Е. В. Костякова – 10 человек. Подпольно-диверсионная группа под руководством И. С. Макушева – 14 человек. Прибугская подпольная организация партизанско-диверсионной направленности – 188 человек.

Партизанский отряд «Буревестник» – 187 человек. Партизанский отряд Каролино-Бугаза – 55 человек. Партизанская группа Беляевского района – 39 человек. Подпольно-партизанская организация Березовского района – 72 человека. Подпольная организация Гайворонского района – 74 человека. Партизанский отряд «Южный» Голованевского района – 44 человека.

Подпольная организация Доманевского района – 24 человека. Подпольно-партизанская организация Овидиопольского района – 28 человек. Партизанский отряд Одесского пригородного района – 82 человека. Партизанский отряд им. Жданова, Песчанский район – 25 человек. Партизанский отряд Красноокнянского района – 27 человек. Подпольно-диверсионная группа под руководством П. Д. Заливчего, действовавшая в порту Одессы, – 15 человек.

Партизанская группа под руководством Соколова – 17 человек. Антифашистская диверсионная группа под руководством М. Г. Чернышева – 10 человек. А также коммунисты, оставленные обкомом и райкомами КП(б)У в тылу врага в Одессе и в Одесской области.

Также были известны имена руководителей партизанских отрядов, оставленных непосредственно в Одессе: А. Ф. Солдатенко – умер голодной смертью в катакомбах; Н. С. Жуков-Орлов – ушел в катакомбы, судьба неизвестна; И. Н. Поддубный – ушел в катакомбы, судьба неизвестна; Рыбчук – ушел в катакомбы, судьба неизвестна; Мельник – расстрелян в 1942 году.

Самым тяжелым, страшным и сокрушительным временем для одесского подполья был конец 1941-го и начало 1942 года. В это время оно едва не погибло.

Провалы, аресты, облавы, казни – все это одно за другим обрушилось на подпольно-партизанские группы, еще нетвердо стоящие на ногах и просто потерявшиеся в первое время под бременем страшной подпольной войны, о которой не имели ни малейшего представления.

И без того сложно было пережить совершенно новые условия жизни: на земле подпольщиков ждал вечный страх провала и понимание того, что роковой может стать любая мелочь, а под землей – холод, темнота катакомб, голод, отсутствие элементарных удобств, непривычность такого подземного существования.

Все это приводило к тому, что подпольная деятельность, лишь появившись, и без того давала сбой. Явочные, конспиративные квартиры проваливались одна за одной. В казалось бы проверенных местах подпольщиков ожидала засада. В подземные ходы катакомб враги бросали бомбы, провоцируя подземные обвалы, погребавшие людей заживо. Складывалось впечатление, что подполье подстерегала жуткая напасть.

Но причину этой напасти выяснили очень скоро – благодаря тому, что под землю ушли не только сотрудники НКВД, но и действительно опытные оперативники, привыкшие вести следствие в любых условиях. И причиной этой оказалась серьезная, роковая ошибка, которую совершило партийное руководство, решив, что во главе подпольно-партизанского движения обязательно должны находиться не военные, не оперативники или энкаведешники, а верхушка партийных органов. Человеческий фактор всегда был самым главным, и именно к нему отнеслись с таким преступным пренебрежением.

Инструкция, важные указания пришли, разумеется, из Москвы. Сразу после того, как город был занят противником, вооруженное подполье должен был возглавить первый секретарь обкома партии. В 1941 году в Одессе эту должность занимал человек по фамилии Колыбанов. Решительный, жесткий, грубый и авторитарный в мирное время в первый же месяц оккупации он растерял весь свой «боевой» пыл и… трусливо сбежал из города, оставив возглавлять партизан двух своих заместителей – Петровского и Сухарева.

Но уже на пятый день после взятия Одессы румыны арестовали Петровского. Все были твердо уверены, что он будет расстрелян. Румынам стала известна его партийная деятельность, а всех партийных работников, так же, как и сотрудников НКВД, расстреливали моментально, без суда и следствия.

Каково же было удивление одесситов, когда 25 октября Петровского выпустили из тюрьмы! Он объяснил это тем, что у румын не было прямых доказательств его партийной деятельности, и он сумел отговориться тем, что с партийцами был связан его однофамилец, а сам он честно работал простым рабочим на заводе.

И ему… поверили. Очень скоро руководители всех подпольных ячеек получили инструкции с указанием: каждый месяц информировать Петровского лично о готовящихся акциях, а также о местах их проведения.

Кроме того Петровский потребовал сообщать ему все личные данные действующих партизан и новых, поступавших в отряды. После этого провалы пошли один за другим.

Буквально все операции партизан были неудачными. Румыны давили одесские подпольные группы как орешки. Уже к январю 1942 года было уничтожено 265 партизан.

Командиры отрядов забили тревогу. За товарищем Петровским было установлена слежка. И выяснилось, что он все партизанские данные переправлял в сигуранцу, румынскую полицию.

В руки румын стекалась самая свежая и достоверная информация: места дислокации отрядов, данные партизан, фамилии связных, адреса явочных квартир… Очевидно, во время ареста Петровского запугали так, что смерти он предпочел работу на румынскую контрразведку.

Не пощадил Петровский и своего бывшего коллегу Сухарева, который, перепугавшись, отошел от партизанского движения, а стал работать сторожем в частном магазине. По доносу Петровского его нашли и расстреляли.

Когда руководству стало известно о предательстве Петровского, пришлось срочно менять все данные, которые уже попали в руки румын. Работа была адской!

А Петровский так и не насладился ценой своего предательства – он был застрелен, и труп его бросили на улице рядом с домом.

После этого румыны начали действовать более тонкими методами. А одесское подполье еще долго приходило в себя после такого удара.

Да, удар действительно был сокрушительный: румынам удалось уничтожить самых опытных партизан, лучших агентов подпольщиков. Постепенно в партизанские отряды стали вливаться новые силы, но не всегда они были достойными. Новоприбывших стали сурово проверять: теперь строгая проверка была обязательной для всех, кто пытался присоединиться к подпольной группе. И если выяснялось, что кандидат в партизаны когда-то был под румынским арестом, такого и близко не подпускали к отрядам.

С каждым днем оккупации нужда в партизанах возрастала. Отрядов требовались сотни, бойцов – тысячи. Но еще нужнее были опытные командиры, способные вести подпольную войну, знакомые с азами военного дела, разведки и контрразведки.

Такие кадры поставляли стране бывшие чекисты. Правда такова: именно органы и войска НКВД сыграли ведущую роль в развертывании партизанского движения, создании отрядов и диверсионных групп на первом этапе партизанской борьбы. С первых дней войны в работу по созданию партизанских формирований включились органы государственной безопасности.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 июля 1941 года НКВД и НКГБ были объединены в Народный комиссариат внутренних дел под руководством Лаврентия Берии.

Перед работниками НКГБ, переводившимися полностью на нелегальное положение, ставилась задача организовывать совместно с НКВД партизанские отряды на занятой врагом территории.