Текст книги "Невеста по наследству"

Ольга Ивановна, побледнев, некоторое время молча смотрела на графа. Что такое он говорит? Что за бред сумасшедшего? Или она сама сходит с ума? Сергей Ратманов. Сбежали. Ее Настя. Некоторое время она сидела словно в оцепенении, потом посмотрела на мужчин полными слез глазами и прошептала:

– Зачем… зачем вашему брату бежать с Настей, когда через пару часов он мог спокойно обвенчаться с ней в церкви без всяких фокусов? Все, что вы сейчас сказали, совершенно бессмысленно и крайне глупо!

– По просьбе Сережи я должен был сообщить вам, что он намерен обвенчаться с вашей дочерью в ближайшей церкви и увезти ее затем в Москву, – вступил в разговор Фаддей, – но дело в том, что мой друг преследует несколько иные цели, и мой долг честного человека не позволяет мне молчать об этом… – проговорил он еле слышно и сильно покраснел. Андрей в ярости стукнул кулаком по спинке дивана и закончил это печальное сообщение вместо стушевавшегося поэта:

– Дело в том, что этот мерзавец, которого я до сего момента считал своим братом, вовсе не намерен жениться на вашей дочери, госпожа Меркушева. Честно сказать, я только сейчас осознал, в какое отчаянное положение мы все попали.

– У меня кружится голова, я не в состоянии понять, что происходит, – Ольга Ивановна зажмурила глаза и прижала пальцы к вискам. – Поначалу я думала, что граф отказывается жениться на Насте по какой-то неизвестной нам причине, теперь вы намекаете на такие ужасные вещи, которые просто не укладываются в моей голове. Вы хотите сказать, что ваш безрассудный брат замыслил обесчестить мою девочку, учинить безобразнейший скандал, который навсегда закроет ей дорогу в общество? Но в чем причина? Чем вызвана подобная жестокость? Или все эти игры с приданым преследовали так далеко идущие цели? Но чем же мы провинились перед вами, граф, что такого дурного могла совершить моя дочь, чтобы ее, юную и беззащитную, втоптали в грязь сапоги великосветского мерзавца? – Женщина не замечала, что слезы ручьем текут по щекам, но, когда Фаддей протянул ей свой платок, она с негодованием оттолкнула его руку. – Возможно, мой покойный муж каким-то образом обидел вас или вашего брата, но при чем тут моя дочь?

– Твой муж был прекрасным и благородным человеком, и эти жалкие негодяи ногтя его не стоят. Прикажи, я позову лакеев, и они взашей вытолкают этих наглецов, – Ратибор выпятил грудь и, надувшись, как индюк, сделал шаг в сторону графа. Ратманов исподлобья сердито посмотрел на него и проговорил:

– Оставьте при себе ваши угрозы, господин Райкович! – И, достав из кармана своего сюртука платок, заботливо вложил его в руки женщины. – Успокойтесь, Ольга Ивановна, я никогда даже не подозревал, что мой брат способен на столь отвратительный поступок. И пока не вижу никаких причин, чтобы объяснить его поведение.

Ольга Ивановна отчаянно пыталась сдержать рыдания, но слезы продолжали бежать по щекам, ко всему прочему, вдруг самым неприличным образом потекло из носа.

– Простите меня, господа, – прошептала она, всхлипывая, тщетно пытаясь промокнуть нос. – Я не должна плакать, но у меня такое ощущение, что все вокруг сошли с ума. – Наконец она решительно высморкалась и достаточно жестко произнесла: – Что за чудовище ваш брат, граф! В последние дни до меня стали вдруг доходить слухи о его распутном поведении, да еще с такими отвратительными подробностями. Я совершенно не верю подобным сплетням!.. – Тут она сбилась с мысли, потому что заметила явную усмешку на губах графа, но собралась с духом и закончила: – Но, вероятно, на этот раз ошиблась и не сумела вовремя оградить мою бедную девочку от бессердечного подлеца. Господи! – она мысленно перекрестилась. – Ну почему Настя решилась на такой опрометчивый поступок, ведь в своей записке… – Ольга Ивановна выпрямилась, что-то похожее на догадку ворвалось в ее сознание, как порыв ветра в открытое окно. – А с какой стати Насте вздумалось бежать с ним? – спросила она скорее себя, чем окружающих, и поднесла к глазам до невозможности измятый листок с посланием дочери. – Тут она ясно и понятно пишет, что не обвенчается с Сергеем Ратмановым даже под угрозой лютой смерти. И вдруг соглашается ехать с ним в Москву?

Андрей успокаивающе сжал ее руку.

– Дело в том, что ваша дочь не догадывается о его намерениях. Она думает, что ее сопровождает вот этот балбес, – и он весьма невежливо кивнул в сторону окончательно сникшего поэта.

– Господин Багрянцев? – воскликнула Ольга Ивановна в крайнем изумлении, а Райкович в очередной раз рассыпал табак на лацканы своего сюртука.

– Он воспользовался моим именем, чтобы вызвать вашу дочь на откровенность. И когда она сообщила, что не собирается выходить замуж по той причине, что у Сережи якобы имеется любовница, он, похоже, на какое-то время лишился рассудка, – пробурчал Фаддей.

– Но Настя никогда, даже словом, ни о чем подобном не обмолвилась. Неужели она побоялась довериться мне, чтобы развеять все сомнения?

– Могу представить, в какое бешенство пришел мой братец, коли решился на подобное сумасбродство, – задумчиво произнес Андрей. – Насколько я знаю, у него никогда не было любовницы…

– Ха, ха, ха! – отчетливо произнес Райкович. – Свежо предание!..

Андрей бросил на него ленивый взгляд, но Ратибор моментально умолк и угрюмо насупился.

– …И боюсь, что Сергей просто-напросто решил отомстить тем, кто самым бессовестным образом постарался очернить его в глазах невесты. Не секрет, что он являлся желанной добычей для многих столичных семейств, и вдруг такой пассаж. Подобных доброхотов и завистников у него хоть пруд пруди, не так ли, Фаддей?

– Милая Ольга Ивановна, – поэт поднялся со своего кресла, подошел к дивану и сел рядом с ней по другую сторону от Андрея, – я уверен в Сергее как в самом себе. Я знаю его много лет и не припомню ни одного случая, когда он повел бы себя бесчестно по отношению к женщине, а к девушке тем более. Он успел признаться мне, что поражен красотой вашей дочери, и, возможно, его действия объясняются несколько другими чувствами, чем простым желанием отомстить. Я убежден, что он вскоре одумается и повинится перед Настенькой в своем дурном поступке.

– Воображаю, что тогда будет! – прошептала потрясенно Ольга Ивановна, представив реакцию дочери на подобное признание графа. Тогда уж точно молодого Ратманова ничто не спасет от законного возмездия, и как бы его самого не пришлось спасать от праведного гнева Анастасии Меркушевой. Но эти тайные мысли совсем не предназначались для чьих-то ушей, и Меркушева-старшая благоразумно не произнесла их вслух. – Но я тем не менее не могу испытывать к нему прежнее уважение и симпатию, – произнесла она сухо и с вызовом глянула на мужчин. – Вероятно, я бы тоже отказала своему будущему мужу, если была бы не уверена в его порядочности. – Она невольно скользнула взглядом по старшему графу, заметила, как вмиг закаменело его лицо, и отвернулась, чтобы не выдать своего торжества. Даже если он не узнал ее, пусть эти слова заставят его задуматься, прежде чем он начнет подыскивать себе невесту.

К чести Фаддея, он не собирался сдаваться и снова бросился на защиту своего друга:

– Сударыня, вы же не станете отрицать, что эти сплетни и домыслы, которые так больно ударили по вашей семье, вызваны не чем иным, как элементарной завистью и, возможно, ревностью. Андрей подтвердит мои слова. Как только стало известно о наследстве, за обоими братьями устроили настоящую охоту. А потом до всех дошли подробности завещания, и я лично знаю несколько дам, которые были на грани безумия, узнав, что Серж на этот раз окончательно ускользнул от них.

– Выходит, его оклеветала одна из отвергнутых женщин? – уже более спокойно спросила Ольга Ивановна.

– Слушай, слушай их, ma chere! – проскрипел Райкович. – Эти господа давно известны своим умением обводить вокруг пальца и менее доверчивых дамочек.

– Ваша бдительность делает вам честь, господин Райкович, но, кажется, никто не спрашивает вашего мнения по данному вопросу. Это наши семейные дела, и прошу вас не лезть со своими замечаниями, пока вас об этом не попросят! – оборвал его Андрей и взглянул на сидящую рядом женщину. – Думаю, мы с Фаддеем должны немедленно найти их, пока этот дуралей не натворил непоправимых бед.

– Я прикажу срочно приготовить экипаж! – Ольга Ивановна решительно промокнула свой нос и посмотрела на мужчин. – Моя карета довольно вместительна и с хорошими рессорами. Мы едем немедленно, нужно догнать их до наступления ночи, и никаких возражений, если не хотите, чтобы я сошла с ума, дожидаясь, пока вы доставите их сюда.

– Никто не собирается вам возражать, сударыня, однако я предпочитаю путешествовать в собственном экипаже, – ответил граф, – но прежде стоит подумать, что мы скажем гостям, как объясним им отсутствие жениха и невесты.

Ольга Ивановна похолодела. Она уже встала и приготовилась выйти из кабинета, но слова Андрея поразили ее как удар молнии.

– О боже! – почти простонала она. – Я совсем забыла о них! Что теперь делать?

– Советую сообщить о случившемся вашему дворецкому, а он, надеюсь, сообразит, что лучше всего сказать по этому поводу слугам.

– Пожалуй, граф, вы правы, – согласилась Меркушева и позвонила в колокольчик.

К ее удивлению, Антон совсем не удивился подобному повороту событий и, вежливо склонив седую голову, сказал, что, по его мнению, слуг и гостей следует известить о том, что барышня заболела и венчание пришлось отложить до ее выздоровления. Разумеется, весь этот обман может выплыть через некоторое время, но по крайней мере им удастся выкроить несколько дней, чтобы догнать беглецов и придумать достаточно убедительное объяснение их поступку для многочисленных друзей и знакомых, пока это невероятное происшествие не стало всеобщим достоянием.

Антон вернулся к своим обязанностям, а Ольга Ивановна окончательно осушила слезы, приняла свой обычный величественный и неприступный вид и в сопровождении трех мужчин спустилась на первый этаж, чтобы предстать перед заждавшимися гостями.

Гости, конечно, были слегка разочарованы, но хозяйка в утешение предложила превосходный ужин, и это в некоторой степени успокоило и развеселило всех приглашенных. Да и сообщение о том, что младший Ратманов был вызван неожиданно в столицу по каким-то очень важным делам, поступившее из уст старшего брата жениха, также не возбудило у большинства собравшихся особых подозрений.

Глава 5

На подступах к хутору их встретили три огромные собаки. Молча окружили путников и сели на некотором расстоянии от них, каждый раз вскакивая и угрожающе рыча, стоило лишь Сергею или Насте пошевелиться.

– Вот те раз! – Сергей снял шляпу и потряс ею в воздухе перед носом самого большого пса. Тот утробно рыкнул, сверкнув маленькими глазками, спрятанными в космах свалявшейся шерсти, словно предупредил: «Не подходи, господин хороший, пожалеешь!»

– Да, серьезный зверь, – вздохнул Сергей, – но позвать на помощь он, надеюсь, мне позволит. – Он опустил на землю поклажу, ободряюще улыбнулся погрустневшей было девушке и, приложив руки ко рту, несколько раз прокричал: – Эй, там, на хуторе, есть кто живой?

В окнах старого бревенчатого дома, окруженного хозяйственными постройками, по-прежнему было темно, и графу пришлось неоднократно повторить свой призыв, прежде чем в окнах затеплился, а потом задвигался слабый огонек. Кто-то кряхтя поднял засов на воротах, и в щель высунулась голова мужика, борода и шевелюра которого, на первый взгляд, ничем не отличались от всклокоченной шерсти четвероногих сторожей.

Мужик поднял вверх фонарь, некоторое время вглядывался в две темные, не смеющие сдвинуться с места фигуры, мужскую и женскую, и потом недовольно пробурчал:

– Пошто орете? Спать людям мешаете!

– Мы от свояка твоего, милейший, от Ивана, – достаточно учтиво ответил граф, хотя был на грани того, чтобы плюнуть на псов и хорошенько вздуть мужика: его попутчица уже изрядно замерзла. Сергей заметил, как Настя несколько раз зябко поежилась.

Но мужик, услышав знакомое имя, свистнул псов, и, когда они, поджав хвосты, подбежали к нему, неожиданно отвесил им по изрядному пинку. Собаки взвизгнули и скрылись в подворотне. Хозяин молча оглядел нежданных гостей и угрюмо проворчал:

– Переспать место найдется, но на перины не рассчитывайте! Хотите, на сеновале располагайтесь, хотите, в сенцах на полатях. Поесть, окромя молока и хлеба, нет ничего, да и то, если хозяйку разбужу, – он развернулся и пошел к дому.

Сергей и Настя прошли за ним и замерли на пороге. У входа в горницу стоял огромный детина с совершенно лысым черепом и странными, навыкате, глазами. Детина, словно грудной младенец, пускал пузыри и безмятежно улыбался, поигрывая своей страшной игрушкой – большим мясницким топором. Хозяин взял из его рук топор и подтолкнул парня в спину: «Иди спать, Мишаня! Это свои, от дядьки Ивана».

Мишаня выпустил изо рта особенно большой пузырь, радостно захихикал и, вытянув в сторону Насти толстый кривой палец, что-то нечленораздельно прогнусавил.

– Девка, девка, – закивал головой мужик и более настойчиво подтолкнул парня ко входу в горницу. – Иди ужо! Напугаешь добрых людей! – И, мрачно усмехнувшись, пояснил: – Дурачок он, богом убитый. Из жалости держим. Больно уж хорошо за скотиной ухаживает.

Из глубины дома послышался стук, будто что-то тяжелое свалилось откуда-то сверху, и вслед за этим раздался скрипучий голос:

– А чтоб тебя, дубина ты стоеросовая, опять приступку от печи убрал!

– Акулина! – крикнул хозяин. – Подай-ка ночевщикам молока да хлеба!

– Сам подай, коли дюже приспичило! – раздалось в ответ, но через некоторое время на пороге появилась растрепанная баба в засаленном сарафане и, слеповато прищурясь, сунула в руки Сергею глиняный горшок с молоком. – Носят тут черти всяких по ночам! – довольно недружелюбно проворчала она. – А хлеба нету. Мишка с вечера сожрал последнюю ковригу, – она подозрительно оглядела Сергея, потом Настю. – Че по ночам шастаете, людям покою не даете?

– Больно неласкова ты, матушка, как я погляжу, – усмехнулся граф, – не по христианскому это обычаю гостей на пороге держать.

– От таких гостей, поди, не соберешь костей, – баба уперла руки в бока. – Нынче за постой платить положено, а не лясы без толку точить.

– От Ивана они, Акулина, – пробурчал за ее спиной хозяин. – Видно, опять застряли, господа хорошие?

– А мне хошь от Ивана, хошь от Трофима, – не сдавалась Акулина. – Зря, что ли, среди ночи поднялись?

– Успокойся, матушка, на вот, держи! – Сергей достал бумажник и отсчитал несколько ассигнаций. – В городе столько номер в хорошей гостинице стоит.

Баба оттолкнула руку хозяина, потянувшуюся было за деньгами, выхватила их из рук Сергея и запихала за пазуху, потом почесала у себя под мышкой и уже более дружелюбно проговорила:

– Подай им, Никита, тулуп да одеяло с печки. Пускай тут в сенях устраиваются, а то на сеновале небось задубеют.

– Ну что ж, спасибо и на этом, хозяюшка, – Ратманов шутливо поклонился. – Уважила! – И посмотрел на хозяина: – Свояк твой просил поутру батраков послать, экипаж из грязи вытащить.

– А что, и пошлем, – опять встряла Акулина. – За деньги-то и черта с преисподней вытянуть можно! – Она метнула быстрый взгляд на девушку, потом на мужчину и, недобро усмехнувшись, удалилась в горницу, где тут же принялась визгливо поносить на чем свет стоит слюнявого Мишаню. Очевидно, тот не удержался и что-то сожрал под шумок.

Хозяин снял с гвоздя висевший тут же в сенях тулуп, потом вошел в дом и вернулся с рваным лоскутным одеялом.

– Устраивайтесь как-нибудь! – пробурчал он глухо и ушел, забрав с собой фонарь. Настя робко дотронулась до руки графа и прошептала:

– Тут что, только одни полати?

– Скажите спасибо, что на улице не пришлось ночевать! – Граф расстелил одеяло, бросил в ноги тулуп. – Ложитесь, Настя, и постарайтесь заснуть.

– А как же вы, Фаддей? – девушка вгляделась в темноту. – Вам ведь тоже надо отдохнуть.

– Не думаете ли вы, что я всю ночь буду сидеть вот на этом порожке? – усмехнулся граф. – Придется вам потесниться на этом прокрустовом ложе. Надеюсь, тот слюнявый отрок не придет ночью слегка подкоротить меня.

– Нам придется спать вместе? – ужаснулась Настя. – Но ведь это неприлично!

– Об этом надо было думать чуть раньше, когда вы замыслили сумасбродный побег, Настенька, – весьма ехидно заметил граф. – Вы сами выбрали это грязное, зловонное одеяло вместо объятий молодого мужа. И хотите вы этого или нет, но до утра вам придется терпеть мое присутствие под вашим боком.

– Ну что ж, это еще не самый худший вариант, – вздохнула девушка и сняла пальто. – Как бы ни было все плохо, в одном мне повезло, что вы тоже решились, раз последовали за мной. – Она вскарабкалась на полати и попросила: – Подайте мне, пожалуйста, саквояж, Фаддей.

Граф поднял саквояж с пола и пробормотал:

– Боитесь, что его наша хозяйка к рукам приберет?

Настя не ответила, но Сергей заметил, что она поставила его поближе к изголовью. Все-таки интересно узнать, какие такие ценности скрывает его невеста в своем багаже? Он достал портсигар, но курить расхотелось, и он вернул его в карман сюртука. Карманные часы показывали два часа ночи. До рассвета не меньше трех часов, но вряд ли ему удастся заснуть после стольких треволнений. Он приоткрыл дверь, и тут же у дверей вырос тот самый косматый пес, что встал на их пути к хутору.

– Славные порядки! – усмехнулся Сергей. – Собаки не только в дом не пускают, но и не выпускают.

Он закрыл дверь и подошел к полатям. Настя лежала с открытыми глазами и, когда Сергей взобрался к ней и лег рядом, отодвинулась к стене.

– Послушайте, – прошептал мужчина, – не нужно делать вид, что я кусаюсь. Как бы вы ни пытались вжаться в стену, нам все равно придется делить этот тулуп на двоих. Конечно, я могу отодвинуться на самый край и уступить его вам. Но вы же не заставите меня дрожать всю ночь, как заячий хвост?

– Хорошо, – прошептала Настя. – Представляю, что скажет мне мама, когда узнает, с кем и как я провела эту ночь.

– Кажется, вы уже пожалели о своем поступке, Настя? – спросил тихо граф и поймал себя на том, что заботливо подтыкает край старого пыльного тулупа под спину той, с которой должен был лежать сейчас в роскошной кровати под… Он отдернул руку и откинулся на спину. Похоже, этот белый балдахин становится навязчивой идеей… Сергей почувствовал, как жаркая волна растекается по его телу. Он представил лежащую рядом с ним девушку в свете свечей в тонкой кружевной сорочке… Хотя нет, к этому времени он уже освободил бы ее от одежды, чтобы ничто не мешало им любить друг друга… В этот момент дыхание Насти коснулось его щеки, и она едва слышно прошептала, не подозревая о тайных, не совсем благочестивых мыслях своего спутника:

– Как вы думаете, Фаддей, сумеем мы за два дня добраться до Самары?

– Не стоит загадывать. – Сергей повернулся на бок и осторожно коснулся пальцами девичьей щеки. Настя слегка вздрогнула, но не отодвинулась. – Насколько я знаю своего брата, он не усидит на месте и, вполне возможно, отправится в погоню…

Девушка отбросила его руку и села.

– Какого брата? Кого вы имеете в виду? – прошептала она ошеломленно. – Я что-то не понимаю вас.

Сергей чертыхнулся про себя и тоже сел.

– Успокойтесь, так я обычно называю Сергея, и, думаю, он все-таки решит прояснить до конца причину вашего побега.

– Господи, этого еще не хватало! – произнесла обеспокоенно Настя и подтянула к себе саквояж. – Возможно, нам следует попросить хозяина довезти нас, не дожидаясь утра, до почтовой станции, а там нанять другой экипаж?

– Уймитесь, Настя! – Граф мягко потянул ее за руку, приглашая лечь, и вдруг, как и тогда в лесу, нашел своими губами ее губы и приник к ним. Что ж, если он намерен совратить ее в самом ближайшем будущем, почему бы не закрепить тот небольшой успех, которого он добился при первом их поцелуе в лесу?

Но на этот раз девушка вывернулась из его рук и сердито прошептала:

– Вам не кажется, господин Багрянцев, что вы поступаете недостойно, вторично злоупотребляя моим доверием?

– Простите! – Граф виновато погладил ее по руке. – Спите спокойно, до утра нам отсюда не выбраться! Хозяина вряд ли получится уговорить, а если мы решимся покинуть хутор без его ведома, собаки все равно нас не выпустят.

– Фаддей, мне почему-то страшно! – Настя вновь пододвинулась к молодому человеку. – У этого парня такая жуткая физиономия. – Она вздрогнула и вдруг обняла Сергея за шею и прижалась к нему. – Не судите меня строго, но с вами я чувствую себя в безопасности. – Она уткнулась лицом в его грудь. – Я уже испортила свою репутацию, так что ничего страшного, если вы поцелуете меня еще раз.

Фаддей был так близко, что она ощущала исходящий от него слабый запах хорошего табака, смешанный с ароматом французского одеколона. Покидая родной дом, Настя и не подозревала о том, что уже этой ночью будет лежать в объятиях малознакомого мужчины и почти умолять его о поцелуе. Таким, возможно не очень приличным, способом она пыталась, пусть на время, избавиться от мук совести, которые постоянно испытывала, представляя заплаканное лицо матери. Ведь ей одной пришлось держать сегодня ответ перед светским сбродом, заполнившим их дом накануне свадьбы, и стараться найти достойное объяснение поступку своей дочери, который не поддавался никакой логике и грозил остаться вечным позором и унижением для их семьи.

А как сам жених воспримет это известие? Неужели и вправду бросится в погоню? Этого ей недоставало! Настя еще крепче прижалась к человеку, к которому испытывала непонятное влечение с первой минуты их встречи на постоялом дворе. Вероятно, именно это чувство заставило ее обратиться к нему за советом, а потом позволить проводить себя до первой почтовой станции.

Разве можно так быстро влюбиться? И не ошибается ли она, наделяя Фаддея Багрянцева качествами, которыми он вряд ли обладает?

Мать постоянно твердила Насте о том, что нельзя поддаваться первому чувству. На свете множество красивых мужчин, преуспевших в искусстве обольщения легковерных дурочек. Стоило ей встретить на своем пути человека, который отличается от других, и все, она потеряла голову!..

Настя никогда прежде не целовалась с мужчинами, хотя и считала себя какое-то время влюбленной в одного очень худого молодого человека с пылающим взором, впалой грудью и радикальными взглядами на жизнь. Любовь эта была тайной и ничего, кроме болей в желудке, ей не принесла. Дело в том, что в доме, где обычно она могла встретить Шарля Кассье, подавали лишь черствые бутерброды и жидкий, слегка подслащенный чай… К счастью, эта любовь угасла так же быстро, как и возникла…

На вечеринке, которую устроили по случаю отъезда Шарля и его товарищей в далекий Трансвааль,[2]2
  Трансвааль – сейчас Южно-Африканская Республика, жители которой, буры (африканеры), вели освободительную войну (1899–1902) против англичан.


[Закрыть] ее влюбленность улетучилась в тот самый момент, когда пьяный доброволец потащил смотревшую на него восторженными глазами русскую девушку за руку в сад и попытался овладеть ею прямо на грязной, усыпанной окурками лужайке. Тут она вспомнила, чему ее учил отец, который, очевидно, предвидел, какие опасности могут подстерегать очень красивую, но неопытную девушку. Через мгновение Шарль ползал на четвереньках по мокрой траве и из последних сил сыпал проклятиями в адрес девицы, которая, того не сознавая, вывела из строя пламенного борца за счастье непокорных африканеров. Чуть позже она узнала, что бедные буры так и не дождались помощи и потому, очевидно, не сумели справиться с англичанами, а Шарль Кассье был вскоре убит своим приятелем в их жалкой квартирке на улице Па-де-ла-Мюль. Оказывается, друзья не поделили щепотку кокаина, до которого были великими охотниками…

Настя вздохнула. Вероятно, эта печальная история так ничему ее не научила, если она бросается в объятия малознакомого человека. Но тем не менее она ничего так не желает, как повторения того божественного поцелуя, который он подарил ей в лесу. Девушка задохнулась от предчувствия небывалого, совершенно нового для нее ощущения, которое она испытала в то мгновение, когда его губы завладели ее губами. Настя была уверена, что Фаддей тоже хочет ее поцеловать, иначе зачем стал бы предпринимать недавнюю попытку, которую она так опрометчиво пресекла.

Девушка закрыла глаза. Кровь быстрее побежала в жилах, сердце учащенно забилось, когда мужское дыхание коснулось ее лица. Мягкие теплые губы тронули уголок ее рта, но ожидаемого поцелуя не последовало.

Вместо этого Настя ощутила, как его пальцы легли на ее губы, очертили их контур и шершавая мужская щека прижалась к ее щеке.

– Простите меня, Настенька, – услышала она едва различимый шепот. – Я не должен вести себя подобным образом. Я не имею никакого права целовать вас. – Сергей дотронулся губами до открытого участка девичьей шеи, чуть выше воротника, и, глухо простонав, отодвинулся от Насти, почувствовав, как дрожь волной пробежала по ее телу. – Нам еще не один день придется быть вместе, но это путешествие очень быстро закончится. – Голос его дрожал от напряжения, но он нашел в себе силы унять лихорадочное возбуждение и не испугать девушку. Губы пересохли, спазм в горле мешал ему сосредоточиться, но Сергей тем не менее продолжал говорить, убеждая прежде всего самого себя в недопустимости поведения, которое способно довести их до катастрофы. – А последствия, если мы будем вести себя неосмотрительно, могут оказаться губительными для вашей репутации и дальнейшей судьбы в особенности. К сожалению, я не имею достаточно средств, чтобы жениться, и поэтому, как бы мне ни хотелось этого поцелуя, я должен прежде всего думать о приличиях, а не о своих желаниях…

«Господи, что я болтаю?» – подумал он, совершенно не понимая, почему вдруг оттягивает сладостный миг мести. Представится ли еще подобная возможность, наступит ли вновь та минута, когда Настя так же доверчиво прильнет к нему и он без страха и сомнения овладеет ею? Сердце его сжалось, а на лбу выступил пот от внезапного чувства стыда и запоздалого раскаяния. С какой стати он затеял эту дурацкую игру в кошки-мышки? При чем тут эта милая, славная девочка, ничего не подозревающая о его преступных замыслах? Девочка, которая искренне верит в любовь и совершенно не виновата в том, что существуют на свете люди с мелкой, грязной душонкой, способные из одной лишь зависти втоптать в грязь самое святое, что есть у человека, – его надежду на счастье.

– У вас талант убеждать, Фаддей. – Настя убрала руку с плеча графа и отвернулась. Чувствовать себя отвергнутой крайне тяжело, но, когда тебе объясняют, что тобой пренебрегли из моральных соображений, становится вдвойне тяжелее от чувства вины за свое непозволительное поведение.

– Не обижайтесь, Настенька, уже наутро вы скажете спасибо, что наши отношения не зашли слишком далеко. – Сергей положил ладонь на плечо девушки, но она сбросила ее и сердито пробормотала:

– Спите, господин поэт! – И язвительно добавила: – Интересно, насколько ваши моральные принципы зависят от толщины кошелька? Я думаю, стоит его наполнить, и вы ни в чем не будете отличаться от своего гнусного приятеля.

Граф опешил, но предпочел не отвечать на этот явно враждебный выпад бывшей невесты. Оскорбленная в своих лучших чувствах женщина в некоторых случаях способна стереть с лица земли Карфаген, только бы досадить обидчику.

* * *

Настя почувствовала нестерпимое желание прогуляться по свежему воздуху. Поэт спал рядом сном младенца, и девушка, чтобы избежать объяснений, потихоньку откинула край тулупа и бесшумно соскользнула с полатей. Дверь едва скрипнула, выпуская ее наружу, и она осторожно осмотрелась по сторонам, вспомнив о собаках. Но вокруг было тихо, дождь окончательно прекратился, а на востоке пробился первый, совсем еще робкий луч солнца. Настя поежилась. Зуб на зуб не попадал от предрассветного холода. Она пробежалась по траве, росшей у стены дома до ближайшего угла, огляделась и нырнула в заросли какого-то кустарника. Через некоторое время показалась оттуда и направилась было к дому, как внезапно увидела дурачка, который с топором под мышкой подкрался к дверям сеней, постоял некоторое время, прислушиваясь, и так же неслышно влез в окно горницы, лишь слегка стукнув створкой.

Не чуя под собой ног, Настя влетела в сени.

– Что случилось? – Фаддей смотрел на нее сверху вниз. – Если собаки за вами гонятся, так я предупреждал, что они далеко не выпустят.

– Помолчите, пожалуйста, – прошипела Настя и, приняв в помощь его руку, влезла на полати. Потом приблизила к нему свое лицо и прошептала: – Там, во дворе, этот слюнявый дурачок с топором ходит.

– Он вас заметил?

– Вроде бы нет. Но вам не кажется странным, что идиоту позволено разгуливать с топором? У него же на морде написано, что он чуть больше полена соображает!

Граф усмехнулся, но промолчал и спрыгнул с полатей. Все-таки стоило убедиться собственными глазами, что этот милый лестригон[3]3
  Лестригон – великан-людоед из поэмы Гомера «Одиссея».


[Закрыть] не поджидает их в засаде со своей любимой игрушкой.

Он весьма удачно совершил пробежку почти в том же направлении, что и Настя, но, в отличие от девушки, сразу заметил их экипаж, стоявший под навесом. Лошади были привязаны поодаль у яслей с сеном. Но Сергей не успел порадоваться, что забот с вызволением экипажа поубавилось. Его внимание привлекло открытое окно, из которого слышались приглушенные голоса, и среди них явственно выделялся пьяненький говорок их кучера:

– … Обрадовался, что девка решилась одна ехать. А потом этот барин на ходу в экипаж запрыгнул. Ну, думаю, ничего! Мишане не привыкать! Ему что мужик, что баба… Поначалу, правда, боялся, вдруг спросят, почему станции долго нет, но нет, смотрю, даже не удивились, что в болото въехали…

Сергей застыл на месте, потом, пригнувшись, приблизился к окну. Разговор в горнице, без сомнения, шел о них с Настей и, кажется, ничего хорошего им не сулил! В лучшем случае хозяева замыслили простое ограбление, а если хуже? Не зря же этого придурка с топором вспомнили…

– У барина-то видел бумажник? – раздался сиплый голос Акулины. – Не считая, двадцать пять рублей отвалил. С него одного тыщи две возьмем ассигнациями, да кольцо на руке золотое, да и у девки что-нибудь в сундуке сыщется. Сразу видно, что барышня не из бедных…

– Опять ты, дура бестолковая, заранее денежки считаешь? – рявкнул прямо над ухом Сергея хозяин. – Смотри, сглазишь!

– А чево? Мишаня свое дело знает! Уже час топорик на изготовку держит. Беспокоится только, что девку ему не отдашь! Больно у него одно место на нее чешется! – Акулина грязно выругалась, а мужики оглушительно захохотали.

– На этот раз и я бы не прочь позабавиться с барышней, – кучер еле ворочал языком. – Красивая больно! Я ее сперва даже пожалел. Долго ей мучиться придется, если к Мишане в руки попадет. Та, предыдущая, дня три кричала, пока он ей язык не вырвал…