Текст книги "Красные волки"

Он молча протянул руку и она отдала ему плошку. Елена обратила внимание, что чашки – маленькие, тонкостенные с изящным рисунком в виде ветвей с ярко красными то ли листьями, то ли цветами – новые. Возможно, он ждал ее. Уточнять свою догадку она не стала, Вэй почти никогда не разговаривал во время процесса. К тому же ей приятнее было думать именно так.

Пока он был занят, она жадно разглядывала его и не могла наглядеться. Ловила каждое движение, чтобы вызвать потом в памяти, когда снова будет от него бесконечно далеко. Безумно хотелось обнять его, уткнуться в сильную грудь и забыть про все на свете: и про Карен и про ее флот и про то, что скоро снова придется расстаться на целую вечность…

Чай, наконец, был готов и разлит по чашкам. Какое-то время оба молчали, наслаждаясь ароматом и вкусом напитка. После второй чашки чая Ветер пододвинул к Елене блюдо с ее любимыми сластями и пирожными.

– Как дела у Карен?

– Она сама расскажет, – ответила она, выбирая, что бы такое эдакое, вкусненькое съесть.

– Я хочу в твоей интерпретации.

Елена помедлила, перебирая в памяти случившееся и решая, что из этого важнее всего:

– Я хочу ей все рассказать про меня, так что она обязательно прибежит к тебе.

– Ты все-таки решилась!

– Скорее, меня вынудили.

– Вот как? – Ветер улыбнулся, аккуратно опустил на стол пустую чашку и подался вперед. – Мне очень интересно, кому удалось то, что не удалось мне.

– Ее новоиспеченному заместителю. – Елена резко поставила чашку так, что несколько капелек чая выплеснулись на стол. Ветер не обратил на это никакого внимания, или сделал вид, что не обратил.

– Между ними что-то серьезное? – поинтересовался он, наливая себе новую порцию напитка.

– Пока нет. По-моему, он очередной тупой солдафон, пожирающий ее глазами. Странно, что она этого не замечает. И вообще, рядом с ним она смотрится как ребенок – едва достает ему до плеча! – возмущенно ответила Елена.

– Ой-ой-ой, сколько недовольства! – съязвил Ветер, – такое ощущение, что ты свой рост с его сравниваешь, а не рост Карен. – Он внимательно посмотрел на Елену, та отвела глаза. Ветер спрятал едва заметную улыбку за глотком чая: – Сдается мне, дело не в разнице в росте, а в чем-то другом. Давай, выкладывай, чем он тебе не угодил.

Елена опустила глаза и сосредоточилась на пирожном. Она отщипывала от него маленькие кусочки и раскладывала их в ряд на блюдце. Ветер наблюдал. Наконец, когда пирожное полностью было раскрошено, а крошки аккуратно разложены в форме круга, посередине блюдца, она заговорила:

– Я ему рассказала, что нас двое в одном теле, а он поверил и заставил меня дать слово, что я расскажу об этом Карен.

Ветер расхохотался от души так, что не мог остановиться несколько минут. Елена хмуро наблюдала за его весельем. Успокоившись и утерев слезы, которые выступили от смеха, он высказался:

– Так дело в том, что он тебя переиграл! Может он и солдафон, но далеко не такой тупой, как тебе хотелось бы. Я с этим парнем еще не знаком, но он мне уже нравится.

– Он всем нравится, – недовольно проворчала Елена, вставая и направляясь к выходу, – с Вундермахером они играют в… нарды, Монкриф, Адамс и большая часть младших офицеров хором утверждают, что заместителя лучше него Карен не найти, а бывшая пассия никак не может его забыть.

Ветер ухмыльнулся и встал следом, подошел к ней со спины и мурлыкнул Елене на ушко:

– Тебе он тоже нравится?

– Нет. Он прямолинеен и приторно честен. Наверняка, есть какая-то причина этому.

– Правильный вывод, маленькая, – шепнул он ей снова на ухо и тут же сменил тему: – Так ты все-таки придумала, как вас разделить?

– Да. – Елена развернулась, и Ветер обнял ее. Она замерла в его руках. Ветер уже расстегнул верхнюю пуговицу на ее блузке и принялся за следующую. Елена поймала его руку, сжала и покачала головой. Ветер ничего не ответил, провел по ее волосам, тронул за ухо, коснулся губ и подбородка. Нашел на ее запястье только ему известную складочку и нежно погладил ее. Елена глубоко вздохнула, голова закружилась, дыхание участилось, ноги подкосились, а по телу прокатилась теплая волна…

Усилием воли, взяв себя в руки, она отстранилась от Ветра:

– Вэй, правда, не могу! Хочу, безумно хочу, но не могу. – Она едва не плакала.

– Тогда это тебя не остановило. К тому же Карен все равно никогда не узнает…

– Достаточно того, что я знаю.

Ветер отпустил Елену и вернулся за стол к чаю. Елена чуть помедлила, тяжело вздохнула и вышла.

Ветер выбрал другую банку с чаем, черным, терпким и резким, и начал процесс заваривания заново. Он был уверен, Елена уже давно придумала, как отделиться от сестры, и каждую встречу ждал, что она, наконец, это озвучит, но она молчала. Спрашивать же самому он смысла не видел – если она еще не готова, то его вопросы будут лишним сотрясением воздуха. И даже если она ответит положительно, то будучи морально неготовой, неосознанно будет саботировать процесс разделения. Поэтому он терпеливо ждал. Что значит год или два, или даже пять, для того, кто способен прожить больше двухсот лет? Пустяк…

Ветер поднял чашку и вдохнул нежный горьковато миндальный аромат чая.

Сильнее беспокоило его другое. Уже много лет Елена жаждет близости с ним, но по какой-то причине, себя наказывает, и отказывает себе в этом. Наверняка это как-то связано с Карен. Что-то происходит, Елена каким-то образом делает что-то, что считается неправильным. Что-то связанное с противоположным полом. А чтобы компенсировать ощущение того что она плохо поступает, наказывает себя отказом ему. Говорить с ней на эту тему бесполезно, она снова прикроется этикой по отношению к Карен. Если Карен узнает, о том, что не одна, ее активность и деятельность вполне способны ускорить реализацию задумки Елены. Остается ждать, но теперь есть надежда, что все изменится.

Он полюбовался на густой цвет напитка в чашке и сделал маленький глоток. По небу разлилась горячая терпкость, растворилась, ушла в кровь, оставив сладковатый привкус…

Однако, зачем ему самому все это надо, вся эта возня с Еленой? Это был очень трудный вопрос. Любовь? Глупость какая! Влечение? Тоже глупость, при нынешнем раскладе. Привязанность, привычка? Тоже нет, учитывая, что видятся они пару раз в год, и то, если повезет. Работа? Близко, очень близко, но не совсем верно. Елена для него была скорее как нечто, к созданию чего он приложил руку и много сил, она для него как… ребенок. Детка, которую он вырастил для себя, и которая умрет задолго до того, как умрет он сам. Конечно, если не случится нечто сверхневероятное – например, он станет человеком, или она станет… Ветер улыбнулся сам себе и спрятал возникшую мысль до лучших времен, которые, возможно, настанут раньше, чем ему кажется. Или не настанут вовсе.

Глава 6

Карен разбудил весенний луч солнца, пробившийся из-за неплотно закрытых штор – он упал на лицо и темнота за закрытыми веками окрасилась в ярко-красный.

– Рой, сколько? – сонно спросила она, не открывая глаз и закапываясь глубже в подушку.

– Один день.

– Как всегда. Почему я никогда не помню первый день дома? – промычала Карен, накрываясь одеялом с головой. Вопрос уже давно был риторическим и не требовал ответа. Вставать ей совершенно не хотелось. Она не чувствовала себя отдохнувшей, да и спала не очень хорошо. Во-первых, из-за глупых переживаний за Костолица, хотя тот еще даже не добрался до места. Во-вторых, надо увидеться с родителями. И если встреча с мамой это было легко и просто, то видеться с отцом не было никакого желания. Чем она занимается первый день дома, который никогда не помнит, если родители приветствуют ее все время так, будто видят первый раз? Рой упрямо молчит, а родители только пожимают плечами.

Сон ушел, а скверное настроение осталось. Если она сейчас столкнется с отцом, то они точно поругаются. Она сейчас не готова безропотно стерпеть очередную завуалированную выволочку на предмет того, что она нерадивая дочь и занимается тем, что нравится ей, а не тем, чем хочет он. Но ведь именно с его подачи ей прилетали задания от анонимных заказчиков с обязательным условием все провернуть настолько тайно и незаметно, насколько это возможно. Она всегда знала, что политика очень грязная штука, но никогда не думала, что и ей придется основательно вываляться в этой грязи.

Карен села в постели, кутаясь в одеяло – в комнате было довольно прохладно. Ей нравилась именно такая температура, когда снаружи зябко, а внутри, под одеялом, тепло и уютно. Высунув наружу только нос можно было через большое окно во всю стену смотреть на то, как снаружи идет дождь, сыплет снег или блестит на солнце зеркало пруда в другом конце поместья. Довольно часто на берегу появлялась фигура Ветра, такая маленькая отсюда. Можно было до посинения гадать, о чем он думает и так никогда и не догадаться…

С ее последнего визита комната не изменилась – то же зеркало во весь рост, тот же обшарпанный стол и старый комм, коробка с россыпью учебных мемори-чипов, которые ей уже давно не нужны, хотя вот некоторые старшие офицеры вовсе не гнушаются решать задачки. Хейдаганский букварь, который ее ужасно раздражал одно время – где бы она ни очнулась после провала в памяти, он неизменно оказывался рядом. Зачем она его таскала с собой, если в итоге по-хейдагански знала всего несколько слов? Внушительная коллекция энергетического оружия занимала целую стену напротив кровати. Хищный матовый блеск металла и сложные формы плохо гармонировали с бежевыми тонами интерьера, ворсистым ковром и каскадом складок штор на окне.

Карен встала с постели, и замерла у зеркала, привычно удивившись непривычной вещи на себе – короткой кружевной ночнушке, хотя сама она предпочитала спать в одном белье. Дома провалы в памяти случались чаще и были короче по времени, но проблемы с головой были существенней. Однажды она пришла в себя и обнаружила, что одета в длинное платье, а один раз вообще в каком-то музее картин. Это ее беспокоило, и она даже решилась обследоваться на Зеде. Но тамошний нейроменталист сказал, что у нее целый букет проблем, но никак не расстройство личности, и что максимум, чем она страдает, это легкая форма паранойи. Ветер говорил то же самое…

Бесшумно возникшая Рой выдернула ее из задумчивости:

– Вам письмо.

– Какое письмо? – Карен проверила комм и обнаружила ворох сообщений: отчеты, счета, контракты. Ничего такого, о чем стоило бы так отдельно докладывать. Она удивленно глянула на Рой, та пояснила:

– Бумажное.

– Что? От кого?

Рой протянула ей тонкий незапечатанный конверт. Карен рассмотрела его со всех сторон – ничего необычного, бумага как бумага. На конверте незнакомым, но очень красивым и ровным почерком было написано: «Для Карен». Внутри лежал сложенный вдвое лист бумаги, с гербовой печатью дома Рэджи. Такие листы Карен были знакомы – у нее самой была их неполная пачка. Их иногда использовали для того, чтобы передавать личные сообщения или если требовалось произвести впечатление гербами и вензелями.

– Как оно сюда попало и что это значит? – потребовала она ответа у Рой.

Та пожала плечами.

– Лежало на столе. Прочтите и узнаете.

Карен вздохнула и развернула письмо. Тем же красивым почерком, что и на конверте было написано:

«Поговори с родителями о своей памяти, об этом письме и обо мне. Елена».

Карен медленно присела на кровать. В голове разом стало пусто, а в груди противно заныло: почему-то казалось, что ничего хорошего это, вроде бы безобидное, послание сегодня не сулит.

– Где мама? – голос не слушался и вопрос больше был похож на хриплый шепот.

– Завтрак уже был, леди Валеска распорядилась не будить вас, но просила передать, что вы можете найти ее в библиотеке.

Прежде чем встречаться с мамой, нужно немного прийти в себя. Карен без звука быстро переоделась и вышла из комнаты.

Автор письма в курсе ее проблем с памятью. Достоверно об этом знают немногие – родители, Ветер, Кларк и теперь Костолиц. Остальные могут догадаться, сопоставив факты. Но кто из этих остальных мог бы написать такое послание на такой бумаге и просто оставить в ее комнате? Кто-то из прислуги? Вряд ли. Это давно проверенные люди, которые занимаются своим делом и не вмешиваются в дела тех, на кого работают. И среди них нет никого с именем Елена. По крайней мере, не было последний раз, когда она была дома. Значит, среди вопросов, которые нужно будет задать маме, не нанимали ли они кого-то нового.

Завтракать по всем правилам в столовой за огромным столом на сотню человек ей никогда не нравилось, потому она направилась прямиком на кухню. Повариха всплеснула руками, увидев ее, но мешать хозяйничать не стала. Обыскав холодильники и шкафы, Карен нашла все, что нужно для бутербродов и расположилась за одним из разделочных столов. Рой в углу безмолвно изображала из себя статую.

Карен не считала себя гурманом и была довольно неприхотлива в еде, могла спокойно обходиться синтетическими, сбалансированными и питательными, но не особо вкусными армейскими рационами. Но даже у нее периодически возникала потребность съесть что-то натуральное, имеющее привлекательный вид, вкус и запах. Карен с удовольствием вонзила зубы в бутерброд, щедро намазанный чем-то остро-сырным.

Мысли вернулись к письму. Послание не содержит ни угроз, ни намеков на шантаж. Просто просьба: «поговори обо мне», и подпись «Елена». Еленой звали ее сестру, которую она абсолютно не помнила и которая, если верить родителям, давно уже умерла. Может быть ей врали? Но зачем?

В библиотеке вместе с мамой был и отец. К встрече с ним Карен была совершенно не готова и настроение, и так не особенно прекрасное, упало еще сильнее. Родители вполголоса обсуждали что-то, что отображалось на экране комма, но едва она вошла, замолчали и повернулись к ней. Видимо, что-то такое в ее облике было, что оба замерли на мгновение в замешательстве. Первой пришла в себя мама:

– Девочка моя, ты, наконец, проснулась. Я так рада тебя видеть! Последние несколько лет ты редко бываешь дома. – Она встала, протянула руки, и ее длинное темно-коричневое платье приятным шелестом отозвалось на ее движения. Карен с удовольствие позволила себя обнять. Одного роста с ней, мама выглядела тонкой и хрупкой, но только для тех, кто ее совершено не знал. Она мгновенно считала состояние Карен и подбодрила ее незаметным мягким рукопожатием: «все будет хорошо».

– Я рад, что ты дома. – Сдержанно поприветствовал ее отец и тут же перешел к делу: – Вот приглашение на вечер, где тебе обязательно нужно быть. Тетя Налия подобрала тебе несколько неплохих вариантов для замужества, выбери тот, что тебе импонирует или предложи свой.

Карен рассчитывала услышать все что угодно, но только не это. Слова отца настолько ошеломили ее, что она даже забыла, зачем сюда пришла. Она бросила взгляд на маму, но та лишь едва заметно качнула головой: «не возражай». Предательница! И Карен взорвалась:

– Какие варианты?! Вы с ума сошли! Я не собираюсь замуж в ближайшее время! Я ни за что не брошу мой флот! И если я и выберу себе мужчину, то уж не кого-то из светских франтов! А ваша тетя Налия старая сутенерша с комплексом неполноценности на почве неудавшейся личной жизни! – Карен внезапно замолкла, она сама не ожидала от себя таких слов. Но отец будто их не слышал:

– Ты пойдешь на это вечер. – Он сдерживался и старался говорить спокойно, и у него неплохо получалось. – А своему флоту найдешь достойного командира. Я достаточно долго ждал, когда ты наиграешься и займешься наконец-то делом.

– Так моя работа, по-твоему, игра?! А как же дела Альянса, от которых смердит за парсек и которые так важны, что нужно все бросать и заниматься ими? Думаешь, я настолько дура и не сообразила, что инцидент на границе с Амалькрой был чистой провокацией. А те расследования нападения хасканцев, которых не было? Но ведь нужно было прикрыть Спарту, чтобы в новостях трындели только о якобы новом оружии хасканцев! Это же их почерк – горы трупов и ни одной улики. Чтобы никто не знал, что корабли взрывались по всем системам из-за партии ее нестабильного лирия. А у выживших свидетелей знающих правду, эта самая правда вдруг внезапно стала совсем другой. Хотя, что я говорю! Тебе ли из чистого кабинета опускаться до таких грязных мелочей? Пусть продажные наемники молча подчищают это все. Ах да, я забыла, это же не дело, это игра! Дело, по-твоему – пудрить нос в будуаре, обряженной в шелка, улыбаться светским подхалимам а в свободное время тратить деньги на салоны и модные магазины?

– Для начала ты побудешь моим секретарем, – медленно выдохнул отец.

– Никогда!

– Я так не могу. – Устало произнес лорд Влад. – Позже поговорим. – Он вышел, хлопнув тяжелой дверью. Леди Валеска опустилась в кресло и печально покачала головой, длинные серьги с лиловыми кристаллами качнулись в такт.

– Зачем ты так? Ты ведь сама хотела азарта, адреналина, риска и личной армии со своими собственными правилами. У тебя это есть и теперь ты морщишь нос от того, что работа твоя, видите ли, с душком, а свобода не такая уж и свободная. Отец с самого начала предупреждал, что так и будет, но ты отмахнулась, сказав, что тебе это не важно. И что же сейчас? Ты доросла до того, чтобы понять, во что именно вляпалась, но все еще не в состоянии отличить предложение помощи от нападок на себя любимую. Более того, перекладываешь на него ответственность за то, на что добровольно согласилась ранее.

– Предложение помощи?! – Карен переполняло возмущение.

– А разве нет? – Тонкие брови леди Валески взлетели вверх. – В рамках его возможностей, это максимум, что он может тебе предложить.

Карен тут же остыла. Мама права, в общем-то. У нее был выбор – служить в имперской СБ или Альянсу. Она сама захотела последнего, а в предупреждениях отца тогда увидела лишь очередную попытку отговорить ее. Отец, действительно, не виноват – такова система. Но теперь, чтобы избавиться от того, что ей не нравится, нужно отказаться и от того, без чего она себя не представляет – от флота. Все наемники – часть вооруженных сил Альянса, и это цена за свободу. Ты волен заниматься всем, чем вздумается, пока Альянс не позовет тебя. И уж лучше по его указке заниматься внутри мелкими диверсиями, зачистками пиратских притонов и прикрытием неудачных решений, чем на границе с Амалькарой поддерживать «добрососедские отношения» без объявления войны. И отца, выходит, она обидела зря…

Карен сникла окончательно. В горле стоял ком, мешая дышать, а руки мяли конверт с письмом, не хватало для полной красоты момента еще и расплакаться. Ну что за день сегодня? Сил стоять уже не было, и она присела на ручку кресла, в котором расположилась мама.

– Мам, ну какой из меня секретарь? Ты же знаешь, я воин, а не принцесса.

Леди Валеска накрыла руку Карен своей:

– Знаю. И отец знает, иначе не была бы ты тем, кем являешься. Прошу тебя, сходи на этот вечер и поговори с отцом по-человечески.

Карен только согласно кивнула. Она вдруг вспомнила про письмо, которое в ее руках превратилось в мятый комок.

– Я не собралась ссориться и пришла поговорить совсем о другом, но отец первый начал… – Тонко звякнули кристаллы на серьгах, когда леди Валеска недовольно вздернула подбородок. – Прости. – Карен виновато вздохнула, немного расправила письмо и протянула матери: – вот смотри, это я получила сегодня утром.

Леди взяла письмо, медленно развернула, прочла и так же медленно свернула его. Повисла тишина, такая густая и вязкая, что можно было задохнуться. Карен уже отчаялась получить ответ, когда леди Валеска тихо заговорила:

– Что ты помнишь о своем детстве? – спросила она.

– Я не помню Елену, если ты это имеешь в виду.

Леди низко наклонила голову. Ее руки расправляли и разглаживали шелестящие складки на платье, и ее голос был похож на этот шелест:

– Тогда на Тароне было очень беспокойно. Из-за того, что Влад поддерживал официальную власть, на его жизнь дважды покушались. Третий раз оказался фатальным, но не для него, а для Елены. Она умирала, криосохранения тогда еще не было и ничего сделать было нельзя. Мы записали ее ментальную карту. Но донора так и не дождались – технология была на рассмотрении в этической комиссии, и решение приняли в итоге в пользу запрета. Было тяжело, но мы смирились. А ты – нет. Втайне от нас ты уговорила доктора Бергера использовать себя в качестве донора для ментальной карты Елены. С тех пор вас двое в твоем теле.

Леди подняла голову, в ее глазах блеснули слезы, она закусила губу и отвернулась. Карен встала и сделала круг по библиотеке. Ее пальцы касались корешков старинных книг, но оглушенная она не видела ни этих книг, ни их названий. Она пыталась осмыслить то, что только что услышала:

– Я не поняла, Елена что, жива?

– Да. Но относительно. Ее сознание вот уже тринадцать лет живет в твоем теле.

– Как это?

– Вы меняетесь. Сейчас доминирование над телом за тобой, а когда его берет Елена, твоя личность уходит вглубь сознания и у тебя…

– Провалы в памяти, – прошептала Карен, озаренная догадкой. – Получается, что все то время, что я себя не помню, я не Карен, а Елена?

– Правильно. – Мать подошла сзади и обняла ее, но Карен даже не заметила этого жеста поддержки. В голове звенела пустота, а в горле застрял комок, мешая дышать, говорить. Хотелось убежать, спрятаться, свернуться в клубок под одеялом и представить, что все это дурной сон и нужно всего лишь проснуться… Многое вдруг встало на свои места: странности в одежде после провалов в памяти, успехи в предметах, во время учебы, которые ей не давались, «лишние» вещи в каюте и дома…

– А что… – горло Карен вдруг сдавило. С трудом сглотнув несколько раз, она вернула себе голос: – что с моей памятью? Почему я не помню ни Елену, ни того, что ты рассказываешь?

Мама обняла ее крепче, и шеи коснулся прохладный метал ее длинной сережки, а ухо защекотал каштановый локон. Эти простые ощущения вдруг привели Карен в чувство, вернули в настоящее, стали своеобразным знаком того, что все не так страшно, как казалось до этого.

– Я не знаю. Какой-то сбой, или Бергер что-то не так сделал. Ты забыла все. Не ходила, не говорила, не узнавала нас. Внезапно ненадолго появлялась Елена и также внезапно исчезала. Мы были в отчаянии. Целый год… – Голос леди сорвался, и она замолчала, пытаясь справиться с чувствами. – Целый год кромешного ада. А потом Влад нашел Ветра и все понемногу наладилось. Вы научились уживаться друг с другом в одном теле.

– А Елена тоже ничего не помнит, когда я… – Карен долго подбирала слово. – не сплю?

Леди разомкнула объятия и повернула дочь к себе. Нежно поправила непослушную яркую прядь, упавшую той на лицо и покачала головой.

– Елена помнит все. Ветер говорит, что в те моменты, когда тело занимаешь ты, она находится на периферии твоего сознания. Она контролирует доминирование – может появиться, когда сочтет нужным, а может полностью уходить и ничего не помнить, как и ты. И вполне возможно, что в данный момент она нас слышит.

– О, боже! – сказала Карен вслух, про себя подумав о том безумном количестве глупостей, которые она совершала, уверенная, что кроме нее об этом никто не знает. И добавила: – Я шизофреник.

– Ну, не надо так реагировать, – мать тепло улыбнулась. Карен вымученно улыбнулась в ответ.

– Мне надо побыть одной и все обдумать.

– Конечно, дорогая, ты всегда можешь на нас рассчитывать, если тебе что-то понадобится.

Карен плохо помнила, как она добралась до своей комнаты. Она забралась в кровать и сжалась в тугой комок, накрывшись одеялом с головой. Слез не было. Вообще ничего не было. Никаких чувств, полный вакуум. Только ощущение нереальности происходящего, будто не с ней и не здесь.

Она не знала, сколько так провела времени. Первая мысль, которая вдруг пронзила пустоту, была о том, что жить можно. Пусть она больная на всю голову и сама себе все это и устроила, если верить маме, но жить-то можно! Как-то ведь дожила она до двадцати шести. Да, она теперь знает про Елену. Но это всего лишь знание, а не выстрел из винтовки. И это не то знание, которое может убить. Хотя, если верить маме, именно Елена решает кто будет занимать тело. И что ей мешает в один прекрасный день просто взять и навсегда остаться Еленой?

– Я никогда этого не сделаю, ты – моя сестра, я жива только благодаря тебе, – услышала она реплику в голове.

Карен вскочила, сбросив с себя одеяло, и огляделась. Кроме невозмутимой Рой рядом больше никого не было. Отпустив ее жестом Карен, схватившись за голову, медленно опустилась на кровать:

– Кажется, я окончательно схожу с ума, – простонала она.

– Нет, нет с твоей головой все в порядке! – ответил голос. – У меня есть возможность с тобой общаться, но Ветер категорически запрещает. Мне нельзя долго, спрашивай.

– Ты правда Елена, моя сестра? – обреченно спросила Карен, хотя ответ знала уже заранее.

– Да.

– И ты все про меня знаешь?

– Большую часть времени я глубоко сплю, а чтобы проснуться пользуюсь якорем на твою сосредоточенность. Ты входишь в это состояние, когда занята заданием. Поэтому я в курсе твоих дел.

Облегченно вздохнув, Карен поинтересовалась:

– Зачем через столько лет понадобилось говорить мне правду? Лучше бы я ничего не знала.

– У меня есть идея как нам разделиться. Я надеялась, вместе…

Карен ждала, но голос не возвращался. Происходящее все больше казалось похоже на бред, галлюцинацию или дурацкий розыгрыш. Но мама так шутить не стала бы.

Елена… Кто она? В памяти не было ни одного образа, ни одного намека, ни одной ниточки в прошлое, которая подтвердила бы, что сестра действительно существовала. Только портрет в кабинете отца с двумя белокурыми девочками близнецами. А может быть, на самом деле все гораздо хуже, чем ей рассказали? Возможно, сестры никогда и не было, а голос в голове – глубокое психическое расстройство. Не зря ведь Ветер столько лет с ней занимался.

Карен не знала, что теперь делать с полученным знанием. Взгляд ее упал на приглашение оставленное отцом. Она обещала маме пойти туда. К тому же все равно нужно как-то отвлечься, иначе от нескончаемого водоворота мыслей мозг рисковал просто закипеть. Глянув время, она прикинула, что в запасе еще около пары часов – вполне достаточно, чтобы успеть привести себя в порядок. Она с тоской заглянула в гардероб – платья, юбки, костюмы – все не то. Самый простой вариант это парадная форма волков – черное, красное и немного белого – нарядно и голову не нужно ломать. Рой будто прочла ее мысли:

– Форма наемников не лучший вариант, если конечно вы не хотите приковать к себе всеобщее внимание. – Это ей точно не было нужно. Тогда надо одеться как все. А «как все» это как? Рой снова ответила на ее мысленный вопрос: – Леди Валеска просила передать, что позвонив вот по этому номеру, вы решите все ваши проблемы со сборами на вечер.

Мысленно поблагодарив маму, она набрала заветный номер и буквально через пятнадцать минут на пороге ее комнаты возникли парикмахерша и визажист под командованием стилиста. Карен безропотно терпела издевательства над своим лицом и волосами, без возмущений примеряла то один наряд, то другой, и вообще вела себя образцово-показательно. Не потому, что ей нравилось то, что с ней вытворяли или кончились аргументы, а просто потому, что сил возражать не было.

Когда работа стилиста и его подручных была закончена, Карен осмысленно глянула на себя в зеркало и не узнала. На нее глядела не красавица, но вполне себе симпатичная девушка. Волосы были аккуратно уложены и украшены мелкими белыми цветочками. Ткань длинного белого платья с закрытым декольте, украшенном красной вышивкой в виде переплетенных ветвей, мягко облегало фигуру. Длинные разрезы по бокам платья выставляли напоказ крепкие ноги. Белые туфли на ненавистном высоком каблуке дополняли образ. Зато она стала чуточку выше и в целом совсем не выглядела разнаряженым пугалом.

Хорошо хотя бы то, что прием частный. Почти никакого протокола, кроме элементарной вежливости, а на входе просто проверяли приглашение, никто не объявлял имен и титулов вошедших в зал. Предполагалось, что все и так друг друга знают. В реальности же из присутствующих Карен близко знала лишь несколько человек, еще несколько показались знакомыми, кем были остальные – тайна покрытая мраком. А это значит, что со всеми, кого не знаешь или не помнишь нужно быть зубодробительно вежливой, улыбаться и строить такие изысканные словесные конструкции от которых слипалось все, что могло слипнуться.

Как же она ненавидела эти вечера! Платье путается под ногами и жутко мешает. Отчаянно хотелось задрать подол, скинуть обувь, смыть краску с лица и сбежать отсюда. А еще мучительно не хватало успокаивающей тяжести оружия на бедре. Она перед боем нервничала меньше, чем на подобных вечерах. Там хотя бы знаешь как себя вести. А здесь – не так глянул, не так сказал, забыл кому-то улыбнуться в ответ и все… Потом отец будет полоскать мозг на предмет того, как сильно она кого-то важного обидела неправильным жестом, взглядом или словом.

Она опустила руку, чтобы успокаивающе коснуться кобуры, но руки снова нашли только воздух. Карен категорически не отказалась бы сейчас от провала в памяти продолжительностью в этот вечер. Почему Елена не появляется тогда, когда она действительно нужна?

– Карен! Отлично выглядишь! – К ней подошел парень в солидном костюме. Она с трудом узнала того, с кем шесть лет проучилась в одной группе в Академии. Они, спевшись, доводили преподавателей до белого каления каверзными вопросами, и неожиданными интерпретациями казалось бы понятных и прямолинейных приказов.

– Рауль? Тебя не узнать! – Они тепло обнялись. – А почему не в форме?

– Не напоминай, – он скорчил кислую мину. – Я уже полгода как гражданский. По приговору трибунала Альянса контракт с флотом, где я служил, был разорван. Сама знаешь, нет контракта, нет и флота. – Карен вопросительно подняла брови. Рауль тяжело вздохнул и ответил на ее немой вопрос: – Мы патрулировали участок границы Альянса с Амалькарой. Был приказ не пропускать никого ни туда ни оттуда без специального разрешения. На нас напали пираты. Слабенькое нападение, но пока мы с ними разбирались, в сторону Амалькары ушел караван грузовозов. Бросив пиратов, мы кинулись их преследовать, но они оказались удивительно шустрыми и мы успели уничтожить только последние два корабля, остальные ушли в нейтральную зону.

– Неудачно вышло, – посочувствовала Карен. – Если хочешь, давай по контракту ко мне.

– Ты серьезно? – глаза Рауля округлились.

– Конечно!

– Спасибо за предложение, честно! Но немного поздно – я уже продал свой корабль и перебрался на Регон. Там неплохо платят за истребление тех летучих тварей, которые нападают на мясные фермы. Биться с ними в воздухе все равно, что гонять на истребителе в космосе. Так что, все к лучшему! Теперь вот хочу жениться и надеюсь, что слухи про тетку Налию не вранье. Извини мне пора, очень рад был увидеть. – Они еще раз обнялись, и Рауль растворился в толпе гостей. Карен искренне порадовалась, что старый приятель сумел пережить неудачу и найти себе занятие по душе. А что было бы с ней, потеряй она флот? Она постаралась уничтожить эту мысль, пока та не развилась в нечто такое, что потребовало бы немедленного вмешательства Ветра.