Текст книги "С миру по нитке. Поэтические переводы"

Edgar Yip Harburg

1896–1981

 
My heart is like the willow
That bends, but never breaks.
It sighs when summer jilts her,
It sings when April wakes.
So you, who come a-smiling
With summer in your eyes,
Think not that your beguiling
Will take me by surprise.
My heart’s prepared for aching
The moment you take wing.
But not, my friend, for breaking
While there’s another spring.
So share my summer pillow,
Don’t spare my autumn aches;
My heart is like the willow
That bends, but never breaks.
 

Эдгар Йип Харбург

1896–1981

Эдгар Йип Харбург родился в семье эмигрантов из России в восточной части Манхэттена, учился в Нью-Йоркском университете. В школе он познакомился с Айрой Гершвином, братом знаменитого Джоржа Гершвина. Эта дружба сохранилась на всю жизнь. Йип и Айра постоянно писали стихи для газет, выпускаемых в колледже и школе. Затем, после окончания колледжа Йип надолго забросил писательскую деятельность, занявшись предпринимательством. Семь лет он работал в сфере изготовления бытовых приборов, пока в 1929 году не разразился биржевой кризис. И тогда он снова полностью посвятил себя поэзии. Его старый друг Айра Гершвин стал его помощником и промоутером. Слова, написанные Йипом Харбургом для бесчисленных хитов превратились в неотъемлемлемую часть культуры англоговорящего мира – однако, немногие знают, кто автор текстов песен из фильмов «Волшебник Страны Оз», «Радуги Финиана», «Это всего лишь бумажная луна» и «Парижский апрель».

На первом вечере «Поэзия и поэты» в культурном центре на 92-ой улице в Манхеттене в 1970 году (серия лекций, читаемых и по сей день), Йип объяснил: «Слова заставляют вас думать, а музыка – чувствовать. Слова дают вам цель и направление. Музыка дает вам крылья, а вместе они взлетают песней».

В 1965 году он выпустил сборник коротких стихотворений «Рифмы для непочтительных» и в 1976 году сборник «Рифмы по этому поводу». В 2006 году оба эти сборника были объединены в однотомник и переизданы в твёрдой обложке.

 
Моё сердце, как ива тонко,
Только гнётся, но не ломается,
Запоёт весной птицей звонкой,
В летний день от измен помается.
 
 
Я сияньем твоим украшен,
А в глазах твоих солнце летнее.
Только знай – не обескуражен,
Хоть приятней нет и приметнее.
 
 
Сердце свыкнется даже с мукой,
Если в осень порхнёшь негаданно,
Но не сломишь его разлукой.
Вёсны новые предугаданы.
 
 
Летний кров подели с улыбкой,
А печалью пусть осень мается,
Моё сердце, как ива гибко,
Только гнётся, но не ломается.
 

 
Poems are made by fools like me,
But only God can make a tree;
 
 
And only God who makes the tree
Also makes the fools like me.
 
 
But only fools like me, you see,
Can make a God, who makes a tree.
 

 
Поэмы пишут дураки, как я,
А Бог создать сумел деревья у ручья.
 
 
А Бог, деревья сотворивший у ручья,
Таких вот создал дураков, как я.
 
 
Но только эти дураки, как я,
Создали Бога, чтоб творил деревья у ручья.
 

 
Our days will be oh, so ecstatic,
Our nights will be oh, so exotic,
For I’m a neurotic erratic,
And you’re an erratic erotic.
 

 
Наши дни будут так эксцентричны,
Ну а ночи? – О! Так экзотичны,
Ведь я неврастеничен с экзотикой.
Ну а ты… эксцентрична с эротикой.
 

 
WHERE and WHEN
Are lost in space.
THERE and THEN
Do not embrace.
So before we disappear
Come sweet NOW and kiss the HERE.
 

 
ГДЕ и КОГДА
растаяли в пространстве.
ТАМ и ТОГДА
расстались в море странствий.
Зато, пока ещё не пробил час,
Приди скорее ЗДЕСЬ и поцелуй СЕЙЧАС.
 

 
Somewhere over the rainbow
Way up high,
There’s a land that I heard of
Once in a lullaby.
 
 
Somewhere over the rainbow
Skies are blue,
And the dreams that you dare to dream
Really do come true.
 
 
Someday I’ll wish upon a star
And wake up where the clouds are far
Behind me.
Where troubles melt like lemon drops
Away above the chimney tops
That’s where you’ll find me.
 
 
Somewhere over the rainbow
Bluebirds fly.
Birds fly over the rainbow.
Why then, oh why can’t I?
 
 
If happy little bluebirds fly
Beyond the rainbow
Why, oh why can’t I?
 

Песенка «Над радугой» (Over the Rainbow) Гарольда Арлина и Эдгара Йипа Харбурга, спетая впервые Джуди Гарленд (мамой Лайзы Минелли) в фильме 1939 года «Волшебник из страны Оз», признана респондентами Американской звукозаписывающей ассоциации (RIAA) «лучшей песней ХХ века».

 
Там, над радугой где-то,
В небесах
Есть страна, что с рассветом
Виделась в детских снах.
 
 
Там, над радугой светлой —
Синий дождь.
Что задумать посмел ты,
В этой стране найдёшь.
 
 
Однажды там на высоте
Я загадаю на звезде
Желание.
Где над трубой клубится даль,
И леденцом плывёт печаль,
Жду тебя на свидание.
 
 
Там, над радугой где-то
Птицам петь!
Птицы рады рассвету,
Мне бы, как им, лететь!
 

Robert Frost

1874–1963

Stopping by Woods on a Snowy Evening

 
Whose woods these are I think I know.
His house is in the village though;
He will not see me stopping here
To watch his woods fill up with snow.
 
 
My little horse must think it queer
To stop without a farmhouse near
Between the woods and frozen lake
The darkest evening of the year.
 
 
He gives his harness bells a shake
To ask if there is some mistake.
The only other sound’s the sweep
Of easy wind and downy flake.
 
 
The woods are lovely, dark and deep.
But I have promises to keep,
And miles to go before I sleep,
And miles to go before I sleep.
 

Роберт Фрост

1874–1963

Фрост в своих балладах, элегиях, драматических и лирических монологах обращался к острейшим проблемам эпохи, стараясь добраться до глубоких причин социальных и психологических процессов, свидетелем которых он был и которые он воссоздавал в своей поэзии. Стих Фроста, кажущийся на первый взгляд чересчур прозаическим, представляет собой слегка видоизмененный белый стих (blank verse), традиционный для английской драматической поэзии, который Фрост очень искусно ”подгоняет” под естественные ритмы разговорной речи.

 
Леса тут чьи? Мне, кажется, известно.
Изба его вдали у перелеска.
Хозяин и не знает, что я здесь
Стою один – и только снег и лес.
 
 
Лошадка встрепенулась, что за диво?
В недоуменье шевельнула гривой.
Снег, ветерок и озеро во льду,
И ночь, темнее всех ночей в году.
 
 
Быть может, тут какая-то ошибка?
Зачем мы здесь без крова, поздней ночью?
Ни звука. Ветерок качнул снежинку,
И на уздечке дрогнул колокольчик.
 
 
Как лес прекрасен, тёмен и глубок.
Но не окончен путь, мой путь далёк.
Всех обещаний не свершил сполна,
И сотни миль до сна, и сотни миль до сна.
 

 
Some say the world will end in fire,
Some say in ice.
From what I’ve tasted of desire
I hold with those who favor fire.
But if it had to perish twice,
I think I know enough of hate
To say that for destruction ice
Is also great
And would suffice.
 

 
Одни твердят, что мир сгорит в огне.
Другие, что растопится во льдах.
Желанья жар давно известен мне,
Во мне огонь не вызывает страх.
Но если дважды миру суждено
Исчезнуть без следа,
Испивший ненависти горькое вино,
Скажу: наш мир пойдет на дно
Скорее ото льда.
 

 
Before man to blow to right
The wind once blew itself untaught,
And did its loudest day and night
In any rough place where it caught.
 
 
Man came to tell it what was wrong:
It hadn’t found the place to blow;
It blew too hard – the aim was song.
And listen – how it ought to go!
 
 
He took a little in his mouth,
And held it long enough for north
To be converted into south,
And then by measure blew it forth.
 
 
By measure. It was word and note,
The wind the wind had meant to be —
A little through the lips and throat.
The aim was song – the wind could see.
 

 
Наш предок песен не слагал,
И только ветер, всласть,
Выл днём и ночью среди скал…
И песнь его лилась!
 
 
Но человек сказал: – Не так,
Не там, дружок, не пой!
Владей дыханьем, помни такт…
Займусь-ка я тобой.
 
 
Ты рот и губы округли,
Петь с севера изволь,
На юге слушай, как вдали
Звучат до, фа, ми, соль.
 
 
Что ж ветер? Шею, горло, грудь
И лёгкие искал…
А песню так легко спугнуть!
Стих ветер среди скал.
 

 
Lovers, forget your love,
And list to the love of these,
She a window flower,
And he a winter breeze.
 
 
When the frosty window veil
Was melted down at noon,
And the caged yellow bird
Hung over her in tune,
 
 
He marked her through the pane,
He could not help but mark,
And only passed her by,
To come again at dark.
 
 
He was a winter wind,
Concerned with ice and snow,
Dead weeds and unmated birds,
And little of love could know.
 
 
But he sighed upon the sill,
He gave the sash a shake,
As witness all within
Who lay that night awake.
 
 
Perchance he half prevailed
To win her for the flight
From the fire lit looking-glass
And warm stove-window light.
 
 
But the flower leaned aside
And thought of naught to say,
And morning found the breeze
A hundred miles away.
 

 
Сердечных дел урок
Вам преподам сейчас.
Про ветер и цветок
Послушайте рассказ…
 
 
Весенний день, капель…
Сползла со стёкол шаль,
И громко птичья трель
Неслась из клетки вдаль.
 
 
Спал ветер на сосне,
Но пенье будит страсть,
А роза на окне
Зарделась и зажглась.
 
 
И зимний ветерок
Чуть не умчался прочь,
Но к розе на порог
Вернулся в ту же ночь.
 
 
Что знал он? Мёртвый лес —
Замерзших птиц приют,
Не ведал ласк, а здесь
Печь, зеркало, уют.
 
 
Бил в окна, о любви
Молил… Я в эту ночь
Зов слышал, но увы!
Ничем не мог помочь.
 
 
У розы свой удел —
Её домашний рай.
И ветер улетел
В далёкий зимний край.
 

Sarah Teasdale

1884–1933

 
Her voice is like clear water
That drips upon a stone
In forests far and silent
Where Quiet plays alone.
 
 
Her thoughts are like the lotus
Abloom by sacred streams
Beneath the temple arches
Where Quiet sits and dreams.
 
 
Her kisses are the roses
That glow while dusk is deep
In Persian garden closes
Where Quiet falls asleep.
 

Сара Тисдейл

1884–1933

Родилась в США, в Сент-Луисе. С детства была слабой и болезненной.

Впервые издала книгу стихов в 1907 году.

В 1914 году Сара стала женой бизнесмена Эрнста Флизингера. В 1916 году супруги переезжают в Нью-Йорк. В Нью-Йорке Сара пережила развод с мужем и прожила одна 4 года.

В 1918 году стала лауреатом Пулитцеровской премии за cборник стихотворений «Песни любви». Сару всю жизнь преследовал страх получить инсульт: у нее перед глазами был парализованный брат, получивший удар и проведший 20 лет в инвалидном кресле. Сара всегда имела при себе запас лекарств. Случилось так, что лопнул кровеносный сосуд на ее руке. И впечатлительная Сара решила, что это начало паралича. Ранним утром она легла в теплую ванну, перед этим выпив большое количество таблеток. Сиделка обнаружила поэтессу слишком поздно. Сделать ничего уже было нельзя. Поэтесса скончалась. В этом же году вышел в свет ее сборник “Strange Victory”, который готовила к печати сама Сара Тисдейл.

 
Её звучанье – плеск воды,
Что вдоль камней струится
В лесах, вдали от суеты,
Где Тишина резвится.
 
 
А мысли – лотос среди вод
Священного потока,
Где Тишина, присев, вздремнёт
У храма одиноко.
 
 
А поцелуй – охапка роз,
На склоне дня блеснувших
В садах персидских, среди рос
и Тишины уснувшей.
 

 
I am not yours, not lost in you,
Not lost, although I long to be
Lost as a candle lit at noon,
Lost as a snowflake in the sea.
 
 
You love me, and I find you still
A spirit beautiful and bright,
Yet I am I, who long to be
Lost as a light is lost in light.
 
 
Oh plunge me deep in love-put out
My senses, leave me deaf and blind,
Swept by the tempest of your love,
A taper in a rushing wind.
 

 
Я не твоя, не растворюсь
В твоей любви. Увы, не стану
Свечой, зажженной в свете дня,
Снежинкой в пене океана.
 
 
Ты любишь, в том сомненья нет.
Но я – лишь я. А мне б с тобою
Как звёздный свет уплыть в рассвет,
И сделаться глухой, немою…
 
 
Настигни ты меня в пути,
Как смерч, как ураган летящий.
Как бурный ветер подхвати
Огонь свечи – живой дрожащий.
 

 
Oh day of fire and sun,
Pure as a naked flame,
Blue sea, blue sky and dun
Sands where he spoke my name;
Laughter and hearts so high
That the spirit flew off free,
Lifting into the sky
Diving into the sea;
Oh day of fire and sun
Like a crystal burning,
Slow days go one by one,
But you have no returning.
 

 
День огненного светила
Был чист, как нагое пламя,
Синь неба и волн слепила,
Плыл шёпот твой над песками.
 
 
Cердца, позабыв про тело,
Парили, на дно ныряли,
И эхо смеха летело.
Лучи на волнах пылали.
 
 
Разбился, как шар хрустальный,
Расплавился час заката.
Дни пасмурные печальны,
Проходят… и нет возврата.
 

 
I sang my songs for the rest,
For you I am still;
The tree of my song is bare
On its shining hill.
 
 
For you came like a lordly wind,
And the leaves were whirled
Far as forgotten things
Past the rim of the world.
 
 
The tree of my song stands bare
Against the blue —
I gave my songs to the rest,
Myself to you.
 

 
Пела песни свои другим,
C тобою нема.
Стало древо песни нагим
На вершине холма.
 
 
Гордым ветром листву мою
Ты вскружил, далеко унёс.
У конца дорог, на краю
Листья брошены под откос.
 
 
Стало древо песни нагим.
В синем мареве тень ствола.
Песни я отдала другим,
Себя – тебе отдала.
 

 
When I am dead and over me bright April
Shakes out her rain-drenched hair,
Though you should lean above me broken-hearted,
I shall not care.
 
 
I shall have peace, as leafy trees are peaceful
When rain bends down the bough,
And I shall be more silent and cold-hearted
Than you are now.
 

 
Когда умру, апрель сверкнёт на косогоре.
В кудрях листвы его зашелестят дожди…
Склонённый надо мной убитый горем, —
Сочувствия не жди.
 
 
Покойно будет мне, как деревцу на склоне.
Ни слова от меня, так ты молчал не раз.
Согнутся предо мной дожди в поклоне.
Я буду холодней, чем ты сейчас.
 

 
There will come soft rains and the smell of the ground,
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
Whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.
 

 
И прольются дожди, и запахнет земля;
Будет ласточек трепет, в раздумье поля,
Хор лягушек зальётся в прозрачных прудах,
Белый снег диких слив заискрится в садах,
И малиновка, перьями ярко горя,
Пропоёт свою трель на плетне у ручья.
И никто и не вспомнит – была тут война.
И кому будет важно, была ли она?
Ни деревья, ни птицы, ни первый побег
Не узнают, что люди исчезли навек.
И проснётся Весна, встретив новый рассвет,
И едва ли узнает, что нас больше нет.
 

Eleanor Farjeon

1881–1965

 
From the blood of Medusa
Pegasus sprang.
His hoof of heaven
Like melody rang.
 
 
He could not be captured,
He could not be bought,
His running was rhythm,
His standing was thought;
 
 
With one eye on sorrow
And one eye on mirth,
He galloped in heaven
And gambolled on earth.
 
 
And only the poet
With wings to his brain
Can mount him and ride him
Without any rein,
 
 
The stallion of heaven,
The steed of the skies,
The horse of the singer
Who sings as he flies.
 

Элинор Фарджион

1881–1965

Первая ее книга, сборник стихов «Детские песенки старого Лондона», вышла в 1916 г. Стихи известная сказочница писала всю жизнь. Некоторые критики считают, что в Англии детская поэзия XX века началась с имен Э. Фарджион и ее друга У. Де Ла Мэра. Во время Первой мировой войны Фарджион переселилась из Лондона в деревню. Она жила в крайнем коттедже по улице Грязи, копалась в огороде, топила печку, таскала вязанки хвороста. Жила так же, как и её соседи-крестьяне, с детьми которых она сразу подружилась, а об одной из своих деревенских подружек даже сочинила сказку: «Элси Пиддок прыгает во сне». Признанная, любимая и удостоенная наград писательница всегда оставалась очень простой и домашней. Невысокая, в очках, любящая стряпать, ухаживать за цветами, да к тому же умудрившаяся вырастить 127 котят – такой Фарджион была для современников. Когда на литературные заслуги писательницы обратил внимание королевский двор и Елизавета II пожаловала ей дворянство, она ответила: «Я не хочу ничем отличаться от простого молочника». Книги Элинор Фарджион не стареют, они продолжают удивлять и восхищать читателей всего мира – наверное, это и есть главное чудо её сказочной жизни.

 
В крови Медузы
Возник Пегас.
Владенье Музы —
Его Парнас.
 
 
Никем не пойман,
Стремится ввысь.
Бег – ритм стройный,
А отдых – мысль.
 
 
Знаком с печалью
И слышит смех
Небесных далей,
Земных утех.
 
 
Причем тут вожжи,
Уздечки нет.
Дать крылья может
Один Поэт.
 
 
Тот конь небесный
Летит, поет.
В полете песня —
Певца полет.
 

 
The night will never stay,
The night will still go by…
 
 
Though with a million stars
You pin it to the sky
 
 
Though you bind it
with the blowing wind
And buckle it with the moon,
The night will slip away
Like sorrow or a tune.
 

 
Ночь навек себя не оставит,
Ночь придет, но потом растает…
 
 
Ты ветром звезды вобьешь, как гвозди,
Пускай темно.
Ты месяц тонкий пришьешь иголкой,
Но все равно —
Не остановишь; тропой печальной
Проходит ночь.
И, словно грусть иль мотив случайный,
Уходит прочь.
 

 
There isn’t time, there isn’t time
To do the things I want to do,
With all the mountain-tops to climb,
And all the woods to wander through,
And all the seas to sail upon,
And everywhere there is to go,
And all the people, every one
Who lives upon the earth, to know.
To know a few, and do a few,
And then sit down and make a rhyme
About the rest I want to do.
 

 
Нет времени – и точка, нет времени совсем.
Но только в этих строчках хочу признаться всем:
Нет времени взобраться на горные хребты,
Нет времени скитаться в лесу до темноты,
Днем солнечным весенним качаться на морях,
Знакомиться со всеми людьми в любых краях.
И делаю так мало и знаю лишь чуть-чуть,
Но рифм насобирала на самый дальний путь.
Сижу, пока сидится, и рифмами верчу,
А с ними совершится всё то, что захочу.
 

William Butler Yeats

1865–1939

 
O’Driscoll drove with a song
The wild duck and the drake
From the tall and the tufted reeds
Of the drear Hart Lake.
 
 
And he saw how the reeds grew dark
At the coming of night-tide,
And dreamed of the long dim hair
Of Bridget his bride.
 
 
He heard while he sang and dreamed
A piper piping away,
And never was piping so sad,
And never was piping so gay.
 
 
The dancers crowded about him
And many a sweet thing said,
And a young man brought him red wine
And a young girl white bread.
 
 
But Bridget drew him by the sleeve
Away from the merry bands,
To old men playing at cards
With a twinkling of ancient hands.
 
 
The bread and the wine had a doom,
For these were the host of the air;
He sat and played in a dream
Of her long dim hair.
 
 
He played with the merry old men
And thought not of evil chance,
Until one bore Bridget his bride
Away from the merry dance.
 
 
He bore her away in his arms,
The handsomest young man there,
And his neck and his breast and his arms
Were drowned in her long dim hair.
 
 
O’Driscoll scattered the cards
And out of his dream awoke:
Old men and young men and young girls
Were gone like a drifting smoke;
 
 
But he heard high up in the air
A piper piping away,
And never was piping so sad,
And never was piping so gay.
 

Вильям Батлер Йейтс

1865–1939

Первый ирландский англоязычный поэт, драматург, ставший лауреатом Нобелевской премии по литературе в 1923 году.

Йейтс родился в предместье Дублина. По материнской линии его предки были моряками, дед со стороны отца – священником. Мать – дочь купца, отец получил юридическое образование, но вскоре после рождения сына уехал с семьей в Лондон изучать живопись, к которой всегда тяготел. Здесь Йейтс продолжил свое образование сначала в обычной школе, потом в художественной и даже в художественном училище при Королевской Ирландской академии.

В 24 года Йейтс познакомился с красавицей актрисой Мод Гонн. Три раза он делал ей предложение и три раза получил отказ. Она стала его Музой, его большой, но безответной любовью на долгие годы.

Ранняя поэзия Йейтса очень разнообразна. Это и индийские любовные песни, и погружение в ирландский фольклор, кельтские легенды, баллады, лирические стихи. Его произведения были одобрены Оскаром Уайлдом. Критики писали, что Йейтс искал будущее в прошедшем.

В литературе Йейтс преуспел практически во всех жанрах. В его творчестве – повести, критические эссе, рассказы, пьесы, переложения ирландских мифов и легенд, автобиография, религиозно-философский трактат «Видение», который он считал лучшей своей книгой. При этом он был всегда очень взыскателен к себе.