Текст книги "Кунигунда"

Исаак Башевис Зингер
Кунигунда

***

К вечеру над болотом за деревней поднялся ветер. Небо затянуло тучами, и на липе оголилась последняя ветка. Из своей халупы без окон и с лохматой соломенной крышей, придававшей ей сходство с поганкой, вышла старая Кунигунда. Одна дыра в стене служила ей вместо трубы, другая, словно прожженная молнией, вместо двери. На жирном лице старухи выпирали нос и широкий костистый подбородок, глаза же были как у бульдога. Из бородавок на щеках буйно росли седые волосы, зато на голове волос почти не осталось, да и те слиплись в подобие рога. С пальцев на ногах давно слезли ногти, но выпирали во все стороны наросты и мозоли. Опираясь на палку, Кунигунда волочила за собой мотыгу, нюхала воздух и мрачнела.

– С болота тянет,– пробурчала она.– Все зло оттуда. И воздух гнилой. Не жди теперь добра от земли. В этом году урожая не будет. Ветер все унесет. С мякины у крестьян ребятни поубавится. За многими придет смерть.

Вокруг халупы Кунигунды, приютившейся поодаль на опушке, чего только не было! Здесь росла ежевика с волосатыми листьями, покрытыми струпьями, с ядовитыми ягодами и колючками, норовившими ухватить за одежду непрошеного гостя. Матери запрещали своим детям ходить в кишевшие змеями заросли. Крестьяне говорили, что даже козы обходят их стороной. Жаворонки предпочитали вить гнезда на крышах других домов, и над халупой Кунигунды никогда не было слышно птичьего пения.

Кунигунда ждала бури, и из ее жабьего рта то и дело вылетало:

– Беда! Беда! С болота идут все болезни. Кого-то поразит нынче? Гнилой воздух несет смерть.

Старуха вышла из дома с мотыгой не потому, что собиралась копать картошку. Ей понадобились дикие травы и корешки для колдовства. В лачуге Кунигунды была настоящая аптека: чертов навоз и змеиный яд, резаные черви и веревка, на которой повесили злодея, ужиное мясо и волосы эльфов, пиявки и амулеты, воск и ладан. Все это было нужно Кунигунде не только для тех, кто искал у нее помощи, но и для своей собственной безопасности. Злые силы мучили ее с тех самых пор, когда она только сделала первый шаг. Уж как ее била матушка, гореть ей в аду адским пламенем! Да и батюшка, напившись пьяным, не упускал случая стукнуть ее побольнее. Не давал ей покоя и братец Йозик, пугавший ее страшными сказками. Сестричка Текла тоже шептала ей на ухо невесть что. Зачем им это было надо?

Когда другие детишки еще возились на травке, она уже пасла гусей, а ведь ей не было еще и шести годков. Один раз попала она под град, да такой, что каждая градина была с куриное яйцо. Ей чуть голову не размозжило, а гусака убило, за что Кунигунду же и выпороли.

Звери ей тоже житья не давали. Все на нее нападали: волки, лисы, куницы, скунсы, дикие собаки, а еще горбатая нелюдь с большими ушами, закрученными хвостами и кривыми зубами. Они прятались за деревьями или кустами и оттуда рычали на нее, а иногда бежали за ней по пятам, пугая ее хуже домовых, о которых рассказывала Текла.

Дым из трубы, сперва поднявшись в небо, потом спускался обратно за Кунигундой, чтобы уволочь ее вверх. На лужайке, где она пасла гусей, как-то появилась крошечная фея в черном платке, с мешком на спине и корзиной в руке. Кунигунда было схватилась за камень, но фея с такой силой стукнула ее в грудь, что она потеряла сознание. По ночам к ней являлись бесенята, смеялись над ней, мочили ей простыню, обзывали по-всякому, кусали, щипали, таскали за волосы, а когда они исчезали, вся постель была в мышином помете.

Если бы Кунигунда не стала колдуньей, она бы погибла, но она быстро поняла: что другим во вред, ей на пользу. Когда люди и звери мучились, на нее нисходил покой. Тогда она стала намеренно насылать на деревню болезни и несчастья. Другие девочки боялись мертвецов, а ей нравилось смотреть, какие они лежали белые или желтые со свечками в головах. Вопли плакальщиц умиротворяли ее. Кунигунде нравилось смотреть, как режут свиней, кромсают их ножами и бросают еще живыми в кипящую воду. Она и сама любила мучить бессмысленных тварей. Душила птиц и рвала червей на куски, а потом смотрела, как они извиваются. Жаб она протыкала острой веточкой, чтобы понаблюдать за их судорогами. Вскоре она сообразила, что проклятия – тоже не пустой звук. И наслала смерть на поносившую ее женщину. Соседский мальчишка запустил ей в глаз шишкой, и она пожелала ему ослепнуть, а через пару недель щепка попала ему в глаз, когда он рубил дерево в лесу. Заклинания и ворожба стали ее привычными занятиями.

Вблизи болот в другой полуразвалившейся халупе жила парализованная старуха, беспрерывно болтавшая о колдунах, черных зеркалах, одноглазых великанах и карликах, которые живут среди поганых грибов, пляшут при луне и зазывают девиц в пещеры. Она рассказала Кунигунде, как изгонять демонов, защищать себя от насильников-мужчин, ревнивых женщин и фальшивых друзей, научила ее понимать сны и вызывать духов мертвых.

Кунигунда была еще девочкой, когда умерли ее родители. Брат взял жену из другой деревни. Сестра Текла вышла замуж за вдовца и умерла в родах. В ее возрасте девушки становились невестами, но она видела в мужчинах только виновников выкидышей, родовых болей и смерти от потери крови. Она получила в наследство домишко и три четверти акра земли, но не захотела их обрабатывать. Если все обманщики – мельник, торговец, священник, деревенские старики,– то к чему работать?

Ей было немного нужно – редиска, картошка, капустная кочерыжка. И, как ни издевались над ней все, она все-таки не гнушалась мясом кошки или собаки. Впрочем, утолить голод можно было и найденной в поле мертвой мышью. Но, даже голодая по многу дней, она все равно не умирала.

Не только в обычные дни, но также на Пасху и Рождество Кунигунда держалась подальше от церкви, то ли чтобы лишний раз не слышать ругань женщин и насмешки мужчин, то ли чтобы не просить ни у кого башмаки, платье и кошелек с милостыней.

Не желая сносить обиды, Кунигунда порой не выходила из своей лачуги по многу дней, даже по нужде. Ее ни разу не пригласили праздновать конец страды или на заготовку солений на зиму, ни разу не позвали на свадьбу, конфирмацию или похороны. Никто не желал иметь с ней никакого дела. Вся деревня дружно ополчилась на сироту. Просиживая вечера в темноте, она шептала проклятья. Слыша снаружи смех, начинала плеваться. Чужая радость причиняла ей боль. Злясь на мычащих коров, возвращающихся с пастбища, она придумала заклятие, из-за которого они переставали доиться. Давно уже Кунигунда расплатилась с обидчиками. Все ее враги умерли. Теперь она знала, как сглазить, как наслать порчу, как потравить зерно, напустив на него крыс, как затворить лоно женщины во время родов, как слепить из глины фигурку ненавистного ей человека и проткнуть ее булавками, как испортить наростами клювики у цыплят. Давно уже она перестала просить защиты у Бога. Ему было не до молитв несчастной сироты. Пока на земле правили сильные, Он не выглядывал с небес. А вот дьявол – на что уж тоже был капризен, но с ним все-таки удавалось сторговаться.

Из сверстников Кунигунды уже почти никого не осталось в живых. Она постарела, и над ней давно уже не смеялись, потому что боялись ее и называли ведьмой. В деревне поговаривали, что каждую субботу она отправляется, оседлав метлу, на Черную Мессу, где встречается с другими ведьмами. Несчастные женщины со всей деревни нет-нет да стучались в ее дверь. А у кого еще было им искать помощи, если рос живот, если рождались уроды, если девушка икала, если муж бросал жену? И что толку в том, что они несли ей хлеб, крупу, масло или деньги? Она привыкла есть так мало, что желудок у нее ссохся. К тому же у нее давно не осталось зубов, а из-за разбухших вен она едва передвигалась. Почти совсем оглохнув от многолетнего молчания, она, казалось, вовсе позабыла человеческую речь. Все ее прежние враги уже лежали в могилах, новых вроде не было, а она никак не могла остановиться и все проклинала и проклинала: горе вам и смерть… огонь и болезни… типун на язык… волдырь в глотку…

В середине лета редко бывают бури, но Кунигунда еще зимой предвидела беду. Она нюхом чуяла смерть, несчастья ведь сами торопятся сообщить о себе.

Ветер был пока слабый, однако Кунигунда знала, откуда он идет. Она вдыхала огонь и тлен, и только она одна знала, чем это грозит, поэтому кривила свой беззубый рот и приговаривала:

– Чума… мор… смерть.

Несмотря на усиливавшийся ветер, Кунигунда копала, не останавливаясь. Каждый корешок, что рос возле ее лачуги, имел свою силу. Иногда, правда, она ходила собирать травы на болото, которому не было ни конца ни края. Цветы и листья плавали там в илистой воде, над которой вилась мошкара. Летали неизвестные птицы и громадные мухи с золотисто-зеленым брюшком. Хотя Кунигунда всех своих врагов спровадила на тот свет, она не могла совсем забыть о них, потому что их души кружились над болотом, плетя сети возмездия. Иногда стены и крыша ее халупы ходили ходуном от их криков, и потом долго еще качалась свисавшая тут и там солома. Кунигунде постоянно приходилось помнить о злых помыслах мертвых. Даже удушенная кошка могла натворить бед. Такое уже бывало, что мертвые кошки приходили по ночам царапать ее. Да и слышала Кунигунда, как скребется одна, поселившаяся в тряпках под топчаном. Иногда нечистая сила хозяйку жалела и даже приносила мертвого кролика или больную птичку, чтобы Кунигунда могла сварить их и поесть, но временами на нее нападала злость, и дохлая кошка утаскивала вещи, путала травы, прятала снадобья и портила еду. Один раз Кунигунда поставила в угол горшок с похлебкой, который ей принесла жившая в деревне молодая женщина, а на другой день обнаружила на нем вонючую пленку. В крупе то и дело попадались невесть откуда взявшиеся камешки. А когда Кунигунда лезла под топчан, чтобы обругать нечистую силу, та шипела ей:

– Старая ведьма!

Пока Кунигунда копала, ветер окреп и уже вовсю обдувал ее. Гораздо позднее, уже возвратившись в свою халупу, Кунигунда поглядела в щель на поле, где уже не было ни одного не полегшего колоса. Стога разметало. В воздухе летали камни. Крестьянам, пытавшимся защитить стены и крыши своих домов, уберечь от гибели лошадей и коров, приходилось сражаться сразу с дождем и ветром. Словно водопад обрушился на деревню. Молния сверкала, как языки адского пламени. Гром гремел так, что мозги в голове Кунигунды подпрыгивали, будто ореховые ядрышки.

Закрыв дверь, Кунигунда уселась на табуретку и, боясь пошевелиться, только бормотала непотребное. Из всех окрестных лачуг ее была самая ненадежная. Она едва не валилась, когда свинья принималась чесаться боком об ее угол. Не забывая поминать Сатану и Люцифера, Бабу Ягу, кадика да пана Твардовского, старуха по всем углам распихала воск и козлиные орешки, а чтобы понадежнее защититься, достала из дубового сундука коленную косточку девственницы, кроличью лапку, рог черного быка, волчьи зубы, тряпку, смоченную в менструальной крови, и (надежнее не бывает) веревку, на которой был повешен убийца. При этом она не переставала бормотать:

 
Как лев, силен,
Как змея, зол;
Худак и Гудак
Идут с дождем.
Кровь красна,
Ночь темна,
Господин Сатана,
Защити меня.
 

Как ни шаталась, ни кренилась лачуга, не мог ее взять ветер. Ни одна соломинка не упала с крыши. И, когда молния освещала все кругом, Кунигунда ясно видела закопченные стены, земляной пол, горшок на стуле и прялку. Потом опять становилось темно, хлестал дождь и громыхал гром. Стараясь успокоить себя, Кунигунда принималась думать о смерти. Рано или поздно все должны сгнить в могиле. И все-таки едва дом накренялся, Кунигунду охватывала дрожь.

Устав сидеть на табуретке, она перешла на топчан и зарылась головой в соломенную подушку. Эта буря не была для нее неожиданной. Она собиралась уже несколько месяцев. Крестьяне в деревне погрязли в грехах. До Кунигунды доходили слухи о домовых, оборотнях и прочей нечисти. О незаконных детях, прижитых девицами с их собственными отцами. Вдовы блудили с сыновьями, а пастухи – с коровами, кобылами и свиньями. На болоте по ночам горели костры. В земле, когда крестьяне пахали или рыли погреба для картошки, находили человеческие кости. И во всем винили Кунигунду. Правда, до сих пор Могущественные Силы помогали ей, но почему бы им не перекинуться на сторону ее врагов? Она закрыла глаза. Прежде ей удавалось справиться с любым противником. Совершалось чудо, и она побеждала. Но предуборочная буря напугала старуху. Может быть, она забыла защитить какой-нибудь уголок в халупе? Враждебные демоны ждут, побрехивая по-собачьему и когтя землю в подполье. Задремав, Кунигунда увидела во сне огромного, как бочка, кота с черной шерстью, зелеными глазами и огненными усами. Высунув язык, он мурлыкал, словно звенел колокольчик.

Кунигунда вскочила. Кто-то ломился в загороженную дверь, и она в страхе спросила:

– Да кто там?

Ответа не было.

Кунигунда решила, что к ней пожаловал Топиэль. С этим демоном ей до сих пор не удавалось договориться. К тому же она никак не могла вспомнить заклинание, как прогнать его. Поэтому сказала лишь:

– Уходи в нехоженую чащу, где не было еще следа человека или зверя. Именами Амадаи, Сагратаны, Велиала, Варнавы заклинаю тебя…

Снаружи не доносилось ни звука.

 
В дыму и огне,
В проточной воде
Гори, иль тони,
Или прочь беги…
 

Дверь открылась. На пороге возник будто внесенный ветром человек.

– Мамочка! – крикнула Кунигунда.

– Ты – ведьма Кунигунда? – без околичностей спросил мужской голос.

Кунигунда похолодела от страха.

– А ты кто? Сжалься.

– Я – Стах, жених Янки.

Принял мужское обличье!

– Чего ты хочешь, Стах? – прошептала Кунигунда.

– Мне все известно, ведьма. Ты дала ей яд, чтобы она убила меня. Она сама сказала. Теперь…

Кунигунда хотела было закричать, но знала, что толку от этого не будет. Даже не будь бури, ее все равно никто бы не услышал. И она заканючила:

– Не было яду… Не было яду… Если ты в самом деле Стах, то знай, что никому я не делала зла. Янка плакала, что умирает от любви к тебе, а ты, мой герой, даже не глядишь в ее сторону. Ну, дала я ей зелье, чтобы забыла она тебя. Она Богом поклялась никому не говорить.

– Зелье, говоришь? Змеиный яд.

– Не яд, не яд, господин мой. Бери ее, ежели хочешь. Я дам тебе кое– что. Да еще приду на свадьбу и благословлю вас, хоть она предала меня.

– Кому нужно твое благословение, проклятая ведьма? Кровопийца!

– Помогите! Пожалей меня!

– Нет.

Круша все на своем пути, он шагнул к лавке, схватил старуху и крепко ее побил. Кунигунда почти не стонала, даже когда он бросил ее на пол и наступил на нее. Она слышала, словно петух захлопал крыльями, и вскоре оказалась там, где были одни камни, пропасти и голые деревья и не было даже неба. Ей открылось невероятное зрелище геенны огненной. Похожие на летучих мышей черные люди карабкались вверх по лестницам, раскачивались на веревках, кувыркались в воздухе. Другие, с камнями на шеях, падали в чаны со смолой. Женщины висели, вздернутые за волосы, за груди, за ноги. Шла свадьба, и гости пили, пригоршнями зачерпывая водку из корыта.

Невесть откуда появились враги Кунигунды, целая толпа с топорами, вилами и острогами. Были в ней и рогатые дьяволята. Все объединились против нее: Вельзевул, Баба Яга, Бабук, Кулас. С факелами, громко гогоча, они бежали к ней, радуясь скорой расправе.

– Пресвятая Богородица, заступись! – в последний раз крикнула Кунигунда.

На другой день крестьяне отправились на поиски ведьмы, но нашли лишь разрушенную лачугу, а под обломками кучку костей, обтянутых сухой кожей, и череп без мозга. Тело перевезли на лодке в церковь. Много убытков претерпела деревня из-за бури, но умерла одна только Кунигунда.

Янка проводила ее в последний путь. Возле могилы она встала на колени и сказала:

– Бабушка, счастье пришло ко мне. Сегодня Стах просил моей руки. Он обвенчается со мной в церкви. Твое снадобье очистило его сердце. На следующей неделе мы идем к священнику. Матушка уже печет пироги.

Ветер утих, но тяжелые тучи еще закрывали солнце, и день был сумеречный. Стаи ворон слетелись в деревню с болота. В воздухе стоял запах дыма. Половина деревни была разрушена, другая утопала в воде. В грязной воде отражались дома без крыш, дырявые стены и покалеченные деревья. Задрав юбки выше колен, три крестьянки весь день с утра до вечера копошились в залитой водой лачуге Кунигунды в поисках веревки повешенного.