Текст книги "Анимист"

ГЛАВА 3

Шторм, казалось, ждал, пока померкнет свет. Алекс прижимал Пылинку к груди, стараясь не путаться под ногами у матросов, сражающихся с парусами на усиливающемся ветру. В тучах сверкали молнии, и Алекс изумленно смотрел офирным зрением Пылинки, как одновременно с молниями вспыхивают висы. Каждая вспышка отдавала волшебством, яростью духов стихий, и Алекс вздрагивал от боли всякий раз, когда взрыв случался и в Офире, и в небе одновременно. Он чувствовал, как дергается спрятанная под рубахой Пылинка. Команду это не волновало; только Алекс, теперь настоящий анимист, чувствовал гнев духов. Это, конечно, было скорее проклятие, чем благословение, и Алекс не в первый и не в последний раз пожалел о жизненном пути, приведшем его сюда. Когда ветер усилился и волны стали выше и яростней, он оставил подобные размышления и сосредоточился на том, чтобы крепко держаться.

Стремление не мешать работающей команде в конце концов загнало его на корму, к самому борту. Он старался не смотреть на воду, но прозвучавший очень по-хумански свист заставил его посмотреть вниз.

Рядом с кораблем плыл большой пурпурный дольфин, который возил его. Темно-карие глаза смотрели прямо на Алекса.

– Пр-р-рос-сти, – скорбно проскрипел дольфин, подобно ржавым петлям.

Извинения звучали грубовато, но искренне. Алекс кивнул в знак понимания.

– Все в порядке. Ты не виноват, что я не умею плавать, – ответил он.

Дольфин щелкнул клювом от жалости.

– Тс-к-к-к! На-а-ауч-ч-чить? С-сюда? – предложил он с надеждой.

Алекс в ужасе отшатнулся от борта.

– Нет! В смысле – спасибо, но нет. По-моему, мне некоторое время лучше держаться подальше от воды. – И мысленно добавил: «Всегда». Пылинка в ответ послала вспышку

утешение

– Ты А-а-а-екс-с-с, – заметил дольфин, сдвоенное дыхало выплюнуло на последней букве его имени клочья пены. – Я Рей-Кри-Рии-Чаа-Кии-Ква-Кир, – добавил он… то есть она, судя по длинному имени с перечислением предков.

В отличие от самок у самцов были короткие имена: дольфины вели род по женской линии. Учитывая их обычаи, было почти невозможно сказать, кто отец детеныша.

– Э-э… счастлив познакомиться, – выдавил Алекс, хотя на самом деле никакого счастья не испытывал.

– С-ско-оро ш-шторм. Море с-сердитс-ся. Надо умет-ть пла-ават-ть! – отчитала его дольфинка и, прежде чем Алекс смог ответить, исчезла в волнах.

Он отодвинулся от борта.

Сначала налетел шквал, теплый и мокрый, со стороны тусклой красной линии, означающей горизонт к сумраку, от чего паруса изогнулись, а деревянный корабль заскрипел. Матросы надсаживались от крика. Вскоре полил дождь, колючий и холодный. Алекс поднял воротник и завязал, устроив у основания шеи укромное местечко для Пылинки. Ей не нравились ветер и дождь, и она передавала ему ощущение несчастья. Она также помочилась на него, но Алексу время показалось неподходящим для обучения хорошим манерам. Ветер мог сорвать малышку в воду, даже если бы ему удалось уговорить ее покинуть убежище ради такого дела.

Он знал, что ему, наверное, лучше бы спуститься вниз, но неистовство шторма пьянило. Пылинка, казалось, нервничала из-за шторма не меньше его, и ее ощущение Офира частично накладывалось поверх его зрения. Если Алекс заглядывал в Офир, Пылинка высовывалась из-под воротника; извивающиеся висы кружились в водовороте света и дыма. Пылинка дрожала, прижимаясь к нему. Алекс знал, что это ощущение неистового возбуждения – часть соблазна Офира, обольщения волшебством, силой. Он чувствовал себя очень маленьким под огромным небом, над огромным морем, окруженный Офиром: крупинка смертной жизни на хрупкой деревянной скорлупке, игрушке безграничных, вечных сил. Это и пугало и, однако же, увлекало; он словно разрывался надвое: хотелось и спуститься в каюту, спрятаться, отдавшись морской болезни, и остаться здесь и ощущать ярость шторма (и морскую болезнь).

К тому же внизу было страшнее, чем здесь, где видно море. Слишком легко было вообразить, что корабль тонет, вода льется во все щели, а он заперт в каюте, как в капкане, и пути к спасению нет, а вода поднимается и… От этой мысли он снова закашлялся, и Пылинка сочувственно вздрагивала при каждом спазме.

Дождь и ветер хлестали вздымающееся море. Мачты стонали, паруса хлопали и надувались, а потом с визгом рвались. Грызы и хуманы с трудом ползали по кораблю, тянули за веревки, выкрикивали приказы. Кромешную тьму разрывало только тусклое зеленоватое свечение аварийных фосфорных фонарей, поспешно развешенных по кораблю. «Очарованная» то взлетала на гребень вздымающейся волны, то обрушивалась вниз; он понял, каково приходится Пылинке, если он слишком быстро поднимает или опускает ее. То вверх, то вниз, то на правый борт, то на левый, то вверх, то вниз… Алекс вцепился в борт, извергая из себя суп.

сочувствие беспокойство забота

Он как раз свесился за борт, тяжело дыша, когда ощутил внезапное напряжение Пылинки. Она как-то сердито пискнула – первый звук, который он от нее услышал. Обернулся и увидел Джиену: крепко сжимая леер, она смотрела на него, на его плечо, на ощетинившуюся от страха Пылинку. На зрение Алекса внезапно наложилось офирное зрение анимы; и Джиена, и самый воздух вокруг нее светились, подобно фосфорным фонарям. Волшебство. Кое-что она все-таки могла. Алекс внезапно вспомнил напавшего на него враждебного духа.

– Так это сделала ты, – выговорил он. – Что… как? Зачем?

– Я пыталась показать тебе путь, Алекс. – Голос Джиены был спокоен, но тверд. – Они хотели тебя. Ты им понравился. Мне надо было убедить тебя. Но ты рассердил их. Не стал слушать. И выбрал крысу. Это была ошибка. Теперь ты враг.

– Джиена, нет, – пробормотал Алекс.

Она медленно наступала на него по накренившейся палубе. Зубы Пылинки клацали от страха.

– У силы есть цена. Ты тоже говорил это. Ты прав… жаль, что платить придется тебе.

Она посмотрела на бушующее море, и Алекс понял, что буря опьяняет ее так же, как его; что, вероятно, она и вызвала бурю, чтобы скрыть то, что намерена сделать…

Он отскочил за миг до того, как вспышка молнии обожгла небо. Испытанный Пылинкой

ужас!

послужил предупреждением, но он был болен и слаб, и не успел юноша опомниться, кулак Джиены ударил его в лицо, отшвырнув назад, прижав к борту; в глазах потемнело от боли. Пылинка снова запищала, а потом Джиена схватила его за ноги, подтолкнула – и он полетел вниз. Шок от удара о воду был двойным: сначала сам удар, а потом в воду рядом с ним плюхнулась Пылинка.

холодно мокро паника страх паника

Пылинка! Он должен найти ее! Алекс барахтался, задыхаясь, давясь, из носа шла кровь. Помогла вспышка интуиции: он отчаянно пытался ухватить Пылинку и был вознагражден пригоршней мокрого насквозь, извивающегося меха, пытающегося найти опору для лап. Алекс не мог удержаться на поверхности, гребя только одной рукой, но попытался удержать над водой Пылинку, когда его голова ушла под воду.

паника страх паника!

Он снова вынырнул, с трудом ловя воздух, молотя руками по воде; хлестал ливень; Пылинка была мокрой и перепуганной. Море легко и быстро подняло его на волне, потом, потеряв к нему интерес, снова заглотило. Алекс цеплялся за поверхность свободной рукой, захлебываясь воздухом и водой. Вертел головой во все стороны, и на мгновение мелькнули удаляющиеся огни «Очарованной»; тяжелые волны относили их все дальше. Потом еще одна разрываемая ветром волна встала на дыбы и затянула его вниз.

страх!

Вода залила уши, но в звенящем онемении под водой он расслышал быстрое, ритмичное щелканье, становящееся все громче и быстрее…

Рей-Кри-Рии-Чаа-Кии-Ква-Кир вытолкнула его на поверхность, и он повис на ней, задыхаясь и кашляя. Вода вокруг вздымалась и опускалась, но дольфинка качалась, как поплавок. Снова нырнула, и Алекс соскользнул в воду, но она тут же вынырнула, на этот раз неся его на спине. Он ничего не видел, но скользкое тело казалось знакомым. Пылинка вскарабкалась по его руке и спряталась под воротником.

беспокойство паника страх

– Отнеси меня обратно на корабль! – выдохнул Алекс.

Рей издала тихий грустный свист.

– Уверен? – проскрипела она дыхалом. – Ты не п-пад-дать. Столк-нули. Вид-дела.

– Я… ты права, – прохрипел Алекс, понимая, что, если он вернется на корабль, Джиена просто найдет другой способ убить его. Больной, с недавно связанной анимой – беспомощным крысенком… у него не было шансов. – Но что тогда…

– Остр-р-ров недалеко. Туда, – прочирикало дыхало, когда они взлетели на гребень волны. Алекс ухватился покрепче, и дольфинка тихо пискнула, когда его ногти впились в эластичную шкуру. – И-и!

Алекс немного ослабил хватку, поскольку силы все равно уменьшались. Он беспомощно лежал на спине дольфинки, а она медленно и осторожно скользила по волнам; вода и дождь хлестали их. К счастью, море было тропическое, не совсем теплое, но и не настолько холодное, чтобы убить. Какое-то тепло, казалось, исходило и от эластичной шкуры Рей, но он все равно окоченел от сырости и ветра. Пылинка погрузилась в полную кошмаров прерывистую дрему, и ее образы и эмоции превратили полуссознанное восприятие Алекса в сбивающую с толку, жуткую смутную массу.

Волны становились все меньше, ливень сменился легким туманом, а потом и вовсе растаял. Дольфинка скользила по спокойному, черному, как обсидиан, морю. Руки и ноги Алекса бессильно повисли, но он ухитрился приподнять голову; ему привиделось слабое сияние в небе. Потом были только темнота и вода.

* * *

Сначала весь мир был серым, потом потихоньку стал светлеть. В густом тумане Алекс разглядел несущее его пурпурное тело. Его одежда была порвана, на месте кармана, где хранился камень-талисман, зияла дырка. «Все равно он, наверное, не был талисманом», – мелькнула мрачная мысль. Рей плыла молча, но приветственно свистнула, когда почувствовала, что юноша шевелится. Алексу показалось, что вдалеке что-то появилось… что-то темное… похоже, земля. Пылинка, отряхивая шерстку и щурясь на свету, вскарабкалась ему на голову и попыталась было привести себя в порядок, но сдалась и укрылась под воротником. Алекс снова закрыл глаза.

Через какое-то время (сколько это продолжалось?) он снова открыл их. Сквозь поднимающийся туман показались желтоватые утесы. Алекс испустил вздох облегчения при мысли о сухом песке и твердой земле. Вдруг его опора ушла вниз, как камень, оставив его барахтаться в воде.

– Эй! – закричал он, стараясь удержаться на плаву. – Что ты делаешь?

Пылинка перебралась ему на макушку, ее гнев звенел у него в голове. Спасение было так близко, и его внезапно отобрали – это его не только напугало, но и рассердило, и расстроило.

Голова Рей появилась футах в десяти от него. Клюв приоткрылся, видимо, подражая улыбке хуманов, но заодно показав ряды острых белых зубов. Не очень обнадеживающе. «Разумеется, они выносят моряков к земле, – мелькнуло в голове у Алекса. – Но может быть, просто никто никогда не слышал о тех, кого они уносят в другую сторону. Или если они, скажем, оголодают в пути».

– Плав-вать! – приказала она на торге. – На-а-адо ум-мет-ть!

Еще того лучше.

– Да чтоб тебя… – завопил Алекс и с головой ушел под воду.

Мягкий толчок снизу вынес юношу на воздух раньше, чем он успел глотнуть воды; он вдруг оказался в горизонтальном положении. Лицо погрузилось в воду. Пылинка упала с него, но он ощутил только ее

раздражение

когда она живо заплескалась в спокойной воде.

– Надо умет-ть плавать! – услышал он, хотя уши были под водой. – Б-б-болт-т-тай ног-гами!

Носом она ткнула Алекса в подбородок; он прикусил язык, но лицо снова оказалось над водой. Он попытался схватить дольфинку, но та ушла в глубину. Он знал… ну, был совершенно уверен, что дольфинка не даст ему утонуть – после стольких-то хлопот, – но его единственной целью было выбраться из воды и никогда больше не подходить к ней. «Я буду жить на горе или в пустыне. На горе в пустыне».

Дольфинка сдалась и подплыла, чтобы он мог ухватиться за нее.

– Ну пожалуйста, не надо, – выдохнул он. – Я знаю, ты рождена для этого, но я-то нет. Я болен. Устал. И не могу плавать – сейчас. Это убьет меня.

Он вытащил Пылинку из воды и посадил себе на голову; крохотные коготки впились в кожу.

раздражение мокро страх

– Над-до плавать, – прощебетала Рей, поглядывая на него маленьким темным глазом. – Мож-жет, не теп-перь. Но с-с-со временем. Инач-че тонуть. Уч-чись!

– Да-да, научусь обязательно, – убедительно соврал Алекс. – Спасибо тебе, спасибо, что спасла меня, спасибо за совет… и, пожалуйста, дай мне добраться до берега.

– Надо плав-вать, – пробормотала дольфинка про себя, но подтащила его к берегу.

Наконец ноги коснулись песка, Алекс с облегчением встал и по грудь в воде побрел к чудесному, чудесному берегу. Это был светлый желтовато-коричневый песок, а не сверкающий черный песок Жадеита или галька Дальнего, но тем не менее это была земля, и он радостно шел к ней.

– Гор-род там, – сказала Рей, и Алекс смутно разглядел белые дома на фоне изгиба, образованного отвесными скалами большого залива, на дальнем конце которого он оказался. – Недалек-ко. П-плав-вать?

Залив был в стороне, и скалы выглядели устрашающе. Плоский покатый берег был гораздо ближе.

– Я пойду пешком, – пробурчал Алекс и медленно, с трудом вышел из воды; Пылинка по-прежнему цеплялась за голову.

Он оглянулся. Пурпурный спинной плавник Рей двигался взад-вперед по мелководью. Тут его осенило.

– Подожди! Что это за остров? – закричал он.

– Мир-р-рапоза! – послышалось в ответ.

Мирапоза. Остров гораздо больше Жадеита, с хуманскими городами; больше Алекс ничего о нем не знал.

Вода отступала, и Алекса поразило, каким тяжелым стало тело, как сильно притяжение земли. Наконец босые ноющие ноги зашаркали по сухому колючему песку на линии прилива, а утреннее солнце согрело кожу. Он обернулся и посмотрел на воду.

Рей выпрыгнула из воды по крутой параболе и свистнула – видимо, прощалась. Она исчезла, и Алекс под тяжестью собственного тела осел на мягкий песок. Он мгновенно уснул – на спине, среди водорослей, осколков раковин и прочего хлама, извергнутого океаном.

Проснулся он на закате. Все тело болело, грудь снова заложило. Повсюду вокруг него на песке виднелись крохотные следы Пылинки; было видно, где она поймала маленького краба размером примерно с большой палец, сразилась, убила и отъела у него лапки. Тело краба лежало у Алекса на груди, рядом сидела Пылинка.

вопрос? любовь забота

– Спасибо. Спасибо, но не надо, – простонал Алекс, осторожно беря краба и подавая ей.

Пылинка изящно прикусила краба и вскарабкалась с ним на плечо хозяина. Горло было заполнено мокротой. Он без конца кашлял, отхаркиваясь и сплевывая, и наконец с трудом поднялся на ноги и попытался понять, где находится. В одну сторону берег тянулся куда-то вдаль, с другой стороны резко обрывался. Это, наверное, был мыс, означающий конец залива, и Алекс направился в ту сторону. Муки голода растворились в холодной боли и усталости, но и это было не самое страшное.

жажда

– Я тоже хочу пить, – согласился Алекс. – Весь просолился.

Он, конечно, знал, что Пылинке не нужны слова, что, в сущности, она не понимает их, но ему-то надо было с кем-то поговорить.

Он обогнул мыс, перебрался через скалы высотой с дом, шероховатые, с острыми, отточенными морем гранями. Залив устроился в долине между двумя спускающимися к морю грядами каменистых холмов; сейчас Алекс карабкался по одной из них. Город, однако, располагался не на одном уровне с заливом; его построили на образованной скалами террасе. Ниже и ближе к воде примостились, подобно ласточкиным гнездам, несколько маленьких домиков. До города еще ой как неблизко. В голове стучало от жажды и усталости. Пылинка, которая, пока он спал на берегу, оберегала его от хищников, перестала жаловаться и снова уснула у него на плече.

Наконец подъем закончился, и запыхавшийся Алекс оказался на вершине каменистого взгорья. Город охватывал изгиб залива. Судя по размерам и устройству – хуманский. Через центр текла широкая река. В сводчатых окнах горели золотые, красные и оранжевые огни.

Перед глазами все плыло, Алекс дрожал, хотя воздух казался теплым. Он стоял над самым обрывом, но чем дальше в глубь острова, тем более отлогой становилась местность. А выше, прямо над ним, стоял маленький домик с приветливо светящимися окнами. Алекс направился туда, хоть и пришлось снова карабкаться.

Скоро на камнях появились тощие растения, больно колющие босые ноги. Наступила ночь, черная, но звездная. Несколько раз Алекс оступался в темноте, толчки будили Пылинку, и тогда в мозгу звучали ее тихие жалобы.

Освещенный дом, когда Алекс до него добрался, оказался высокой круглой башней. Ряд сводчатых окон опоясывал стены на уровне глаз; Алекс, шатаясь, поплелся к одному из них, не тратя дополнительных усилий на поиски двери.

Он просунул голову в окно, страшно напугав двоих хуманов, которые сидели за маленьким столом, играя в какую-то игру с картами и костями и время от времени прикладываясь к кувшину. Кувшин упал на стол, залив кости, когда в окне показалась растрепанная голова без тела. Алекс попытался позвать на помощь, но в горле слишком пересохло.

– Ааррухн, – прохрипел он.

Мужчины – судя по их виду, солдаты – схватили прислоненные к стене копья и осторожно приблизились к окну.

– Кто такой? Чего надо? – спросил один из них.

Он говорил на торге с небольшим акцентом, но ведь на торге все говорят с акцентом. На обоих были форменные туники и сандалии; оба были загорелыми до черноты, но у одного волосы были черные, а у другого – цвета выцветшей на солнце бронзы.

– Корабль. Шторм, – выговорил Алекс. – Пить.

– Ты, похоже, уходился до смерти, – сказал черноволосый – тот, что заговорил первым.

Но тут вмешался другой.

– Корабль? Где? Где корабль? – Он говорил на хуманском диалекте, достаточно похожем на жадеитский, чтобы Алекс мог без труда понимать его и отвечать.

– В море… шторм… меня принесли дольфины…

Алекс навалился на подоконник, как пьяница на прилавок. Один из солдат пошел к стоящему в углу ведру, другой продолжал присматриваться к Алексу.

– Эй, у тебя крыса на…

– Ручная, не трогай, – прохрипел Алекс.

– Странный у тебя любимец, – нахмурился солдат.

Тут вернулся другой с ковшиком из тыквы-горлянки. Алекс сначала напоил Пылинку, потом глотнул сам, потом снова дал попить ей. Тем временем стражники забрасывали его вопросами: был ли с ним кто-то еще, куда шел корабль, какой был груз и тому подобное. Черноволосый (оказалось, его зовут Карвин) взял его за плечи и втащил – с крысой и прочим – через окно, поскольку пришелец явно был не в силах идти. Другой солдат, Лукен, дал ему еще воды и кусок маисового хлеба, потом куда-то ушел.

Несмотря на слабость и головокружение, Алекс понял, что стражники относятся к нему с подозрением и не верят в его историю. Шторм, такой разрушительный, явно не достиг острова, и никто не видел никакого корабля. Алекс, у которого начинался бред, не был уверен, что сам поверил бы во все это.

Через некоторое время вернулся Лукен с еще одним хуманом – судя по виду, офицером. Алекс не слишком разбирался в военных, но кое-какой опыт в трюме работорговца приобрел. Этот офицер задавал еще больше вопросов и, кажется, пытался запугать его; но Алекс был слишком измотан и, как он постепенно понял, слишком болен, чтобы беспокоиться или выдавливать из себя ответы длиннее двух-трех слов. Пылинка спряталась в волосах на затылке; офицер ее не видел, стражники, казалось, забыли, и Алекс решил не упоминать о ней. В некоторых местах анимистов уважают; в других, особенно с маленьким и уязвимым анимом, иногда лучше помалкивать, иначе враги используют знание против анимиста. В какой-то момент Пылинка выглянула, и они вместе огляделись через Офир; но волшебного воздействия, похоже, никто не заметил. Это слегка успокоило Алекса. Его все еще тревожило то, что он увидел на корабле прямо перед тем, как так внезапно покинул его.

– Мне нужен врач, аллопат, – прокашлял Алекс.

Он понимал, что еще не успел оправиться от первого купания, когда снова оказался в море. Остальное сделали вода и напряжение, и теперь у него началось и быстро развивалось воспаление легких.

– Мы могли бы отправить его в храм Эскулы, – предложил Карвин.

– Нет! – пролепетал Алекс. – Никаких храмов, никаких жрецов, никаких духов, никаких богов. Никакого волшебства!

Недавний опыт с Джиеной заставил его понять, что анимист может ждать от волшебников только неприятностей. И снова пожалел о выборе профессии. То, что выбора, в сущности, не было, не слишком утешало.

Стражники переглянулись, и один из них сделал святой знак, призывающий защиту от безумца.

– Врач стоит недешево, мальчик. У тебя есть керамки? – строго спросил офицер.

Слово было незнакомым, но, судя по контексту, оно, вероятно, означало «торговые безделушки». Алекс попытался нащупать кошелек и понял, что оставил его под подушкой в каюте на «Очарованной».

– Нет… все осталось… – начал он и снова закашлялся.

забота беспокойство

– Возможно, король захочет допросить его, – сказал офицер солдатам, которые пытались выглядеть осведомленными и бдительными. – Утром мы приведем его в порядок и доставим в казарму. И свяжите его, идиоты. Сейчас же! Вам следовало бы сделать это, как только он появился.

– Но, господин, он совсем не похож на деридальского лазутчика, – вполголоса проворчал Лукен, толстыми кожаными ремнями связывая слабо протестующему Алексу запястья за спиной.

– Я не лазутчик! – прокашлял Алекс.

– Будь они похожи на лазутчиков, проблем было бы гораздо меньше, не так ли? – отрезал офицер. – Боится волшебства – это тоже подозрительно. Нет, мы отведем его в… в храм Дженджу, это должно помочь. Я хочу знать, что он скрывает.

Алекс ощутил приступ страха, ощутил, как напряглась у него на плече Пылинка, готовая броситься на его защиту, но приказал ей помалкивать и прятаться.

Лукен и офицер, которого Алекс теперь про себя называл Господин – не из уважения, а просто потому, что его только так и называли, – наполовину вели, наполовину тащили Алекса вниз по крутому холму. У подножия были привязаны три больших трауса. Алекса водрузили на спину одного из них и связали ноги под покрытым перьями брюхом. Лукен и Господин вскочили на других и взяли поводья того, на котором сидел Алекс.

– Смотри, без фокусов, – предупредил его Господин, – иначе свалишься прямо ему под ноги. Ты же не хочешь этого, верно?

– Нет, господин, – прошептал Алекс и обеими связанными за спиной руками вцепился в перья.

Под воздействием простейшего ментального толчка Пылинка быстро выскользнула из-под рубахи и спустилась на спину трауса. Невидимая для стражников анима пробралась через перья к запястьям Алекса. Острые резцы взялись за работу.

удовлетворение самодовольство счастье

Город был построен из камня и необожженного кирпича; дома побольше покрыты черепицей из обожженной красной глины, прочие – дранкой, пальмовыми листьями или соломой. Алекс заметил, что город окружает что-то вроде пересохшего русла реки с крутыми, очень ровными берегами, с перекинутыми там и сям мостами. В воротах на мосту их приветствовали двое стражей. Немногочисленные хуманы на улицах бросали разговоры и дела и таращились на маленькую процессию. Некоторое количество обитающих в любом городе, где они могли обосноваться, грызов подозрительно выглядывали из теней и переулков. Грызы-моряки считались счастливчиками; большая часть этого племени жила вот так – на задворках и окраинах городов, особенно хуманских. Они жили как крысы, на которых походили: воровали, рылись в отбросах, иногда занимались кое-какими мелочами, до которых не опускались хуманы. Иногда их изгоняли, иногда терпели, но всегда преследовали – и они всегда были. Судя по тому, как они прятались от взглядов стражников, здесь к ним не благоволили.

Алекс мешком сидел на траусе, сотрясаясь с каждым шагом двух больших, покрытых чешуей ног. Грудь заложило, каждый вдох был скрежещущим хрипом. Сквозь лихорадочный туман он увидел маленькую площадь, где торговцы с маленькими жаровнями торговали разными лакомствами. Они проехали по изящному арочному мосту, перекинутому через реку, и Алекс мельком заметил небольшую гавань на берегу залива. «Возможно, я смог бы доплыть туда, а не идти пешком, нашел бы какую-нибудь лестницу или еще как-то перелез через скалы и не вляпался бы в это дерьмо», – мрачно подумал он. Однако самая мысль о воде и море причиняла боль; он покачал головой и отвел взгляд от темной мерцающей глади.

Выше по течению реки виднелась какая-то темная масса, освещенная примерно на равных промежутках огнями, – городские стены. Далее город защищали более высокие утесы по обеим сторонам долины. На насыпном холме у реки высился каменный замок с башнями и множеством ярко освещенных окон. Перед ним простиралась широкая площадь.

Алекс почувствовал, что кожаные ремни на запястьях ослабели.

гордость счастье

«Молодец! Хорошая девочка!» – подумал он, жалея, что нечем побаловать ее. Похвала, казалось, придала Пылинке сил, и он почувствовал прилив любви и гордости; теперь Алекс не мог понять, как он вообще мог допустить мысль о том, чтобы позволить усыпить ее в колледже. «А теперь, пожалуйста, на ногах», – мысленно попросил он Пылинку, пытаясь нарисовать образ в уме. Но Пылинка, кажется, прекрасно поняла его, и он почувствовал, как крохотные коготки быстро спускаются по ноге. Он вспомнил о студентке с поросенком и подумал, что скорее всего до самоубийства ее довели не насмешки, а насильственное разделение с таким настоящим и верным другом, как аним.

Пылинка только начала трепать грубую кожу, привязывающую его к траусу, когда его размышления были прерваны.

– Приехали, – объявил Господин, и траус, подпрыгнув, остановился.

Алекс испуганно вскинул голову и увидел, что они находятся перед массивным оштукатуренным зданием, украшенным разноцветной мозаикой. Прямо перед ним в небольшой яме горел одинокий костер. Ароматный дым доносился от него и от трубки, которую передавали друг другу пятеро жрецов, мужчин и женщин, в красно-желтых одеяниях.

Лукен спешился и подошел к Алексу, чтобы развязать ему ноги…

«Прячься!» – быстро подсказал Алекс.

Он поморщился, когда острые коготки взбежали по штанине. Пылинка остановилась под коленкой, и теперь коготки цеплялись за ткань, а не за ногу, но дергающиеся усы щекотали.

Лукен развязал ремни и стянул его с трауса, пока Господин разговаривал с жрецами. Алекс сжимал руки за спиной, чтобы не показать, что свободен. Он неловко встал на затекших ногах, боясь повредить Пылинке, и чуть не упал. Лукен подхватил его и помог устоять.

– Не беспокойся, мальчик, мы на самом деле хорошие люди, – шепнул Лукен так, чтобы не услышал командир. – Если ты не задумал никакого зла, тебе нечего бояться ни нас, ни Дженджу. Дженджу – покровитель нашего города. Ты не похож на лазутчика, так что он не должен ничего иметь против тебя.

– Кхгм, – простонал Алекс, стараясь не вдыхать благовонный дым.

Крепко сжав плечо Алекса, Господин провел его мимо болтающих жрецов в святилище. Внутри был теплый красный свет, благовонный дым и стремительные росписи на стенах между нишами, хранящими разные мелкие святыни: кристаллы, колокольчики и потиры, украшенные иконы неясного происхождения, статуэтки и свечи, пучки перьев и трав, фетиши; на стенах висели длинные полотнища материи. Роспись купола, понял Алекс, когда повалился на застланный ковром пол, пыталась передать ощущение Офира: полуночно-синий и черный с кружащимися полупрозрачными фигурами и звездами, образующими невозможные созвездия. С потолка свисала большая круглая деревянная люстра, на семи концах которой горели большие свечи, каждая в окружении семи свечей поменьше. На стенах были нарисованы виноградные лозы и пиршества, сплетенные тела любовников, обильные урожаи и улыбающиеся лица. А еще много быков. По занятиям в колледже Алекс смутно помнил, что Дженджу – бог/богиня процветания и достатка в своем более обычном мужском проявлении, и плодородия и любви – в женском. В этой части архипелага Дженджу был/была хорошо известным божеством.

– Пожалуйста, подожди снаружи, – сказала Господину одна из жриц. – Мы займемся мальчиком.

– Отлично, – проворчал Господин и потопал к дверям, где и остановился, сложив руки на груди.

Это, видимо, удовлетворило женщину, и она вернулась туда, где собирались остальные. Алекс почувствовал, как Пылинка осторожно крадется вверх по штанине, и приподнял ногу, чтобы ей было удобнее. Он понял, что она нацелилась на дырку, где раньше был карман, и опустил руку рядом.

Верховный жрец – или кто он там, – смуглый, худой, лысеющий мужчина с ожерельем из шелковых виноградных листьев, замотанный в какое-то необычайно яркое, пестрое одеяние, подошел к Алексу и улыбнулся, показав белые зубы. Вступили барабаны, отбивая негромкий быстрый ритм. Пылинка, никем не замеченная, выскользнула из штанины и юркнула в рукав.

– Больной и загадочный мальчик, – произнес жрец, потрепав Алекса по щеке, и участливо нахмурился, почувствовав лихорадку. – Доверься Дженджу, дитя, и все будет хорошо.

Женщины запели в такт барабанному бою, снова и снова повторяя имя Дженджу. Пение завораживало, и Алекс попытался игнорировать его.

– Это всего лишь простуда. Я не хочу тратить ваше время, – проговорил он, стараясь скрыть страх. Он огляделся: вон складка в ковре. – Пожалуйста, не беспокойте Дженджу из-за меня, – добавил он, вытягивая «обитаемую» руку. Пылинка, следуя его мысленному указанию, бросилась из рукава в туннель, образованный складкой ковра.

– Решать будет он, – хмыкнул жрец и запел, совершая таинственные пассы руками.

Алекс старался не смотреть; довольно трудно, поскольку он уже старался не вдыхать благовонный дым и не слушать песню и барабаны. Вместо этого он сосредоточился на Пылинке и ее ощущениях; все пахло старым и новым дымом, но вот конец ковра, вот стена, покрытая всякими штуками, по которым можно карабкаться. Карабкаться! На его видение наложилось усиливающееся сияние и похрустывание, означающее присутствие в Офире волшебства.

напряжение беспокойство предостережение

Жрец, быстро дыша, пропел какую-то фразу и с силой зажмурил глаза. Барабаны били все громче, быстрее. Музыка и пение достигли лихорадочного крещендо; Пылинка нечаянно сбила с полки маленького идола, но в грохоте тихого стука никто не услышал. В общем зрении Алекса и Пылинки свет волшебства становился ярче.

Жрец запнулся и, откинув голову, с силой выдохнул. И Алекс, и Пылинка испуганно застыли. Зрение Алекса странно раздвоилось: и для него, с пола, и для нее, со стены, жреца очертил потрескивающий контур силы. Потрясенный Алекс понял, что именно такой он в последний раз видел Джиену.